скачать книгу бесплатно
2004
Уссурийские панки
Давным-давно, еще в дореволюционные времена, ехал я в автобусе Уссурийск-Владивосток. Дорога долгая, и рядом довольно громко рассуждали о жизни два молодых существа, лет 16–17.
Я уже не помню деталей, но вроде бы один из них залетал так далеко на Запад, что был чуть не в Новосибе, несомненно, городе передовой цивилизации и современных соблазнов. Его не отягченный социальным опытом собеседник жадно внимал последним порокам, выдуманным для себя человечеством.
Одним из пунктов было ошеломляющее сообщение – панки стали модными, теперь на Западе полно панков, одеваются они вот такочки и вот еще туточки такая хрень болтается, а на голове у них такая вот фигня с прибамбасами.
И тут дитя востока, не приобщенное к цивилизации, но лучше знающее глубину уссурийской жизни, презрительно фыркнуло и сказало: «Это всё ботва и полная хрень, куда западным панкам до наших, уссурийских. У нас – самые настоящие панки». Далее следовало детальное описание того, какие именно отличия можно наблюдать у уссурийских панков.
Я называю это культурой.
2005
Истории фиолетовоалые, как фуксия, и слегка несуществующие
Жабонатр
В озере около нашего дома живет жабонатр. Весь день он лежит на дне, так что о нем никто не знает. Люди гуляют вокруг озера, сидят на лавочках… Днем жабонатр спит. Иногда кто-нибудь удивляется пузырькам на поверхности или вдруг возникающим медленным водоворотам. Но ничего не будет – просыпается жабонатр только к вечеру.
Пока жабонатр мал, он обкусывает краюшки теней. Когда вечернее солнце создает множество длинных вкусных теней, а потом их же и заливает мраком, – жабонатр выползает и обкусывает полупрозрачные границы больших теневых форм. Самые тонкие теневые веточки, полупрозрачные окончания. Подрастая, жабонатр переходит на тени все более солидные, забирается в сердцевину, выедает тень насквозь, так что ничего не остается, одна только пустая видимость.
Вырастая, жабонатр становится все огромнее. Распускает вокруг свои неисповедимые окончания. Ночью выходит охотиться за тенями и снами. Сначала, пока молодой, вместо цветных снов оставляет только черно-белые, потом и они исчезают. Жабонатр глушит город на многие километры вокруг логовища. В местах его охоты все реже прорываются к людям сны, и люди все хуже видят в темноте. Неповрежденные жабонатром люди видят полумрак и множество налегающих теней, теневых форм. А жертвы жутких эпиплевр жабонатра ничего не видят. Они говорят – там темно, мрак, там просто ничего нет, пустая темнота. Это «ничего» они и называют мраком, хоть это всего лишь языковая привычка. На самом деле в настоящей, живой темноте видно множество теней, и только объеденные жабонатром в темноте совсем ничего не видят.
Отпор жабонатрам дают лишь отражники. Они используют естественную вражду ночных теней и дневных отражений. Чем большее количество различных вещей отражается в водоемах, где дремлют жабонатры, тем чудовища слабее. Жабонатры ненавидят облака, отражающиеся в их прудах, дома, деревья и людей, чьи силуэты дробятся и плывут в водах озер. И потому отражники пытаются создавать ландшафты, неблагоприятные для жабонатров – с камышом по берегам прудов, со склоненными к воде деревьями. Если же какой-то жабонатр все же вырос, они переходят к непосредственным боевым действиям и отражаются в его пруду изо всех сил. Проходя мимо пруда, иногда можно заметить эту безмолвную схватку. Пруд, затихнув, ожидает ночи, а пока – на берегу замерла фигура отражника, проводящая час за часом в работе отражения.
2009
Поль
Городская фауна весьма обильна, и кроме жабонатров в городах живут поли. Эти предпочитают день и яркое солнце – собственно, они обитают в лучах света, но ни в коем случае не в прямых лучах солнца или даже свете от ламп – а только в отраженном свете. Лучше всего они чувствуют себя в бликах от стекол и металла, но могут вполне выживать и среди сияющих стен, и среди отблесков асфальта. Мода на зеркальные панели вместо стен зданий – их работа, в таких условиях они чувствуют себя лучше всего.
Если отраженный и бликующий свет – местообитание поля, то пищей его являются повторяющиеся движения. Более всего поль ненавидит уникальность – собственную походку, свою пластику и разность обликов. Блаженствует поль в колоннах, марширующих в ногу, или – редкий деликатес – команде гимнастов или мимов, повторяющих одно движение. Но такие номера довольно редки – это ж только в цирке или там на каком-то представлении. И марширующие слоники тоже не чрезмерно часты – для поля это повседневная еда, чтоб не помереть, но никак не объедение. Парадно – только на особом карауле, а так-то зольдатики ходят не очень-то стройно.
И поль влияет на людей, стараясь их сдублировать. Иногда можно заметить, как в знойном мареве улицы плывет человек. Вроде бы вполне обычной, своеобразной походной – и вдруг отмашка руки или еще какое-то движение обращает на себя внимание и вдруг вы видите, что в квартале впереди идет другой – и точно так же отмахивает… Это – поль. Он соединил. Иногда можно поймать и самого себя – на неожиданном копировании. Самая известная вещь – коллективный чих, зевота и смех. Один кашлянет – все начинают, один усмехнется – все ржут. Это – поль.
В толпе поль – скрепляющее звено. Он висит над людским морем, колонны отраженного света вливаются в его отблескивающее туловище, а под ним единообразно сдвигаются людские пласты – там протестуют, голосуют, негодуют, выбирают, оплакивают, провожают, выражают… В общем, происходит этакое коллективное действие, где все вместе бегут, кричат, подаются одним телом вперед или назад. Это – поль.
Особенно сильно поль влияет на детей – те пока еще не привыкли к его воздействию, пытаются оттолкнуться и даже плачут, не в силах понять, отчего вдруг среди веселья становится жутко тоскливо и пакостно. Взрослые привычно не замечают полей, те управляются с ними выработанными приемами. Если взрослый заметит, что кто-то копирует его движения – или он сам копирует чьи-то – он попытается разорвать связь, обеспокоится. Потому копирующие пары или тетрады можно видеть, только специально приготовив место.
Охота на поля похожа на охоту на тигра. Точно так же надо найти махан – выбрать удобную площадку, откуда виден перекресток, длинная улица, площадь и т. п. – обычное местообитание поля. Далее охотник располагается сверху, и тянутся часы ожидания. Поль осторожен, может почуять и не прийти. Но в случае удачи – через полчаса-час ожидания с биноклем вы увидите: вон та девушка в широкой красной юбке делает абсолютно то же сложное движение рукой, что старуха на другом конце площади. И они не могут видеть друг друга, а за углом, независимо от них, то же движение – у молодого человека. Осмысляют они каждый свое – молодой человек бурно жестикулирует с приятелем, полагая, что что-то показывает, девушка вроде бы отказывается от какого-то предложения, старуха расправляет затекшее тело – но характернейший абрис движения выдает дублирующее действие.
Некоторые поли предпочитают специализироваться, питаясь за счет мод, привязываясь к характеристикам одежды, другие питаются вокафауной… А, да. Дело в том, что любое произнесенное слово образует уникальную фигуру звуковых волн – то есть произнесенное человеком слово вовне есть уникальная форма сжатий и разряжений воздуха, этакая вылепленная в воздухе фигура. Каждый вокабуляр отличается своей устойчивостью, иные живут очень недолго… Повторение вокабуляра – эхо – обычная игра полей, о которой знают все. Но это грубая заметная игра, для полей – нечто вроде пляжного волейбола, с воплями, разносящимися на километры. Так питались предки полей, жившие среди каменных стен – до того, как поли устроили себе человечьи города и размножились. Индивидуальное питание поля состоит в повторении клишированных слов. Что это будет – партийный лозунг, молодежный сленг или название модного авто – не важно, полю есть дело только до слаженности и частоты повторений.
Поли неразумны, но интеллектуальны. Их трудами происходят интеллектуальные заимствования. Когда человек нечто прочитывает, у него возникает специфическое дрожание мозга, приводящее к генерации похожих текстов. Почитал стихи – получаются стихи, философию почитал – начал философствовать. Каждый случай такой версификации – большое удовольствие для какого-нибудь поля.
Ограничивают распространение полей их природные враги, уны. Они обожают уничтожать находимое единство. Когда крик эхо становится невнятным уханьем – это сработали уны, совместными усилиями одолевшие поля. Когда отработавший свое штамп печати оставляет лишь сизое пятно, не несущее индивидуальных признаков – это форму выпили уны. Среди людей они непрерывно играют в испорченный телефон – образуют непонимание, недослышки, непонятки, переданные слова перевираются, показанное движение отдается грубым шаржем, а затем растворяется в неуклюжести. Затверженная мода перебивается всполохами «отличий от других», что тут же перенимается полями для образования новой моды, в отличие от полей, которые держатся поодиночке – каждый поль имеет собственную территорию и привычки питания, – уны всегда движутся стаями, уны множественны и неопределенносчетны. Знающие люди предпочитают держаться подальше и от тех, и от других – быть сожранным сплетенными унами ничуть не лучше, чем попасть на обед к огромному полю.
2009
Ди Кустомер (кустомер – род занятий)
Главное – не отпускать Кустомера. Привлечь и не отпускать. Скажем, показать ему – и тут же инструкцию, как этим вот надо сразу. А то ведь не туда, верно? Поэтому – вот красивая, с рисунком, инструкция, где прямо и показано – куда. Но не просто так. Это целое искусство – инструкция для Кустомера. Ди Кустомер – натура сложная, гибкая и непредсказуемая. Инструкции для него надо писать двоякие. Типа – вложите себе в, но не засовывайте. Поверните, Ди, не завинчивая. Проведите, не касаясь. Поднесите, не приближая.
Кустомер такие дела очень любит, сразу зависает и, отчаявшись, что-нибудь делает. А это главное – довести Кустомера, чтобы он хоть что-нибудь сделал. Ди, по ленивости, предпочитает исчезать. Идешь, смотришь – в ловушках пусто, никого. Ни одного Ди Кустомера, целый день бегаешь – не видел даже! И ветка не шелохнулась, и под корнями не истаял след, потому что не было его.
След – это важное свойство Кустомера. Так и говорят: главное свойство Кустомера – измеримость, за это его и ценят. Всегда можно сказать, сколько раз Кустомер на то поглядел, это выбрал или тем заинтересовался. Конечно, замечтавшись, Ди Кустомер может забыть помериться. Отвлекся, на ворон загляделся – и ушел, не выбрав и даже не взглянув. Потому надо привлечь его дырявое внимание каким-нибудь свистком. Оранжевое на него кинуть, мохнатое и чтобы верещало. Выпрыгнуть на него с криком «а у нас вот последняя модель того, что никто не берет!!»
За жопу укусить, наконец. Многие пользуются, зря вы не кусаете. Это очень привлекает внимание. И чтобы блестело. Кустомер, как натура сложная, обычно капризничает – я не люблю, чтобы блестело! оно маркое! на нем потом пятна! оно меня слепит! оно потом рвется! – не обращайте внимания. Блестящее Кустомер выберет всегда, это – праздник для него.
Еще Ди Кустомер отлично считает и всегда выбирает дорогое. Дешевое не предлагайте – его Ди презирает. Пусть будет дороже и чтобы совсем не надо. Если есть потребность – Кустомер может случайно задуматься: а стоит ли? А если точно незачем, он и не задумается, нипочем не задумается, так что вещь должна быть подчеркнуто-бесцельной. В случае сомнений лучше сразу написать: нет, забивать этим не получится. И засунуть тоже нельзя, не влезет. Нет, не жужжит, хотя с виду кажется что должна – не жужжит, и не звонит, то есть звонит, но так тихо, что вы не услышите, и – нет, не ловит этот диапазон, ну и что, что написано что ловит и даже предназначен для улова именно этого диапазона – это просто так написано, для красоты, вот я включаю – видите? Не ловит.
Не может, у нас этой сети нет, этот диапазон не означен, этот интервал отсутствует, потому что все соседние тоже исчезли, вообще это есть только в америке, какие радиоволны, с ума сошли, у нас чисто, никаких не ловит, зато вот верньер красивый, вжик – и туда-сюда, суда-туда, видите? Здорово, правда? И еще оно может показывать заставку, которую нельзя заменить на другую, и в нем много памяти, которая, правда, недоступна ни самому устройству, ни вам, но она есть, производитель мамой клянется, что она там есть, и очень дорогая.
Вот такое купят, если очень дорого. Потому что Кустомер на утилитарное не очень идет, тут надо разум приложить и показать ему искусство какое. Тогда с Кустомером случится покупка. Он тогда сразу раздуется, станет такой красный, красивый, начнет что-то бубнить и показывать.
2013
ХВД
Я чувствую, что восстает новый персонаж.
Вот в каком ряду. Были подданные. Граждане. Товарищи и господа. На всяких языках. И в других языках иного не надо – все мусью, мистеры, герры не озабочены именованием. А у нас, как известно, кризис идентичности. И хоть братаном тебя окликни, хоть командиром – чувствуется диссонанс.
Так вот, сдается мне, правильным обращением должно стать ХВД.
Хвод.
Согласно изречению: «Демократия – это правила поведения, о которых договорились между собой хорошо вооруженные джентльмены». Ведь демократия является производным войны. Правила принятия решения большинством голосов заменяют драку – и её символизируют. Всюду, где вопрос решается демократически, подразумевается не право знания, а право силы.
Многие добрые люди мне сказали, что в обществе хводов невозможно хамство. Хамы не выживают. В обществе хводов возникает демократия. Кто не умеет договариваться и придерживаться правил, на которых согласились другие хводы – не выживает. Таким образом, после временной турбулетности возникает устойчивое состояние договороспособности, взаимной уважительности, достойного поведения и рациональной рассудительности.
По-моему, нужное и правильное слово. По-хводски если говорить – дельное.
Хвод держит слово. Если он его не держит, его хоронят.
Хвод равен другому хводу. Подразумевается примерное равенство сил/вооружений. Поэтому хвод не может быть начальником другому хводу – хводские отношения ведут лишь к установлению равенства. Максимум возможного – слегка потесниться, сузив периметр обороны, в котором опять достигается равенство сил. Иерархические отношения возникают лишь между невооруженными людьми или между хводом и рядом его клиентов, подзащитных и т. п.
Хвод имеет собственность. Подразумевается, что это – аксиома. У хвода есть оружие, это и является его неотторжимой собственностью. Хвод без оружия – не хвод, так что хвод всегда и в любых условиях имеет собственность. Потому хвод признает собственность других хводов (см. предыдущий пункт о равенстве).
Хвод чистоплотен. Подразумевается, что хвод содержит оружие в чистоте, иначе хвода хоронят. Поддерживая чистоту оружия, хвод приучается так же относиться к своей внешности, мыслям и чувствам.
Хвод рассудителен. Встречая другого хвода, он всегда смотрит ему за спину – не следуют ли за ним подчиненные ему другие хводы. Если следуют – он всегда мудро уступит дорогу, не добиваясь кровопролития. В силу рассудительности хвод рационален и договороспособен. Чрезмерно эмоциональные хводы недолговечны.
У хвода не может быть начальников, пока он – хвод. Но хвод вполне может подчиниться другому хводу в знак уважения. Поэтому хводы могут составлять вооруженные соединения, не теряя присущего им равенства. Поэтому крайне невежливо и опасно для здоровья спрашивать хвода, кому он подчинен. Напротив, считается любезностью и отменным вежеством задавать хводу вопрос, сколько хводов и людей у него в подчинении.
Хвод ценит свободу торговли. Поскольку патроны для оружия делают лишь немногие хводы, всякий хвод склонен к элементарным актам обмена еды на патроны. Привыкая покупать патроны и оружие, хвод становится разумным и удачливым торговцем.
Хвод легко соблюдает законы и подчиняется законоохранителям. Стоит законоохранителям успеть ему доказать, что законы ему выгодны и удобны, а требования их состоят в помощи ему в его делах, как хвод тут же с ними соглашается.
Конечно, появятся и хводы – хорошо вооруженные дамы. Отчего же нет.
2010
Хранимое внутри
Мультфильм. Ходят мультяшные человечки. Обыденная суета. Вот разговаривают двое. Один широко раскрывает рот, лезет глубоко в себя рукой и оттуда, из внутренности своей достает маленький сияющий золотом образок. Человечек сияет, улыбается, всем показывает – вот, вот что у меня внутри, и у вас тоже такое же, посмотрите, там внутри – чистое золото и свет. Его собеседник, принахмурясь, присматривается к образку, лезет в себя, распахнувши рот, долго копается во внутренностях, вдруг резким движением выдергивает руку – ему в пальцы впился клешней мерзкий черный рак, рак щелкает клешнями, шевелит многочисленными ногами. Все шарахаются, рак спрыгивает с руки человека и убегает в какой-то темный угол. Человек, отойдя от испуга, показывает всем – вот, вот что у вас у всех внутри, образок – это была выдумка, на самом деле там мерзкие твари, черные твари. Человечки делятся на сторонников того и другого. Иногда кто-нибудь осмеливается произвести опыт – лезет в себя и вытаскивает найденное. Вот один вытащил за ножку огромный концертный рояль, сел за него и стал играть. Другой вынул котенка – тот бегает вокруг него кругами. Еще один вынул змею – она тут же обвила его кольцами и грозно шипит на окружающих. Среди всего этого бедлама в углу стоит тот, первый человечек и потерянно смотрит то на образок в руке, то на окружающих зверей.
2011
Право роботам
…Робот обладает всеми правами человека, исключая особые случаи, объединенные в праве телесного присутствия jus corpore.
Разъясняют это положение обычно следующим образом. За роботом стоит – или может стоять – человек. Существует множество операций и общественных институтов, где критерий Тьюринга давно преодолен. Робот отсылает нашу почту, робот проверяет входящие письма, отвечает на телефонные звонки, пишет комментарии в сетях и пр. Иногда робота легко отличить от человека, иногда трудно, иногда это не важно. Иногда робот отлично различается, но смысл как раз в этом. Робот, выполняющий задачу, поставленную человеком, является представителем человека – иногда: уполномоченным. Например, электронная подпись по сути является роботом, который может производить сделки от лица хозяина. И действия робота вменяются человеку-хозяину Убедиться в наличии хозяина далеко не всегда возможно, и есть множество случаев, когда в этом нет нужды удостоверяться.
Можно письмом удостоверить – долг и заем, готовность вступить в брак или развестись. Все подобные случаи могут быть представлены таким образом, что нет необходимости некому стороннему лицу знать, действует ли хозяин робота посредством данного робота или происходит нечто иное: по факту событие воспринимается как имеющее силу.
Интересно, что права животных – уже право робота. Именно по той причине, что действия животного не полностью вменяются хозяину, животные остаются неполноправными. Роботы полноправны именно в силу полной невменяемости. Ситуация, в которой действует программа, созданная хозяином для определенной цели, неотличима от ситуации, когда программа действует «самостоятельно» по той или и ной причине. И действие признается легальным при выполнении некоторых условий, заключенных в самом действии.
Это право без подкладки морали. Такое право, конечно, уже существует – право организаций является внечеловеческим правом. И именно к такому праву, которое не имеет морального коррелята, относится право роботов. В частности, у роботов признается в некоторых случаях тождественность экземпляра и серии. Совершенное одним экземпляром вменяется серии. Но полной симметрии нет – совершенное действие над каким-то экземпляром не считается совершенным по отношению ко всей серии. Например, уничтожение или расчленение экземпляра не является действием по отношению к серии экземпляров. Именно серия обладает всеми правами (исключая права телесного присутствия), экземпляр же обладает лишь очень урезанными правами, оговоренными для каждой группы случаев особым законом.
2009
Они
Есть и ещё один вид необычного существования людей, описанный лишь случайно. Даже нельзя сказать, понимали те, кто его описывал, с чем они имеют дело, или просто так получилось… Это связано с существованием обществ. Во многих небольших городах это можно заметить (кстати, в деревнях – не встречается), проявляется также в некоторых корпорациях, которые как раз в больших городах. Люди там срослись. Это постепенно происходит, люди сидят вместе, работают, живут, а от них протягиваются выросты плоти, которые их объединяют. Иногда не замечают даже, так это умеет отвлекать от себя внимание. Но вот – были разные, а потом – одна плоть.
Целый организм весит многие тонны и с трудом перемещается. Впрочем, выросты весьма гибки и позволяют отдельным единицам довольно свободно перемещаться – но преимущественно внутри целого. Огромное тело одинаково пахнет, обладает одними и теми же привычками. Если к телу оказывается близок посторонний, не входящий в него человек, то сначала его пытаются включить в состав, врастить в себя. Чаще всего это и происходит, весьма незаметным образом. Он себе еще воображает, что отдельный – а уже сросся и запах, как все вокруг. Если человек почему-то не нравится телу, его отторгают.
Тела эти в целом бессознательны, живут не более чем инстинктами. Разум в них проникает как заболевание, для тел почти смертельное. Другие такие совокупности людских тел неразумны, хоть и хитры природной хитростью выживания, эти же – начинают мыслить и желать. Обретение проблесков сознания очень пагубно сказывается на общем теле, часть элементов гибнет, другие изменяют запах, синеют, желтеют. В конце концов в одном из отделов общего тела собирается рыхлая масса переливающихся измененных единиц, она вздувается, бурлит, общее тело содрогается в конвульсиях – и лопается, выбрасывая эту массу единиц наружу и отделяя от себя. Они разбегаются, протискиваясь среди прочих обычных людей, и ищут другие совокупные тела, стремясь заразить их болезнью разумности.
Уход частей также многократно описан, хоть в него и не верят. Особенно часто описывают ушедшие носы, руки и иные выдающиеся части тела. И действительно, они отделяются чаще прочих и ведут самостоятельное хищное существование. Изменение характера дотоле мирных частей объясняется базовыми биологическими причинами. До отделения части тела питаются от организма, отделившись же – вынуждены искать пищу в легко усваиваемой ими форме. Чаще всего отделившиеся части переходят к хищничеству, иногда – к поеданию трупов. Самостоятельно живущие руки, уши, носы, ноги и прочее такое – довольно обычное, хоть и малозамечаемое явление.
Люди вообще не очень внимательны. Они видят, как вдруг пропадают некоторые предметы, будто унесенные или передвинутые неизвестно кем – но думают, что просто сами забыли, сами переложили. Они видят людей, утративших свои части, но по умолчанию полагают, что это – результат ранений и несчастных случаев. А – не всегда. Но наиболее ужасные вещи связаны с отдельной жизнью как раз невыдающихся частей тела. Представляют ли люди, что такое отдельное существование кишок? Желудка? Легенды о вампирах возникли, конечно, не на пустом месте, но кошмарная действительность в этих легендах сильно облагорожена и эстетизирована. Охота на тигра – детская шалость по сравнению с тем, насколько опасно столкновение с желудком в активной фазе, голодным и ищущим жертву. А ведь желудки боятся кишок – те еще ужаснее, а кишки, как рассказывают, опасаются печени, жутко злой и свирепой печени. Впрочем, детали лучше не описывать.
Однако вслед за разделенным существованием наступает еще более странная стадия. Обычно свободноживущие органы мало договороспособны. Они чуждаются друг друга, иногда – охотятся друг на друга. Однако, в особых условиях, в связи с длительным недостатком пищи, они могут договариваться и объединяться. Чаще всего можно наблюдать различные парные союзы. Нога позволяет руке оседлать ее, рука же делится с ногой результатами охоты. Кишки скрывают в своих петлях затаившуюся свирепую печень. Таких сочетаний множество, иные из них неловко даже описывать, не то что видеть. Тройственные союзы несколько более устойчивы, особенно легко и часто входят в такие тройки какие-то органы чувств – глаза, носы, уши. Это самые компанейские и легко объединяющиеся с другими части тела. Наконец, крайне редко органы объединяются так, что возникает чудовищное создание – собранный, совместный человек. Вот с таким лучше даже не встречаться, и даже воображать себе его – не слишком безопасное занятие.
2010
Котовые истории
Кот Пашка
Был такой в подъезде. Ничейный. Жил где-то в подвале, кормился вокруг и от жильцов. Здоровый, подратый. Очень мужественный. В руки, ясное дело, не давался – и осторожен, и характер. Не домашняя киса. Окрестных котов бил только так.
И вот он к нам в гости стал заходить. Деликатно. Чем-то ему квартира глянулась, мы его в целом устраивали – и стал заходить. Вынести мусор дверь откроешь – спокойно сидит на площадке, не спеша подойдет к двери и, выжидательно помедлив – согласится зайти. Откушает, что дадут, поспит – и к дверям. Сидит около, смотрит выжидательно – открывайте. Достойно уходит, никогда больше пары часов не сидел – хотя не гнали, конечно.
Сын был тогда маленький, года два с чем-то. Что он вытворял с этим диким котом – это уму непостижимо. Никакая домашняя кошка бы не вынесла. Он его заворачивал в «одеяльце» целиком, от хвоста до головы – «чтобы тепло было». Он на нем ездил верхом. Он прижимал его к полу, садился перед ним и совал в нос листы бумаги – «Смотри, Пашечка, это я нарисовал». Выставка произведений была большая, Пашечке демонстрировались все новые каляки – он тихо сидел, завернутый в одеяло, и не рыпался. Когда он лежал на боку, сын иногда на него садился – как на приступочку. Пашка терпел. Какой областью своего кошачьего мозга он отличал этого огромного глупого котенка – не знаю, но суровый кот, в подъезде шипящий на любого подошедшего ближе метра, кот, который еду из рук не брал никогда – только когда даритель отойдет… Терпел.
Сорвался он всего только раз. Когда сын, шляясь вокруг, случайно наступил ему на хвост. Тут Пашка глухо взвыл, метнулся – и мгновенно надавал сыну пощечин. Самых натуральных, по щекам. Не оставив ни одной царапины.
Сын, захлебываясь слезами, рванулся к маме: «Выбрось, выбрось сейчас же Пашку! Он царапушка! Он меня побил!» Мама вникла, провела разъяснительную работу, указала, что кот был в своем праве – на хвост нельзя… Сын был неумолим – преступника следовало выбросить из рая. Мама решительно отказалась. Постепенно скандал стих… Кот заходил и потом, не обращая внимания на инцидент. Сын поначалу дичился, потом осмелел и снова стал с ним играть – кот по-прежнему терпел охоту на тигра, игру в солдатики и показ картин. Правда, сын теперь относился очень опасливо к его хвосту – совершая все, что угодно, с головной частью, избегал манипуляций с хвостом.
Постепенно у них выработались свои правила. Как-то Пашка объяснил, что надо и что не надо, на что он подписывается, а что – перебор. Лучше всего эту ситуацию характеризует такая реплика. Сын играет с котом. Долго. Раздается сдавленный короткий мяв. Сын звонко кричит: «Мама! Мама! Киса мявит!» Занятая делами мама рассеянно спрашивает: «Что говорит киса?» – «Киса мявит, что сейчас схватит! И надаёт!»
Как Пашка перестал к нам заходить – это уже другая история.
2008
Уход Пашки
Итак, к нам домой иногда заходил свободный кот Пашка, обитатель подъезда и гроза окрестных котов. Манер он был самых правильных – входил не торопясь, если дверь в квартиру была широко открыта и его настойчиво приглашали, долго не засиживался. Голодный был всегда, но еды не просил: что ставили, то съедал дочиста и заваливался поспать, потом уходил.
А потом я подарил жене персидского котенка, крохотного, полуторанедельного Сильвера. С родословной на сколько-то там поколений, с фирменным окрасом «черный дым» и паспортом, где значилось его дворянское имя «Сильвер-Тэса». С ума сойти. Впрочем, котенок был очень милый. Тонкие длинные усы плавали в молоке, когда он сосредоточенно боролся с огромным блюдцем. Спал он, спрятавшись под теплый бок игрушечного мягкого льва, днем иногда залезал на него и сидел, вцепившись в гриву. Котенок исследовал комнаты, выпадая поспать где придется. Выглядело это уморительно – его звали из кухни кушать, и котенок мчался из дальней комнаты… но уставал на уровне прихожей и обмягшей тряпочкой валился спать. На полушаге – как умер. Поспав минут десять, просыпался и устремлялся в далекую кухню есть.
Мою жену эти засыпания на полдороге страшно пугали, и она мне звонила на работу – котенок умер, какое горе, кошмар и ужас. Я принимался неуклюже утешать, но каждый раз был прерываем радостным воплем – он ожил, проснулся и уже бежит к мисочке!
Пашка, когда пришел впервые после этого вселения – остолбенел. Долго изучающе смотрел на крошечный черный дым. Котенок, разглядев, пошел знакомиться – и Пашка глухо рявкнул. Котенок помедлил и издал слабый писк. Пашка устало обмяк плечами и равнодушно пошел мимо малыша к блюдцам, заваленным недопотребленным кормом. Вычистив все, улегся спать – и тут настороженно следивший котенок решил играть. Пашка слегка фыркал, но терпел. Его теребили за уши, залезали на спину и кусали за хвост. Иногда фырканье Пашки становилось более грозным, ошарашенный котенок надолго замирал и во все глаза смотрел – что это было? Но, не поняв, снова принимался тиранить Пашку.
А тот понял – в квартире завелся другой кот. И приходить стал много реже. Почти не задерживался – ел и отправлялся к двери: открой. Однако окончательное его исчезновение сопровождалось событием особенным.
По весне Пашка женился. Однажды, открыв дверь, мы обнаружили на лестничной клетке Пашку с махонькой кошечкой, почти котенком. Подруга была совершенно декадентского вида. Страшно тонкая, лапки-ниточки, крохотная и какая-то обкуренная, не очень сознающая окружающее. Когда мы приглашающе открыли дверь, Пашка стал приглашать жену в дом. Киска мялась у дверей, неуверенно делала шажок и отступала… В отличие от Пашки, людям позволяла что угодно – до того не то что дотронуться, подойти было нельзя, а эта – и о ноги лениво терлась, и гладить позволяла сколько угодно. Но с отрешенностью. Не подсовывала голову, не активничала – казалось, не особо и сознавала – то ли ее касаются, то ли нет. И в дверь зайти не то чтобы боялась – скорее, не очень соображала, чего делать-то.
За жену все решил Пашка. Он деловито подпихнул ее носом к двери, когда она очередной раз у самого порога пошла в сторону – подправил курс и так, подпихивая носом и плечом, провел ее фарватером коридора на кухню. Черная змеевидная дамочка растерянно стала шататься по стенам – солидный Пашка вздохнул и деловито запихал ее к блюдцам. Она, казалось, и есть не будет – растерянно зависла над едой, нюхнула, воззрилась в пространство… Пашка еще пихнул, ткнул носом в корм – и сам устроился сбоку. Постепенно она разошлась – видимо, все же была голодна. Съев, получили добавки, умяли и это, и Пашка, пугнув вертевшегося вокруг серым комочком Сильвера, повел супругу отдыхать – на большое кресло.
И вот тут у них и произошло недопонимание, сказалась разница культурных кодов. У них – то есть у моей жены и Пашки. Пашка запрыгнул в кресло и стал умащиваться. Его черненькая худосочная, с первого раза не запрыгнув, едва обозначила прыжок и неуверенно уставилась в пространство, явно потеряв представление, что делать и где она находится. Пашка развернулся, спрыгнул, снова пихнул плечом, почти подсадил в кресло. Залез следом, помог неуверенно стоящей на кресле – что тут делают-то? – кошке выбрать место – усадил в середине. Она томно изогнулась и села, слегка напряженно… Пашка облегченно вздохнул, плюхнулся рядом… То есть он хотел рядом. Но размер-то у него был раза в два больше кошечкиного. Короче, Пашка плюхнулся задницей прямо на черную изящную кошечку и стал с увлечением вылизывать себе яйца.
И вот этого хамства моя жена не снесла. Так ее поразила эта картина – декадентка беспомощно выглядывает из-под огромной пашкиной задницы, Пашка по-крестьянски игнорирует дамский пол… Жена схватила Пашку за шкирку и выбросила за дверь. Он, кажется, настолько этого не ожидал, что даже не сопротивлялся. Видимо, и боеготовность котов имеет пределы.
Понимаете? Свободного кота, который ни разу не дал себя погладить, который приходил только когда хотел и входил в дом по особому приглашению, достойного дворового кота – за шкирку, как незнамо кого, женщина выбрасывает на лестничную клетку… Пашка, не мявкнув, немедленно удалился. Моя жена попыталась обиходить оставшуюся декадентку, но та была какая-то нежизнеспособная – сидеть в кресле отказалась, хотя жена ее там укладывала и гладила – думая: мужлан ушел, пусть дама отдохнет… Но дама потихоньку вылазила из рук, неуверенно шатаясь, подобралась в прихожей к двери и издала едва слышное мяканье. Кажется, громче она говорить была просто не способна. Жена, еще раз попытавшись ее соблазнить едой, вынуждена была отступить и выпустила на площадку.
После этого пары довольно долго не было, но все же через неделю пришли. В открытую дверь Пашка не пошел. Зато подпихнул носом свою неземную подругу. Та, помыкавшись, вошла, чуть-чуть поела – и стала своим едва слышным голоском проситься на лестницу. Так и повелось. Приходили вдвоем, чернушку Пашка запихивал к нам, сам же не заходил ни под каким видом. Его звали, показывали прямо через дверь блюдце с едой, жена даже перед ним извинилась (в свойственной жёнам манере: Пашка, мне жаль, что так получилось, но ты же понимаешь, что сам виноват…) – он был неумолим. Если выносили еду на площадку – ждал, пока дверь закроется, тогда съедал. В квартиру больше не зашел ни разу.
А совсем закончилась эта история на следующий год. Я пришел вечером с работы, открыл дверь в холл – напротив нашей квартиры, у соседской двери Пашка интенсивно драл какую-то кошку. Уже не ту, черненькую, а простонародной внешности мурку. Та вопила, Пашка отдавал долг природе. А следующим вечером, когда я вернулся домой, жена рассказала – Пашку нашли мертвым в подъезде. Умер от старости.
* * *
Жена просила дописать: все женщины в подъезде, каких она знала, очень любили и уважали Пашку и ставили его своим мужьям в пример. «Пашка был мужик! Не то что…» – единогласно решили все.
2008
Гомеопатия: гибнущие предубеждения
Сам я не являюсь страстным котовником, но окружен таковыми. И вот от окружающих, очень много знающих об обычаях котовского племени, я узнал, что коты не могут плеваться. Просто не умеют. Мне это даже знакомые анатомы подтвердили. Рассказали немало занимательных историй о мурчальном аппарате – группе хрящей в горле мелких кошачьих, которые позволяют им издавать такие звуки (а у крупных кошек таких нет…), а также поведали: чтобы плеваться, надо иметь мягкие губы. Без них ни плеваться, ни целоваться не получится. Ну и вообще, подтвердили этологи, движение это для кошек нетипичное. Короче, не умеют.
А кот у нас как-то приболел. То есть я этого сразу не понял, поскольку приболение заключалось в том, что он есть меньше стал, а при гомерических масштабах истребления им поголовья телят этот симптом был не очень заметен.
