В ожидании Большой волны

Четыре брата в чёрных рясах вывели отца Модриса из храма под руки. Они были тучны и сосредоточенны.

Отец Модрис не сопротивлялся. Он смиренно спускался по ступеням церкви к ожидавшему его «Лэнд Крузеру». И лишь когда ступил на асфальт, вдруг громко заявил:

– Нынешние христиане обобрали правоверных, лишив их счастья вечного обновления и вечной жизни. А это уже ни в какие ворота!

Прежде чем собратья засунули его в машину, отец Модрис, просто щепка на фоне их телес, неожиданно упёрся и обратился с последним тезисом к стоящей вокруг пастве:

– Не верьте им. Рай – это состояние. И вы не останетесь кучкой праха на обочинах мироздания. Каждый раз, обновляясь, вы будете всегда нестись вместе со вселенной к той неведомой цели, о которой вам ещё предстоит узнать.

Наверное, это была ересь, но она растрогала собравшихся до слёз.

Когда отца Модриса увезли и толпа стала расходится, Луи спустился с горы вниз, своим каждодневным маршрутом, и остановился под раскидистым деревом с густой листвой.

Под деревом, опершись спиной о его ствол, сидел старый негр Декарт в линялой футболке и с густой седой щетиной на щеках. В руках у него была труба, а перед ним, прямо в пыли лежала кепка с горстью монет.

Луи считал Декарта волшебником, да и разве могло быть иначе? Что, как не волшебство, текло из его трубы, заполняя ближайшие переулки. Музыка! Она втекала и в юного Луи. Даже когда он уходил далеко от дерева и звук трубы уже не был слышен, это волшебство продолжало жить и вибрировать в нём.

Декарт сидел под деревом весной, летом, осенью и зимой, когда было не очень холодно. Луи приходил сюда едва предоставлялась возможность. Однажды осенью он нашёл долларовую купюру. Едва подняв её, он сразу понял куда с ней пойдет.

Была прохладно – тянул северный ветер. Дерево Декарта шумело красной кроной, не желая сбрасывать листья. Но пройдет ещё немного времени, и ветер неизбежно сорвёт с него все листья, и они покроют землю красным густым ковром.

Декарт находился на своём посту. Он стоял и чуть сутулясь играл— что-то грустное, под стать погоде. Луи долго слушал его, потом робко приблизился, бросил в кепку купюру и тут же отошёл. Декарт скосил на неё глаза, потом взглянул на Луи, перестал играть и произнёс:

– Малыш, ты приходишь сюда едва не каждый день и стоишь тут часами. Подойди.

Луи сделал несколько шагов и остановился перед Декартом.

– Тебе нравится музыка? – спросил тот.

Луи кивнул.

– Как тебя зовут?

– Луи!

Декарт протянул Луи трубу.

– Хочешь попробовать?

У Луи загорелись глаза. Ему предлагали поучаствовать в волшебстве. Он осторожно принял трубу у Декарта, поднёс мундштук к губам и дунул в неё, нажав при этом несколько клавишей. Получилось пара внятных тактов мелодии. У Декарта на лице появилось удивлённое выражение.

– Ты что, уже когда-то пробовал это делать? Тебя кто-то учил?

Луи отрицательно покачал головой.

– Но у тебя получилось! Сразу!

– Я просто видел, как вы это делаете.

– И ты сообразил, как надо дуть и как жать на кнопки!? Поразительно! А хочешь, я научу тебя играть на этом инструменте, – Декарт любовно погладил старую, видавшую виды трубу.

– А можно? – спросил Луи, ещё не веря такому счастью.

– А кто нам запретит? – хмыкнул Декарт. – А ну-ка попробуй это, – Декарт просвистел простенькую мелодию.

Луи после нескольких попыток подобрал— нечто похожее. Получилось неуклюже, но это уже была музыка, и у Луи— что-то вспыхнуло внутри.

– Вы думаете, у меня— что-нибудь выйдет? – спросил он.

Декарт забрал у Луи трубу, погладил её чёрной, похожей на кусок старого дерева рукой.

– Конечно. Иначе я бы тебе не предложил. Музыка, Луи! Всего семь нот, но что они делают с человеком! – Декарт глубоко вздохнул. Его глаза на миг приобрели отсутствующее выражение. – Я взял свою будущую жену Марию тем, что по утрам прибегал на её улицу и играл на трубе. Я стоял в сторонке от её дома, чтобы никто не догадался, для кого я это делаю. Все считали меня чудаком. Но она-то знала, что я играю только для неё. Музыка! Величайшее изобретение человечества. И вряд ли оно поменяет его на что-нибудь другое. Приходи завтра утром. Народа в это время почти нет, и моя кепка, скорей, будет пуста до обеда.

Домой Луи нёсся со всех ног. Войдя во двор дома, он поднялся по ступенькам и толкнул входную дверь. Бабушка Луи сидела за столом и читала газету. Завидев внука, она отложила её в сторону.

– Бабушка, старый Декарт дал мне дунуть в его трубу, сказал, что у меня хорошо получается, и он будет меня учить, – \ произнёс, едва войдя в комнату, Луи.

Старая женщина посмотрела на Луи чайного цвета глазами и улыбнулась.

– Храни его Бог. Он хороший человек. У твоего прадеда был абсолютный слух. В ком-то он должен был проявиться. Ты, наверное, проголодался?

Луи кивнул.

– Пирожки ещё не остыли. А завтра пенсия. Я сделаю пиццу, а на десерт будет шоколадное мороженое.

– Ура! – провозгласил Луи и вскинул вверх руку.

Бабушка задержала на нём взгляд.

– Точно так делал твой отец.

– Они вернутся, бабушка, когда-нибудь?

Бабушка вздохнула.

– Возможно, Луи. Если ещё есть чудеса.

Луи тоже вздохнул. Это была странная история: его родители ушли однажды в кино и не вернулись. И никто их больше не видел.

С тех пор прошло три года. Бабка Луиза говорила, что они были дружной парой, любили друг друга. Иногда они снились Луи, и тогда он, проснувшись, от избытка чувств плакал в подушку. Раньше он часто сидел по вечерам на ступенях дома и смотрел на дорогу, вглядываясь в каждый силуэт, что возникал в синих сумерках. Ему казалось, что его родители вот-вот появятся. Но со временем он делал это всё реже и реже. И родители тоже снились ему реже. А потом перестали совсем. Когда он рассказал об этом бабке, она ответила ему какой-то странной фразой о том, что теперь его родители ушли совсем, словно они до этого были где-то рядом. Он ничего не понял, только немного защемило сердце.

Утром он пришёл к дереву задолго до Декарта и целый час стоял там, а едва завидел в конце улицы длинную тощую фигуру негра, быстро пошёл ему навстречу.

Когда они устроились под деревом, Декарт сказал:

– Знаешь, какой самый древний инструмент в мире? Флейта! А потом её, наверное, усовершенствовали и появилась труба. Самое трудное, это освоить технику. Правильно дуть. На трубе несколько нот берутся губами, а остальные при помощи кнопок. Ну, начнём.

Первый осенний день в городе обозначил себя мелким дождём, а потом хлынул настоящий ливень. Ветер, налетавший с запада, трепал листву, но она пока держалась. Лишь редкий лист падал на прибитую дождём пыль. Но все ещё только начиналось.

В сумерках Луи вошёл в конуру Декарта и плотно закрыл за собой дверь. Декарт сидел в потёмках наедине с бутылкой виски – сегодня у него был хороший день.

Луи поздоровался.

– А, пришёл! – вместо приветствия отозвался Декарт. – Ну проходи. Вчера мы освоили мелодию. Ты должен её сейчас повторить. Попробуй сыграть без запинок и пауз, и главное, внятно.

Луи взял трубу и принялся играть. В самом конце он пару раз сбился. А потом вдруг заиграл нечто такое, отчего у Декарта широко распахнулись глаза. И доиграл это Луи без малейшей запинки.

– Это что? – спросил изумлённо Декарт. – Мы такого не разучивали. И я никогда такого не слышал.

– Это я придумал.

– Что? – изумление Декарта достигло предела. – Придумал! Ха! Ты ведь играть-то толком ещё не научился. Точно твоих рук дело?

– Ну, говорю же.

– Чёрт! Вот дела. Это надо записать. Вот чёрт!

– Я не забуду, – заверил Луи Декарта.

Старик, немного успокоившись, сел в плетёное кресло, прямо из горлышка бутылки сделал пару глотков виски и произнёс:

– Музыка, Луи, это прекрасная река с тенистыми заводями и прозрачной водой, но, чтобы плыть по ней, нужна хорошая лодка. Ты должен научиться отлично играть.

Домой Луи возвращался уже в полной темноте. Он свернул к железнодорожному полотну и зашагал вдоль него. Вскоре позади брызнул желтым светом прожектор локомотива. Луи отошёл чуть в сторонку от рельсов и замер, с жадностью всматриваясь в светящиеся окна пассажирского состава. Он думал, что когда-нибудь так же, как эти люди, сядет в поезд и уедет отсюда. Когда хвост поезда исчез за поворотом, Луи встал на рельсы и пошёл по ним.

За семь последующих лет Декарт передал Луи всё, что умел сам. Он был хорошим учителем, а Луи способным учеником. Ровно день в день с того момента, как они познакомились, Декарт поставил на пол трубу и сказал:

– Ну вот и всё, Луи, я ухожу. Ты остаёшься один.

– Куда, зачем? – не понял Луи.

– Куда рано или поздно уходят все музыканты, Луи. На небеса. Но я успел тебе передать всё, что умел, и не оставил недоучкой. И это греет мне душу. Ты остаёшься здесь за меня. Не под деревом, нет, конечно. А в этой жизни.

– Спасибо тебе, – глубоко вздохнув, произнёс Луи. – Я у тебя в неоплатном долгу.

Декарт усмехнулся. От этого вертикальные морщины на его чёрном лице стали ещё резче:

– Ну почему же «в неоплатном»? Бутылка хорошего рома, и мы в расчёте. Дорога дальняя, да и надо признать, мне чуток не по себе. А с ромом будет веселей.

Луи встал со стула:

– Правда?

Декарт кивнул.

– А может, ты останешься?

Декарт слабо улыбнулся:

– Поторопись, Луи!

Луи надел пальто и выскочил на улицу. До него наконец дошло, что Декарт не шутит. И он должен успеть вернуться с бутылкой и застать Декарта живым, иначе на век останется должен ушедшему. А бабка Луиза говорила, что это очень плохо – не выполнить волю умирающего. Он ещё не знал, где раздобудет ром, но зато он твердо был уверен, что это сделает.

Огни городишка словно попытались когда-то взять штурмом вершину горы, но, выдохнувшись, вползли лишь чуть выше её середины и остановились там. Сейчас они мирно мерцали, и мерцание их было основательным и покойным. Взгляд Луи задержался на самом ярком из них – заведении Папаши Шведа. Это был самый большой ресторан в городе. И конечно же, рома там было навалом. Но Луи тут же отбросил этот вариант. Во-первых, дорого, во-вторых, далеко идти, в-третьих, нет денег. А в долг никто не даст, даже Пола, хозяйка то ли полукафе, то ли полумагазина, короче, чёрт поймешь. Но ром нужно было достать, и Луи двинулся к заведению Полы, рассчитывая оказаться поближе к объекту вожделения ко времени, когда его осенит мысль о том как всё-таки слямзить бутылку. Конечно, сама мысль о воровстве казалась ему неприглядной. Но он рассчитывал через неделю вернуться и рассчитаться. Он был согласен на всё, но потом. Сейчас ему была важна бутылка рома и приличный стакан. Не пить же Декарту свою последнюю на этом свете бутылку рома из жестяной кружки. Это было бы бесчеловечно.

Луи приоткрыл дверь в заведение Полы и буквально втёк в него. Тихо и незримо, как лёгкий сквозняк.

Начало было хорошим. Его появление не бросилось в глаза никому, и даже более того: его просто не заметили.

Луи окинул взглядом на треть заполненный зал, напоминающий трясину. В нём царило уныние.

Компаний не было. В основном одиночки, пришедшие топить свою непреходящую тоску в алкоголе. За стойкой стояла сама Пола. Её волосы цвета тёмной меди горели в лучах светильников, а улыбка, полная сверху до низу золотых зубов, нагоняла лёгкую оторопь на вошедших. Так что Пола была единственным ярким пятном в своём мрачном заведении.

Луи ещё раз окинул взглядом тусклые лица присутствующих и само заведение и подумал, что шансов добыть ром у него нет. А время между тем шло. Может поговорить с Полой?

Поколебавшись, Луи нерешительно сделал несколько шагов по направлению к стойке. Королева «болота», которая на самом деле давно уже наблюдала за Луи, первой обратилась к нему. Он даже не успел открыть рот.

Выразилась Пола витиевато:

– Ну и какое горе, малыш, заставило тебя посетить эту юдоль скорби? Тебе тоже налить?

– Не мне, Декарту. Знаете такого?

– Конечно. Он играет чудесные мелодии.

Луи посмотрел на нежные ручки Полы. Они как-то совсем не вязались с её крепким статным телом. Ещё трудней было представить, что Пола в своём заведении справлялась с хулиганами и бузотёрами сама. Всё происходило очень быстро: коронный удар небольшой, но увесистой чугунной сковородкой по голове гасил свет в глазах несчастного, затем, пока он плавал в «чугунных грёзах», пытаясь нащупать опору, Пола быстро разворачивала его носом к двери и всаживала в его нижнюю часть тела два хороших пинка. До двери было недалёко, и клиент вылетал через неё на улицу подобно ракете.

– Декарт умирает. Счёт идет на минуты.

– Ты меня расстроил малыш, – произнесла Пола. – Одна его мелодия «Цвета лиловые полей» чего стоит. И что же ему налить?

– Нужна поллитровая бутылка лучшего рома и стакан.

– Он хочет дотянуть на ней до рая? – Пола поставила перед Луи стакан, достала из батареи бутылок за спиной одну и повернулась к Луи.

– Денег на такую роскошь, надеюсь, хватит?

– Денег нет! – отчётливо произнёс Луи.

Лица забулдыг за столиками повернулись в его сторону.

Бутылка, которую Пола хотела поставить на стойку, замерла в воздухе.

Пола размышляла секунды три, не больше. Затем бутылка с громким стуком встала перед Луи.

– Пожелай от меня Декарту счастливого полёта!

– Обязательно, мисс Пола! Спасибо вам!

Луи взял со стойки бутылку. Пола придержала его за плечо.

– Потом придёшь сюда и исполнишь «Цвета лиловые полей». Я знаю, ты можешь.

– Хоть десять раз, мисс Пола!

Подходя к конуре Декарта, Луи не увидел обычного тусклого света в двух её окнах, который он наблюдал в течение всех семи лет, пока приходил сюда. Он забеспокоился и ускорил шаг. Неужели не успел, мелькнуло в голове, и Декарт отлетел в мир иной, не дождавшись своей бутылки?

Войдя во двор и поднявшись по ступеням, Луи постучал в дверь и, не дождавшись приглашения, толкнул её и вошёл внутрь. Стояла полная темнота. Луи пошарил рукой по стене, нащупал выключатель и нажал кнопку. Под потолком забрезжил свет старого зелёного абажура с единственной лампочкой. Однако и при таком свете нездоровый вид Декарта и бледность его лица сразу бросались в глаза. Он лежал в постели, накрытый одеялом, неотрывно смотрел прямо перед собой и ни на что не реагировал.

Однако бутылка рома, поставленная Луи на туалетный столик, произвела на него некоторое впечатление. Декарт скосил на неё взгляд и пошевелился. Луи зябко потёр руки, снял с себя куртку и, заметив в глазах Декарта заинтересованный блеск, с облегчением вздохнул. Продолжая неподвижно лежать, Декарт опять скосил на бутылку глаза.:

– Ух ты! Откуда такая роскошь? Ведь это стоит денег.

Луи пожал плечами.

– Это привет от мисс Полы. Она пожелала тебе счастливого полёта в рай.

Декарт понимающе усмехнулся.

– Золотая женщина! – он потянулся к бутылке. – Сыграй ей потом что-нибудь. От меня. Она любила мою музыку. И правильно всё поняла. Это моя Последняя бутылка! А последняя, как и первая, должна быть исключительно хороша. Это как с женщинами. Если первая была потрясающе хороша, то и остальные будут такими же.

Закончив речь, Декарт потянулся к бутылке. Луи вздохнул, достал из кармана стакан и поставил рядом с бутылкой.

– Пей, пожалуйста, из стакана как приличный человек.

– Красивый стакан, – заметил Декарт. – Я даже знаю, откуда он. Из заведения Полы. Ты специально принёс его для меня?

Луи кивнул.

Декарт взял в руки стакан, при помощи Луи сел в кровати.

– Да, я так и сделаю, буду пить как приличный человек.

Луи взял бутылку и наполнил стакан. Декарт поднёс его к губам, вдохнул аромат и вдруг засмеялся. Луи непонимающе уставился на него.

– Знаешь, Луи, я всегда думал, что подохну в одиночестве и даже некому будет подать воды, а тут шикарный ром. Я такого и представить не мог, – Декарт закашлялся, а когда приступ прошел, он продолжил: – Я благодарен судьбе за то, что она послала мне тебя и я не подыхаю в этой конуре один, как собака. Одно плохо, мне нечего тебе подарить, оставить память о себе.

– Ты научил меня играть. А это ведь навсегда. Значит, я буду помнить тебя.

Луи вдруг шмыгнул носом. Он ощутил, как слёзы подступили к его глазам. Он не хотел, чтобы Декарт умирал. Не так много у него было друзей.

Декарт осушил стакан и откинулся на подушку.

– Да, ты прав. Женщина может уйти от тебя, деньги могут закончиться, но искусство, которым ты овладел, будет пребывать с тобой вечно.

Произнеся это, Декарт немного помолчал, переводя дух, потом попросил ещё рома. Луи плеснул ему немного. Декарт поднёс стакан к губам и вдруг сказал:

– А знаешь что, я подарю тебе свою трубу. По-моему, это красиво: научить человека играть, а потом подарить ему трубу. Видимо, пьяница Декарт ещё может завершить свои дела как джентльмен. Он сделал всё, чтобы ты стал музыкантом.

Декарт приложился к стакану и опустошил его.

– Труба это здорово, – сказал Луи. – О таком подарке я и мечтать не мог. Спасибо!

– Это всё, что я могу тебе оставить. Знаешь, у меня была плохая лодка, потому я и кончил так. Но ты – это совсем другое дело. У тебя большой талант, Луи, и ты добьёшься многого. Запомни это.

Декарт знаком попросил налить ему ещё. Луи хотел было сказать, что может стоить сделать паузу, а потом подумал, что если Декарт пьёт в последний раз в жизни, то в такой ситуации человеку вряд ли что может быть вредным или полезным. Луи плеснул в стакан на два пальца и протянул Декарту.

– Спасибо, Луи, – поблагодарил тот и сделал пару глотков. – Знаешь, я тоже когда-то мечтал стать великим музыкантом. И у меня вроде получалось. Но потом как-то застрял на взлёте. Обо мне словно забыли. Я стал играть по ресторанам. Заработок, конечно, был и можно было жить, а вот роста не стало. Я продолжал совершенствоваться и ждать. Но время шло… Знаешь, мне не хватило терпения и веры в себя. Теперь-то я понимаю это. Надо было ждать и продолжать трудиться изо всех сил. Но я стал чаще прикладываться к стакану, меньше заниматься. Потом попалась одна, у нас закрутился роман. Через год она меня бросила ради управляющего молокозаводом. Это был ещё один удар. В общем, я не устоял, – Декарт горько усмехнулся и допил ром. – Нельзя сдаваться. Никогда. Лучше умереть на подъёме к вершине, чем в обнимку с бутылкой.

Декарт поставил стакан на стол и откинулся на подушку. На его лбу выступил пот. Он посмотрел на Луи долгим взглядом.

– Скажу тебе ещё кое-что. Не уверен, что поймешь, но может когда-нибудь… Сущее это океан, из которого мы выскакиваем, как рыбы из воды. Наша жизнь это полёт дельфина над водой. Мгновение ты паришь в воздухе, успеваешь созреть, состариться и шлепаёшься обратно в воду. Тебя нет! Понимаешь меня?

Луи кивнул, хотя мало, что понял.

– Но в отличие от дельфинов, мы стараемся задержаться над водой, прожить дольше. Хотя иногда стоит прервать полёт, нырнуть обратно в воду.

Декарт замолчал и устало прикрыл глаза.

– Зачем? – немного помедлив, спросил Луи.

– Чтобы вынырнуть снова обновлённым. Молодым, удачливым, а не угасать таким, как я. Я поздно это понял. Мне нужно было уйти ещё лет двадцать назад.

– И что потом?

– Глядишь, вынырнул бы совсем в другой шкуре— где-то в другом месте, белым и удачливым. Но мне не хватило мужества. Я цеплялся за эту никчемную жизнь.

Из уголка правого глаза Декарта выкатилась слеза.

– Ничего! – попытался утешить его Луи. – Скоро уже вынырнешь.

– Да-да, это точно.

– Может, ещё грамм пятьдесят?

– Плесни.

Луи налил в стакан рома и поднёс Декарту. Тот попытался взять, но так и замер с протянутой рукой. Когда рука Декарта безжизненно опустилась на кровать, Луи понял, что тот мёртв. Луи некоторое время сидел в неподвижности, затем встал, закрыл Декарту глаза и произнёс:

– Прощай, Декарт, ты был настоящим другом. Спасибо за то, что научил меня играть.

Надо было сказать— что-то ещё. Луи вспомнил отрывки из бабкиных молитв.

– Прости его, Господи, по великой милости твоей и прими, ибо кроме тебя иного Бога он не знал.

Луи сунул трубу под мышку и вышел на улицу.

Ночь была густой и стылой. Шаги Луи гулко звучали в темноте…

Начальник железнодорожной станции Райт был человеком, склонным к чёрной меланхолии. Она его и сгубила, ибо нельзя каждый день беспричинно пребывать в состоянии, близком к депрессивному, а значит, кормить беса и ничего при этом на свою шею не заработать, кроме неприятностей.

В данный момент Райт стоял перед большим старомодным столом у себя в кабинете, держа возле уха телефон. По мере того, как он его слушал, Райт всё больше сникал. Его жена Эльза, по прозвищу «Фашистка», полная противоположность Райту – выражаясь пристанционным языком, локомотив в этой семейной упряжке, – находилась тут же. Глядя на мужа, она презрительно щурилась, считая его размазнёй и бесхребетным существом.

Когда Райт, положив трубку, тяжело вздохнул и с поникшим видом сел за стол, она спросила:

– Что случилось?

– Нам конец, – ответил Райт. – Новая дорога прошла мимо. Господи, всего в пяти милях от нас. К нам не будет ходить даже электричка. Сегодня ушла последняя.

Райт подошёл к окну и стал смотреть на мерцающие вдали редкие огни городка.

– С завтрашнего дня мы уже не станция, а скопище домов возле ржавеющих рельсов.

Эльза некоторое время рассматривала спину мужа и удивлялась – как этот человек умудряется так показательно демонстрировать своё отчаяние. Даже увидев Райта со спины, любой бы сказал, что перед ним стоит пропащий человек.

– Ведь бывало и похуже, Альберт. Но мы же всегда выкручивались.

Не вешай носа, в этом мире есть множество других станций.

– Ага! – ядовито произнёс Райт. – И на каждой нас ждут с распростёртыми объятиями. Добро пожаловать, господин Райт. Прошу вас, мистер Райт!

Райт обернулся, обвёл мрачным взглядом кабинет, затем остановил свои глаза на Эльзе.

– Должностью начальника станции я обязан дяде. Меня приняли по его протекции. Но дяди больше нет. Конец.

– Всегда есть выход, – возразила Эльза.

– Такими присказками утешают себя кретины.

– Кретины опускают руки, а умные люди ищут этот выход и находят. Мой дед вывел свою дивизию из русского котла под Сталинградом. Вот там точно не было выхода, однако он его нашел.

Райт досадливо поморщился.

– Да слышал я эту историю. Здесь тебе не война. Это конец!

Темнота быстро сгущалась над тускло блестевшими рельсами, которые теперь никуда не вели. Их путь обрывался в тупике через двести метров за станцией, где ещё недавно разгружались товарные составы. Вид дороги, ведущей в никуда, сильно удручал Райта. Однако он держался. В этом ему помогал ещё и алкоголь. Райт принял изрядную дозу спиртного в заведении Полы – натуральном притоне, который стоял недалеко от станции. И ещё взял с собой полбутылки, надеясь, что такая порция горючего сможет донести его до нужного места, прежде чем он начнёт трезветь. Райт принял решение и был намерен его исполнить, несмотря ни на что. Теперь он шёл вдоль рельсов с лестницей на плечах, насвистывал бодрый мотивчик и думал о том, что Эльза права: из любого положения есть выход, универсальный для любого положения. Надо только решиться, и Райт решился, и теперь был горд собой. Тут, главное, не попятиться и довести дело до конца. Но оставалось уже недолго.