скачать книгу бесплатно
Они двинулись через тёмный пустырь. Луна ещё не взошла, и на пустыре не было видно практически ничего, кроме тусклого красноватого света тлеющих углей в ближайшем очаге-времянке, почему-то не залитом, как это полагалось, водой. Посреди пустыря едва различимыми островерхими пирамидами чернели в темноте поставленные днём палатки лазарета. Ашер зацепился ногой за растяжку и шёпотом выругался.
– Куда тебя распределили? – спросил его Саксум.
– Внутренний караул. Северные ворота, – ответил Ашер. – Четвёртая стража.
– Так чего не спишь?
Ашер помялся.
– Не хочется.
– Надо поспать, – наставительно сказал Саксум. – Обязательно. А то потом тяжко будет. Особенно перед рассветом. Сейчас не лето: ночные стражи – длинные.
– Знаю, – вздохнул Ашер. – Но всё равно не могу… Как-то меня даже слегка знобит от всего этого.
Старший брат тоже вздохнул.
– Понимаю. Сам таким же когда-то был… Но всё равно… Ты, вообще, старайся теперь как можно больше спать. Что днём, что ночью. Как только есть возможность – сразу спать. Потом, может статься, вовсе не до сна будет. Поесть-то, понимаешь, всегда успеешь, а вот поспать…
Они подошли к башне. Здесь уже горели факелы. Рослый легионер на входе преградил было им путь, но вглядевшись, узнал Саксума и отступил в сторону.
– Этот – со мной, – коротко сказал ему декурион.
По скрипучим деревянным ступеням они поднялись на второй этаж, нырнули в узкий проход, взобрались ещё по одной крутой лесенке, на этот раз каменной, и оказались на крепостной стене. Здесь дул ветер. Тёплый южный ветер нёс из разогретой за день степи горький запах сгоревшей травы. Саксум подошёл к ближайшему проёму между зубцами и облокотился на парапет.
По всему пространству ночи – слева-направо, докуда хватало взгляда, и вперёд, до чернеющего узкой полосой у горизонта леса, – горели костры. Близкие – в двух-трёх стадиях от стены – яркие, с хорошо видимым оранжевым лепестком пламени и даже с проступающими вокруг него какими-то неясными, двигающимися в темноте фигурами, и совсем далёкие – похожие на тусклые мерцающие красноватые звёзды. Костров было много, очень много, – казалось, тысячи.
– Гос-с-с… – еле слышно прошелестел за плечом у Саксума Ашер.
– Ничего… – сказал, не оборачиваясь, Саксум, ощущая неприятный холодок под ложечкой даже не столько от вида неприятельских костров, сколько от этого испуганного, шелестящего голоса над ухом. – Ничего… Нынче они к нам не сунутся. И завтра тоже… Дня два-три у нас в запасе точно есть. А там, глядишь, и подмога из Ламбессы придёт. Гонцы ещё прошлой ночью в Ламбессу ускакали.
– От Ламбессы шесть дней пути, – тихо сказал Ашер.
– Ничего… – повторил декурион. – Ускоренным маршем можно и за четыре дойти.
Они помолчали. Снизу, из-под башни, со стороны крепости вдруг донеслись приглушённые голоса. Спорили двое. Один каркал хриплым простуженным голосом. Второй отвечал ему густым рокочущим басом. Слов было не разобрать, но разговор явно вёлся на повышенных тонах.
– Чего это они там? – шёпотом спросил Ашер.
– Не знаю… – ответил Саксум, прислушиваясь. – Опять, наверно, Лар Одноногий ночному караулу своих дочек предлагает. Старый паскудник!
– Нет! – вдруг очень ясно сказал бас. – Не пойдёт! Только до второй стражи!..
Второй голос опять захрипел, заперхал, заклекотал, напирая и явно не желая уступать. Потом голоса смолки и послышалось удаляющееся поскрипывание, как будто кто-то уходил вглубь крепости, толкая перед собой плохо смазанную тележку.
– И вина принеси!.. – опять раздался громкий басовитый голос. – И колбасы! Лу?канской!.. Слышишь?!
– Ладно, – хрипло каркнули издалека.
Опять всё смолкло. Снаружи, из чёрного, дышащего теплом, пространства ночи едва слышно доносилось сонное урчание цикад.
– А кто он такой, этот Такфаринас? – тихо спросил Ашер. – Это царь местный?
Саксум усмехнулся.
– Царь у них сейчас Птолеме?й. Сын Ю?бы. Того, что помер недавно… Этот Птолемей – маменькин сынок. Сидит в своей Кеса?рии, понимаешь, и носа оттуда не кажет. По-моему, ему вообще плевать на то, что делается у него в стране… А Такфаринас… Такфаринас – это простой парень. Такой же, как я и ты. Который, понимаешь, однажды понял, что если не хочешь прожить свою жизнь как баран, то надо эту свою жизнь брать в свои собственные руки… Он легионером был. Ещё при кесаре Августе. Дослужился до прима. Я, когда пришёл в легион, попал к нему в декурию… Он меня многому научил… Мы звали его: Юст – справедливый.
Саксум замолчал и молчал долго, глядя в мерцающую кострами ночь и поглаживая тёплый шершавый камень стены.
– А потом? – спросил Ашер.
– Потом?.. Потом он ушёл. И увёл за собой свою турму… И я бы с ними ушёл, да я, понимаешь, как раз в тот момент в госпитале валялся. С лихорадкой… Невовремя меня тогда схватило!.. И потом я не раз хотел к нему уйти. Да всё как-то не складывалось – то одно, то другое.
– А… – Ашер запнулся. – А зачем? Почему?
– Что «почему»?
– Ну… почему он ушёл?.. И ты… хотел?
– Да потому что – разве это жизнь?! – вдруг горячо сказал Саксум. – Разве я этого ожидал, когда в легионеры наниматься шёл?! Я ведь что думал? Я ведь думал: ну, послужу, лет семь или пусть даже десять, денег скоплю. Вернусь, понимаешь, дом куплю, лодку. Хорошую, большую, с парусом… Женюсь. Лавку открою… – он замолчал.
– И… что? – осторожно спросил Ашер.
– А ничего!.. – Саксум сердито сплюнул через парапет – вниз, в темноту. – Вот скажи, ты ведь ещё жалованья не получал?
– Нет, – сказал Ашер, – нам сказали, что выплатят сразу же после январских нон, после того как присягу примем.
– Сколько?
– Сказали, что, как положено – треть годового жалованья.
– Ну и сколько ты надеешься получить?
– Ну… триста сестертиев где-то.
– Щас! – едко сказал декурион. – Ручку от луны ты получишь! Голенища от сандалий! Дадут вам сестертиев по сорок, да и то – в виде задатка, чтоб вы сразу все не разбежались.
– Это почему? – удивился Ашер.
– Да потому! Потому что за первые полгода жалованье вам начислят не как полноценным легионерам, а как новобранцам – всего лишь по сто пятьдесят сестертиев. Что, не знал об этом? Вот то-то же! Об этом они как-то всё время забывают сообщить. Так вот, это – во-первых. А во-вторых… Ты кашу ешь? Ешь. Вино пьёшь? Пьёшь. Лепёшки лопаешь? Лопаешь. А между прочим, за каждый горшок зерна, за каждый секста?рий вина из жалованья удерживается вполне конкретная сумма. «Котловой сбор» называется. Тоже вам не говорили?
Ашер покрутил головой.
– Нам говорили, что кормить будут за казённый счёт.
– Так и положено за казённый! Но дело в том, что за казённый счёт тебе полагается ровно столько, чтоб, понимаешь, от голода не сдохнуть! А не согласишься на «котловой сбор», получишь вместо мяса – жилы, вместо крупы нормальной – сметья, а вместо вина – кислятину какую-нибудь тошнотную. И гарума того же тоже не получишь. Мне-то гарум что – наплевать да растереть. А вот Кепа, к примеру, тот без гарума жить не может… И ещё. Всё, что на тебе сейчас надето, всё, что ты получил в Ламбессе из оружия, – всё стоит денег. И денег немалых! А теперь посчитай: две льняных ту?ники – раз, шерстяная туника – два, два шейных платка, плащ, пте?рюгес, калиги, шлем, меч, щит, копьё. Что я ещё забыл?.. Да! Кольчуга, подкольчужник, фляга, пояс… наплечный ремень… Всё вроде?
– Нам ещё каждому по котелку и миске выдали, – тихо сказал Ашер. – А некоторым ещё и кинжал. Но не всем. Мне не хватило.
– И котелок, и миска! – с готовностью подхватил декурион. – И кинжал. Всё это, понимаешь, денег стоит!.. А в кавалерии! В кавалерии ведь всё ещё дороже! Седло! Упряжь!.. Трагула!.. И спата кавалерийская, – он похлопал себя по рукояти меча, – между прочим, в два раза дороже пехотного гла?дия! И ладно бы купил меч – и всё, на всю службу. Нет! Они ведь, заразы, ломаются, что… щепки. Не дай Бог в бою меч на меч найдёт – всё, считай, нет меча! У меня ведь это уже третий!.. – он снова потряс свою спату за рукоять. – Так что, братишка, первые два года легионер, считай, в долг живёт… Но ведь это тоже ещё не всё!.. – Саксум фыркнул. – Скажи, тебя ещё ни разу не штрафовали?
– Н-нет…
– Ничего, – декурион похлопал брата по плечу, – не расстраивайся, у тебя ещё, как говорится, всё впереди. Наш префект – ба-альшой специалист по штрафам. За каждую маломальскую провинность он дерёт не меньше, чем по денарию!.. Вот, смотри, я уже, почитай, восемь лет лямку тяну. Так? В будущем феврале девять будет. А недавно у си?гнифера спросил – сколько у меня на счету? И что ты думаешь? Целых пятьсот двадцать шесть сестертиев! И ещё два асса! Вот это заработал так заработал!.. – он помолчал. – Нет, братишка, в армии есть только один способ хорошо заработать – добыча! Но это надо в походы ходить. На новые, понимаешь, земли. Города брать. Нет походов – нет добычи – нет и денег… А в гарнизоне можешь всю жизнь в караулах проторчать да на работах прогорбатиться, двадцать пар калиг стопчешь, а в итоге – не то что на лодку с парусом, на дырявый челнок не заработаешь!..
– А мне старый шлем выдали, – после длинной паузы сказал Ашер. – Совсем старый. Видел? Поцарапанный весь и гребень обломан. И ещё вмятина вот здесь, на самом темечке… Кому-то неслабо в этом шлеме досталось.
– Не боись, – сквозь зубы сказал Саксум. – Вычтут как за новый.
И снова наступила тишина, и снова два брата долго стояли, вслушиваясь в далёкое, умиротворяющее журчание цикад.
– Ты его больше не видел? – прервав молчание, спросил Ашер.
– Кого?
– Такфаринаса.
Саксум помолчал.
– Видел. Один раз. Издалека… Три года назад. Мы тогда думали, он в пустыню ушёл. После того, как его Фу?рий Ками?лл потрепал. А он совершенно неожиданно появился из-за холмов, сбил наши посты и обложил наш лагерь… На Па?гиде это было. Это река такая. Южнее Теве?сты… Можно было бы попытаться отсидеться – у нас, понимаешь, три полных манипула было, да ещё и лёгкой пехоты, из местных, пару кентурий бы набралось – для обороны, в общем-то, достаточно. Да и легион Апро?ния должен был дня через два-три подойти… Но наш префект, Де?крий, он решил, что негоже ему – всаднику, трибуну – бояться какого-то там разбойника. Грязного, понимаешь, мусуламия. И он решил дать бой. Он решил показать – что значит крепкий воинский дух! Что значит, понимаешь, непобедимый романский характер!.. И вывел манипулы в чистое поле…
– И… что?
– У Такфаринаса был двукратный численный перевес, – как-то устало сказал Саксум. – И это только по пехоте. Кавалерии у нас почти не было вовсе. Две турмы. Против как минимум пяти ал… Непобедимого романского характера хватило ровно на одну атаку. Потом манипулы побежали. Мусуламии гнали их по полю и рубили, как овец… Декрий пытался остановить бегущих, но это всё равно, что остановить табун диких лошадей… Ему дротиком выбило глаз. Он был весь в крови, без шлема, без щита. Когда он понял, что манипулы не остановить, он повернулся и пошёл навстречу противнику… Один. С мечом в руке… Я видел, как мусуламии окружили его. Тыкали пиками, толкали лошадьми. Я видел, как туда подъехал Такфаринас, как перед ним все расступились. Он долго смотрел на окровавленного префекта, даже, кажется, говорил ему что-то. А потом самолично зарубил…
– …А ты?
– Я?.. Мы отступили обратно в лагерь. Две наши турмы и полкентурии пехоты. Лошадей пришлось бросить. Мы бились прямо в воротах… Понимаешь, у нас за спиной были женщины и дети – за два дня до этого у нас в лагере укрылся обоз из Тевесты. И ещё в госпитале было около сотни раненых. Мусуламии их бы всех вырезали. А женщин и детей забрали бы в рабство… Мы бы всё равно их не сдержали. Мы были обречены. Нас спасла передовая ала из легиона Апрония… Они даже не вступали в бой. Они только показались на том берегу реки. А мусуламии, видать, решили, что это – уже весь легион на подходе. И оставили нас в покое. Отошли… Если бы не эта ала, нас бы всех перебили… Да нас и так всех перебили! Из нашей турмы вообще остался я один. А из второй – Кепа и ещё двое: Идигер и ещё один парень, Нуме?рий Пол… Его потом возле Та?лы стрелой убило…
– Много тогда погибло? – спросил Ашер. – В том бою.
– Половина, – сказал Саксум. – Двух манипулов как не бывало. Как корова языком слизнула… А всем выжившим легат ещё и декима?тию устроил. За трусость в бою, понимаешь.
– Де-ки-ма-тию? – повторил по слогам незнакомое слово Ашер. – Это что?
– Это? – декурион недобро усмехнулся. – Лучше бы тебе, Аши, этого не знать, – он вздохнул и добавил: – А мне лучше бы этого никогда не видеть… Это, понимаешь, когда каждого десятого, – помолчав, объяснил он. – По жребию… Свои же. Палками… До смерти…
– Это тогда тебя прозвали Саксумом? – спросил Ашер. – После того боя?
– Да, – сказал декурион. – После того… И декурионом меня тогда же поставили.
И опять повисла тишина. Гулко прокашлялся часовой внизу, под башней. Где-то далеко, в крепости, раздался рассыпчатый женский смех, раскатился колокольцем по узким улочкам, отразился эхом от соседних зданий и так же внезапно смолк.
– А почему ты тогда не ушёл к Такфаринасу? – спросил Ашер. – Ну, там, на Пагиде. Ты ведь говоришь, что хотел уйти. А тут такой случай! Зачем же было биться, жизнью рисковать?
– Понимаешь, – медленно сказал декурион, – именно тогда я как раз и не мог уйти. Я ж тебе говорю – там были женщины, дети… раненые. Уйти – это значило обречь их на смерть, на рабство. Я так не мог… Если бы до этого, втихаря как-нибудь… Или после…
– А к нему, вообще, много уходит?
– Много, – сказал Саксум. – У него, почитай, треть всей армии из беглых рабов и перебежчиков состоит. Бегут и бегут… И из Кирты бегут, и из Ги?ппо-Ре?гия бегут, и из Ламбессы… Даже с Сики?лии бегут. Ждут северо-восточного ветра, а потом лодку какую-нибудь воруют и плывут. От Сикилии до африканского берега, почитай, двести ми?лей, и всё равно, понимаешь, плывут… Многие, конечно, не доплывают… – он помолчал. – У нас, из Тубуска, летом целая декурия к нему ушла. Прима своего зарезали и ушли. Де?нтера Руфа, беднягу… А про местных и говорить нечего! Он у них – народный герой! Они его, понимаешь, вождём выбрали, хотя он совсем даже не из знатного рода. Причём – главным вождём. Старшим над старшими. Или, как романцы говорят: при?мус и?нтер па?рис – первый среди равных… Правда, некоторые его не признают. Ну, другие вожди. В основном те, которые из Птолемеев… Эти Тиберию помогают. У нас таких тоже полно… Таких Такфаринас режет беспощадно. Без разговоров. Легионера может не тронуть, даже отпустить может, правда без оружия, а нумидийцев своих режет, что курей. То-то они его так боятся. В плен не сдаются, дерутся, понимаешь, до последнего…
– А сейчас? – спросил Ашер.
– Что «сейчас»?
– Сейчас тебе не хочется к нему уйти?
– Хочется, – сказал Саксум. – Ещё как хочется! Там, у Такфаринаса, у него ведь там воля. Свобода!.. И деньги! Он ведь, понимаешь, обложил данью всю Нумидию. От Ти?пасы до Тапа?руры. Он же вождям мусуламиев условие поставил: или пла?тите дань, или идёте со мной воевать против Ромы… Он набеги регулярные совершает. На богатые города. И всегда с добычей!
– Грабит?
– Грабит, – легко согласился декурион. – А чего бы не пограбить? И я бы с удовольствием пограбил. Купцов этих всяких, ростовщиков разжиревших. Которые, понимаешь, на нашем поте и на нашей крови разбогатели!
– Так чего ж не уходишь? – тихо спросил Ашер.
– Не знаю… – сказал Саксум. – Не знаю… Всё как-то случая удобного не было. Чтоб так: тихо, без шума – р-раз, и нету! Чтоб, понимаешь, не искали… А теперь и вовсе. Теперь я только с тобой могу уйти. Теперь только вместе.
– Но… – Ашер помялся. – Мы ведь присягали. Императору Тиберию. Ну, хорошо, – тут же поправился он, – ты присягал, мы – ещё нет, нам сказали: сразу после январских календ. Но клятву мы ведь уже давали! Перед знаком кентурии. А значит, – перед своими боевыми товарищами. Это ведь всё равно получается… что-то вроде предательства?
– Предательство?! – переспросил Саксум, и в его голосе вдруг зазвенел металл. – Предательство, мой дорогой Аши, – это… вот что… Это когда твою родину, твою землю, землю твоих предков, нагло топчут захватчики, оккупанты, а ты, вместо того, чтобы драться с ними, до последнего драться, за каждый клочок земли своей драться… Ты вместо этого идёшь и записываешься к ним в армию. Добровольцем… Чтоб, понимаешь, твоими руками, твоим мечом и копьём эти самые захватчики могли захватывать другие земли!.. Вот что такое предательство!.. – он нащупал в темноте плечо Ашера и крепко сжал его. – Ты меня понял, братишка?..
3
Четвёртый день осады начался с того, что от Такфаринаса прибыли переговорщики.
За предыдущие три дня никаких активных наступательных действий противник не предпринимал. Такфаринас, прошедший и хорошо усвоивший романскую военную школу, не стал, естественно, пытаться брать крепость сходу. Войско мусуламийского вождя неспешно и основательно расположилось вокруг Тубуска, по всем правилам осадного искусства выставило кордоны и дозоры и оборудовало два своих хорошо укреплённых лагеря – напротив северных и южных ворот крепости.
Утром четвёртого дня, примерно через час после рассвета, два мусуламия – в своих традиционных голубых одеждах – выехали из ближайшего от южных ворот леска, неспешной рысцой приблизились к укреплениям осаждённых и, остановившись на расстоянии полустадия от передней насыпи, принялись махать привязанным к древку копья белым платком.
Старший внешнего дозора южных ворот декан Э?ппий Хора?та доложил о переговорщиках префекту и после получения соответствующего приказа дал знак мусуламиям приблизиться. Перед насыпью переговорщикам приказали спешиться, после чего их завели внутрь укрепления и, обыскав, препроводили в привратную башню.
Мусуламии – оба маленькие, худые, скуластые, оба почерневшие от солнца, похожие на чуть прихваченные огнём костра щепки, – передали спешно прибывшему в башню префекту Крассу ке?ру – навощённую для письма дощечку – с личным посланием «Великого Вождя, храбрейшего из храбрых, досточтимого Такфаринаса», после чего, усевшись прямо на пол у стены, принялись терпеливо ожидать ответа.
Через четверть часа префект Тит Красс собрал в претории военный совет.
Зал для совещаний в претории был небольшим и сейчас с трудом вместил всех прибывших. В узком и длинном помещении, украшенном по глухой стороне ложными колоннами, на жёстких деревянных скамьях, поставленных по центру зала, сидели, негромко переговариваясь, восемь из девяти кентурионов, все пятеро примов – командиров турм и ещё с десяток человек – начальников вспомогательных служб и отрядов. Переднюю скамью – единственную в зале со спинкой – занимали три нумидийских вождя, выделявшихся среди присутствующих своими просторными голубыми одеждами и высокими остроконечными шлемами, которые они не снимали даже в помещении. Передняя скамья была почётной, всаднической, она предназначалась для префектов – командиров когорт и кавалерийских ал, и нумидийцы сидели на ней с гордым видом, хотя каждый из них располагал отрядом соплеменников, насчитывающим не более половины, а то и одной трети полноценной алы.
В проходах вдоль стен толпились многочисленные офицеры штаба, бенефикиарии и различные мелкие служащие, присутствовавшие на совете, скорее, из любопытства, нежели по нужде.
В зале висел здоровый солдатский дух, сотканный из запахов кожи, конского и человеческого пота и дыма костров. Низкое рассветное солнце, несмело проникая в окна под потолком, окрашивало стену с колоннами в несколько неуместный для собрания столь воинственных мужей, нежно-розовый цвет.
На невысоком подиуме, у противоположной от входной двери стены, в кресле с высокой резной спинкой сидел префект Тит Красс и с непередаваемо брезгливым выражением на горбоносом, хищном, изрубленном глубокими вертикальными морщинами лице рассматривал лежащую перед ним на столе злополучную керу. Сбоку стола, на высоком табурете, восседал корникуларий – начальник канцелярии гарнизона – весь обложенный свитками приказов и папирусными листами донесений. Вид у корникулария был озабоченный; на его полном, оплывшем книзу лице явно читались следы бессонной ночи.
В зале стояла сдержанная многоголосица, слышалось хриплое утреннее покашливание. Кто-то, возле самой входной двери, вдруг принялся звонко и многократно чихать. Послышались добродушные смешки и гулкие похлопывания по спине.
Префект Тит Красс поднял голову и оглядел помещение.
– Все?
