По краю мечты

Он обнимал её, нежно гладил и невесомо прижимался губами, стараясь сохранить в своей памяти все эти бесценные воспоминания. Слёзы душили его, не давая дышать. Лучше бы он умер прямо сейчас, чем бросить её одну. Но он ещё не выиграл эту войну и не отвоевал её у смерти. Двейн понимал, что она ещё так слаба и в ближайшие дни не сможет о себе позаботиться. Его мозг снова отчаянно искал выход, чувствуя, что время на исходе. Совсем скоро сюда придут, думая, что он сбежал, прихватив часы, придут удостоверится в этом. В отчаянии он спасал её жизнь, не думая тогда ни о чём, но сейчас его душа выгорала дотла, а сердце рвалось на куски от безумной тревоги и страха. Его терзали мысли, одна страшнее другой:

«Кто будет давать ей лекарство? Кто сможет позаботиться о ней, и кто будет кормить? Этот дом и все его вещи конфискуют. Куда тогда она пойдёт и где будет жить, если сможет выжить одна? И наконец, кто сможет объяснить ей, почему он бросил её одну?» – его била крупная дрожь, и боясь разбудить её, Вей осторожно высвободился из её объятий, укрыл одеялом и сел за кухонный стол, обхватив голову руками.

Две мысли, всего две, сводили его с ума, сменяя друг друга: «Она вернётся к Бетси и… или… будет скитаться по улицам, и тогда, сил ей надолго не хватит».

Двейн в отчаянии сжал кулаки и простонав, бессильно ударил ими по столу. Время неумолимо ускользало, и его мозг уже метался в агонии. Единственным призрачным шансом было то, что доктор обещал зайти к ним. Да, наверное, он уже забыл о них, мысленно похоронив чужую ему случайную девочку. Каждый день он видел болезнь и смерть. Но вдруг? Это единственное, за что сейчас могла зацепиться его рвущаяся на части душа. Двейн схватил лист бумаги и написал:

«Мистер Харрис, знаю, что Вы не должны. Но я умоляю Вас позаботиться об Эбби. Не могу сейчас всего рассказать, но ей некуда идти и не у кого просить помощи. Я обещал Вам, что никто не пострадает. И всего лишь продал эти чёртовы часы, чтобы спасти любимого человека. Знаю, что Вы не одобрите, знаю, что это воровство и я понесу заслуженное наказание. Я не имею никакого права просить Вас, но я умоляю помочь ей, пока она не поправится, а потом помочь получить ей наследство моего отца. Вам не будет это ничего стоить. Заберите мои инструменты в качестве платы за еду и кров. Она ничего не знает, поэтому прошу, как можно дольше ничего не рассказывать ей, пока она не окрепнет. Простите, что, загнанный в угол, я осмелился просит Вас обо всём этом, но сейчас Вы единственный человек, который может ей помочь».

С уважением и бесконечной благодарностью, Двейн Уэлби.

Ему было стыдно за это сумбурное и какое-то жалостливое письмо, но сил и времени переписывать его уже не было. На нетвёрдых ногах он прошёл в другой конец комнаты, достал инструменты и положил их на стол рядом с письмом, выложил туда же все деньги, что у него были, с трудом отыскал невесть куда заброшенный конверт с завещанием и положил его под своё письмо. Тяжело вздохнул, осмотрел всё цепким взглядом, постоял, а потом что-то вспомнив, поднял с пола давно заброшенный свёрток, разрезал бечёвку, развернул и повесил на спинку стула новое голубое платье.

Все его движения были медленными, поскольку душа его горела в аду, лишая последних физических сил. Он не чувствовал, что не ел уже вторые сутки и почти не спал, не чувствовал, как его вело в сторону от усталости и переживаний всех этих дней. Всё, что он мог ощущать сейчас, это как медленно умирала его душа. Обессиленно он вернулся к кровати и осторожно присел в её ногах.

– Прости, – еле слышно прошептал он, с нежностью глядя на девушку.

Он потерял счёт времени, неотрывно смотря на неё полными боли глазами, стараясь надолго запечатлеть в памяти каждую её чёрточку, этот любимый образ, зная, что только этим он будет жить ближайшие годы. С каждой минутой его всё больше и больше накрывало отчаяние. Надежда на то, что доктор всё-таки зайдёт к ним, уже казалась уму не сбыточной, загоняя его душу в плен панического страха и ужаса. Но придумать что-то ещё он не успел. Услышав на улице громкие голоса и шум, он понял, что это пришли за ним, и не в силах допустить, чтобы они разбудили и напугали её, арестовав у неё на глазах, он в отчаянии поцеловал её в губы, и простонав и не оборачиваясь, сам быстро выскочил на улицу. Происходящее дальше мало его волновало. Единственное, за что он был благодарен небесам, это то, что его конвоиры поленились зайти в дом. Он сразу во всём сознался и под недоумевающими и насмешливыми взглядами покорно проследовал за ними. Всё, о чём он мог думать сейчас – это о ней, стараясь побыстрее увести их от дома.

***

Очнулся Двейн только в камере, получив ощутимый пинок в спину, от которого еле устоял на ногах. А дальше время для него остановилось, затягивая в адскую воронку неизвестности и выжигающих огнём и рвущих сердце на части тревоги и всепоглощающего ужаса. Он не мог ни спать, ни есть. Воспалённое и истерзанное сознание рисовало страшные картины, что его Эбби умирала в одиночестве, не в силах подняться с кровати и не понимая, почему он бросил её одну. Двейн обхватил голову руками и прорычал.

«Одно слово, всего одно слово о том, что она жива и не одна».

Он метался по камере в бессильной злобе и панике, его бил нервный озноб от страха и безысходности. Ни разу в жизни он не был в таком отчаянии.

Его уже опросили. Да украл, да продал, а деньги потратил. Какая разница на что, какая разница, почему не сбежал, а ждал пока его арестуют. Он не хотел ничего рассказывать, а они не хотели слушать. Мало ли дураков на свете. Они быстро поймали вора и этому странному парню была прямая дорога на каторгу. Что и зачем тут ещё выяснять? Поэтому, оформив всё, как положено, его бросили в камеру и забыли о нём до суда.

Двейн промаялся до позднего вечера, то впадая в апатию, то снова начиная метаться по камере, как раненый тигр в клетке. Сил уже не осталось, и с наступлением ночи ему стало казаться, что он сходит с ума от неизвестности. В отчаянии парень схватил миску и начал яростно стучать ей по решётке, привлекая внимание тюремщиков.

Спустя время появился помятый, заспанный охранник.

– Ты чего творишь? Спятил что ли? Или давно не получал?

Двейн схватился обеими руками за решётку и глядя горящими глазами, хрипло несвязно заговорил:

– Я прошу Вас, пожалуйста. Моя жена… Она сильно больна, и она осталась совсем одна… Можно просто узнать, как она? Кого-то послать. Пожалуйста…

– У тебя что мозги потекли? – охранник подошёл вплотную к решётке и прищурившись, выдохнул ему в лицо, – С сегодняшнего дня ты больше не человек, а мешок с костями. Нет у тебя больше никаких прав, одни обязанности, – хохотнул он, – И чем раньше ты это поймёшь, тем больше шансов, что ты подольше проживёшь. Понял?

Двейн тяжело дышал, глядя тюремщику прямо в глаза.

– И не смей так на меня пялиться, – охранник неожиданно ударил Двейна длинной деревянной палкой по пальцам, которыми тот сжимал решётку.

От неожиданности и адской боли парень простонал и опустился на колени, прижимая руки к груди.

– Вот, так-то лучше. Понял теперь, кто тут главный? И какая «райская» жизнь тебя ждёт?

– Мне не привыкать, – прошептал Двейн, глядя на тюремщика исподлобья. Мгновенно вернулись воспоминания о «счастливой» жизни в «Роттоне».

Перехватив этот по-прежнему непокорный взгляд, тюремщик аж подпрыгнул от злости, и подойдя вплотную к решётке, буквально прошипел:

– Что ты там говорил? Где твоя сладкая девочка одна? Такая слабая и беззащитная. Говори адрес. Мы с парнями сходим проведаем крошку. Поди, убивается по тебе? Вот мы и утешим…

Двейн мгновенно вскочил на ноги и схватил тюремщика за горло мёртвой хваткой. Мысль о том, что кто-то может зайти в дом, где Эбби осталась одна беспомощная и беззащитная, и воспользоваться этим, лишала рассудка. Охранник хрипел в его хватке, а потом из последних сил начал колотить палкой по решётке. На этот шум прибежали остальные тюремщики и с криками ворвались в камеру. Оттащив парня от уже посиневшего охранника, повалили его на пол и начали избивать ногами и палками.

Двейн не сопротивлялся, зная, что это бесполезно, он лишь привычным движением прикрывал голову руками. Физическая боль не шла ни в какое сравнение с адской болью, терзавшей его душу. А спустя время он потерял сознание от побоев. Охранники переступали через него, тяжело дыша:

– Хватит с него, а то ещё сдохнет. Замучаешься оправдываться.

– Думаю, он усвоил урок.

– Вот же тварь. Вибс, ты там живой? Чего он кинулся-то на тебя? Сколько раз тебе говорить, чтобы ты к решётке не лез?

– Не знаю. Полоумный какой-то, – тюремщик со злостью пнул парня.

– С виду, вроде, приличный, а хватка, как у разбойника.

– За что его?

– Спёр и продал золотые часы.

– Что-то не верится, что он не успел сбежать?

– А он и не сбегал, сидел дома и ждал, когда за ним придут.

Охранники с недоумением посмотрели на избитого парня.

– Я же говорю, что полоумный.

– Ну тогда долго не протянет, – тюремщик со злостью сплюнул и перешагнул через безжизненное тело, – Пошли отсюда.

Глава 7

Доктор Харрис несмело постучал в дверь. Он обещал этому странному парню, так неожиданно и без приглашения ворвавшемуся в его жизнь, зайти к ним на следующий день. День этот был расписан по минутам, но уже с рассвета это обещание почему-то не давало ему покоя. Его просили и умоляли по несколько раз на дню, но помочь всем он физически не мог. Многие годы изо дня в день он видел чужие страдания, боль и смерть. И со временем душа его очерствела и уже перестала реагировать на них. Он хорошо делал свою работу без чувств и эмоций. Семьи и детей у него не было, а этот мальчик по возрасту вполне мог бы быть его сыном. Своей искренностью, упрямством и прямотой он всколыхнул его душу, заставив вдруг почувствовать что-то давно позабытое.

И вот с раннего утра доктор стоял на пороге его дома. Он постучал ещё раз более настойчиво, услышал тихий голос, замешкался, а потом осторожно вошёл. Печь давно прогорела и в комнате было холодно и сыро. Доктор огляделся. В глубине он увидел бледную девушку, лежащую на кровати и со страхом в глазах молча наблюдавшую за ним.

«Жива» – мгновенно пронеслось в его голове. Увидев, как она беспомощно запаниковала, он быстро заговорил, – Не бойтесь, я доктор. Я вчера осматривал Вас. Я друг и не обижу.

Он шагнул к ней. Эбби всё ещё с испугом растерянно смотрела на него.

– Вы одна? А где Двейн?

Услышав родное имя, она наконец расслабилась и тихо ответила:

– Я не знаю. Я спала.

Эбби поёжилась от холода. Увидев это, доктор спросил:

– С Вашего позволения я растоплю печь? Не хватало ещё снова простудиться. Вы и так чудом вернулись с того света. Уж можете мне поверить.

Девушка кивнула и молча наблюдала, как он растапливал печь.

– Как Вы себя чувствуете? Жар спал?

– Да, только голова болит и сильная слабость. А после лекарства, которое мне дал Вей, я сразу уснула и ничего не…

Мистер Харрис выронил полено и резко обернулся к ней.

– Лекарство? – он удивлённо смотрел на девушку.

– Да, горькое, как полынь. Вей сказал, что его нужно пить пять дней, – она приподнялась на локтях, – Но где он сам? Он не мог меня бросить одну.

– Я не знаю, – растерянно ответил доктор и подойдя к ней, опустился на одно колено и нащупал пульс на запястье, – А вот волноваться так сейчас ни к чему. Давайте-ка, я дам Вам лекарство, а потом разберёмся, где нам искать Вашего Двейна.

Девушка нерешительно кивнула, глядя на него глазами полными тревоги.

Доктор огляделся в поисках лекарства и заметил лежащие на столе вещи. Подошёл ближе и увидел письмо. Взгляд мгновенно выхватил из текста собственное имя. Стоя и стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, он быстро забегал глазами по листу, не поднимая его со стола. Прочитав адресованное ему послание, доктор не смог сдержать тяжёлого вздоха, а потом открыл шкатулку и растерянно потрогал инструменты.

– А чем Двейн зарабатывал… зарабатывает на жизнь? – спросил доктор, уже сам обо всём догадавшись.

– Он часовых дел мастер, – еле слышно выдохнула девушка, не отрывая от него испуганного взгляда.

– Зачем? – неслышно прошептал доктор и закрыл глаза, стоя к ней спиной. Спустя несколько секунд он, как казалось, принял какое-то важное для себя решение, резко развернулся и подошёл к ней.

Эбби с трудом приподнялась на непослушных руках и попыталась сесть. Мистер Харрис осторожно помог ей, подложив под спину подушку.

– Ну, так как я предполагаю, что нам придётся провести вместе какое-то время, давайте познакомимся. Разрешите представиться, один из двух докторов, живущих и практикующих в этом городе – Джастин Харрис, к Вашим услугам.

– Приятно познакомиться. Эбби Томпсон.

Доктор удивлённо вскинул на неё глаза.

– А я Вас знаю, я вспомнила, что уже видела Вас раньше, – тихо сказала девушка.

Мистер Харрис приподнял бровь.

– Вы иногда приезжали в дом моей тётки, в основном по ночам, – еле слышно закончила Эбби.

Доктор непроизвольно вздрогнул, он старался не распространяться об этой стороне своего дела. Почувствовав его неловкость, она быстро добавила:

– Я Эбби Томпсон, а Бетси Томпсон родная тётка моей матери.

– Ах вот оно даже как? – искренне удивился доктор.

– Но я ушла от неё, ушла навсегда, я не… я никогда не работала на неё, – она осеклась, стыдливо опустив глаза.

– А Двейн?

– Мы любим друг друга. Он спас меня и помог.

– Понятно. Когда он просил помочь Вам, то сказал, что вы женаты. А Вы представились мне под своей фамилией?

– Нет. Он сделал мне предложение, но мы ещё не поженились, не успели.

– Вот оно что. Это всё намного усложняет… А вернуться к тётке? – неожиданно вырвалось у него.

Глаза девушки распахнулись.

– Что? Вы что-то знаете про Двейна? Где он? С ним что-то случилось? – она встрепенулась и ещё больше побледнев, подалась вперёд.

– Тише, тише, – доктор опустил её за плечи, растеряно витая где-то в своих мыслях.

– Вы что-то скрываете от меня? Где он? – слёзы набежали у неё на глаза.

– Давай ты выпьешь лекарство, и я всё расскажу, – мистер Харрис незаметно для себя перешёл на «ты».

Девушка быстро, не морщась, проглотила горькую микстуру и вся превратилась в слух, дрожа от нервного напряжения.

В письме Двейн просил ничего не рассказывать, как можно дольше, но как её можно обмануть, она же не ребёнок, да и на дурочку не похожа. Кроме того, у доктора был козырь, о котором кроме него никто не знал, и он решился. Взял письмо Двейна со стола и молча протянул девушке. Она с испугом смотрела на него, а потом взяла лист дрожащей рукой, медленно опустила глаза и начала читать. Спустя мгновение она тяжело задышала, на глаза набежали слёзы, и она в ужасе прикрыла рукой рот.

– Нет. Нет. Зачем? Зачем он так со мной? – Эбби уронила письмо и разрыдалась, – Почему он не дал мне умереть? Это моя судьба. Во всём виновата только я. Это полностью моя вина. Зачем? – рыдала девушка, – Как он мог? Он напрасно загубил свою жизнь, спасая меня. Напрасно. Я же не смогу жить без него… и не хочу, – рыдая, шептала она.

– Сможешь, – уверенно и спокойно ответил доктор, – и справишься.

– Нет. Вы не понимаете. Я люблю его больше жизни. Без него у неё просто нет смысла. Я не вынесу муки совести, зная, что по моей вине он будет там медленно умирать, – она рыдала навзрыд, глотая слова. Цепляясь за кровать, она медленно опустила ноги на пол, пытаясь встать.

– Куда ты собралась? Ты ещё слишком слаба и погибнешь, – доктор преградил ей дорогу.

– Нет. Нет. Вы не понимаете. Мне надо к нему. Мне нужно попросить прощение. Мне надо его увидеть, – цепляясь за него руками, девушка пыталась встать на непослушные ноги, она смотрела ему в глаза, умоляя, – Вы же поможете мне его увидеть? Поможете?

– Нет. Не сейчас. Ты что не понимаешь, что просто умрёшь?

Она наконец поднялась и тут же пошатнулась. Доктор подхватил её за плечи.

– Мне надо к нему, мне надо к нему. Как Вы не понимаете? Пустите. Мне нужно идти. Вы не имеете права. Отпустите меня и разрешите к нему, – она с мольбой смотрела ему в глаза.

Мистер Харрис понимал, что эту истерику необходимо прекратить, поэтому слегка встряхнув девушку за плечи и глядя ей в глаза, он жёстко выдохнул:

– Если ты готова убить вашего ребёнка, то иди куда хочешь.

Глаза Эбби стали огромными, она побледнела, и не отрывая распахнутых голубых глаз от лица доктора, стала медленно оседать в его руках, теряя сознание. Доктор подхватил её на руки и уложив обратно в кровать и нащупав пульс, тяжело вздохнул. «Откуда они только взялись на мою голову? И что мне теперь со всем этим делать?»

***

Мистер Харрис попросил слугу достать что-нибудь из еды, и дав девушке успокоительное, теперь молча ждал, когда она придёт в себя. Он сидел и смотрел на огонь. Нужно было что-то решать, оставаться здесь было нельзя.

Эбби слабо простонала и открыла глаза. Голова гудела, но она хорошо помнила последние слова доктора. Она осторожно положила руки себе на живот, закрыла глаза и тихо заплакала.

– Он знает? – еле слышно прошептала она.

– Нет, – севшим голосом ответил доктор, – тогда я думал, что ты умрёшь, и видя, как он и без того сходил с ума, я не стал ему рассказывать.

Эбби вымученно простонала:

– Он имеет право знать.

– Давай решать вопросы постепенно. Сначала ты поешь, и никакие протесты не принимаются. Если ты хочешь родить этого ребёнка, то будешь меня слушаться. Я и так не знаю, каким чудом он ещё жив. Такой же упёртый, как его отец, да и мать не лучше, – отчеканил доктор.

Эбби посмотрела на него мокрыми от слёз глазами и молча кивнула.

– Пока поживёшь у меня. Этот дом, скорее всего, заберут в доход государства.

– Вы не обязаны мне помогать…

– Это только мне решать, – перебил он её, – Ты согласна?

Девушка медлила с ответом.

– Тебе есть куда идти? Или хочешь вернуться к тётке?

От этих слов Эбби вздрогнула. Она знала, зачем доктор приезжал в бордель по ночам. Убивать нерождённых детей. Девушка непроизвольно сильнее прижала руки к животу. Увидев это, доктор понял, о чём она сейчас подумала.

– Придётся меня немного потерпеть. Помогу тебе, а потом можешь идти на все четыре стороны. И вообще, может я всё это делаю не для вас, а свои грехи замаливаю, – раздражённо закончил доктор.

– Вы так с ним похожи.

Доктор недоумённо обернулся:

– С кем?

– С Веем, – она всхлипнула.

– Не говори глупостей. Мы с ним только вчера познакомились.

– Нет, Вы такой же. Спасибо.

– Пока не за что. Сама сможешь поесть? Или кормить?

– Я сама.

Он помог ей сесть и нервно сунул в руки чашку с кашей. Эбби еле заметно грустно улыбнулась.

«Похоже, ей стало везти на хороших людей. Вот только она приносит им только боль и страдания».

Девушка через силу впихнула в себя несколько ложек каши.

– Сможешь сама одеться? Ну давай как-то справляйся, горничной нет… Вот, тут платье висит. Надеюсь, твоё? – он протянул ей подарок Двейна.

Эбби нежно коснулась дрожащей рукой голубой ткани и снова не смогла сдержать слёз. Сердце доктора сжалось, но не желая выдавать своих чувств, он откашлялся:

– Давай поторапливайся. Я и так провозился с тобой полдня. А ты знаешь сколько стоит моё время? Я пока отнесу его и свои инструменты, бумаги и лекарство в экипаж, а ты давай побыстрее.

Оставшись одна, Эбби снова положила руки себе на живот и нежно погладила.

«Ребёнок? Их малыш?» Она уже так любила его. Но сердце её было разорвано в клочья. Это всё из-за неё, это она во всём виновата. Как ей жить без него? Но теперь она обязана, она должна.

– Я постараюсь, малыш. Постараюсь, – произнесла она в слух, снова погладив живот.

Дрожащими, плохо слушающимися руками Эбби стянула сорочку и стала натягивать платье. И тут она увидела, что у неё на шее висят два крестика. Она сразу узнала второй. Дрожа всем телом, она прижала крестики к губам и разрыдалась.

«Он тогда врал ей, что не верит… Что же он пережил, спасая её и думая, что она умирает?»

Из последних сил она всё-таки натянула на себя платье. Вернулся доктор и застал её снова рыдающей.

– Ну сколько можно плакать? Слёзы отнимают у тебя последние силы. Лучше скажи, что ещё нужно взять?

Эбби вытерла слёзы и растерянно огляделась, а потом с испугом сказала:

– Платье, моё платье, другое.

Доктор в недоумении посмотрел на неё. «Она, что сейчас о нарядах думает?»

– Там в кармане документ о моём рождении. Из-за него мы с Двейном не могли пожениться. Я забрала его у тётки, – тяжело дыша, взволнованно выпалила девушка.

Доктор огляделся. Платье лежало на кровати, там же, где его оставил Двейн в тот страшный день. Мистер Харрис с большим трудом отыскал в нём карманы, и выудил из одного из них кожаный чехол. Открыл его и с облегчением выдохнул:

– Целый.

Эбби снова стала озабоченно оглядываться по сторонам.

– Что ещё?

– Шпилька. Его подарок. Это всё, что у него осталось от матери.

Доктор внимательно осмотрел комнату и пожал плечами.

– Наверное, я потеряла её в тот день, – всхлипнула Эбби.

– Всё, – не выдержал доктор, – поднимайся, сил моих больше нет.

– Можно только ещё одну минуту. Можно Вас попросить только об одном, – она замялась, а потом решительно подняла на него глаза, – Надо как-то сообщить Вею, что со мной всё в порядке, что я жива, и Вы мне помогли. Он там, наверное, с ума сходит. Он же ничего не знает, – она постаралась проглотить подступившие слёзы, – Я понимаю, что слишком многого прошу, но Вы можете мне в этом помочь?

Доктор молча развернул её и дрожащими от смущения пальцами, стараясь её не касаться, начал застёгивать бесконечные застёжки на платье. И севшим от неловкости момента голосом ответил:

– Отвезу тебя, а потом найду способ, как ему сообщить. Тюремщики обязаны мне. Я не раз прикрывал их, когда они особенно переусердствовали своими палками с некоторыми заключёнными, – он с опозданием понял, что, только что сказал.

Эбби вскрикнула, зажав рот рукой, и побледнела. Простонав, доктор подхватил её на руки и стремглав понёс из дома. Уже больше часа ждавший хозяина слуга огромными от удивления глазами смотрел, как его хозяин нёс на руках, а потом усаживал в экипаж какую-то молодую барышню. Давненько в их доме не появлялась женщина.

Глава 8

Двейн очнулся от противного лязганья открывающейся ржавой щеколды. С трудом разлепил глаза и попытался подняться, но его тут же пронзила резкая боль в подреберье. Его «счастливое» детство научило его безошибочно определять характер полученных им травм. Он попытался глубоко вдохнуть, но тут же понял, что как минимум два или три ребра сломаны. Голова плыла, лицо и одежда были залиты кровью. Помогая себе одной рукой, парню всё-таки удалось сесть, прижавшись спиной к стене.

– Очухался?

Двейн тыльной стороной ладони попытался стереть кровь с лица и молча поднял глаза.

– Сам виноват. Но думаю, этот урок пойдёт тебе на пользу. Будешь сидеть тихо, – охранник хохотнул, – глядишь тогда, может, и доживёшь до каторги, а там, – он снова заржал, – уж сколько протянешь. – Я тебе тут поесть принёс, – он с тоской оглядел парня, – но думаю, с отбитыми кишками еда тебе сегодня не полезет, хотя… такие помои я бы и здоровый жрать не стал. Ладно. Только воду оставлю.

Двейн равнодушно смотрел на него, каждый его вдох отдавался болью в рёбрах.

– Не знаю, кто там за тебя хлопочет, но завтра обещали к тебе доктора прислать.

Двейн криво усмехнулся и постарался сесть ровнее, не хотелось показывать свою слабость перед этим «хорошим» человеком.

Охранник пошёл к выходу, но остановившись у самой решётки, не оборачиваясь тихо сказал:

– Девка твоя жива.

Двейн мгновенно распахнул глаза и стал медленно подниматься, цепляясь за стену. Тюремщик тем временем развернулся и стоял, что-то сосредоточенно вспоминая, даже почёсывая голову от напряжения.

– Друг сделал всё, как ты просил, – тюремщик облегчённо выдохнул и сплюнул, – Кажется так… Напридумывают всякой ереси.

Он был так погружён в свои мысли, что не сразу заметил, что к нему, прыгая и опираясь практически на одну ногу, вплотную подошёл Двейн, глядя на него горящими глазами. В какой-то момент парень не устоял и почти упал на охранника.

– Да ты что спятил? – заорал от неожиданности тюремщик, – Куда ты лезешь? – и с силой толкнул парня. – Точно полоумный, – и быстро вышел, со злостью захлопнув за собой решётку.

Двейн с силой приложился о стену. На несколько минут его пронзила боль, от которой он чуть не потерял сознание, но он не обращал на неё внимание. Сердце его сейчас было готово выпрыгнуть из груди.

– Спасибо, спасибо, спасибо… – неслышно одними губами шептал он куда-то в пустоту.