скачать книгу бесплатно
Мы с Лёней купили пирожные в «Чайке» – главной «Н-ской» кулинарии и кондитерской. Корзиночек с кремом за 22 копейки, трубочек, это была удача, их делают не каждый день, и эклеров. Все эти «радости» продавались в эту цену всю нашу с Лёней жизнь, сколько мы себя помнили, как и московские плюшки за 12 копеек, сочни, сметанные лепёшки, молочный коктейль за 11 копеек, а мороженое по 10 и 15 копеек. Со всей этой купленной кондитерской радостью, сложенной в кульки из серой бумаги, и с коробкой, в которую нам упаковали корзиночки, мы направились к Лёне домой, я – с всё большим волнением, Лёня с улыбкой.
Они тоже жили в сталинском доме, вроде нашего с бабушкой, только у них было три комнаты, а у нас две. И дома похожи, и подъезды. Но наш двор был на три дома, как сад, давно одичавший, конечно, но красивый, пышно цветущий по весне, с круглой клумбой посередине, где на Новый год ставят ёлку с огоньками, что создаёт по вечерам особенный свет на эти две недели от Нового года до Старого Нового года. У них же двор большой, соединяющийся с соседними, проходной, совсем не такой уютный и похожий на домашний как наш.
Мы вошли в прихожую, здесь приятно пахнет дорогим табаком, должно быть, это Лёнин дед курит. В просторной прихожей большая – старинная вешалка-стена с барьером из тёмного дерева, как в фильмах про дореволюционную жизнь.
Из кухни выглянула бабушка Лёни:
– Алёша… – увидев меня, она замерла, чуть ли не с открытым ртом…
– Бабуля, это Лёля, познакомься, – улыбаясь как-то особенно, гордо, что ли, сказал Лёня. И придвинулся ко мне, чувствуя моё волнение.
Я улыбнулась, стараясь не цепенеть. Мы, между тем, прошли на кухню, Лёня поставил коробку с пирожными и положил кулёк на стол.
– Мы трубочек с кремом купили и эклеров, да, и корзиночек ещё, – сказал он. – Лёля, это моя бабушка Лариса Аркадьевна.
Появился и дед, улыбнулся, одобрительно взглянув на меня, а потом заинтересованно – на Лёлю:
– Не откладываешь в долгий ящик, я смотрю, да, Алексей? Как зовут прекрасную незнакомку? – щурясь от удовольствия, спросил он.
– Это Лёля, а это мой дедушка…
– Иван Алексеевич Легостаев, позвольте отрекомендоваться, – немного шутя, сказал дед.
Ему понравилась Лёля, я вижу это по его лицу – повеселевшему, по заблестевшим глазам. Мне это приятно и странно было бы, будь иначе.
Сегодня я узнала ещё много нового о Лёне, вернее, о его близких. Оказалось, эта семья, старинный Н-ский род, и отец и дед деда были врачами, вот такая уже длинная династия. И дом тут был у деда Ивана Алексеевича, то есть у Лёниного прапрадедушки:
– Сейчас модно предками кичиться, это раньше мы помалкивали, – дедушка Ваня красноречив и разговорчив как никогда, я не помню, чтобы он когда-нибудь говорил так много и так интересно рассказывал.
Про дом на углу улиц Баумана и Королёва, с мезонином, где жил некогда Афанасий Филиппович Легостаев, дед деда Вани, я знал давно, но только сегодня испытал настоящую гордость за предков, славную Н-скую семью. А вдохновлённый новой слушательницей дед рассказывал и рассказывал, что знал от своих отца и деда и о Земстве, об эпидемиях и холерных бунтах и всевозможные истории и байки, подобные которым, я читал у Вересаева и Булгакова.
Но Лёле было интересно и мне приятно, что она искренне интересуется и слушает внимательно без скуки, моего вдруг не в меру оживившегося дедушку.
Я в свою очередь наблюдала за всеми участниками сегодняшнего нежданного знакомства. Когда дети ушли, я сказала Ивану:
– Ты знаешь, что это за девочка?
– Тебе не понравилась? – спросил Иван, всё ещё продолжая улыбаться, будто прелестная Лёля всё ещё здесь.
– Почему же, понравилась как раз, – правдиво ответила я. – Между прочим, это дочка Юли Соколовой. Ты помнишь Юлю?
– Погоди-ка… Юли?.. Какой это Юли? Это что, той Кирюшкиной Юли? – удивился Иван. – Не может быть… И не похожа вроде…
– Я видела их на Выпускном. Это ты внимания не обратил, – продолжила я, убирая со стола чашки и несъеденные пирожные.
– Подожди, Соколовой Юли, из-за которой Кирилл чуть не сбежал со своей свадьбы?! – уже по-настоящему, как я рассчитывала, удивился Иван. – Ничего себе… Ну!.. И наш мальчик влюбился в её девчонку!?
Иван закурил, качая головой, будто не веря и продолжая усмехаться, поставил с собой рядом толстостенную пепельницу.
– Вот и я удивляюсь, что он выбрал именно Юлину дочку. Индийское кино.
– Но, какая красивая девочка, а, Лариса? Вкус у мальчишки есть.
– Вкус мы воспитали, что ж… – улыбнулась я.
Мне Лёля понравилась, и куда больше, чем в своё время, её мать Юлия. Юля была легкомысленна немного и, на мой взгляд, не слишком умна, а Лёля… Производит впечатление серьёзной девушки. Тургеневская барышня, коса, незамутнённый взгляд… Я думала сейчас уже и не осталось таких. И вот, поди ж ты, наш Алёша, отыскал как раз такую. Рядом с ней сегодня со своими боевыми ранами, он глядел настоящим героем. Хотя и забавно: барышня и хулиган.
Мы дошли до моего дома, надо разлучиться, идти готовится… Всю дорогу мы только и говорили, что о том, что рассказывал Лёнин дед.
Самому Лёне чрезвычайно приятно, что мне было интересно, что понравились его дедушка и бабушка.
Мы зашли в подъезд, ещё светло и во дворе соседи оглядели нас со всех сторон, обсуждают каждый раз, должно быть…
Я не мог не поцеловать её, но и поцеловать вот так посреди ярко освещённого солнцем подъезда – это не как вчера во мраке незнакомого дома…
Но мы целовались, прижимаясь друг к другу, пламенеющими животами, хотя недолго: кто-то зашаркал снизу, и мы отскочили друг от друга, опустив пунцовые лица, отяжелевшие горячие руки…
Я поднялась на лестничный пролёт, ведущий к моей двери, понимая, что если не уйду теперь же, мы простоим тут ещё не один час…
Она поднялась на один пролёт и обернулась, у меня…
…отяжелели ноги, будто свинец в них…
…как уйти теперь? Лёля…
– Лёля… Я… позвоню…
Она улыбнулась красными, припухшими от моих поцелуев губами…
У неё такие красивые губы…
И такие мягкие…
Я в один прыжок через три ступеньки догнал её, обнял её лицо, её голову под косой, притягивая к себе, целуя вновь… Она коснулась пальцами моего лица и шеи под волосами. От прикосновений её рук у меня искры побежали по коже…
…Химия… какая там химия? Вся моя химия – вот она, в синяках и ссадинах, с этими мягкими светящимися на солнце волосами…
…Как я могу думать об экзамене, если все мысли у меня о Лёле, о её волшебном лице, о губах таких румяных и сладких, таких податливых моим. О её благоухающих шелковистых волосах, о тёмно-синих глазах или густо-серых, они всё время меняют цвет…
И мы опять болтали по телефону несколько часов. И снова сны, от которых мне тяжко пробуждаться…
Болтает по телефону опять… Это же надо, завтра экзамен, а она… совсем голову потеряла, ах, Лена… Завалится завтра, это точно. Надо из дома не уходить хотя бы. Может, не сбежит как сегодня…
Лёля не сбежала, Алексей сам пришёл, с букетом ромашек, между прочим. Мне стало не по себе, когда я увидела, как они смотрели друг на друга при встрече… Это не лёгкая влюблённость, как предполагается в этом возрасте, между ними, похоже, растёт большая страсть. Опасная страсть.
Мне стало не по себе… Ещё натворят глупостей, и дети вроде и совсем не дети уже… А если ребёнка соорудят?!..
У меня душа ушла в пятки от этой мысли, что ж тогда делать будем? Учиться надо, а тут… Но и мешать им сейчас – это как тушить пламя керосином…
Лёлина бабушка почувствовала, что оставлять нас одних небезопасно и почти не отходила от нас, пока я не ушёл. Но готовиться к экзамену я всё равно сегодня не мог. Солнце уже разлило закатное золото по моей комнате, как и по Лёлиной. У неё тоже на запад окно. Я опять позвонил ей, и мы опять говорили и говорили. Я, кажется, за всю жизнь не разговаривал так много, как в эти последние недели…
И я не спал, но ни одной мысли о том, что завтра экзамен…
А утром мы встретились и вместе направились к зданию медучилища, старинному тёмно-красному с белыми кантами и колоннами, с такими толстыми стенами, что внутри холодно так, что я чувствую сквозь футболку, как холод от стен забирается мне на кожу, а Лёля и вовсе замёрзнет в своём платьишке. Здесь, в трёх разных аудиториях проходил письменный экзамен по химии.
Нас рассадили по алфавиту, и мы с Лёлей не попали в один кабинет. Задания, вполне знакомые мне и несложные, я, привычный выполнять всё быстро, сдал работу первым. Выйдя на улицу, в скверик со старинными выгнутыми скамейками, похожими на накрытые коврами низкие диваны, на которые нападало немного листьев с окружающих тополей, я сел, поджидая Лёлю.
Я тоже написала быстро. И задачу решила. Проверила даже и, совсем уж собравшись сдать, огляделась. Большинство ещё пишут… Не слишком я спешу выбраться из холодной, несмотря на тёплую июльскую погоду, аудитории?.. Но я всё сделала и уже замерзаю, а на улице, может быть, уже Лёня ждёт меня, что сидеть?..
Я сдала работу и вышла на улицу. Лёня поднялся мне навстречу со скамейки в маленькой аллейке, где ждал меня. Конечно, он ещё раньше меня всё закончил. Радость освобождения овладела нами: с чувством облегчения мы пошли в кафе, пить какао с булочками. Я прижала ладони к чашке, пытаясь согреться.
– Замёрзла? – засмеялся Лёня, ласково глядя на меня.
– Ужасно. На улице так тепло, а там – холодильник! – улыбнулась я, почти дрожа.
Мы не говорили об экзамене, выездном, с комиссией из Москвы – это впервые сделали так из-за Чернобыля, наверное, чтобы льготники сдавали на местах, ерунду какую-то выдумали, раньше никаких выездных комиссий не было. Но, благодаря этому, мы и сдавали в Н-ске, а не в Москве. Хотя меня удивило и обескуражило количество абитуриентов, особенно тех, кто записался на Москву, выходило на место больше десяти человек, в самой Москве конкурс меньше. Но сегодня сдавали и в другие институты, в Тверь, в Рязань, в Смоленск, даже в Махачкалу.
– Экзамен письменный, не то не допустили бы меня с моими «фонарями», – усмехнулся я.
– Допустили бы, ты медалист. Да и какое им дело, – сказала Лёля, и улыбнулась, подперев щёку ладошкой: – Да и сегодня уже ничего, красиво почти!
И я счастливо засмеялся от её слов, её взгляда. Мне даже не верится, так мне хорошо… Неужели теперь всегда будет так?
К биологии, что через два дня я готовиться не собирался, устный экзамен, к тому же, думаю, кто не получит «пару» на этой химии, уже точно поступят.
Результатов экзамена приходится мучительно ждать два дня…
Мама влетела злющая, сразу ко мне в комнату:
– Ну, что догулялась?! «Пара»!
Она говорила ещё что-то, злилась. Но зря: я уже в первый вечер опомнилась и поняла, что неправильно решила задачу, а это означало – «неуд» даже при идеально выполненных остальных заданиях, потому что задача «стоила» пятнадцать баллов из возможных пятидесяти, на «тройку» надо набрать минимум тридцать пять. И то, что мама сказала сейчас, уже таким сюрпризом не стало, хотя я надеялась, конечно, на чудо.
А Лёня получил «отлично», и это была единственная из двухсот семидесяти оценок «пятёрка». Я же среди двух сотен тех, кто получил «двойки». Шестьдесят девять оставшихся, «тройки» и единичные «четвёрки». Мама совершенно права и злится сейчас справедливо. Мне даже не обидны все её сердитые слова, потому что, если бы я готовилась получше и была повнимательнее на экзамене, то всё смогла решить…
Глава 3. Керосин
Мои очень довольны и горды за меня. Но вчера я узнал о Лёлиной «двойке», и решение мгновенно возникло в моем в моей голове. Я не раздумывал: ехать в институт без неё немыслимо.
Но говорить об этом своим воодушевлённым родственникам я пока поостерёгся. Я останусь в Н-ске с Лёлей и поступлю на будущий год вместе с ней. Я ни за что не соглашусь с ней разлучиться. Ничего, будут какие-нибудь курсы, а пока буду работать. Надо санитаром куда-то пойти, к деду, наверное, лучше всего…
Я был рад, что Лёля не плачет из-за «двойки», моя наглая «пятёрка» казалась мне чем-то вроде задранного носа, как укор ей.
– Да ты что, Лёня?! – удивилась Лёля, – я горжусь, что ты самый умный из всех абитуриентов.
Я рассказал ей о моём решении не ехать, а поступать на будущий год снова, вместе с ней.
– С ума сошёл… Ты что… – она оторопела. – Ты своё будущее…
– Ерунду не говори, Лёль, без тебя, какое ещё будущее?! – перебил я.
– Твои родственники возненавидят меня… – и она посмотрела на меня со смесью изумления и восторга.
Я не спрашивал Лёлю, уехала бы она без меня, если бы на моём месте была бы она. Я не думал об этом, я всегда думаю, что должен и что сделаю я, а не другие. Я всегда таким был, принимать решения – это мужское, а я себя ощущаю мужчиной, сколько помню. Так учил меня дед. И книжки. И вообще – это правильно, я убеждён.
Когда мама узнала, что мы продолжаем встречаться с Лёней, она напустилась на меня в который раз за последние недели:
– Он-то поступил, а ты, дурища, будешь теперь сидеть, горшки вон в акушерстве бабкином таскать! – мне показалось, ей даже захотелось вцепиться мне в волосы, но она не сделала этого, конечно.
– Нет у нас никаких горшков, Юля, – сдвигая очки на кончик носа, сказала бабушка, – и хватит, целых три недели пилишь девочку. Оставь уже, – бабушка посмотрела на меня и сняла очки совсем. – Иди, Лена, к себе, мы поговорим с мамой.
Лена взглянув на нас, ушла в свою комнату, и я посмотрела на Юлю:
– А ты знаешь, что Алёша – сын Кирилла? – мне интересна её реакция на это.
– Да догадалась, уже, конечно! – махнула рукой Юля. – Таких совпадений не бывает, это надо же, именно его сынка среди всех отыскала! Какой-то рок.
– Он хороший парень, – сказала я.
– Ещё бы! В институт поступил, единственный на «пять» сдал, представь! – воскликнула Юля.
– Единственный?! – этого я не знала. Что ж, только повышает его в моих глазах.
– Папаша тоже всегда умный был, вон профессор теперь. И этот такой будет. А наша, клуша, профуфыкала… – продолжила «кипятиться» Юля.
– Прекрати ты, ничего ещё не профуфыкала, – я убеждена, что ничто Лёле не помешает поступить на будущий год.
И особенно хорошо, что Лёня её поступил, он уедет теперь – всё успокоится. Годок ещё девочка под приглядом будет, так что, что не делается…
– Нечего встречаться им, соблазнит её и уедет, – сказала Юля, выразительно взглянув на меня. – А мы будем тут… расхлёбывать.
– Тебя же Кирилл не соблазнил, – возразила я.
– Вот и жаль! – Юля сверкнула глазами. – Может жила бы профессоршей теперь. Времена не те были тогда, мы же… а щас… сексуальная революция, все как с цепи сорвались. Вон по телевизору, в кино, один секс…
– Ох, болтаешь, невесть что! – поморщилась я. – Иди, давай. Твой Валерик уже час назад звонил, сказала, выходишь, что сидишь?
Через три недели после экзамена, Лёля неожиданно пропала. Я звонил, я приходил, но её мама, очень красивая и сильно беременная, круглый живот так оттопыривал ей платье, будто она спрятала там футбольный мяч, придирчиво оглядев меня с головы до ног, сказала почти зло:
– Ты поезжай учиться, Алексей, оставь Лену в покое. Она готовиться будет, не надо ей мешать, один раз уже пролетела.
Обескураженный и растерянный, я пару дней не знал, что предпринять. Мне никак не удавалось застать Лёлину бабушку, мне казалось, что ей я более симпатичен.
Зачисление уже прошло без меня, а мои ещё не знали, считая дело решённым, уже строили планы на мой отъезд в Москву. Я не говорил ничего, успею ещё бурю на свою голову вызвать, сейчас мне было не до этого.
Я приехал к Вере Георгиевне, на работу в роддом, прорваться внутрь, наверное, было не проще чем попасть на оборонный объект. Пока я не догадался прийти в белом халате и сказать, что я практикант, только так меня и впустили.
Но и от Веры Георгиевны я ничего не добился. Она сказала только, что Лёля у бабушки. И то же: «езжай – учись».
