В ожидании августа

Ната почти плакала, в глазах блестели слезинки. Я прижал её к себе и долго, пока хватало дыхания, целовал мягкие податливые губы. Сказал:

– Я, наверное, влюбился в тебя. Прощаюсь и уже скучаю… Передай привет бабуле и деду. Они замечательные люди: я ведь тоже вырос у стариков – родителей моих родителей. Закончу дела в фонде, подпишем бумаги с монастырским приютом и тут же приеду к тебе. Пойдём в кино, в ваш сельский клуб…

– Так хочется быть с тобой, – ответила Ната, – я тихая, но сильная. Всё выдержу, потому что – тоже влюбилась…

Рядом, прямо по ногам, бегали Милка и её бурый медвежонок, собаки визжали, скулили, так крутили хвостами, что казалось, вот-вот они оторвутся. Они уже узнали меня и, кажется, полюбили, как любили свою Наташу.

Глава – 14.

Монах Евдоким заблудился в вестибюле центра международной торговли. Позвонил на мобильный, я попросил Агриппину, которая теперь стала встречать гостей и у меня в приёмной, спуститься вниз и привести его к нам. Она побелела, почти прошептала:

– Я до смерти боюсь монахов…

– Ну, ты даёшь, Груша… А потом африканцев будешь бояться, эскимосов и кочевников из Морокко? Ладно, встречу сам: готовь чай с тортом, он, наверное, с поезда, ещё и не завтракал, не то, чтобы обедал…

Коридор, ковровые дорожки сглаживают шаги, иду и вспоминаю Наташу: "Вот, поразительно, чем так зацепила меня девчонка? Ведь девчонка, на третий курс перешла, лет двадцать, если не меньше… У нас одинаковое воспитание дедами и бабушками, старорежимными, советскими. А у меня – ещё и баба Таня, стойкий солдатик – педагог: "Жила бы страна родная и нету других забот". Но, боже мой, как мне не хватает их… Дед Николай уже как-то отдалился, столько лет прошло после его смерти, но раз за разом мне обязательно кто-то встречается, кто непременно напомнит о его жизни, службе или дружбе с ним. Не слышал плохих слов в его адрес. Знаю точно теперь: он был советником и даже близким человеком премьеру, они, похоже, дружили, называя друг друга по именам, правда, в неофициальной обстановке. Дед помогал ему "вписаться в новую жизнь" после выхода из тюрьмы за августовские события, по амнистии, когда рядом никого не осталось, кроме бывшего лечащего врача-афганца да нескольких человек, закончивших с ним институт. Уже совсем недавно узнал от Бобо Константиновича, что последнего премьер-министра СССР похоронили на городском кладбище: новое либеральное правительство запретило его похороны на Новодевичьем, где стоят богатейшие памятники премьеру Гайдару, депутатам, журналистам, бизнесменам и другим основателям новой России…" – в общем, грустные мысли терзали меня пока добирался до монаха.

Служебный лифт спустился, наконец, вниз, я вышел в просторный вестибюль, увидел сидящего на лавке отца Евдокима. В воздухе стоял заметный гул, за столиками на открытых площадках баров и кафе кучковались люди, разговаривали, пили кофе, пиво, кто-то налегал на горячие блюда: второй ланч с мясом или рыбой здесь – обычное дело. Пошёл к монаху, думая, что тот не узнает меня, но увидел улыбающееся лицо, он поднялся, поправил подол рясы, притронулся к густой седой бороде, сказал с крутым "о":

– Вам привет, Александр Юрич, от всех воспитанников нашего приюта, от архиепископа Тихона, Марфа просила кланяться и непременно хотела узнать о вашем здоровье. Как будет она готова к лечению, тут же позвонит вам, а пока просила не беспокоиться, ей надо дочку пристроить на этот период. Заходила тётя Галя, жена Василия Степаныча, нашего старосты, передала слова благодарности: с мужем дело пошло на поправку.

Честно говоря, я засмущался, вон, сколько народа помнили меня, сказал, чтобы остановить неторопливую речь монаха:

– Отец Евдоким, не хотите поесть? Прямо здесь и расположимся, закажем, что пожелаете, можно пивка или чего покрепче выпить за встречу…

– Я хоть и монах, но прошу в нашем личном общении перейти на простые имена: можно буду называть вас Сашей? А вы меня – Евдокимом или Кимом, как звали мальчишки во дворе и в школе… И можно на "ты"? А с обедом чуть повременим: я документы привёз, хотел бы их сдать с уведомлением о доставке, а потом и трапезу устроим.

– Нет проблем, Ким. Пойдём на служебный лифт, он свободнее, поднимемся в офис.

Снова ковровые дорожки, бесшумно дошли, и я толкнул дверь – в приёмной застыла Агриппина. Пришлось выводить её из лёгкого ступора:

– Груша, познакомься: это отец Евдоким, руководитель монастырского приюта, он прибыл с документами, их надо принять, оформить по всем правилам, выдать уведомление о получении и… напои нас крепким чаем.

– Да… Непременно, одну минуту: достану журнал приёма документации и всё быстро оформлю… А может, у вас флешка есть или дискета? Я бы ещё быстрее всё оформила…

Она поперхнулась, увидев, как смотрел на неё этот высоченный человек с седой бородой, большим прямым носом, густыми бровями, почти закрывающими тёмно-коричневые глаза, в которых читались и недоумение, и интерес, и озорство. Видимо, монаха сильно позабавила хрупкая китаянка с таким простым русским именем – Груша.

Я пришёл на выручку референту, сказал:

– Отец Евдоким, заходите в кабинет, располагаётесь, предварительно посмотрим документы…

Он прикрыл за собой входную дверь, уселся с краю стола, достал из старого, но крепкого кожаного портфеля папку с бумагами, посмотрел на меня. Я почувствовал всю важность момента, а он сказал:

– Александр Юрьевич, лучше сейчас так вас назову. Здесь договор и смета на капитальный ремонт, бытовые и культурные расходы для детишек, боюсь сказать, на тридцать один миллион сто семьдесят три тысячи рублей… Немножко перебрали, не уложились в тридцать, не ругайтесь…

– Ким, дорогой, я вообще не буду решать ни первым, ни вторым голосом. Решение примет правление. А мы с тобой доложим на заседании, главбух подтвердит обоснованность цифр, и тогда проголосуют все одиннадцать членов правления. Но как мы доложим, большой вопрос… Шучу, не паникуй, всё будет нормально. Я уже согласовал порядок цифр с хозяином фонда, у него нет возражений. Но есть просьба: давай в ваши цифры заложим ещё и расходы на лечение Марфы, пребывание их с дочкой в столице. И на лечение вашего старосты Василия Степаныча. По подсчётам специалиста, нужно около четырёх миллионов рублей. А сколько получится в итоге, пусть вычислит Агриппина, которую я называю Груша, хотя она и стопроцентная китаянка, ха-ха-ха-хии, – засмеялся я, так радостно и открыто, как давно не смеялся. Монах тоже громко и заразительно захохотал, достал папку с бумагами, и я передал её в приёмную. Через минуту после моего возвращения в кабинет, Агриппина и девочка-помощница принесли нам поднос с чаем в двух литровых чайниках, порезанный торт "Наполеон" и аж четыре вазочки с вареньем и конфетами.

– А как же обед? – спросил у Евдокима, – придётся позже… Но по рюмке коньяку прямо сейчас, думаю, бог нам простит, – референт снова зашла, в руках бутылка с французским коньяком и два пузатых фужера.

***

Агриппина согласовала мой приезд к Бобо Константиновичу только на шесть часов вечера, сказала, что он занят, как проклятый. С отцом Евдокимом мы изучили все привезённые документы, девочки вручили ему уведомление с печатями о сдаче бумаг, потом около часа обедали в кафе на первом этаже, после этого я уложил его в гостевом номере на широкий диван и заставил поспать, сколько получится. Вечером я хотел захватить его с собой, может, у Бобо появятся вопросы, и тогда тот пообщается с живым человеком из глубинки. Подошёл к окну, хотел постоять, разглядывая большую часть площади с машинами, снующими людьми, детьми, играющими в сквере, подумать, но в последний момент вдруг подвинул кресло, уселся удобнее и позвонил на мобильный телефон Наталье.

– Я знала, что ты сегодня позвонишь, именно после обеда, – сказала она таким родным для меня голосом, – хотя я ждала звонка всегда. Как ты, чем занят? Мы в сельский клуб уже не пойдём?

– На шесть – встреча с председателем совета директоров, поведу к нему монаха Евдокима, чей детский приют мы принял на содержание в этом году…

– Это из провинции, из города, в котором ты учился? Я помню твой рассказ, грустный, про одноклассницу, очень жаль её… Пожелаю тебе и монаху удачи. А мы с дедом несколько раз вспоминали тебя. То есть он начинал рассказывать о твоём дедушке и волей-неволей упоминался и ты…

– Я хочу сегодня спросить своего родственника, того самого председателя совета, о некоторых малоизвестных страницах жизни Караванова – старшего. Может, работая с ним вместе много лет, он знает то, о чём я даже не догадываюсь. В общем, белых пятен пока много, мне на них особенно чётко указал твой дед, Константин Георгиевич… Но это всё дела-дела, а я безумно хочу тебя увидеть, прижать к себе, поцеловать в ушко, разглядеть твои глаза, найти губы… Я скучаю.

– И я тоже… Так скучаю по твоему голосу, рукам, по твоей улыбке. Ты буквально покорил меня своей добротой, участием к людям, умом…

– Вот-вот, об уме – в последнюю очередь, ха-ха-ха-хии, – опять засмеялся я легко, свободно, расправив грудную клетку, почувствовав, как счастье переполняет меня всего, – давай поедем за границу, только вдвоём, в Барселону или Марсель? Мне хочется на Атлантический океан. Не на Средиземное море, а к океану хочу. Я могу открыть адвокатскую или нотариальную контору для русских и не только, бюро переводов, а ты будешь участвовать в археологических экспедициях, но по своему желанию…

– Глупенький, я специализируюсь, как эксперт, на иконах. И вообще, у меня, скорее, искусствоведческое направление в археологии. Это Русь, вся она – моя, помнишь: "Ты и убогая, ты и обильная, ты и могучая, ты и бессильная…"

– Понял. Что тут не понять… Поедем тогда в Псков: ты в мастерских будешь открывать новые иконы, я – в монастырь уйду, архимандритом стану, любить тебя буду тайно и платонически…

– Какой ты ребёнок, Саша. А монашество, действительно, не предполагает супружеских отношений…

– Минуту, прости… – прервал я на полуслове Наташу, – что случилось? – спросил заглянувшую в дверь Агриппину.

– Перезвонили из приёмной Бобо Константиновича: если вы сейчас свободны, – сказал их референт, – то у него образовалось окно, он приглашает пообедать вместе с ним.

– Сейчас узнаю, как монах себя чувствует. Я уложил его с дороги спать, – и в телефон, – Ната, извини, срочно понадобился я, перезвоню ближе к вечеру. Не скучай, скоро увидимся…

– Отец Евдоким спит, храп в коридоре слышен, – сказала, улыбаясь Агриппина.

– Ну и пусть себе спит. Передай в приёмную: я буду к назначенному часу, сейчас – занят с гостем.

Перезванивать Наталье уже не стал: грусть не проходила, наверное, сильно тосковал по ней. Открыл интернет, начал искать материалы о дедушке. Ничего нет, как будто и не было живого человека, а прошло-то меньше десяти лет. А вот отец, на замену деда, то и дело выскакивал в поисковике: и детский писатель, и лауреат, и семинары ведёт в литинституте, и в читательских конференциях участвует, кучу его фотографий вывалил мне инет. "Неужели он стал известен? – недоумение постепенно сменялось тихой радостью, – ай да Пушкин, ай да… Нет, наверное, всё это увеличено единственной страницей поиска, сконцентрировалось в одном месте…" Но, честно сказать, открытие я сделал для себя приятное. Подумал: надо позвонить бате, сказать об интернете, о том, как я рад за него, попрошу подписать все вышедшие книжки, сообщу, что приеду вместе с Натальей, чтобы познакомить её с роднёй, а заодно и книжки забрать.

До пяти вечера оставалось меньше часа времени, вышел в приёмную, шепнул Агриппине, что приглашаю её попить кофе в баре, настоящего, бразильского захотелось. Она даже зарумянилась на щеках, видимо, от предчувствия удовольствия, а её помощнице сказал:

– Монаха разбудите без четверти пять, напоите чаем, ровно в пять – мы уедем к Бобо Константиновичу. Бумаги соберите в одну папку: и наш вариант, и монастырский.

Я знал, что Груша спросит о концовке разговора с Натальей, свидетелем которой она стала. Так и случилось:

– Можно полюбопытствовать, Саша? – спросила она, но уверенно, не смущаясь.

– Я знаю, что ты хочешь знать, Груша. Тебе скажу: встретил девушку ещё в поезде, студентку-археолога, лет двадцати, наверное, уже познакомился с её дедом и бабушкой, а родители – в Штатах, но скоро должны приехать, будем знакомиться дальше… Да, может, на недельку все вместе слетаем в Сочи, как в старые добрые советские времена. Тогда я буду просить тебя о помощи с бронированием номеров в лучшем отеле…

– Саша, грустно маленько… Опять холостой мальчик уходит от меня. А мы, китаянки, необычайно хороши для супружеской миссии. Но ничего, выдюжим и здесь: ты такой высокий и мощный, ты бы просто раздавил меня, хи-хи-хии, – смех у Груши – невесёлый. Я взял её руку, поднёс к губам, поцеловал, сказал:

– Агриппина, вот так случилось: я, кажется, влюбился… Не будешь же ты ненавидеть меня за это, правда?

– Я всё сделаю, что от меня зависит, чтобы тебе было хорошо и счастливо. Я буду по-прежнему любить и преданно служить тебе. Во ай ни, друг мой, зря ты не выучил китайский…

***

Приехали с монахом к Бобо Константиновичу заранее, ещё раз проверили документы, сумма укладывалась в цифру – тридцать пять миллионов рублей. Поскольку я заранее не предупредил начальника о Евдокиме, его отправили в бар, стали снова поить чаем. Начальник с порога, почему-то одетый в парадный костюм, белую рубашку и модный сиреневый галстук, сказал:

– От приглашений на обед, как правило, не отказываются. Но тебе простим: я всё-таки твой дядя… Приёмная мне вывела на комп документы по детскому приюту, я всё посмотрел, думаю, голосование помощники проведут, обзвонив членов совета директоров… А где члены правления фонда? А где сотрудники на вакантные должности по его аппарату? Медлишь-тянешь, но пока ещё всё можно списать на командировку, ну, и на твои любовные похождения. Но это только пока…

– Господи, боже мой, не только с компьютера бумаги копируют, но и о личной жизни уже доложили?

– Саша, ничего не бывает просто так: приёмная – на нашем сервере, а водитель – он же охранник, помощник и…

– Стукач. Не ожидал, Бобо Константинович… И что же он доложил о Наташе?

– Хорошая, воспитанная девочка, внучка генерала, дочь – учёных с мировым именем… Заметь, ни у тебя, ни у Наты Эдуард ничего не выпытывал, вы сами, сидя в машине, всё рассказали. На кого здесь нужно обижаться? А по сути: я рад, что тебе понравилась Наташа Березина, на будущее – можно посмотреть её родителей по фармбизнесу, за их разработками давно и внимательно следят иностранные фармкомпании. Это, к твоему сведению, капиталы на миллиарды долларов.

– А у нас что попроще? Транспортировка нефти – газа, АЗС…

– Бизнес не пахнет ни нефтью, ни газом, ни лекарствами, мой дорогой племянник.

Я чувствовал, как Бобо приятно произносить эти слова – "мой дорогой племянник", как важно для него иметь рядом родственную душу, как значимо осознавать, что есть целый род, у которого теперь – свой, большой и разветвлённый, семейный бизнес. Вот только его брат и мой отец – немного подкачал, но ничего: Бобо ждал десять лет, подождёт ещё, чтобы писатель созрел, захотел не просто издавать свои книжки, но и чужие, превратив это занятие в большой и прибыльный бизнес. Наверное, в конечном итоге, всё так и будет: он втянет писателя сначала в издание детских книг, журналов, раскрасок, комиксов, потом незаметно переведёт стрелки на ТВ. А там уже – бал будет править гремучая реклама, хотя для непосвящённых телезрителей – останется только приятная картинка, украшенная милыми мордашками ползающих в подгузниках малышей и играющих на скрипках "юных нищих", зарабатывающих на шоколад для своих родственников.

– Я приехал с отцом Евдокимом, хорошо, если бы ты встретился с ним…

– Надо предупреждать. Он мог не вписаться в наш план. Я только тебе могу сказать о том, что мы – переведём на край сумму в триста пятьдесят миллионов рублей. Понимаешь разницу? Но туда войдут и деньги на приют, и на лечение дорогих нам людей, и на другие неотложные расходы администрации. И всё это – в рамках поддержания социально значимых программ. То есть, деньги детям будут поступать через администрацию, а те будут ответственны за них, и контролировать станут сами, уведомляя нас по итогам года. Я думаю, ты согласишься, что монаха не надо об этом информировать, они с отцом Тихоном сами разберутся, на месте, что да как… Но встретиться с ним я, конечно, встречусь, раз ты его сюда привёз. И второе: готовься, через пару дней мы с тобой снова полетим в родные места деда Николая. Нас будет ждать губернатор: помнишь, я говорил о реконструкции их АЗС? Вот туда же войдут и строительство нефтехранилища на причалах реки, и реконструкция завода по переработке газа… А это, мой дорогой племянник, уже десятки миллиардов.

– Я схожу за отцом Евдокимом, но сначала – два вопроса…

– Монаха приведут и без тебя, – Бобо соединился с приёмной, – отца Евдокима пригласите ко мне. И втрое, что?

– Не втрое, а два вопроса, – сказал я, он кивнул, заулыбался, – что за торжества, костюм шикарный по какому случаю?

– Сегодня приём по случаю Дня Военно-Морского флота. Помнишь, в СССР был такой праздник? Я горд и рад, что новый верховный главнокомандующий начал восстанавливать старые добрые традиции и что меня пригласили на торжественный приём. Наш император Александр III говорил: "У России есть только два союзника: её армия и флот…" Мы об этом не говорили с 91 года прошлого века, а жаль. И что второе?

– Почему мы переводим триста миллионов вместо тридцати?

– Я мог бы сказать обидное: "Не твоего ума дело!" Но я скажу, первый и последний раз, только тебе и только в стенах, так называемого у нас, чистого кабинета: "За всё надо платить. Тогда выживешь, останешься на плаву, и, может быть, даже преуспеешь…" Ещё вопросы есть? У матросов нет вопросов. И я этого не говорил, а ты – не слышал.

В кабинет зашёл седобородый отец Евдоким, заулыбался, сказал:

– Благодарствую, Бобо Константинович, за приём. Архиепископ Тихон просил низко кланяться вам, отблагодарить вашу щедрую душу, такую неравнодушную к нашим чадам. Все бумаги подготовлены, проверены, подписаны, сданы в фонд по уведомлению. Будем ждать, с позволения Господа, вашего решения.

– Через два дня мы с Александром собираемся приехать к вам, губернатор ждёт нас для подписания большого соглашения о взаимодействия холдинга и региона. Там будет и отец Тихон, и вас ждём, отец Евдоким. Программа большая, насыщенная, хотя, видит бог, мы не хотели кинокамер, ТВ и газетчиков. Но сие от нас не зависит, так угодно сделать принимающей стороне. Хотя мы с собой журналистов точно не берём. А вам, видимо, придётся на месте подумать о нашей встрече с воспитанниками детского приюта, давайте так сделаем: праздничный обед – мы закажем и оплатим, а концерт – покажут сами детишки. Выберите на каждого хорошую игрушку, мы тоже оплатим их помимо сметы расходов. И уж точно, думаю, что местные журналисты да и собкоры центральных газет и ТВ-каналов не откажутся от таких сюжетов.

– Всё понял, Бобо Константинович, ещё раз спасибо вам, за всё. По приезде обо всём доложу архиепископу Тихону, будем готовиться к встрече с вами, – он пошёл к выходу, я успел сказать ему в спину:

– Ким, подожди меня в приёмной. Я догоню тебя, подброшу до вокзала…

– Вижу, уже подружились. Молодец, Саша, с таким людьми надо дружить, будешь чувствовать себя чище и ближе к богу.

– Бобо Константинович, я всегда буду так информирован о делах фонда? – он прервал меня:

– Нет, конечно! – раздражение почти не чувствовалось, скорее досада прорывалась в голосе хозяина холдинга, – будешь меньше знать, крепче будешь спать. Не обижайся, но за финансы пока отвечаю я и только я, даже в фонде. О его сущности и роли для холдинга я как-то тебе уже рассказывал. И так будет всегда. В другом измерении и другом ракурсе – фонд нам просто не нужен. Переходи тогда в управление социальной защиты населения и там работай для пенсионеров и малоимущих слоёв населения. И второе: я так вас люблю, свою семью, и так вас долго искал и ждал, что всё сделаю, жизнь отдам, чтобы вам жилось спокойно и безопасно. Ну, что ты нахохлился? Все крупные игроки так живут, ты узнаешь получше эту жизнь, освоишься, привыкнешь. И лет через десять-пятнадцать я с лёгким сердцем передам тебе, как единственному наследнику, всю нашу империю…

– Империю зла, – съехидничал я, – ладно, поживём-увидим… Можно, я съезжу к своей девушке, утром, как штык, буду в офисе?

– Об этом и обо всё другом, что касается твоей личной жизни, ты можешь меня не спрашивать. У тебя есть родной отец, мама. Я бы привёз её для знакомства с родителями…

– За подсказку, спасибо. Подумаю, обязательно… – пожал дяде руку, направился к двери, услышал:

– На той неделе пойдём на встречу с нужными людьми в Парламенте, созревай потихоньку, у них скоро выборы.

Глава – 15.

В телефонном разговоре Наталья сказала, что дед явно напрягся, когда узнал, что я решил вечером заехать к ним на дачу. Хотя, в моём понимании, здесь не было ничего предосудительного или необычного. Водителя я предупредил, что задержимся, утром компенсирую время, до офиса доберусь сам, а он может до обеда побыть с детьми. На что Эдуард ответил: "Никогда не расшаркивайтесь перед обслугой. Мы служим вам и знали, на что шли. Такие деньги сейчас дорого стоят, Бобо Константинович позволил нам иметь их. Только служба, всё остальное – не наше дело, – и добавил, – прошу без обид…" А я почему-то подумал о его "горячих корнях" и о том, что он продаст меня первому, кто больше заплатит. Утешало одно: я в принципе никому не нужен.

Второе, о чём спросила Ната по телефону: "Как будешь с работой выкручиваться?" "Наше, советское воспитание, – про себя улыбнулся я и сказал, – это тебя не должно волновать. Ехать до вас и обратно, без пробок, чуть больше часа. Твой дед каждое утро ездил отсюда на работу, вечером – домой".

Встретив у ворот дачи, она сказала:

– Было так трудно, но я уломала деда, ты можешь у нас переночевать, чтобы не тащиться в город. А водителя отпусти домой…

Я опять не смог сдержать улыбки:

– Всё за всех решила, рассчитала, утрясла. Точно Татьяна Васильевна: "И вечный бой, покой нам только снится!"

– Ну Саша, ты даже не похвалишь меня? – она потянулась к моим губам, от неё исходил тонкий аромат мартовской свежести, что тоже напомнило мне любимые духи бабы Тани – "Быть может", затем продолжила, – правда, есть условие: я сплю с бабушкой, дед – на веранде, ты – в моей комнате, ха-ха-хиии, – заливисто засмеялась Ната, – и к нам можно попасть только через веранду, ха-ха-хиии…

– Ну, дед, ну, разведка боем… – только и нашёлся я, что сказать.

Водитель тут же уехал домой, хорошо, что не заезжал в ворота. Милка и Бурый узнали меня, так прыгали и бегали вокруг ног, что я боялся за их сердца: не взорвались бы от восторга. Наталья Савельевна хлопотала с ужином, забрала с собой внучку, генерал, насупившись, восседал в кресле. Сказал:

– Надеюсь, ты меня понимаешь, Александр, как мужчина мужчину, она моя внучка. И троих детей водителя жалко, совсем, наверное, не видят отца… Потому ты можешь остаться у нас. Но я вижу, Ната уже всё передала тебе, вот глупенькая девчонка. Саша, береги её, мне будет очень больно, очень, если с ней что-то случится. Но ты – внук моего друга Николая Иваныча Караванова, я доверяю тебе…

– Константин Георгиевич, не знаю, что сказать даже. Боюсь пошлости, но я, честное слово, горжусь вашим доверием. Если бы не устои, традиции да боязнь пересудов, я бы сегодня женился на Наташе, хотя мы знакомы без году неделя… Я буду ждать, как она скажет, и буду надеяться, что вы поддержите её решение.

– Ты прав, Саша, тут не всё так просто. С нами, дедом и бабушкой, всё предельно ясно и понятно, лишних слов – не требуется. Сын у меня – военный медик, закончил академию, защитился, дважды, без пяти минут – академик, вирусолог. Его жена – тоже учёный врач, а её родители – в разводе, отец уехал на историческую родину, а мама – русская, переехала к родителям в Рязань, ухаживает за ними. Оба сдали в раз, отец в прошлом – боевой полковник Володя Соколов, я хорошо знал его по армии. Так вот, эмигрант последнее время зачастил к дочке, значит, к маме Наташи, агитирует детей на переезд, горы золотые сулит, Америкой, ихним гражданством приманивает, мало лаборатории – центр обещает им вручить. Я пытался с ним поговорить, боится он меня, прячется, так и не вышел на разговор. Ну, пакостник, наверное, с ЦРУ связан или с фармкапиталом, а там сотни миллиардов крутятся, самый прибыльный бизнес в мире. Я к чему всё это рассказываю? Чтобы, значит, не было недомолвок между нами.

– Понимаю. Что сказать? У нас тоже свои скелеты в шкафу… Об отце моём вы знаете, мама – из глубинки, биолог, болела алкоголем, больше десяти лет вообще не пьёт, сестра – "стучится в вуз", хорошая девчонка, но взбалмошная, возраст, наверное… – я готов был дальше рассказывать, думая, как поосторожнее подойти к Бобо, к тому, что я лежал в частной клинике и, наконец, почему взялся за этот фонд. Но генерал меня перебил: