скачать книгу бесплатно
– Для всех хорошо было бы, если бы Великий Белогор выздоровел и прожил долгую-долгую жизнь, как ему предначертано.
Тут меня осенила мысль:
– Как же он вообще мог заболеть?
Жрец смотрит на меня, сверкая взглядом, будто я спросил самое главное:
– Это знает только он сам, – ответил жрец очень значительно.
С тем они и отправились восвояси. А я задумался, столько нового я узнал о Белогоре и о царстве тоже. Я ни разу не обсуждал самого Великого жреца ни с кем, высокомерно предпочитая беседовать с ним самим. И тем интереснее услышать тех, кто знает его всю жизнь.
Поэтому я решил спросить о нём и Доброгневу. Она, которую я задержал после обеда, вначале, кажется, смутилась, но после рассказала:
– Я помню Белогора ещё отроком, Ориксай. Он тогда уже знал, что будет Великим жрецом. Горисвет выбрал его, когда Белогор был ребёнком, потому что видел в нём необычные и редкие способности, полезные для их Солнечного двора. К тому же, Белогор – царевич. Золотая кровь во главе Солнечного двора – силы вдесятеро. По меньшей мере.
– И каким он был? Тогда, юным?
Удивительно, как изменилось её лицо при этом вопросе! Она, со всей своей безупречной, непоколебимой и такой всегда холодной красотой, вдруг, смущённо, как девочка покраснела, опустив глаза:
– Он… да таким, как и сейчас. Только… ну… худой был, шея то-ощая… казался долговязым среди сверстников, пока остальные в рост не пошли… длинноносый такой, смешной… глаза прозрачные… Сейчас и не длинноносый вроде, – она улыбнулась с нежностью, отчего стала такой красивой как никогда ещё.
Боги, да она влюблена в него! Ещё с тех пор, вот это да… Как же она на его смерть тогда нацелилась? Но мне стало ясно, когда она продолжила:
– Он всегда смотрел выше голов, как и все царские дети. Это было очень верное замечание. И не только о Белогоре. От этого все мои проблемы, и с заговором этим проклятым, которому она душа и мозг, и с Агней даже…
Кстати, об Агне… Её людей в первую же ночь отравили всех разом, и я так и не узнал в результате, кто помогал им убивать моих детей, и что ещё они сделали и замышляли. И это очень не нравилось мне.
Теперь, когда с Явором было всё более или менее ясно, кроме одного: когда и как они теперь намерены действовать, эти новые нераскрытые до конца преступления мне были неприятны. Как пики, оставленные за спиной.
Авилла сказала, что надо накрыть всех одной ладонью, всех, теперь, когда мы знаем весь заговор. Но поднять половину рати на вторую просто перебить людей… убить родного дядю, Доброгневу, которая, оказывается, умеет вот так улыбаться… Без малейшего повода, не так легко решиться. И к тому же, мои главные союзники Авилла и Белогор отсутствуют…
Я поговорил с Яваном. Но Яван не тот человек, кто способен на беспощадные решения.
– Что ж мы… во сне их перережем всех? В год Солнца? Ориксай, ты как хочешь, но мне кажется, надо выждать, пусть они сделают первый шаг. Мы не злодеи. Злодеи они.
– А если первым шагом будет моя смерть? – спокойно спросил я, посмотрев ему в глаза.
– Нельзя этого допустить, – побледнел Яван.
Я засмеялся:
– Человека убить слишком легко. Убьют, как только захотят. Придётся с мечом под подушкой спать. Поможет ли, как полагаешь?
– Может они ждут, чтобы наследник появился? – вдруг сказал Яван.
Вот он слишком хитрый? или…
А Яван продолжил:
– Тогда им не будешь нужен ни ты, ни Авилла. Возьмут его под своё влияние и всё… Они не говорят открыто, но, по-моему, именно так.
– Моих детей умерло больше десятка уже, Яван, – передёрнувшись от собственных слов, сказал я. – Это очень ненадёжная ставка.
Но Яван покачал головой:
– Напротив, абсолютно надёжная, пока он жив, Явор при нём регент, а умер царевич… кто на троне? Всё законно и красиво, не надо никого под себя ломать.
Я внимательно смотрю на него, если это он спал в моё отсутствие с Авиллой, мог не знать, что ребёнок его… Или… она могла не говорить ему об этом?
– То есть ты предполагаешь, что Авиллу они оставлять не собираются?
Яван усмехнулся:
– Пока они не знали, что ты и Авилла из одного стального теста… Вас же таких не сломать, а если согнуть, то отдачу получишь, что не будешь жив… Пока они думали, что она как все девушки её возраста, планировали её иметь при себе этакий куклой на троне. Умела бы она притворяться… Наверное, думали, я её слабая сторона, но… Но за эти месяцы… людей быстро видно, Орик.
У меня чесался язык расспросить его о ней, но я понял, что он не расскажет ничего, а, кроме того, я убью его в конце этого рассказа…
Я скучаю по ней. Эти крошечные свидания, когда она выходит ко мне на крыльцо Белогорова терема, только обостряют это чувство. Она с каждым днём там, у Белогора, становилась, как это ни странно, только красивее, странно, потому что она была и не прибрана, как положено, и волосы всё скромнее и скромнее причёсаны с каждым днём, и серьга одна, и платье всё то же, шейка торчит из ворота… и на лицо всё худее, осунулась прямо…
– Ты… ешь хотя бы? – спросил я её. – Или не помнишь о пище?
Я вытянул серьгу из её уха и показал, развернув ладонь.
– Что, так и хожу? Вот растрёпа… зеркал-то у него там нет.
Она усмехнулась, опустилась на ступеньку ниже, встав на одну со мной, и прильнула, обнимая, прижав тёплую голову к моей шее, а я обнял её, опять растопырив пошире пальцы. Почему-то только её я хочу так обнимать, будто полнее ощущать в моих руках… И когда закончится разлука эта проклятая?!..
А за вечерей Явор спросил, чего это я совсем позабыл Лану, что привёз с собой, не посещаю.
– Самое время, пока теперь Авилла в терем-то вернётся, что ж скучать?
Я действительно забыл про Лану, как и про всех других женщин. Но Явору, разумеется, об этом знать незачем.
– Она беременная, – сказал я, чтобы что-то сказать.
– И что? Мне не мешает никогда, – засмеялся Явор. – Если она тебе нравится, какая разница? Да и живота-то ещё ведь нет…
Доброгнева подняла голову:
– Вы бесстыдники, о ком говорите-то?
– О Лане, новой жене Ориксая из Вокхого.
– Так ступай, развлекайся, она не беременна, если ты опасался чего-то… – как ни в чем, ни бывало, сказала Лунная жрица.
И увидев удивлённые взгляды с трёх сторон, усмехнулась:
– Никаких чудес, помощницы с моего двора дружат с девушками, которых она набрала себе, целую ораву, между прочим, Ориксай. Любительница роскоши тоже, не хуже Агни. Ты бы с умом женщин-то выбирал. Нам и Агни хватило… Вот Лилла девушка добрая, спокойная, я могу понять… А что тебе в таких-то нравится? Или окромя задов их сдобных и не замечаешь ничего? Женщина это не только тело, Ориксай, особенно, если ты их так приближаешь к себе, в жизнь свою впускаешь. Пора осмотрительнее стать, а то наследника тебя уже лишили один раз… Хочешь много разных женщин иметь, пожалуй, царское дело, но не давай кому попало рожать и прилипать клещом к тебе. Иначе второй Агни не избежать.
Целая проповедь… Никто не смел со мной обсуждать мои отношения с наложницами. Отца эта тема не интересовала, сам он наложниц не имел, а дядья не вмешивались, хотя у каждого была своя, годами выверенная, в этом отношении, привычка. Если бы сейчас меня принялся при всех учить кто-то из них, я не позволил бы с возмущением, но Доброгнева женщина, Доброгнева вторая женщина в царстве после царицы, Доброгнева старше, и, главное, в Агниных преступлениях виноват я сам почти как сама Агня. Поэтому я не рассердился.
Больше того, я поблагодарил её за ценное сообщение о лжи, которой Лана заставила меня привести себя в Солнцеград. Я ни за что не взял бы её, как не взял никого из остальных. Но какие у меня были основания не верить Лане? Меня впервые так обманули…
Едва окончилась наша трапеза, я помчался к Лане. Меня злила не только она и её подлость. Я не могу не думать об оборванной беременности Авиллы и о том, что до сих пор ничего об этом не знаю. И именно это, а не Лана, сейчас злит меня сильнее всего… В доме, что заняла Лана, вовсю шла уже работа: нанесено резной, с золотыми пластинками мебели, ещё не расставлена по местам, ковры, рулонами, видимо решает, куда же станет их класть и вешать, посуда, ткани для занавесей и нарядов…
Я прошёл сразу в большую горницу, в доме спёртый воздух и слишком густо пахнет деревом от обилия, лавок, кресел, столиков и всевозможных подставочек. И душная жара кажется ещё душнее от наваленных ковров. Даже Агня не была такой жадной. Особенно вначале, она была и мила, и скромна, и тиха, правда всяких скоморохов всегда любила и капризничала, выпрашивая подарки, хотя я ни разу с пустыми рукам и к ней не пришёл. Но обустраивать дом начала уже позднее, после того как родила Морошку…
Мне сдавило сердце. Мне жаль сейчас и Агни, что она превратилась в страшного зверя из той, кого я так любил, и я не заметил этого и не остановил, и, тем более, малышку Морошку, моего несчастного нелюбимого матерью ребёнка…
– Лана! – рявкнул я, обернувшись в этой затхлой духоте.
От моего крика содрогнулась пыль, густо плавающая в воздухе, её видно в солнечных лучах, пробивающихся через прикрытые ставни. Как они тут обретаются, совсем нечем дышать… как в какой-нибудь смрадной норе.
Она появилась, вихляясь, разодетая в роскошное платье, после моей ощипанной Авиллы, что обнимала меня на лестнице у Белогора, эта разряженная румяная красавица, вызвала во мне неожиданно такую злость своей наглой ухмылкой, с которой она смотрела на меня, что я едва сдержался, чтобы не удавить её немедленно.
– Соскучилси, осударь? – пропела она, приникая ко мне под плечо и заглядывая снизу вверх, впрочем, вполне уверенным взглядом.
Я смотрю на неё, вот интересно, она как собирается выпутывается из этого? Сымитирует выкидыш? Или думает забеременеть, а там я не вспомню, когда же должен был родиться её ребёнок? Как они обдумывают, как планируют свою ложь? Как планировала поступить Авилла? Но её-то я спрошу ещё…
– Когда ребёнка-то ждём, Лана?
– Чой-то ты, осударь? Ну, ждём… када там…
Даже не придумала правдоподобной лжи, совсем в «сотах» никто не уважает меня?!
Я схватил её за шею одной рукой, она, такая полненькая, упругая, как варёная свиная ножка…
– Как посмела ты лгать мне?! – прорычал я, почти теряя голос от гнева и отвращения. Даже её бело-розовая красота сейчас отвратительна мне.
Она захлопала глазами, стала цепляться за мою за руку, чтобы ослабить хватку:
– Ма… мать… мать с отцом… сказали: скажи, брюхата, царь в столицу тебя заберёть, а там ишшо с царицей мож станешь…
Я оттолкнул её:
– Немедля поедешь назад! Стража поедет с тобой, мать с отцом казнят, за такую науку, а ты жить будешь с вечным позором, что посмела лгать царю! Весь твой город будет это знать! И всё царство, чтобы ты даже спрятаться от позора не могла! Чтобы никому и никогда такое было неповадно!
Я обернулся по сторонам, где сжались девушки:
– Вы все о лжи знали. Все знали и молчали! Лгали царю!.. Всех позорной казни! И немедля! И с этого дня, за ложь казнить буду! Запомните навсегда царёву милость.
Глава 3. Баба-Яга
Весть о преобразованиях в царёвых «сотах» принесла мне Доброгнева на третий день болезни Бела. У меня мутится в голове, и я качаюсь от недосыпа и голода, я ем, конечно, потому что Орлик напомнил мне об этом, но я не чувствую даже вкуса еды.
– Совсем на ногах не стоишь, Ава, так нельзя, сама заболеешь, кто тебя лечить будет? Ты подумай! – увещевает Доброгнева.
– Не помру, я крепкая, как гвоздь, – мне смешно, что она меня жалеет: я как курица для лисы для неё.
– Не болтай ты! – рассердилась Доброгнева. – Капель возьми, они сил придадут. Не бойся, ничего такого…
Она взяла капли, хорошо, немного дурмана не помешает… И Белогор, я чувствовала, скоро должен очнуться, я чувствую: его энергия всё сильнее, весь Солнечный двор ею полон, а этот терем тем более. И даже она, Авилла, на ней его след, заметный след…
С тех пор как он болен, я провела несколько обрядов и сила моего провидения удесятерилась. И хотя я по-прежнему не могу прозреть судьбу Авиллы и Ориксая, как и свою, линия жизни Белогора, которую я с особенным тщанием искала в дебрях неосознанного, мощна и длинна. Впрочем, силы, которые могут обрубить её, тоже сильны…
– Как Белогор?
– Оброс весь, – сказала Ава.
– Что? Как это? – засмеялась я, не понимая.
Ава приложила растопыренные пальцы к своему подбородку, изображая бороду:
– Щетиной оброс, ужас! Как… не знаю даже кто… Худущий и щетина рыжая. Чисто леший. Или болотный – жуть! Я его никогда не видала с бородой-то… – и мы смеёмся вместе, снимая напряжение тяжких дней. – А ещё косы! – она и косы показала очень смешно как рожки: – бородатая баба-Яга!
– Ты… – хохочу я, – побрила бы его!
Ава закатывается:
– Ага! Умею, что ли я? Ещё нос отрежу!.. Чё делать тада будем?!..
– Верховный жрец-далегляд без носа – это… – я покатилась ещё громче, мы привлекаем внимание его людей… но мы не можем остановиться…
– Ещё провидеть перестанет!
– Или чего ещё без носа-то отключится!
Хохот двух женщин, у порога, а за ним едва жив человек, которого они обе ревниво любят, это как-то даже объединяет. Как когда-то, когда я ещё писала Неве письма и верила в её дружбу. Но сейчас нет, и я не злюсь на неё, она искренне переживает за Белогора, глядишь, раздумает козни-то плести, оставит его в покое и не придётся никого прибивать, как я сказала Орлику…
Отсмеявшись, вытирая слёзы, Доброгнева рассказала, что Агню казнили.
– Жаль, – сказала я.
Доброгнева удивилась:
– Ты жалеешь?!
– Я жалею, потому что я обещала ей перерезать горло. Жаль, не удалось.
– И смогла бы? – недоверчиво смотрит Нева.
– Ещё как!
– Не страшно? – Нева, похоже, не верит или…
– Страшно, когда убиваешь со страху, – сказала я. – Я убивала только из ненависти.
…«Или»… «не верю», я как раз верю, слушая её и от этого мне страшно до мороза под кожей. И это говорит девчонка, которую я помню с её раннего детства послушной как никто, ласковой и… какой-то лёгкой, именно так – лёгкой, будто она из воздуха вся, такой прозрачной, светлой она всегда была. Девчонкой, которая по странному распоряжению судьбы должна была стать царицей, женой Белогора… Девчонкой, которая сместила с трона Дамагоя только своим появлением на свет, Дамагоя, в которого я некоторое время была сильно влюблена, пока не поняла, что он пытается и меня использовать для того, чтобы причинить боль своему отцу, чьей обожаемой любовницей я была уже в то время.
