Кумир

Инга крепко обнимала и щекотала дочь, из кухни доносился запах жареного хлеба. Ив выглянул из кухни в добром, домашнем настроении и деревянной лопаткой в руках.

– Гренки уже готовы, идите пить чай, а то мне скоро уезжать.

– Ив, ты же говорил, что сегодня пробудешь дома?

– Я съезжу ненадолго, буквально на пару часиков, мне нужно осмотреть место под застройку.

– Знаю я твои пару часиков.

– Серьезно, заказчику нужно уже в 12 быть возле рынка, поэтому мне нельзя опаздывать и наш с ним разговор не затянется. Садитесь пить чай, а потом начинай потихоньку складывать чемодан. Кинь мне пару светлых брюк и одни шорты, штуки 4 футболки.

Инга слушала как в тумане. С самого утра собирать чемодан для отлета? Не так я планировала начать утро субботы. Она сидела, с гренкой в руке, уставившись в одну точку, продумывая возможные варианты предстоящей встречи.

-Инга? Хорошо? – переспросил Ив.

– Что? – очнулась она.

– Я говорю, не бери Элизабет слишком много книг, вполне хватит парочки .

– Да, хорошо, возьму всего две книжки, – на автомате повторила Инга.

– Я закрою дверь сам, пока-пока.

Инге вдруг стало понятно – день с самого утра испорчен.

– Лиза, ты хочешь собирать чемодан?

– Нууу…не очень, улыбнувшись ответила девочка.

– Пошли в парк.

– Урааа, парк!!

– Дожевывай и пойдем, а чемодан можно и вечером собрать.

В отсутствие мужа было так легко справляться с надвигавшейся противной поездкой. Мать и дочь буквально выпорхнули из дома в объятия палящего солнца. Наступала та самая часть дня, когда жара показывала всю свою силу и лучи начинали прожигать незакрытую кожу. Прохладно было только в саду. Инга с дочерью за семь минут легкими шагами дошли до парка и скрылись под каштанами. Сам парк находился в тени, кроме того, он был окружен взрослыми деревьями, место это стало излюбленным для прогулок. Девчонки съели мороженое и пошли на детский городок. Девчонки? Да, девчонки! Любой взрослый молодеет при детях и это правильно. Это закономерно, догонять егозу, которая носится со смехом, пытаться в шутку обогнать сорванца на самокате, слегка обрызнуть водой из фонтана, скатиться вместе с деревянной горки, поиграть в футбол. Дети не просто отвлекают от обыденной жизни, они словно заставляют вспомнить, что жизнь не ограничивается работой и домом. Они безмолвно рассказывают нам о прелестях беззаботного времени и помогают оживать воспоминаниям о том, как мама и папа тоже были маленькими . Высокая, взрослая мама в мятном платье бегала сейчас между каштанами пытаясь поймать пятилетнюю дочурку, и знаете, как выглядело это со стороны? Весело и прекрасно. Время забав неожиданно прервал звонок Ива.

– Вы куда ушли?

– Мы? Мы в парке.

– Сейчас доеду до вас.

Инга убрала телефон в карман и позвала Лизу:

– Пойдем к выходу, сейчас папа приедет.

– А мы погуляем с папой все вместе? Или надо уже чемодан собирать?

– Нет, доченька, не надо. Погуляем еще.

Пожалуй, в бОльшей степени Инга сказала это для себя, нежели для ребенка. Ив сидел на скамейке у входа.

– Ну что, поедем домой? – начал было он.

– Нет, давай еще погуляем, мы так редко проводим время все вместе.

– Успеем еще, в Афинах будем целыми днями все вместе торчать, – не успокаивался Ив.

– Едь домой, если хочешь, мы с Лизой еще погуляем…. Но лучше, останься, пожалуйста,– неожиданно для себя негромко добавила Инга.

Ив остался. Веселья, конечно, поубавилось, но все же Инга чувствовала, что так нужно. Так правильнее.

Домой вернулись в итоге только к вечеру.

– Завтра обязательно собери чемодан, – настаивал Ив.

– Хорошо, завтра обязательно сделаю это, отвечала уставшая, но улыбающаяся Инга.

Сегодня ей уж ничто не могло испортить настроение. Сегодня уже почти закончилось, и этот день был полностью в ее власти. Эта мысль ласкала Ингу, веселила ее приятной негой просто от того, что все вышло так, как было нужно, что день прошел без раздумий и волнений, легко, на одном дыхании, вернее, на одной прогулке.

Впрочем, на следующий день собрать чемодан все же пришлось, Но скидывать вещи в рот огромной сумке на колесиках вместе с ребенком оказалось увлекательным и веселым занятием. Инга расслабилась, отпустила ненадолго дурные мысли и полностью доверилась хохочущей дочери.

Наступал понедельник. Предпоследний день перед днем отлета..

                                          ***

Утро было прекрасное, хоть и пасмурнее обычного. Солнце игриво пряталось за облаками, затянувшими все небо. Его лучи посылали тепло, но не было больше изнуряющей жары, зноя. Пожалуй, именно в такую погоду ждешь приближение дождя. Ждешь, когда его капли ласково пробегутся по окнам, приберут пыль на дорогах, окропят своей теплой сеткой все живое. Легкий ветерок освежал, приносил сладкую прохладу. В такую пору легко дышится. Вдохнув полную грудь, медсестра радостно шагала на работу.

– Доброе утро! – громко и весело сказала Инга Эду своим бодрым голосом. Впечатление после девицы уже растаяло, и Инга решила сделать вид, как будто ничего и не было. Неприятный осадок больше не лежал в ее душе после того вечера.

– Привет-привет.

– Как самочувствие?

– Бывало и лучше.

– Ноги не хватает?

– И пары миллионов долларов.

– Нога важнее. С ней комфортнее.

– Да, только понимаешь это тогда, когда ее нет, или она не функционирует. Будучи здоровым замечаешь только 2 миллиона долларов.

– Я еще больных замечаю, – засмеялась Инга.

Эд ухмыльнулся.

– Растащат по кусочкам и ничего от тебя не останется.

– Останется. – отмахнулась Инга. – Мне пора на обход, – направилась она к выходу.

– Заглядывай, как освободишься.

– Обязательно, – кивнула она головой.

Инга пошла к Алексу.

– Как дела? Давай повязки сменим? – она поставила на стол чемоданчик

– Здравствуйте, Инга Александровна, давайте.

– Что у тебя новенького произошло за выходные?

– Мама приходила, первые ягоды приносила.

– Хорошо, воды много пил?

– Много.

– Под повязками места чешутся?

– Чуть-чуть.

– Ладно. Про Дашу что-нибудь знаешь?

– Не знаю, – оживился Алекс, а Вы?

– Я конечно, не знаю, думала , может, тебе что-нибудь рассказывали , – болтала Инга, меняя старые зеленоватые– повязки на теле Алекса. Она едва сдержалась чтобы не рассказать, что теперь девочка будет жить рядом с ним.

– Готово. Ты кушать уже можешь сам?

– Да, мне уже не так больно.

– Хорошо, тогда скоро принесу завтрак.

Инга быстро спустилась на раздачу, и, забрав тарелки с кашей, снова поднялась к пациентам. Она поставила завтрак перед Алексом и , улыбнувшись юноше, пошла к 4 палате.

– Завтрак.

– Буду, – отозвался Эд.

– Что-то ты грустный сегодня какой-то, – заметила Инга.

– Я устал лежать. Как бы глупо это не звучало, но я устал бездельничать. Сидеть в четырех стенах мне высшая скука.

– А как же малышка, сын? Разве вы не созваниваетесь? – Инга разговаривала так непринужденно и без стеснения, пожалуй, напускной кумирный вид растаял и мандраж стеснения прошел.

– Это меня не спасает от скуки.

– Тогда тебе остается только одно.

– Сбежать?

– Или влюбиться, – улыбнулась Инга.

– Это точно нет, – засмеялся Эд.

– Тебе не по нраву наши медсестры? – заливалась она.

– Они красотки, конечно, – расплылся Эд, – но я не влюбляюсь. Я слишком хорошо знаю цену любви.

– 3000 в час?

– Да.

– Нет, Эд, я имела ввиду чистое, непорочное чувство, а не присунуть кому-нибудь, – наивничала медсестра.

– Ты веришь в любовь? – Ахахааха, – закатился Эд. Инга, я знаю по пять примеров на каждый палец, когда девочка, находясь замужем или встречаясь с мужчиной, легко шла на свидание с продолжением просто потому, что новый ухажер богаче.

– Ну, не все ж такие, надо искать.

– Нет, я слишком стар для поисков. Я хорошо погулял в свое время и отлично знаком с женским телом. Любви там мало, а вот расчета с лихвой.

– А раньше, в юности? Ты никогда не влюблялся? – улыбка Инги вдруг пропала, и снова стояла она перед Эдом в смятении , понимая, что заигрывающее начало сменилось на неприятно – удивленное продолжение.

– Бывало, конечно, но я никогда не влюблялся с головой. Я всегда мог сказать «стоп» своим внутренним слабостям. Я супер-машина, Инга. Любого человека в своем сознании я могу растоптать и не думать о нем, не болеть. Также верно и обратно, я могу натирать свои симпатии до блеска, идеализируя в себе ту или другую личность. В общем, моя любовь всегда в голове, а не в сердце, поэтому я контролирую этот процесс.

– Я повидала таких пациентов. И знаешь, наверное, каждому воздается по заслугам. Ты, конечно, можешь мне сказать, что это не так и мы сами строим свою судьбу, но я думаю, есть дела выше нас. Твоя головная любовь еще сыграет с тобой шутку.

Эд ухмыльнуля.

Она хотела уйти, и уже направившись к двери, внезапно повернулась и на одном дыхании выпалила:

– Лежат люди, у них все хорошо и отлично. Встречались потому, что неплохой человек. Брак по залету. Все давно замужем и женаты, у всех по трое детей и по два штампа в загранпаспорте. Или не так. Все хорошо и отлично. Интересная и любимая работа. Карьера. Дома собачка ждет. И вот, выждав время, встречается он\ она. Все кружится так волнительно, как в детстве на карусели. Быстро– быстро. И вдруг щелчок… Приходит осознание: всю жизнь не было любви. Был секс, похоть, огонь, любопытство по трёшке за час, а любви не было ни разу. Никто еще не просыпался на пять минут раньше для того, чтобы приласкать и погладить. Никто не проводил вместе все дождливое воскресение в постели в праздном безделии. Никто не целовал в приливе нежности, хотя твоя красота общепризнанна. И уходят на второй план карьера и дача, 10, 15 лет оказавшегося нежеланным и непонятным для чего брака и даже дети. Потому что вырастут – поймут. Каждому воздается по заслугам, каждому. Мы находим то, что искали, и имеем то, к чему стремились. И зачастую осознание цели приходит поздно. Мы хотим роста и движения, новых клипов и поклонников – мы их получаем. Движение это жизнь, думают многие. Но, по-моему, это не так. Жизнь – это любовь. Лишь любовь может подвигнуть за создание чего-то действительно значимого, а наше движение это суета. Бег по кругу, по спирали, от самих себя, как угодно. Пустое. Бег как у белки в колесе – потому что так надо. И вот глядя на все это, у меня возникает вопрос: Куда мы стремимся? В спешке мы не замечаем главного, и даже задуматься… некогда. Общественные положения – зачем? Работа потому, что престиж, а жениться потому, что возраст к 30 подпирает? Людям в самом деле есть дело до чужих предрассудков? Кто это сказал, что любовь должна быть не основным блюдом, а десертом? Своеобразным дополнением к работе, хобби и прочей ерунде? Если бы любовь была сладкой и подавалась отдельно, не было бы столько сахарных диабетиков и все были бы поклонниками раздельного питания. Любовь, как соль, должна быть по щепотке, но в каждом блюде. Нельзя потрогать, можно лишь почувствовать. А головой, Эд, еще никто чувствовать не научился.

– Я слишком консервативен, чтобы влюбляться вот так, с головой, теряя всякий контроль над собой и своими чувствами. Мне кажется, это правильно. Я не могу доверять человеку настолько, чтобы поставить его выше своей цели.

– А разве нельзя идти к поставленной цели вместе с кем-то? Почему обязательно нужно разделять эти понятия?

– Потому что цель вернее, люди же, в большинстве своем продажны. А я не хочу дарить свою душу проституткам.

– Я думаю, ты еще никому не открывал свою душу, чтобы подарить ее.

– Мы были очень близки с Алисой. Ей я оставлял больше, чем следовало бы.

– А в итоге, изменил ей с малышкой , и вам пришлось расстаться.

Эд молча повел глазами.

– За свою любовь нужно бороться. В том числе и с собственной похотью.

– Ты любишь своего мужа также?

-Разумеется, горячка утихла, но я не смогу изменить ему, кто бы мне не предлагал какие соблазны. У меня в голове как раз верность. А все теплое и нежное внутри, – Инга положила руку на грудь. Ты говоришь мне про свое дело, любимое дело, помнишь, когда мы заговорили о моем увольнении? Так вот, я люблю медсестринское дело, а проверяется это отдачей. Конечно, стоны отхода от наркоза мне не песня, но выздоравливающие пациенты так благодарны! И хоть я не врач, мое дело маленькое, но я вкладываю в него свою душу и делаю это по любви. И знаешь, даже здесь можно руководствоваться сердцем. И, помимо цефтриаксона внутримышечно, – что прописано рецептом и необходимо осознавать головой, можно дать больному сладкую аскорбинку, ту мелочь, которая будет приятна сердцу. И вместе они будут преследовать одну цель – выздоровление. Да, Эд, мир прекрасен и необъятен, но я не смогла бы болтаться в этом огромном мире просто с ознакомительной целью. И, может, люди коварны, но и среди коварных найдутся те, кто вспомнит меня добрым словом.

– Мои просмотры упали потому, что мне не хватает в клипах любви?

– Тебе не хватает к клипам любви. Ты идешь по инерции, Эд, ты каждый день насилуешь свою душу. Ты не любишь свою малышку. Это видно по твоему отношению к ней. Ты скучаешь по Алисе. Вас держит ребенок и твой публичный образ идеального мужчины: добытчика-путешественника-отца. Ты заложник своей работы. Заложник того, что для зрителей ты – кумир. Едва только гаснет камера – твоя работа кончается, твои поклонники расходятся, твоя жизнь становится жизнью обычного человека, со всей бытовухой, детскими слезами и мытьем посуды. Ты говоришь о том, что делаешь только то, что нравится, и это твой ключ к успеху, но твоя жена так точно лицом похожа на Алису, что мне кажется, ты женился на ее лице, и нравится тебе лишь оно. Тебе не хватает любви Эд. Той любви, которая станет вдохновением и вновь вознесет тебя на гребень волны.

Эд опустил голову, и тут же поднял ее, переведя взгляд в окно.

– Я буду довольствоваться той любовью, что отдает мне зритель.

– Я тебя совсем заболтала, давай завтракай, мне давно пора собирать грязную посуду, – тихонько произнесла Инга.

Эд кивнул.

Инга сама себе не могла поверить. Откуда в ней проснулась такая смелость по отношении к кумиру? Хотя кумир ли он? Медсестра направилась к Алексу. Он только что поставил тарелку к себе на колени и начинал есть.

– Ты что ж не ел? – встревоженно спросила Инга, – каша горячая? Обжегся?

– Ну, обжегся я конечно да, но каша тут не причем.

– Алекс, – засмеялась Инга. Я вовсе не это имела в виду.

Алекс улыбался.

– Да я просто по телефону болтал все это время, вот только руки до завтрака дошли.

– Покормлю тебя, давай?

Он кивнул головой. Инга аккуратно присела на краешек кровати и потянула ложку с кашей к губам Алекса.

– Как ты чувствуешь себя?

– С Вами как провинившийся ребенок, а вообще, мне хочется пройтись, прогуляться подальше, чем туалет в коридоре.

– Для меня чужих детей не бывает, поэтому ближе к концу смены могу отпустить тебя погулять в прибольничный дворик с условием, что не сбежишь. К тебе придет сегодня кто-нибудь?

– Пашка обещал.

– Вот его я попрошу за тобой приглядеть.

– Не боитесь нашего сговора?

– Я витамины тебе вколю сейчас, будешь знать, как о заговорах говорить.

Оба посмеялись.

– Я уезжаю послезавтра. Не знаю, успею ли я вернуться до твоей выписки, но будь молодцом…таким же, как сейчас. Поправляйся!

– А вы…– Алекс не успел договорить, т.к. зазвонил телефон на посту и Инга поспешно побежала на звон.

– Слушаю.

– Ингуша, это ты?

– Это я.

– Зайди во второе отделение. Срочно.

– Буду через две минуты.

Инга шла по коридору ничего не понимая, но предчувствуя беду. Едва только она заглянула в ординаторскую, как увидела грустные, опустившиеся взгляды коллег .

– Что случилось? – взволнованным голосом спросила она.

– Ингуш, там понимаешь…– в общем… -начал было разговор молодой хирург Костя.

– Костя, говори прямо, не тяни.

– Дед твой умер, Виктор Степанович, – выдохнул парень.

– Как? Когда? – Инга смотрела глазами, полными нахлынувшей тоски. – Это из-за пневмонии?

– Нет, Ингуш, не из-за пневмонии. У него просто остановилось сердце.

– Из-за лекарств? Сердце не выдержало лечения?

– Нет, лекарства тут не сыграли роли, так как сердце его было практически здорово. Он просто лег и уснул. Как говорят, от старости. Умер во сне. Он говорил вчера вечером о тебе, говорил, что хочет поговорить с тобой, спрашивал, когда будет твоя смена. Но не дождался. Утром Алина пришла ставить ему укол, а он лежит уже холодный.

По щеке Инги скатилась слеза, а в горле застрял ком накатившей обиды и горечи.

– Его забрали уже?

– Да, конечно, тело увезли.

– Спасибо, что сказал мне, Костя. Я пойду к своим.

Костя похлопал Ингу по плечу и проводил взглядом до двери. Медсестра шла и куталась в халат, скрещивая руки на груди. Вот она, жизнь! Пять минут назад ты разговариваешь о любви, о смысле, споришь с кем-то, а теперь из головы не выходит образ кашляющего старика, не успевшего жизнь свою донести до, возможно, самого главного. Ватными ногами Инга добрела до поста и потихоньку опустилась на кресло. Она смахнула скатившиеся слезинки, сдавила руками глаза и вытерла их. Ком все еще стоял в горле, губы скривились… Инге стало так обидно, так горько! Вот он, человек, перед тобой, живой, настоящий. Со своими мыслями, со своими радостями и проблемами. Он строит планы на месяц или год, откладывает что-то на завтра, рассчитывает наперед. А потом просто ложится и умирает. И нет его больше. И ты не услышишь больше ни смеха его, ни страданий. В глаза его, замученные, уставшие не заглянешь. И воспоминания гложат, и хочется назад вернуться и говорить, говорить, рассказать все, что хотелось сказать, запомнить, что было нужно услышать, насытиться человеком, набыться с ним. Но открываешь глаза и тает картинка, тает образ знакомых черт лица и пусто так становится. Не хватает. И не хочется говорить ни о любви, ни о кумирах, ни о том, для чего дана жизнь. Хорошо, что она просто дана. Хочется лишь обнять немногочисленных любимых, и сидеть с ними молча, понимая, что нет ничего вечного, и потому нужно ценить настоящее.

Инга вытащила из кармана телефон и набрала Ива.

– Как ты там?

– Работаю, а что?

– Ничего. Люблю тебя.

– И я тебя люблю. У тебя случилось что-то?

– Вечером расскажу.

– Ладно, до вечера. Береги себя.

Инга выдохнула и положила трубку. Какова бы ни была печальна и тяжела работа, а выполнять ее необходимо, даже переступая через жертвы. Приближалось время уколов. Инга расставила на поднос все необходимое: одноразовые перчатки, спирт с ватой, шприцы, наполненные лекарством. Взяв поднос она направилась на обход.

– На укол. – спокойно произнесла она, входя к Алексу.

Он немного повернулся и увидел заплаканное лицо медсестры.

– Почему вы плачете , Инга Александровна?

Медсестра не смогла выдавить из себя ни слова, она лишь покачала головой и сжала губы.

– Что у Вас случилось?

– Там… Дедушка…– Инга не выдержала и вновь заплакала, всхлипнув.

– Не плачьте, пожалуйста, не надо. Вы такая красивая, когда улыбаетесь. Не надо плакать, дедушка обязательно поправится, – успокаивал Алекс, не зная правды. Он жалостливо глядел на Ингу.

– Вы очень добрая, но не плачьте. Я совсем не умею успокаивать женщин. – заключил он.

– Я уже и не плачу. Обидно просто.

– А я после завтрака сам зубы чистить вставал.

Инга улыбнулась сквозь слезы.

– И мне даже не больно было руку сгибать.

– Ты молодец, Алекс, – произнесла медсестра тихим и мягким голосом. Скоро кормить тебя приду.

– Нет, я сам поем. Сам уже буду всегда есть, только не плачьте. Когда вы уезжаете?

– Рано утром послезавтра.

– А завтра вы не придете сюда?

– Еще не знаю, возможно, приду на полдня, но точно обещать ничего не могу.

– Вы самая хорошая медсестра, которую я встречал. Спасибо вам огромное!

– Тебе спасибо, Алекс. Только рано ты прощаешься со мной. Я же сегодня до вечера. Еще с ужином приду.

– Тогда вечером еще вам скажу, – улыбнулся Алекс.

Инга кивнула головой и вышла из его палаты.

В коридоре ей попался Антон Павлович.

– Инга!

Она обернулась на него, и, подходя все ближе к тоненькой фигурке медсестры, врач все понял.

– Я вижу, ты уже знаешь?

– Про Деда-то? Да, знаю, мне Костя сказал.

– Не плачь, моя дорогая, человек на свете пожил, продолжателя после себя оставил, а наверху мы все однажды окажемся. Так что, готовь Третьякова к выписке, возвращайся в привычный жизненный цикл, ты поняла?

– Поняла.

– Тогда готовь мне Третьякова. У меня в обед совещание, до этого времени мне нужно все успеть.

После этих слов он двинулся дальше по коридору, а Инга направилась к посту, поднимать истории болезни.

По правде сказать, Третьякова выписывать было еще рановато, но очень уж парень рвался домой. Вернее сказать, на работу. Это нормально, что в последнее время люди путают эти понятия.

Медсестра быстро собрала историю его непродолжительной болезни, проверила рецепт и отнесла Антону Павловичу. Выходя из его кабинета она услышала, как кто-то тихонько и жалобно звал ее:

– Инга Александровна! .

Она прибавила шаг и зашла к Алексу.

– Я тут.

– Я не отвлек вас?

– Да нет.

– Я просто увидеть хотел, что у вас все хорошо.

Инга улыбнулась.

– Все хорошо, что со мной станется.

– Берегите себя, пожалуйста, очень берегите. Мне так мама всегда говорит.

– И правильно делает.

– И вы тоже себя берегите. Так всегда говорят людям, которые.. – Алекс не мог подобрать слова

– Не берегут себя? – подсказывала Инга

– Которые даже не пытаются это делать. Я помню, когда маленький болел, с ангиной в больнице лежал, мне так плохо там было, домой хотелось. Хотел, что б кто-нибудь родной рядом был, заботился чтобы. И вот мне кажется, вам этого не хватает.

– У меня муж есть, он очень хороший и добрый, он всегда обо мне заботится.

– Даже когда вы одни?

– Ну да, – смутилась Инга.

– И он жалеет вас? Вот так же, как вы жалеете своих пациентов? По – доброму?

– Жалеет, – обманчивым шепотом сказала Инга. И, приободряясь, добавила.:

– Меня всегда дочка жалеет. Каждый раз мне дует на любое болящее место, детским кремом мажет, чтоб все зажило.

Алекс заметил улыбку на лице Инги, и откинулся на кровать, успокоившись.

– Тогда вы счастливый человек. Если вы сами не будете себя беречь, то хоть кто-то вас сбережет.

– Не переживай, я тут еще до пенсии работать буду. Пойду обед получать. Ты, наверное, через пару-тройку дней сам сможешь ходить в буфет и есть за столом?

– Да, буду пробовать. Я очень скучаю по маминым щам. Лучше нее их никто не варит.

Инга вышла. Она шла и прокручивала в голове слова Алекса о том, что ее нужно беречь. Как остер был огонек в его глазах, как правилен он был в словах его. Чистая душа еще, не смотря на столь бурный возраст.

                                          ***

– Обед, – негромким голосом произнесла Инга, входя к Эду.

– Башка раскалывается. Давай , поем.

– Что такое? Дать таблетку?

– Да какая мне таблетка, дай мне лучше двух моделей, которые сорвались у меня только что.

– Поешь, Эд. Ты злой потому что голодный.

– У меня, блин, только что потерялось две модели… ладно, давай. Эд поднял взгляд и увидел умиротворенное лицо Инги.

– Ты что тухлая такая, помер кто, что ли?

– Тебе кто сказал? Антон Павлович? – опешила Инга.

– Нет, он только ногу мою смотрел. Я на тебя смотрю лицо как на поминках.