скачать книгу бесплатно
И не ошиблась. Он забрал документы из института и… Вот в какой именно военкомат он обратился, это мне предстояло выяснить. Да и разыскать его потом, тоже.
Я нашла. Это стоило мне многих дней, терпения, усмешек и недоуменных взглядов, взглядов, смеривающих меня с ног до головы, наглых вопросов и даже сочувствия, но всё это далось мне легко, мне было наплевать на себя в этот момент, на то, что подумают обо мне, вызываю я жалость или насмешки, в этих моих поисках мужа по всей Москве.
Я не надеялась, конечно, остановить, вернуть его, я осознаю, что это невозможно, его и раньше нельзя было остановить в его решениях. И в том, что он не простит меня, у меня не было сомнений. И не надеялась на его прощение, я знала, когда переступала через границу.
Но не увидеть его до того, как он отправится на войну, я не могла. Я нашла, наконец, этот чёртов сборный пункт. Но опять не застала.
Я едва успела на станцию, откуда отправлялся поезд с ребятами. Их уже остригли и, конечно, успели выдать обмундирование, оказывается, в эти три недели они успели пройти в стрелковой части под Москвой «учебку», то есть уже считались готовыми солдатами…
День был солнечный и тёплый. Приятно-тёплый, нежаркий. Ветерок легонько касался своими крыльями, шелестел листвой. Воробьи купались в луже, между рельсов тупика, по которому я долго плутала, прежде чем вышла в нужном направлении. Очень жизнерадостный, по-настоящему летний мог бы быть день, если бы я ещё способна была радоваться, и если бы это не был день расставания. Но не просто расставания, мы не разлучались с Лёней в течение пяти лет больше, чем на сутки, когда он уходил на дежурства, а теперь…
Вот он… Вот мой солдатик, среди прочих, почти неотличимый в форме и торчащими беззащитно ушами, голой, незагорелой шеей, всегда прикрытой длинными когда-то волосами…
Я узнала его издали, сразу безошибочно определив между остальными его стройную высокую фигуру…
Я была тут среди прочих таких же женщин, матерей, сестёр, жён, бабушек, и отцов… Я крикнула:
– Лёня! – окликая его, не надеясь, что среди всеобщего гвалта он меня услышит.
Но Лёня услышал, как слышал всегда…
Он обернулся, сразу увидел меня… Мелькнувшая было в его глазах мгновенная радость, тут же сменилась холодом. Голубые глаза вмиг стали серыми, стальными, изнутри, из сердца наливаясь мглой, застилающей их ясное небо…
И всё же он подошёл ко мне.
– Я принесла тебе гитару, – сказала я, поднимая с земли «Музиму» в чёрном чехле.
Он не смотрит мне в глаза. Но сейчас пугающе похож на Кирилла без своих волос, просто копия своего отца, только юный, тонкий, тонкокожий… Мне вблизи него становится ещё стыднее и хуже, чем пока я его разыскивала.
Он взял гитару из моих рук, не касаясь меня, будто боясь обжечься или, вернее, отравится…
– Я… не сказала никому… нашим, никому… – пробормотала я, не в силах заставить себя говорить нормально.
– Я тоже не сказал… – он нахмурился. – Ты… не говори, что… что я… Они в Н-ске с ума сойдут…
– Я не скажу… Лёня…
– Развод я подпишу… Ты пришли, как только тебе… как только вам с ним… Словом, – он нахмурился, краснея, отвернулся: – как будет надо, я подпишу, не волнуйся.
– Мне никогда не будет это надо.
Он не сказал ничего, помолчал немного, потом усмехнулся, качнув головой, мельком скользнул взглядом по мне:
– И ему такое же «динамо» крутишь, как и мне… Ты, поэтому не хотела за меня замуж… Думала…
– Я всегда хотела за тебя замуж… Лёня, я…
Он побледнел, в отвращении дёрнулись губы, он по-прежнему не смотрит на меня:
– Не надо! Не надо мне твоих исповедей. Ты живи, как считаешь нужным теперь. С ним… Или без него, это как хочешь…
– Лёня!.. – я хотела коснуться его, будто это может остановить его, но не решилась.
– Пока, Лёля! – он уже хотел идти.
– Не смей погибнуть, Лёня! Слышишь?! Я не одна тебя люблю… – почти крикнула я. Из разорванного сердца вылетают эти слова.
Он оглянулся всё же, всё же посмотрел мне в глаза, но тут же, снова нахмурившись, отвернулся и пошёл от меня с гитарой к своим товарищам, к вагонам. Я не ушла пока они, все эти парни, не погрузились в вагоны, пока нас, провожающих, не прогнали с платформы, состав тронулся уже после этого… Другие плакали. У меня не было слёз. У меня, со мной, во мне была только пустота. Пустота, которую ничто без него, без Лёни, никогда не заполнит…
И вот он, Кирилл, как две капли воды похожий на него, на Лёню, только тяжелее, мощнее телом… И в обычной одежде, не в форме, как Лёня… Я так ослабла, я совсем одна. Я никому не могла даже рассказать, куда отправился Лёня. Я должна была переживать это одна. И, наконец, Кирилл пришёл, появился, опять рядом, со своим тёплым взглядом, своими тёплыми руками… Как я могу не позволить обнять себя?
– Вернись ко мне, Лёля… – Кирилл наклонился ко мне. – Прости меня и вернись.
Я вздыхаю, ты даже не представляешь, как я хочу вернуться… Вернуться в прежнее время, когда не было ничего, не было греха, не было жгучей боли, с которой я живу не полтора месяца, нет… Я живу с ней с зимы, с того дня, как раздвоилась, разделилась, стала его и твоей… Но туда возврата нет…
– Ты ведь любишь меня, – сказал Кирилл.
Я повернула голову, чтобы видеть его лицо. Люблю. Люблю Лёню в тебе, Кирилл, вот в этом дело. Вы так похожи и такие разные, одинаковые лица, тела и совсем разные, не похожие души и сердца…
– Что ты предлагаешь, будем жить счастливо, ведь нам теперь никто не мешает? – сказала я. – Будем наслаждаться свободой, пока Лёнька под пулями? Ты думаешь, он беречься там станет? Ты думаешь, не предполагает, что мы тут делаем… как развлекались за его спиной…
– Я не развлекался. Я… пять с лишним лет, с тех пор, как увидел впервые…
– Не надо… – она наклонилась вперёд, стискивая виски ладонями, шапочка упала на землю с её колен, я поднял.
– Что же мне прикажешь делать? Тоже в Чечню податься?!
Она повернулась ко мне:
– А мне? – тень от ресниц упала на глаза, совсем затемняя их. – Мне как теперь оставаться жить? Мне? Я предала и его, и тебя… Если с ним что-то будет, я… Я не знаю, как тогда…
– Перестань, Лёля, – я потянул её к себе за плечи. – Уже не исправить ничего, надо просто жить…
Она покачала головой:
– Я не могу. Не могу просто жить, Кирилл. Ты можешь? Когда он ТАМ? По нашей вине…
– Ну, хорошо, мы ужасные люди, он там по нашей вине, но он не один ТАМ! Остальные, почему там?!
Она усмехнулась жутко:
– Так они по контракту, ты не знал? Это же добровольцы, они все, контрактники. Кто за чем. Деньги кому-то, кому военная романтика… И наш по контракту. Медик.
У меня дрогнуло сердце, «наш»… Я будто вспомнил, только что вспомнил, что он мой сын… Мой сын отправился под пули из-за того, что…
Что это? Способ самоубийства? Способ забыть, отодвинуть боль? Уйти от нас с ней, с Лёлей?
Я вижу, ему больно, больно за сына. Он, похоже, только теперь, в эту минуту понял по-настоящему, что произошло, что мы натворили с ним. До него не доходило будто…
– Не оставляй меня одного теперь… – проговорил Кирилл, бледнея.
Боже…
Глава 2. Сны и будни
– Кто это, Лёх, чё-то не поцеловались даже? – спрашивает мой новый приятель, с которым мы познакомились в первый же день.
– Мачеха, – сказал я.
Это слово, которого боится каждый с детства, всё, что я готов был произнести в ответ на этот вопрос. За ним, отгораживаясь, пряталась вся моя жизнь, то, о чём я не могу даже помнить сейчас. Я не могу думать, тогда я начну снова чувствовать, а если стану чувствовать, сердце моё взорвёт болью. Я могу только быть под наркозом. Эта война должна стать моими наркозом…
Когда я забирал документы из деканата, меня не могли не спросить:
– Что, переезжаете куда-то? За границу? – заинтересованно заглядывая мне в лицо.
Я посмотрел, не понимая вопроса, заграница?.. что это?
– А… нет… да… – пробормотал я.
– На красный диплом идёте и уезжаете, жалко, Алексей Кириллович…
Я сказал ещё что-то, меня даже уговаривали какое-то время. Говорили, что остался всего год, что у меня самые радужные перспективы. Что… Я не слушал, мне не терпелось поскорее выполнить задуманное. Будто за мной гнались.
В военкомате смотрели на ссадину на моей щеке и разлившийся вокруг синяк.
– От закона скрываетесь, может?
– Нет. Я студент.
Подозрений стало ещё больше:
– То-то, что студент… – военком прищурился, разглядывая меня пристальнее. – А что понесло студента с последнего курса на войну по контракту?
Я смотрел на этого человека, который, наверное, обязан быть подозрительным…
– Понимаете… Отец женился на молодой, ревнует жену ко мне, – выпалил я.
Тип осклабился, с ухмылочкой покачал головой, подписывая моё заявление и прочие документы, и расспрашивать больше не стал.
Со мной заключили контракт на три месяца. И я думаю до сих пор, как же это можно заключать контакт, чтобы идти воевать на три месяца?
Три месяца воевать. Защищать Родину три месяца. А потом что? На отдых?
Что-то противоестественное в этом, противоречащее смыслу даже самих слов защищать Родину. А я шёл за этим. Там бандиты, «боевики», враги… Опять какой-то абсурд, очевидно, списанный с западных образцов. Может они поймут когда-нибудь, что там, в, кажущихся кому-то прекрасными, далях, тоже не идеальная жизнь, больше того: во многом для нас не подходящая.
Никогда для русских не подходила западная жизнь. У нас даже вера, религия, её суть, отлична от их. И всё наше копирование превращается в пародию и уродство… Это уродует и ломает тех, кто встраивается, пытается действовать в их логике, противоречащей исконной нашей внутренней сути. Это как вкручивать неподходящие по размеру детали в механизм, они ломаются, они теряют форму, искажаются окончательно и всё равно не подходят. Во всём так. Даже в мелочах. Точно как с программ-контролем по факультетской хирургии когда-то было…
Я занимал свою голову, свои мысли чем угодно, только чтобы не думать, не видеть то, что поминутно возникало перед моим мысленным взором. Я не могу даже мысленно описывать то, что я увидел, это разорвалось бомбой в моей голове, выжгло разом во мне всё, что было, ведь всем во мне всю мою жизнь была Лёля. И она… Она… Господи, как больно… Невыносимо, тошнотворно, омерзительно и больно…
Удивительно, но на отца я даже не слишком злился. Может быть потому, что по сравнению с Лёлей его место и в моей жизни, и в моей душе было намного скромнее.
Но как я ни старался, как ни заставлял себя, как ни настраивал, каждую ночь она была со мной…
Да и каждый день, будто стояла рядом, здесь, за плечом, стоит оглянуться, и я увижу её, её глаза, она улыбнётся: «Лёнечка…» И в казарме, где с ещё несколькими десятками таких же, как я обритых парней в зелёных майках и сатиновых трусах спал на узкой скрипучей койке, под худосочным одеялом, коловшим меня сквозь ветхий пододеяльник.
И на стрельбах, где я, как и все пытался научиться поражать мишени и передёргивать затвор, менять магазин, собирать и разбирать автомат. Впрочем, последнему мы все отлично научились в школе на НВП. И на плацу, где мы шагали под речёвки и песни. Здесь я запевалой не стал, моя душа не пела…
Мне хотелось выть по ночам, когда я видел её в благостных снах из нашей прежней жизни, а проснувшись и приходя в себя спросонья, понимал, где я и что… Я кусал кулак до крови, только чтобы не взвыть. Взводный, заметив как-то ссадины на моих руках, спросил, с кем это я дрался. Но никто не признался, что пострадал из-за меня, забияки…
А потом она пришла проводить меня на вокзал и узнала же, нашла. Мудрено было найти, а нашла…
Я ждал. Я убеждал себя, что жду напрасно, она не может знать, где я, куда решил идти, она никогда не найдёт меня, но я как ребёнок, верящий в деда Мороза, надеялся при этом, я мечтал, что она придёт, что я увижу её.
Я почувствовал её взгляд сразу же и сразу подумал, что мне мерещится, потому что я слишком хочу, чтобы она пришла, мне самому себя было стыдно из-за этого желания… как какой-нибудь слабак…
Чтобы просила прощения, не знаю, что ещё, не знаю…
Только увидеть её… Если бы он не догнал её в тот день, если бы не унёс почти насильно домой, если бы она догнала меня, я бы простил?
Я задавал себе этот вопрос вновь и вновь, но я не могу ответить…
Простить… Я не могу думать об этом, о том, что Лёля…
И вот она пришла. Совсем другая. Другая, не такая как всегда, не такая как была, когда любила меня…
…Я не могу не думать, когда это всё началось у них, почему я не замечал? Почему не почувствовал?..
Принесла мою гитару. Я забыл и думать о музыке. Она не забыла… держит чёрный этот чехол, он слишком здоровенный для неё, для её тонких рук…
…А как она, оглядывалась на улице, когда побежала за мной… растерянно искала меня глазами… я видел её, она меня – нет…
И как он догнал её… догнал…
И вот она стоит здесь, и я понимаю, что я люблю её так, что это перекрывает, отодвигает собой и обиду и разочарование и смертельную ревность и отвращение к тому, что она, ОНА делала с моим отцом…
Почему, Лёля?.. Что я делал не так?! Чего не хватило тебе во мне?!
Всё же я не смог…
Лёля, она не сказала никому ни о них с отцом, ни о том, что мы разошлись, ни о том, куда я отправился… Ну, последнее понятно, боится напугать маму и бабушку с дедом, но остальное…
Потому что не закончила со мной?
Но как это может быть? «Я люблю её, я её любовник…»
Я заставляю себя засыпать, вспоминая пары черепных нервов, потом мышцы шеи, кости черепа. Но я слишком хорошо всё это помню…
«Я не одна тебя люблю»… Она считает, я хочу отомстить ей. Нет, я просто хочу сбежать…
