В огне повенчанные

скачать книгу бесплатно

– Командирам всех полков и приданных подразделений – оставаться на своих КП и ждать моих приказаний!

…Командующего артиллерией Веригин нашел на огневой позиции второго стрелкового полка в батальоне майора Кадинова. Воронова сопровождали ординарец, адъютант и четыре прибывших с ним командира, а также комиссар дивизии Синявин, полковник Реутов и начальник связи дивизии полковник Моравский.

Рядом с Вороновым, отстав от него на шаг, шел командир второго стрелкового полка подполковник Савичев. Они только что осмотрели взводный блиндаж и шли по глубокой траншее, в которой были добротно отрыты и надежно оборудованы и замаскированы боевые ячейки пулеметных расчетов.

Воронов про себя отметил, что в августе здесь все было по-другому, не так надежно и прочно. Тогда на этом участке левобережья Днепра – Серково, Спичино, Яковлево – стояла 133?я стрелковая дивизия, которая первого сентября была брошена в район Ельни. Вместо ненадежных и весьма спорных – с точки зрения тактики и психологии солдата во время оборонительного боя – индивидуальных ячеек бойца, в насмешку прозванных некоторыми тактиками «сусликовыми норами» и «сурчиными гнездами», бойцы второй московской дивизии народного ополчения на всем протяжении восемнадцатикилометровой полосы обороны вырыли непрерывную ломаную траншею, разветвленную глубокими окопами и ходами сообщения во взводные блиндажи, к окопам орудийных расчетов, к запасным позициям батарей и ложным батареям.

На командующем был легкий генеральский плащ, в некоторых местах испачканный в глине. По выцветшим на солнце петлицам и блеклому околышу его фуражки, видавшей не один дождь, было нетрудно догадаться, что в штабных кабинетах Воронов не засиживался.

Доклад Веригина командующий выслушал внимательно, с выражением глубокой озабоченности. В озабоченности этой прочитывалось желание до конца проникнуть в положение и ход дел дивизии, которая всего лишь несколько дней назад покинула глубоко эшелонированную полосу обороны на реке Вязьма, где бойцы народного ополчения, невзирая на методические бомбежки, артобстрелы с воздуха, а также потери личного состава, зарываясь в тяжелый глинистый грунт, пролили столько пота… Вот теперь то же самое происходит на левом берегу Днепра.

Воронов пожал руку комдиву, и только теперь Веригин заметил, что белки глаз у командующего были воспалены, а взгляд и вялая улыбка как бы говорили: «Спасибо… За вашу дивизию я спокоен…»

– Верховное Главнокомандование и лично товарищ Сталин на вашу дивизию возлагают большие надежды.

Воронов обвел глазами командиров, стоявших в просторном траншейном отводе и жадно ловивших каждое его слово. Он был доволен тем впечатлением, которое произвело на них его сообщение о том, какое значение придает их дивизии Сталин.

– Сделаем все, чтобы оправдать доверие Ставки и лично товарища Сталина, – воспользовавшись паузой, четко ответил Веригин.

– Надеюсь, вы поняли, почему вашей дивизии придали такую мощь: два полка 85?миллиметровых зенитных орудий, два морских дивизиона тяжелой артиллерии, гаубичный артиллерийский полк и отдельный тяжелый артдивизион?..

– Поняли, товарищ командующий! – Веригин окинул взглядом подчиненных ему командиров и заметил, как лица их просветлели. – Поняли с первого дня, как только вышли к Днепру и оседлали автостраду и железную дорогу.

Лицо командующего снова стало сосредоточенно-усталым и озабоченным. Словно подбирая самые правильные и точные слова, он сказал:

– У меня, товарищи, нет времени делать специальное сообщение о событиях на фронтах вообще и на вашем фронте в частности. Обо всем этом вы знаете из сводок Совинформбюро. Положение на всех фронтах тяжелое. Враг рвется к Москве. Преградой к столице на железной дороге и на автостраде Москва – Минск стоит ваша дивизия. А поэтому… – Командующий сделал паузу и, глядя себе под ноги, продолжил: – Вы поняли меня, а я, познакомившись со всем тем, что делаете здесь вы, понял вас. Желаю вам удачи в боях. А теперь… – Воронов остановил взгляд на Веригине, – покажите мне пулеметные и орудийные окопы стрелкового полка.

Цепочка командиров, впереди которой шли Воронов и Веригин, двинулась по извилистой траншее в сторону автострады.

Поравнявшись с пулеметным расчетом Богровых, только что закончивших рытье запасной позиции, командующий остановился. Веригин запомнил их еще с Москвы, при первом построении полков в Измайловском парке. Высокие и плечистые, Богровы стояли на правом фланге роты. Еще тогда по четким линиям лиц двух рослых бойцов – молодого и пожилого, по их взметнувшимся над серыми глазами черным бровям Веригин понял, что перед ним отец и сын. Он даже задержался у роты, когда началась перекличка, чтобы удостовериться в своей догадке. И был доволен, когда старшина роты дважды подряд повторил фамилию Богровых и в ответ на его выкрики с правого фланга роты прозвучали ответы «я» из уст стоявших плечом к плечу отца и сына.

При виде двух генералов, за которыми двигалась цепочка командиров, Богровы встали. На их потных лицах желтели пятна глины. Богров-старший поправил на голове выгоревшую на солнце пилотку, перемазанную в бурой глине, расправил под ремнем гимнастерку и, повернувшись в сторону Воронова, отдал честь.

– Товарищ генерал-полковник, третий пулеметный расчет второй роты закончил рытье запасной позиции. Докладывает командир расчета сержант Богров.

Командующий перевел взгляд на рослого румяного детину, стоявшего рядом с командиром расчета.

– Второй номер пулеметного расчета рядовой Богров! – вскинув к виску широченную ладонь, отрапортовал Егор, а сам, как учил отец, «ел глазами начальство».

Командующий некоторое время стоял неподвижно, переводя взгляд с отца на сына.

– Ну прямо одно лицо, – пошутил командующий.

– Так точно, товарищ генерал! – бойко отчеканил Богров-младший. – Виноват мой отец.

– А ну, покажите свою позицию.

– Начнем с основной? – спросил Богров-старший.

– По логике вещей нужно начинать с нее. – Командующий боковым отводом траншеи пошел следом за Богровым-старшим. Егор шел позади командующего. Воронов молча осмотрел основную позицию пулеметного расчета, присел на холодный глиняный уступ окопа и достал из кармана плаща пачку «Казбека». Сделав знак пулеметчикам Богровым, чтобы те тоже сели, протянул папиросы вначале отцу, потом сыну. Богровы тоже присели на глиняный уступ, огрубевшими пальцами осторожно размяли папиросы, закурили.

– Как зовут, как величают? – с улыбкой глядя на Богрова-старшего, спросил командующий.

– Зовут Николаем, величают Егорычем, – затянувшись папиросой, ответил Богров-старший.

– А сына?

– Нарек по деду – Егором.

– Судя по окопу, видно, и раньше приходилось играть с «максимом»? – спросил Воронов.

– Давно, в молодости… Но кое-что еще помню.

– В Гражданскую?

– На ней, и пораньше.

– Пришлось хлебнуть и империалистической? – Всматриваясь в лицо Богрова-старшего, Воронов пытался определить его возраст. – Какого года рождения?

– Девяносто первого.

– Тяжело? – Взгляд командующего остановился на больших и сильных кистях рук Богрова-старшего.

– Пока что лопата из рук не вываливается, товарищ генерал. И «максим» слушается.

Командующий встал, стряхнул с плаща засохшие комочки глины и затоптал папиросу.

– Ну что ж, спасибо, Николай Егорович, за беседу. Перекур окончен, пора приниматься за дело. – Видя, что Богров-старший хочет что-то сказать, но не решается, спросил: – Вы хотели что-то спросить?

– С кем выпала честь беседу вести, товарищ генерал-полковник? А то убьют, так и не узнаю…

Командующий протянул Богрову-старшему руку и сказал:

– Мы, Николай Егорович, с тобой тезки. Только моего отца звали Николаем. А фамилия моя Воронов. Должность занимаю большую: командую артиллерией всей Красной армии.

Богров-старший, узнав, с кем он вел беседу, сразу как-то преобразился, даже разволновался.

– И со Сталиным видитесь?

– Приходится. По его заданию к вам приехал. – Воронов похлопал по плечу Богрова-старшего и хитровато-озорно подмигнул младшему. – Прилечу в Москву – передам товарищу Сталину привет от отца и сына Богровых. – С этими словами командующий направился в ход сообщения, соединяющий пулеметную ячейку с главной траншеей батальона, которая, как ручеек, вливалась в полковую и дивизионную реку-траншею.

В этот момент кто-то из ополченцев заметил в небе самолеты. Команда «Воздух» прозвучала глухо, словно тот, кто произнес ее, боялся: как отнесутся к этому генералы? Взгляды всех, кто находился в траншейном отводе, взметнулись к небу. Не прошло и нескольких секунд после команды «Воздух», как все отчетливо увидели в безоблачном небе, над окоемкой дальнего леса, длинную, словно точечный пунктир, линию. Линия обозначалась все отчетливее и резче, черные точки, наливаясь, становились каплями, капли увеличивались… На позиции дивизии шла волна бомбардировщиков.

– Всем в укрытие! – скомандовал Воронов и направился в отвод главной траншеи. За ним пошел генерал Веригин.

Вдоль многокилометровой траншеи, над боевыми позициями стрелковых полков, артиллерийских батарей и приданных дивизионов, сливаясь в общий гул, понеслась протяжная, как сирена речного парохода, команда: «Во-о-о-зду-у-х!»…

Но вот команда словно захлебнулась, и в тишину, повисшую вдруг над мостом через автостраду, над лабиринтом окопов, идущих вдоль левого берега Днепра, равномерными, как морские волны, звуковыми накатами врезался нарастающий гул немецких бомбардировщиков.

Блиндаж, рассчитанный на стрелковый взвод, с трудом вместил всех, кто в него кинулся.

Когда Воронов и Веригин вошли в блиндаж, взвод был уже в укрытии. Кто-то из ополченцев, не разглядев в темноте вошедших, смачно выругался.

– Ого!.. Такого я еще не слыхал… – заметил Воронов и, протиснувшись в середину блиндажа, зажег спичку.

Кто-то из ополченцев зажег окопную «люстру», сделанную из сплющенной артиллерийской гильзы, в которую вставлялся длинный лоскут шинельного сукна.

Первый разрыв бомбы прозвучал глухо, как утробный земляной взрыд. За первым сразу же последовал второй, третий… Минуту спустя блиндаж задрожал, с потолка посыпались комья земли. Коптящее пламя «люстры» заколебалось, вырисовывая на стене уродливые тени.

Взгляды бойцов и командиров были устремлены на Воронова. И командующий чувствовал это. Он понимал, что по выражению его лица все читают степень наступившей опасности. Не растерянность, не беспомощность отразились на лице командующего, а сдержанная сосредоточенность и мужество. Как и бойцы, он терпеливо ждал конца бомбежки.

Один из взрывов сотряс блиндаж так, что все, кто находился в нем, невольно присели. Следом за ним, через какие-нибудь одну-две секунды, последовал новый взрыв сокрушительной силы. Идущая за взрывом волна хлестанула через ход сообщения в блиндаж и бросила стоявшего у самого входа молоденького лейтенанта из свиты командующего на тех, кто находился перед ним.

Блиндажная «люстра» погасла. Наступил полный мрак, который тут же рассеялся – кто-то из командиров зажег спичку.

– Спокойно, товарищи, кажется, пронесло, – проговорил командующий и закурил. Закурил и Веригин.

Пачка «Казбека» пошла из рук в руки по земляным нарам, на которых сидели притихшие ополченцы.

– Сорок… – прозвучал чей-то сиплый голос в темном углу блиндажа.

– Двадцать… – донеслось из противоположного угла, куда пачка «Казбека» не дошла.

Воронов знал значение этих солдатских «заявок», а потому обернулся к одному из сопровождавших его командиров, и тот, с полуслова поняв генерала, поспешно достал из планшета две пачки «Беломора».

– Эти, пожалуй, будут покрепче. – Командующий протянул обе пачки на нары слева, куда «Казбек» не дошел.

Бомбежка кончилась. Над боевыми позициями дивизии вновь повисла настороженная ломкая тишина. Первым из блиндажа вышел командир дивизии. Следом за ним – Воронов. Метрах в четырех от входа в блиндаж, в изломе траншеи, зияла огромная воронка. Упади бомба всего на полтора метра ближе к входу – сила ее взрыва могла бы разрушить блиндаж. В том месте траншейной извилины, куда угодила бомба, стенки окопа были разметаны конусом.

Когда проходили мимо одиночных ячеек, опустевших во время бомбежки, в одной из них командующий увидел уже немолодого ополченца, сидевшего на глиняном выступе.

Завидев генерала, боец уперся руками в колени и медленно, толчками, встал, глядя страдальческими глазами на подошедших генералов.

– Боец Еськин, товарищ генерал! – доложил ополченец.

– Что? Или захворал? – Воронов стал вглядываться в бледное, осунувшееся лицо ополченца.

– Немного есть, товарищ генерал… Но ничего, пройдет… – Еськин улыбнулся вымученной улыбкой и махнул рукой.

– Что болит-то?

Боец стоял и в растерянности молчал, не зная, какими словами сказать о своей болезни.

– Надорвался он, товарищ генерал. Встал под самый комелек бревна и надорвался, – доложил из-за плеча командующего подошедший командир взвода, на верхней губе которого только начал пробиваться первый пушок. – Кровь идет, а в госпиталь ложиться не хочет. Боится от своих отбиться.

– Кровь идет?! – Командующий строго посмотрел на ополченца. – Горлом?

– Нет, товарищ генерал, низом… – чуть слышно сказал Еськин. – Но это чепуха, пройдет.

– В госпиталь! – отрезал командующий и, повернувшись к взводному, приказал: – Немедленно в госпиталь!

– Есть, немедленно в госпиталь! – по-петушиному бойко ответил молоденький лейтенант вслед удаляющемуся генералу и в ту же минуту с протянутыми руками кинулся к больному ополченцу, словно собираясь подхватить его на руки и бежать с ним в лес, где располагался полевой госпиталь.