Ключи и замки

И что я вдруг стал об этом думать?..

Я не изменял жене. Это не значит, что я не бывал с другими женщинами, как раз напротив, постоянно, но заниматься сексом для меня значило не больше, чем сон или питьё, то есть удовлетворение самых простых потребностей, как можно придавать значение каждому выпитому стакану воды? И то, что я почувствовал к Ли требовало удовлетворения. Вот поэтому я и задумался, не будет ли мне этот «стакан воды» стоить слишком дорого. И пришёл к выводу, что не будет. Агнесса давно не обращала внимания на то, как и чем живёт её внучка, я ни разу не видел, чтобы она разговаривала с девчонкой. А Всеслав, я уверен, успел ввести её в курс дела, не зря он был уже давно взрослый парень, я, к примеру, свою любовную «карьеру» начал лет в четырнадцать, Всеславу шёл девятнадцатый год…

Глава 8. Разлука и злость

Да, мне шёл девятнадцатый год, но я был все тем же неопытным девственником, что и в тринадцать. Я был чересчур высокомерным и спесивым, чтобы позволить себе соблазниться какой-нибудь рабыней или же хорошенькой продавщицей, как делали мои приятели в школе или здесь, в Оссенхофе, да и хотел я одну единственную девушку на свете, все прочие казались мне безобразными и глупыми жабами и только раздражали. Наверное, не существуй Ли в природе, я смотрел бы на этих девушек иначе, я находил бы их привлекательными и с удовольствием проводил бы с ними время.

Но… не существуй Ли, не было бы и меня. То есть, физически я был бы, но это был бы совершенно другой человек. Я получал письма от Ли, настолько часто, насколько их мог привозить тот самый садовник, раб, от которого я так хотел избавься когда-то, а теперь этот Серафим был наш главный союзник, благодаря которому мы с Ли могли поддерживать связь. Я должен был быть ему благодарен и я платил ему золотом, чего вообще не делают по отношению к рабам, но я это делал. Я делал это из чистого высокомерия. Я ненавидел его. И теперь я ненавидел его намного сильнее, чем прежде. Потому что, когда-то он просто позволял себе приносить в комнаты Ли свежие цветы чаще, чем в покои моей бабки, а теперь он был к Ли ближе, чем я, он видел её, говорил с ней, слышал её голос. Но главное, теперь я был ему обязан. Ли не нашла больше никого, кто мог быть курьером между нами.

Я давал ему золото, и он брал его, удивившись только в первый раз. В конце концов я не выдержал и задал вопрос, который волновал меня всерьёз, потому что одной из моих целей была и эта:

– Почему ты не выкупишь свою свободу? Почему остаёшься рабом?

Серафим улыбнулся, взглянув мне в глаза, что было неслыханно, впрочем, так же неслыханно было с моей стороны заговорить с ним, я говорил с рабами только по делу.

– А зачем? – сказал Серафим. – Для чего мне свобода? Быть свободным – это труд и ответственность. Зачем мне они? Забот у меня хватает и без этого.

Я после много раз вспоминал его слова, удивляясь не заключённой в них мудрости, но тому, что эта мудрость родилась в голове какого-то ничтожного Серафима. А сейчас я просто дал ему в руки письмо в самодельном конверте, так же поступала и Ли, мы не хотели, чтобы Серафим прочел хоть строчку. И я очень ценил то, что Ли так делает, что она не доверяет этому красивому садовнику настолько, чтобы не скрывать от него не чувств ко мне, но слова. С другой стороны, получалось, что мы оказываем ему уважение, если полагаем важным хоть что-то скрывать от него, перед рабами не церемонятся.

Поэтому сейчас я просто отпустил его движением руки. Он доставлял письма на удивление быстро, на чем он ездил, как ему это удавалось, было загадкой. Но сейчас я размышлять об этом не хотел. Мы с Ли вели переписку двойным потоком: то письмо, что я читал сейчас было ответом на моё, отправленное в прошлый раз, а то, что только что ушло с Серафимом, моим ответом на ее предыдущее письмо. Это позволяло получать вдвое больше писем и не гонять Серафима впустую.

Ничего особенного Ли и я не писали друг другу, кроме признаний в любви и того, как скучаем и как пресна и пуста жизнь в разлуке, мы описывали эту самую пресную жизнь с ее мелкими бытовыми подробностями. Я сам просил её делать так, я хотел представлять каждый её час, и хотел, чтобы и она представляла меня каждую минуту без неё. И вот сейчас она писала о том, что приехал Всеволод. В прошлый раз, а это было почти сразу после моего отъезда, и тогда меня страшно удивило, что она рассказала о нем: он говорил с ней, предлагал помощь. Сколько я его помнил, он вообще нас не замечал. Но, когда оказалось, что он тут же и уехал, никакой помощи так и не оказав, я успокоился, это было как раз обычно, в его духе. Странно только, что вообще обратил внимание на Ли. И мне это не понравилось. Мне всё не нравилось, что происходило теперь без меня.

Проклятая здешняя казарма нисколько не вдохновляла меня, не нравилась и учеба, вся эта муштра была не для меня. Я привык быть себе хозяином, а тут принуждён подчиняться приказам каких-то бритых дядек. Никто и никогда не говорил мне, что я должен буду готовиться к карьере правителя, как к военной, этого не предполагалось до сих пор, и то, что это же училище окончил Всеволод, ничего не значит для меня, он наследником не считался, им был я. Так что, Всеволод не пример, и почему я сослан в это превосходное учебное заведение для остолопов, я не понимал.

Утро начиналось с дикого обычая побудки с помощью сигнала горна, записанного и включенного ровно в шесть утра. Потом пробежка в любую погоду вокруг территории и зарядка, после душ вместе со всеми этими парнями в общей душевой, и только после завтрак. Я совсем не так привык просыпаться. И не в такой компании проводить своё утро и тем более трапезы.

Чему я должен был тут научиться? Этой дурацкой военной дисциплине? На что она мне? Я был дисциплинирован с раннего детства, меня воспитывали строго, требовали и я выполнял, потому что видел в этом железный смысл: уроки, учёба, занятия спортом, выполнение режима дня. Но здесь чему я мог научиться? Стратегическому планированию боя на примере битв трехсотлетней давности? Ну что за бред? Меня это бесило. Только историю, алгебру и физику я мог изучать спокойно, ну и, черт с ней, физкультуру, поскольку я привык к тренировкам. Если бы не это, я, наверное, уже сбежал бы. Вы спросите, куда? Об этом я не думал, не планировал, потому что пока не собирался. Но если бы задумал, то сделал бы, не сомневайтесь.

Товарищи по учёбе не особенно стремились общаться со мной, тем более дружить. Они все были здесь уже несколько лет, я же только приехал, был чужаком, к тому же высокомерным и холодным, отвечающим на вопросы не глядя и односложно. Не представляю, если бы кто-то так общался со мной, я бы, наверное, взорвался и вмазал. Но кто мог посметь сделать то же со мной? Ясно, что никто. И я это знал. Чтобы я был на равных с другими кадетами, надо было скрыть моё имя, и не только от кадетов, но и от преподавателей, а этого не было сделано в спешке. Или же моя бабушка просто не подумала об этом. Так что я, как настоящий принц, уже из-за этого был изгоем. Но… я никогда и не стремился разрыв между мной и всеми прочими свободными людьми хотя бы сократить, меня устраивало моё гордое одиночество. Теперь, в этом чужом месте, особенно.

В школе Вернигора у меня были приятели, не совсем я дикий зазнайка, и они писали мне электронные письма теперь, и я даже отвечал, правда, всегда мучился с тем, что бы им написать, повторять одно и то же в каждом письме было бы глупо, а рассказывать то, что со мной, действительно происходит, невозможно. Вот я и отвечал на их вопросы и задавал. Хотя… писал я им только потому, что не хотел потерять связь с Вернигором, хотел знать все новости столицы севера. Я понимал, что они со мной «дружат» не потому что я такая интересная личность, но потому что я Вернигор и наследник, а значит, со мной лучше поддерживать отношения, но, полагаю, моя холодность компенсировала их лицемерие, в итоге остались те, с кем у нас были хотя бы общие темы для разговоров и похожие взгляды на мир.

С Ли мы обсуждали книги, просмотренные фильмы, я рассказывал ей о тех предметах, которые вынужден был теперь изучать вместе с науками, к которым имел склонность всегда, она не всегда поддерживала моё упрямое неприятие военных дисциплин. «Не бывает лишних знаний, Слава, ты же знаешь. Ничто из того, что мы узнаём, не мешает, мешает незнание, невежество». Я раздражался, меня злило её всегдашнее желание умиротворить меня и обращаться со мной как с маленьким, или, еще хуже, как с буйным идиотом, будто я сам всего этого не знаю. Я не этого хотел, я хотел её поддержки во всём, даже в моей злости на обстоятельства, которым меня вынудили подчиниться. Но в глубине души я осознавал, что сержусь не поэтому, я злился не на Ли, она заполняла мою душу, кто может сердиться на самого себя всерьёз, я злился на то, что она будто старается отдалиться от меня, заставляя принимать неприемлемое. Да, я противоречил самому себе, и даже осознавал это, но это было оттого, что меня просто захлёстывали чувства.

И вот Ли пишет, что Всеволод снова приехал в Вернигор, это почему-то вызвало тревогу во мне. Хотя чего было тревожиться, спрашивается? Но я встревожился…

…Я не знал, конечно, что Ли и Всеслав переписываются, и тем более, что он встревожился из-за того, что она упомянула о моем приезде, я сам еще не определился со своими целями относительно ее, потому что вообще никогда определённых целей относительно женщин не имел, они были слишком малозначительной и легкодоступной частью моей жизни, чтобы я много мысленной энергии тратил на эту тему. Вот увидел я Ли снова и вспомнил о своих странных ощущениях прошлой осенью.

Сейчас я смотрел на неё и снова думал, как мало она похожа на нас, всех северян, как удивительно природа тасует гены, что из поколений светлоглазых и русоволосых Вернигоров появилась эта черноволосая яркая… девочка. Девочка… нет, не девочка уже…

Я отвернулся. Гены… и вдруг меня словно ударило. Гены! Ли родилась, когда Ева уже была больна. Ева была больна…

Ева не могла родить эту девчонку! Вот, почему она не похожа на нас, вот, почему она и Всеслав позволили себе…

Так Ли не Вернигор по крови, сейчас мне это стало очевидно, но тогда кто, откуда взялась эта девчонка? Я почувствовал возбуждение от загадки, которая возникла передо мной. Или это было возбуждение совсем иного рода? Мне, давно пресыщенному всеми плотскими удовольствиями, почувствовать его, было своего рода подарком.

Я решил допытаться до истины. Вообще, мне несвойственно быть таким уж искателем, я всегда жил расслабленно в понятном, прекрасно и очень удобно устроенном мире, повода что-либо искать или выяснять у меня за всю мою жизнь не было. И вот теперь у меня даже азарт возник какой-то, такое происходило впервые в моей жизни, что я чем-то увлёкся.

Вначале я задумался, как именно приступить к поискам. Вначале я искал хоть какие-то сведения о пропавших или умерших детях в те числа, что были близко к дню рождения Ли. И не нашел ничего. Во всем мире, во всех частях света, вообще преступлений в те дни было мало, и новорожденные не умирали и не пропадали. Если принять во внимание, что учет всех преступлений велся скрупулёзно и подробно по всему миру и вносился в единую базу данных, то ни одно такое происшествие не могло не быть учтено. Значит, Ли не просто чужой ребёнок… Тайно родить и продать дитя Агнессе… но для чего? То есть, моя тётка почти всесильна, и могла бы, вероятно, тайно купить какого-то ребёнка у рабыни, весь вопрос зачем? Зачем ей понадобилась эта девчонка? Одно дело, если бы Агнесса была чадолюбивой сентиментальной женщиной, желающей иметь кого-то, кого можно любить и нежить, но Агнесса нисколько на такую не похожа. Так зачем ей понадобилась эта девчонка? Чужая девчонка, теперь для меня стало очевидно, тетка Агнесса никогда не обращалась с Ли как с родной внучкой или хотя бы с той, кто не был ей совершенно безразличен. На деле только Всеславу было до Ли дело. Хотя нет, Ева и её муж относились к своим детям как положено, поэтому у меня никогда и не возникало мысли о том, что девчонка чужая. Так откуда же она взялась?

Я стал размышлять, откуда она? Я помню, как долго Ева была в больнице у Никитина, когда родилась Ли…

Никитин… Никитин… Такое имя у человека с его наружностью, это странно. Такие как он живут на Востоке. Я стал искать следы этого уроженца Востока. На это у меня ушло несколько дней. Но я не пожалел. Я отыскал. Отыскал! Всё же у меня отличная голова, можно гордиться. Танг Линг, ученый с Востока, был осужден к смертной казни больше тридцати лет назад. Смертная казнь применяется теперь так редко, что стала почти невероятным событием. И за что был осужден тогда ещё молодой биолог? За попытку клонирования!

Когда я прочёл это, все сложилось в моей голове. Мне не была нужна фотография Линга, которых не существовало, как и никаких больше сведений о нём, будто его и не существовало никогда. Не было ничего и никто и никогда бы ничего не нашёл бы связи между тем врачом Лингом и Никитиным, во-первых: мало, кто с ним встречался, чтобы удивиться несоответствию внешности и имени, во-вторых: я уверен, подчищено всё, вплоть до кода, с которым Линг существует как Никитин. Но мне не нужны были ни фото, ни коды, ничто, чтобы быть уверенным в том, что Танг Линг, казнённый много лет назад на Востоке, тот самый Афанасий Никитин, который был ведущим ученым в головном институте Всемирной Академии биологических наук. Но то, что он ведущий, я знал случайно, потому что однажды невольно подслушал их с тёткой разговор у неё в кабинете. Это было много лет назад, и я не придал тогда значения, а теперь вспомнил. Я подходил к двери ее кабинета по широкому гулкому коридору, как все коридоры Вернигорского дворца, и сквозь приоткрытую дверь услышал слова Агнессы, сказанные сдавленным от ярости голосом, а тётка никогда не кричала, напротив, шипела как змея, когда злилась, и чем злее была, тем тише, но пронзительнее было это шипение:

– Ты великий ученый, Афанасий, ведущий ученый моей Академии, ты не говори мне, что ты чего-то не можешь…

Тут они услышали мои шаги, а я даже и не думал приглушать их, и замолчали. Никитин вышел, когда я еще не протянул руку к ручке, чтобы войти. Это было за несколько недель до смерти Евы, то событие перебило всё, поэтому я и не придал никакого значения той фразе.

Я ни за что не вспомнил бы этого, если бы не сделал сегодня своего изумительного открытия. Клонирование. Конечно! Ли – это не просто не наша родственница, она клон. Вопрос, кого клонировал Никитин, то есть Танг Линг, меня не слишком волновал, важнее было то, что Ли не родня мне и что она безразлична моей тётке, а значит, я волен в своих поступках относительно ее, более того, в моей власти и моя тётка и Никитин, он беглый преступник, осужденный на смерть, единственный в мире за многие годы, она укрывательница, за что может лишиться власти. Но я не был идиотом, напрямую шантажировать мою тётку Агнессу решился бы только слабоумный, от такого «смельчака» не осталось бы даже упоминания. Теперь я должен был придумать, как использовать добытую информацию. Какую выгоду извлечь, через кого действовать, я еще не решил, но я использую это, конечно.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.