Утро морей

– Курьером работаю.

– Что? Почему?..

– Это ваши дела, меня в них не втягивайте, – поморщился Туров. – Лина просила доставить мальца сюда, я сделал.

– Мы же договорились на няньку!

– Подходящую няньку она еще найти не успела. Она должна была остаться с ним, но ее вызвали на очередное собрание. Она попросила отвезти его к тебе.

– Что?!

Это уже было за гранью – наглости и здравого смысла. Только что ведь поговорили! Она знала!.. Ей просто было плевать.

Ему сейчас нельзя было оставаться наедине с этим ребенком. Франик раздражал его сам по себе, а сегодня мог получить еще и за то, что сделала его маменька. Это было странное сочетание: любовь и агрессия, но они умудрялись уживаться в душе Макса.

Естественно, первым делом он схватился за телефон. Ситуации это не помогло: Эвелина прекрасно знала, на что нарывается, и свой телефон отключила. Простых решений не будет.

– Ты поэтому с ней разводишься? – простонал Макс.

– Не только. Уж кто-кто, а ты должен знать, почему с ней можно развестись.

– Пацана тут не оставляй. Я пьяный!

– Не особо.

– Там пустая бутылка пива на кухне!

– А на совсем трезвую голову этого ребенка выносить проблематично, – рассудил Туров.

Если бы ему раньше сказали, что он будет завидовать Александру Турову, он бы лишь расхохотался в ответ – а теперь завидовал. Потому что Туров был свободен, он мог прямо сейчас уехать и забыть о Франике, а очень скоро и об Эвелине. У Макса же не было ни одного способа устроить все для тебя так же… по крайней мере, легального способа.

Но есть ведь и другие пути.

– Неудачный расклад, хотя и терпимый, – проворчал Макс.

– Что? Ты о чем?

– О том, что я только что нашел способ получить пятнадцать суток спокойного, полноценного отдыха.

– Не понял…

Однако объяснять и дальше Макс не собирался. Он уверенно замахнулся и одним ударом сломал Александру Турову нос.

* * *

Ника должна была признать, что напрасно так долго игнорировала встречи «Белого света». Она даже не знала, что так называется фонд, поддерживающий распространение замгарина! А по его названию стало называться и сообщество… это ведь куда лучше, чем «кружок любителей успокоительного», ну правда.

Ее жизнь стала ярче и как будто объемнее. Люда Клещенко действительно наняла ее на портал, и теперь на работу Ника не просто шла – она спешила туда. А еще она получила отличную возможность знакомиться с теми, к кому раньше не могла даже подойти.

Просто удивительно, сколько людей открыли для себя пользу замгарина… Но по-настоящему роднило их не это. Их объединяло то, что раньше все они были напуганы, тревожны… несчастны. А теперь они жили так, как и должны жить люди двадцать первого века: в кайф.

– У нас очень тесное сообщество, – рассказывала в одном из интервью Марина Сулина. – Это не просто люди, которые предпочитают один продукт.

В этом она была обнадеживающе права. Те, кто входил в «Белый свет», с готовностью знакомились, давали друг другу работу, заключали контракты, одаривали привилегиями. Среди этих людей Ника чувствовала себя спокойной, защищенной, любимой даже. Теперь ей не хотелось сидеть дома, она высматривала в интернете новые встречи.

Однажды на концерте, под который арендовали большой зал, блогер Антон Мамалыга крикнул:

– Виват, белый свет!

Из зала раздались аплодисменты, которые, впрочем, сумел преодолеть чей-то выкрик:

– Навеки виват, Тоха!!!

Этот момент попал на видео, видео распространилось в интернете, случайный диалог стал общей шуткой, которая прижилась. Без «Тохи», естественно. Просто многим представителям сообщества нравилось приветствовать друг друга этим мелодичным «Виват, белый свет!», а в ответ получать смешливое «Навеки виват!». Это общее приветствие, как разделенная тайна, давало ощущение, что рядом с тобой не просто знакомые, а друзья и единомышленники.

Иногда у Даши не получалось пойти с ней, графики не совпадали, и Ника уверенно отправлялась на тусовку одна. Она знала, что там будет легко знакомиться. Вот и теперь, когда молодой мужчина спросил, не занято ли место рядом с ней, она была рада его компании.

Не красавец, конечно, но вполне симпатичный. Светловолосый и голубоглазый, внешность, может, даже слишком мягкая для мужчины, но это если придираться. А фигура самая обычная – много не ест, в спортзал не ходит. Зато высокий и длинноногий, что уже приятно.

– Артур, – представился он. – Не видел тебя здесь раньше!

И это тоже было освежающе прекрасной чертой их сообщества: обращайся сразу на «ты», мы ж все друзья здесь!

– Я не так давно ходить начала.

– Стеснялась? Не стоит. Это только на первый взгляд может показаться, что здесь свободный вход, попадет кто угодно. На самом же деле замгарин – он и есть главный критерий. Его кто попало использовать не будет, его покупают только исключительные люди.

– Он не такой уж дорогой, – напомнила Ника.

– Дело не в дороговизне. Дело в самом понимании того, что это такое и зачем нужно. Ты слышала, что быдло всерьез считает его наркотиком?

Ника невольно вспомнила, как сама считала замгарин наркотой. Но она ведь признала свою ошибку! А те, другие, о которых говорил Артур, признать не могли.

Сам Артур замгарин обожал. Еще бы, он только с этими таблетками жить начал! Раньше у него не было ничего, кроме работы. Он, талантливый программист, хорошо зарабатывал, вот только счастья ему это не приносило. Он чувствовал, что женщинам, которые у его дверей чуть ли не в очередь выстраивались, нужны от него только деньги и дорогие подарки. Он постоянно сомневался в себе и в них… да во всем!

Замгарин избавил его от этой проблемы. Артур понял, что полной уверенности не будет никогда и ни в чем, такие уж люди существа. Нужно просто впускать в свою жизнь тех, кто делает ее лучше.

Они пересеклись на встрече, посвященной концерту, потом гуляли до полуночи. Когда Ника все-таки вернулась домой, Даша промолчала, но с выражением лица, которое говорило больше любых слов.

Она снова получила подарок, которого не ожидала, но это больше не удивляло.

* * *

Тогда, во власти момента, Максу казалось, что это гениальный план. Уже за решеткой он понял, что облажался по-крупному.

Дело тут было не в судимости как таковой – не первая на его счету. Когда ты скандальный художник, это даже придает тебе шарма. Дело было в том, что такие вот сутки за решеткой – это не совсем отдых. Ему хотелось напиться, а не думать о том, что он сделал. Теперь же он вынужден был снова и снова прокручивать в памяти все свои отцовские упущения, в том числе и несостоявшиеся.

К тому же ему грозило наказание посерьезней тех суток, которые он ожидал, если бы Туров взялся за него всерьез. Но Туров почему-то отступил, Макс отделался крупным штрафом и недолгим заключением.

Он думал, что напьется, когда освободится, планировал это, но не вышло, он приехал в квартиру и занялся уборкой. Потому что Эвелина предупредила его: завтра она привезет сына. Сейчас положение Макса было слишком зыбким, чтобы огрызаться и спорить с ней.

В принципе, время все равно позволяло ему напиться и встречать ребенка уже трезвым, однако опыт показывал, что это плохая идея. Франик за эти пятнадцать суток менее гиперактивным не стал, с убийственной головной болью за ним не погоняешься. Поэтому Макс мужественно терпел, обещая себе награду в понедельник, когда он наконец-то останется один.

Однако визит Франика был странным с самого начала. Вместо того, чтобы привычно юркнуть в квартиру, мальчик застенчиво прятался за спиной матери.

– Что это с ним? – насторожился Макс. – Он что, обижен на меня?

Саму драку с Туровым Франик не увидел, зато увидел окровавленного отчима и весьма злобного отца. Он ребенок смелый и контактный, и все же это слишком даже для него.

– Да, тогда у него был стресс, – признала Эвелина. – Но мы поработали с психологом и решили этот вопрос.

– Тогда что с ним сейчас?

– Он в порядке. Давай, давай, я спешу!

Она в последнее время всегда спешила.

Макс надеялся, что это временно. Да, прошло две недели, а для такого маленького ребенка это серьезный срок, но и шок у него был нехилый. Вот только не похоже, что он боялся отца. Мальчик был скорее равнодушным, чем нервным, сонным каким-то. Он, прежде носившийся кометой по всей квартире, теперь смиренно рисовал карандашами какие-то пятна или строил из конструктора прямоугольники.

Настороженный этим, Макс померил сыну температуру, осмотрел горло. Никакого результата это не принесло. У Франика не было ни единого симптома болезни, он просто… Просто выгорел.

Попытки поговорить с ним тоже ни к чему не привели. Если ему задавали вопросы, он отвечал, если нет, помалкивал. Он, у которого «почему» было главным словом с тех пор, как он научился говорить! Франик стал декорацией для событий, а не их участником.

Спрашивать об этом Эвелину было бесполезно, у нее на все находился один аргумент-джокер: «Он в порядке». Для себя Макс решил, что ребенок банально не выспался, вот и ходит сонный.

Вроде как все решилось, а напиться по итогу так и не вышло. Мысли о сыне не оставляли его в покое до следующей встречи.

Макс ожидал, что уж теперь-то все вернется на круги своя: Франик снова будет носиться, орать и бесить его. Это не прибавит ему хорошего настроения, зато вернет покой в душу.

Вот только Франик, которого ему привели, снова был образцом безликого послушания. Максу не объяснили, что происходит. Он сам догадался. Но, догадавшись, не поверил себе, слишком уж дикой была эта версия. Он налетел на Эвелину, как только она приехала за ребенком.

– Ты что, даешь ему замгарин?!

– Следи за тоном, – холодно посоветовала бывшая жена. – Да, я даю ему замгарин. И что?

– Нашему сыну шесть лет!

– Замгарин разрешен детям от шести месяцев и старше.

– От шести месяцев?! Кто такое сказал?

– Проводились исследования, причем не раз.

– Какие еще исследования, Лина? Эта хрень появилась – когда? Два месяца назад, три? Это нечто новое, нельзя такое исследовать только в теории!

– Как много умных слов для человека, который не просыхает неделями, – усмехнулась Эвелина.

– Сейчас я трезв!

– Но пьешь-то ты уже не первый год, дорогой. А при таком солидном опыте употребления алкоголя изменения в мозгу появляются – и становятся необратимыми. Ты настолько не хотел оставаться наедине со своим сыном, что в тюрьму от него сбежал.

– Это другое, Лина! Мы говорим о жизни и здоровье Франика, а не об общении с ним!

– Да, и его жизни и здоровью замгарин идет на пользу. Ты и сам видел, что он становился все менее управляемым.

Это была не она… Не та Эвелина, которую он знал, и дело было не только в ее спокойствии. От нее как будто только внешность и осталась! И мысль о том, что его сын станет таким же, Макса совсем не радовала. Нечто будет выглядеть как Франик. А что окажется внутри?

– Я не хочу, чтобы ты давала ему эту дрянь!

– И как же ты мне помешаешь? Опеку отнимешь?

– Если придется!

Эвелина рассмеялась:

– Какая опека? Ты никто! Ничтожество без постоянного источника заработка, с поганой репутацией и очевидными проблемами с алкоголем. После той драки с Сашей я могу лишить тебя даже права встреч с Фраником, а ты об опеке заговорил.

– Хорошо, опеку я не получу, – вынужден был признать Макс. – Но я могу через суд добиться запрета на то, чтобы ты кормила его наркотой!

– Максюша, я понимаю, что твоему пропитому мозгу тяжело воспринимать информацию, поэтому объясню еще раз. Твои нынешние встречи с Фраником – мой подарок тебе. Но если я почувствую, что от этих ваших встреч больше вреда, чем пользы для Франика, сына ты больше никогда не увидишь. Это я тебе обещаю. Все, мы пошли, приятного дня, малыш!

Глава 3

Свет раннего утра пробивался через шторы, скользил по мебели, по белым розам в стеклянной вазе, оборачивался радужными бликами. Хотелось просто смотреть на него – и ничего не делать. Собственно, именно этим Ника и занималась, пока не почувствовала движение рядом с собой.

– Проснулась? – удивился Артур, приобнимая ее. – Ранняя ты у меня!

– Уже не очень рано.

– О чем думаешь?

– О своем психотерапевте.

– Неожиданно! – рассмеялся Артур. – Мне уже ревновать по поводу того, что ты в постели со мной другого мужика представляешь?

– Не стоит – хотя бы из уважения к его сединам. Я просто думаю о том, что он сказал мне… Что сойтись с мужчиной мне будет тяжело, что возможно проявление посттравматического расстройства и все такое. Но когда мы с тобой оказались здесь, я ни о чем и не вспомнила…

– О чем ты должна была вспоминать?

– Что моя жизнь была сломана.

Она ничего не делала, не допускала ошибок и не совершала преступлений. Ей просто не повезло. Легче думать, что для трагедии нужна хоть какая-то вина жертвы, тогда можно убеждать себя: я так не поступаю, мне ничего не будет! А вот будет… или может быть. Потому что это русская рулетка, и до сих пор непонятно, кого выбирает пуля.

Нике не было и двадцати пяти, когда очередной плановый осмотр у врача прошел очень нехорошо. Оказалось, что рак – это не только то, что бывает с другими, со всеми этими людьми, на лечение которых собирают деньги по телевизору. Он здесь, он рядом, он внутри. Враг, от которого не убежишь, которого так просто не оттолкнешь.

– Я помню, когда диагноз подтвердился, я первое время чуть ли не выла в больничных коридорах: «Достаньте это из меня!». Потом как-то свыклась… Сжала зубы и решила, что пойду до конца, каким бы он ни был.

Замгарин все-таки делает свое дело… Раньше эти воспоминания рвали ей грудь изнутри, неизменно оборачивались потоками слез, дрожащими руками и даже паническими атаками. А теперь – ничего, и о тех днях, полных ужаса, она могла вспоминать точно так же, как о школьных линейках или покупке своей первой машины.

Да и Артур слушал ее невозмутимо. Не равнодушно, он кое-как состряпал подобающее случаю выражение лица. Но в его глазах Ника видела скорее любопытство, чем сострадание.

– Ты вылечилась, – сказал он.

– Да, кто-то же лечится! Но было, честно тебе скажу, нелегко.

Годы лечения слились в единое бесцветное полотно. В ту пору Нике казалось, что она провалилась под лед и тонет в холодной воде. В такие моменты особенно хочется, чтобы кто-то расколол этот лед, протянул тебе руку, не заботясь о собственной коже, вытащил, спас…

Но ее никто не спас.

– Я заметила, что круг общения у меня стал значительно уже… Да от него мало что осталось! Тогда я жутко обижалась. Но теперь, трезво взглянув на вещи, я понимаю, что это не преступление. Здоровое бежит от больного. Это инстинкты, закон природы, это не лично моя проблема и не недостаток людей, которых я считала близкими. Так нужно, мало кто способен пойти против своей сути.

– Некоторые способны.

– Рядом со мной таких не оказалось. Это же аномалия, она и должна быть редкой!

– Может, и так, – согласился Артур. – Ну а муж? Ты была замужем?

– Я собиралась.

– И как?

– Пересобиралась.

К свадьбе она готовилась еще до диагноза. А потом все стало сложным – и та любовь, которой полагалось длиться до гроба, тоже. Нет, сначала ее жених пытался поступить правильно, иначе его бы заклевали все вокруг, но Ника чувствовала, как ему тяжело и неловко.

Она его просто отпустила. Не было никаких скандалов или выяснения отношений. Он стал реже приходить, потом – реже звонить. Они не объявляли о том, что перестали быть парой, это и так стало понятно. Единственной, кто тогда громко проклинал его, была Дашка, у Ники уже не было на это сил. Где-то на втором году ее лечения бывший жених все-таки стал мужем, но другой женщины. На этом их общение завершилось.

А Ника выкарабкалась. Мучительно, со шрамами на душе и теле, однако в живых-то она осталась! И думала, что уж теперь-то начнется та белая полоса, которую она, вне всяких сомнений, заслужила.

Но оказалось, что жизнь так не работает.

Потерянные друзья так и не вернулись. Преимущественно потому, что теперь Ника не решалась подпускать людей слишком близко. Она помнила, что они сохраняют за собой право уйти, когда им вздумается, и если она снова позволит кому-то прорасти в ее душу корнями, будет больно, когда эти корни вырвут.

Ну и с мужчинами сложилась примерно такая же история. Они знакомились с ней, Ника даже заставляла себя ходить с ними на свидания. А дальше… Дальше ничего не получалось. Она чувствовала себя дефективной, сломанной изнутри. Она боялась, что болезнь вернется – и что тогда? Снова молчащий телефон и чужая свадьба, долетевшая до ее мира через слухи и сплетни?

Страхи, страхи, одни сплошные страхи… Ее жизнь превратилась в такую коллекцию тревог и фобий, что и псих со стажем позавидовал бы. Во всем этом героически пытался разобраться ее психотерапевт, но получалось слабо. Иногда она выходила на крышу… Даше говорила, что полюбоваться пейзажем. Даша никогда не находила в ее комнате прощальных записок, а потому верила в эту версию. Ей почему-то казалось, что без записки ничего не случится.

Она могла бы и догадаться, что записку не обязательно оставлять в комнате. Можно и в карман положить, найдут.

Но это все в прошлом. Появился замгарин – и страхи вдруг потеряли былую власть. Да и жизнь наконец-то начала меняться к лучшему! У нее появились друзья – уважаемые, серьезные люди. У нее была новая работа – тоже через эти связи. У нее появился Артур!

Нельзя сказать, что Ника совсем уж погрузилась в иллюзии, розоватые по оттенку и бурлящие пузырьками шампанского. Она прекрасно понимала, что Артур волен уйти в любой момент, с работы ее могут уволить, а друзья внезапно вспомнят, что у них свои дела. Ей было все равно.

В этом и заключалась главная прелесть замгарина. Он не превращал своих адептов в жизнерадостных придурков, он на умственные способности вообще не влиял, и Ника могла просчитать все варианты развития событий. Она знала, что справится, переживет любой из них.

Главное, чтобы было хорошо сейчас. На прошлое уже плевать, оно растворилось во времени, а над будущим можно поработать позже.

Она улыбнулась мужчине, лежащему рядом с ней, положила руку ему на грудь, чувствуя тепло его кожи.

– Мы ведь никуда не спешим, правда?

– У нас с тобой все время в мире, – отозвался Артур, привлекая ее к себе.

* * *

Первая волна судов умудрилась пройти стороной. Макс тогда особо не дергался и ничего не хотел, да и Эвелина не стала сражаться насмерть. Но теперь его требования ей не нравились, и Макс крепко получил судебной системой по лбу.

Оказалось, что суды нацелены в первую очередь на интересы матери. С ней по умолчанию оставляют ребенка, она считается более ответственным родителем. И в большинстве случаев это, может, и так, но бывают же исключения! Увы, Макс таким исключением в глазах судьи не был.

Против него работало все, Эвелина постаралась, чтобы так было. Она притащила в суд показания соседей, записи из полиции, доказала, что он безработный и алкоголик. Она выставляла его монстром – а ему нечего было возразить, потому что факты она подбирала верные, она их просто искажала.

– Алименты он платит через раз, – со скорбным видом вещала она. – Ребенком долгое время не интересовался. Да он просто хочет досадить мне, разве не видно?

Макс пытался доказать, что он изменился. Он уже несколько недель не пьет, он навел порядок в квартире, есть покупатели на картины, деньги будут, очень скоро…

– Но прошли ли вы полноценное лечение? – интересовалась судья, сухая женщина с двумя тоненькими розовыми ниточками вместо губ.

– Я в нем не нуждаюсь. Я прошел освидетельствование, вот здесь заключение врача…

– Не нуждаетесь? Вы сломали человеку нос без какой-либо причины.

Макс старался сдерживаться. Адвокат сразу предупреждал его, что будет трудно, у Эвелины на руках все козыри. Их единственный шанс на победу – его спокойствие. Они должны доказать в суде, что он – отец, который беспокоится за сына, а не озлобленный неудачник, который мстит бывшей жене.

Он держался, как мог, но Эвелина слишком хорошо знала его… И она действительно стала другой. Та, прошлая, Эвелина не додумалась бы до способа вывести его из себя прямо в зале суда, а эта смогла.

– Раньше его было не заставить общаться с сыном, – рассуждала она. – А теперь мальчик подрос, оформился, и Максим вдруг воспылал желанием оставлять его у себя чаще. Да еще и намекает, что я – плохая мать, которая не заботится о сыне. Вот ради чего это все? Зачем одинокому молодому мужчине, который давно перестал постоянно проживать с женщинами, вдруг понадобился в постоянном доступе красивый маленький мальчик?

– Лина, ты охренела?! – не выдержал Макс. – Это мой сын!

Чудовищные предположения делала она – а дураком выставил себя он. То судебное заседание прервали, продолжение перенесли. Судья его вспышку запомнила, губы-ниточки сжались так плотно, что окончательно исчезли.

Раньше Макс уже сдался бы, понятно, что против него все, но теперь он отступить не мог. С Фраником творилось что-то неладное. Дело было даже не в том, что из вечно подвижного живчика он окончательно превратился в сонную амебу. Мальчик заметно похудел, кожа стала бледной, сероватой даже, под глазами появились темные круги.

Макс попытался использовать это в суде, но все его аргументы Эвелина парировала стопками документов, в которых серьезные ученые мужи утверждали, что нет для детской психики ничего полезнее замгарина. Бледность ребенка она объясняла переутомлением – мальчик начал ходить к репетитору, он готовился к поступлению в престижную гимназию. Да и вообще, недавнее поведение отца стало для него стрессом, не нужно далеко ходить за объяснением!

Макс должен был проиграть – и он проиграл. Суд не запретил ей кормить ребенка замгарином – это вообще не обсуждалось. Суд даже не увеличил время, которое Максу дозволялось проводить рядом с сыном. Получилось наоборот: ему теперь нельзя было оставлять ребенка в своей квартире на ночь, надлежало пройти полноценный курс лечения от алкоголизма, и в ближайшие полгода все его встречи с Фраником должны были проходить под зорким глазом социального педагога.

– Доигрался? – поинтересовалась Эвелина, когда они пересеклись на парковке.

Это в зале суда она была смиренным гибридом мышки и овечки. Здесь на него смотрела холодная расчетливая змея.

– Лина, да посмотри же ты на него! Он стал тощий, как скелет!

– Ничего, поправится, как только в его жизни станет меньше стресса. Следующая ваша встреча в воскресенье в десять. А меня постарайся больше не беспокоить. Думаю, ты уже уяснил, чем это чревато.

* * *

Даша давно уже не задумывалась о том, почему у нее не ладятся дела с ровесниками. Понятно, что красивых парней хватает… Ну так ведь жизнь не в кровати проходит! Потом наступает утро, и с ними нужно о чем-то говорить – а говорить и не о чем.

Боря был «совсем другое дело». Он никогда не терялся и мог поддержать разговор в любой компании. Правда, хватало тех, кто при беседах с ним закатывал глаза. Но Даша считала их снобами, она Борей восхищалась.

Конечно, порой подкрадывались неприятно тревожные мысли о том, что будет дальше. Причем призывала их вовсе не разница в возрасте, в которую тыкали все вокруг. Даша-то раньше считала разницу в возрасте положительным моментом! Вроде как в свои сорок с весьма весомым плюсом Боря одумается и созреет для серьезных отношений.

Но Боря напоминал декоративный апельсин. Он созрел, округлился и стал приятно оранжевым, вот только толку от этого немного, потому что есть его все равно нельзя – это как пропитанную водой губку жевать.

Раньше это выматывало Даше немало нервов, а потом умные люди изобрели замгарин, и она наконец-то научилась жить настоящим моментом и верить, что Боря принадлежит только ей.

Да и Боря стал куда приятнее. Даша никому не сказала бы об этом, но ей тяжело было видеть любимого мужчину пьяным. А прикладывался Боря частенько – то к бутылке, а то и к порошку, если кто угощал. Хотя оправдать его было несложно: он же творческая личность, а для творческих людей неустроенность – худшая пытка.

Зато теперь он был устроен. Благодаря ей! Это Даша привела его в сообщество, рекомендовала его как музыканта, познакомила с нужными людьми. Боря не подвел: он ни разу не позволил себе опоздать на выступление, появиться нетрезвым или «включить звезду».

Это давало свои плоды. Выступлений у него стало больше, а с ними и денег. Даша позволила себе робкие надежды на то, что уж теперь-то он созреет для серьезного шага. Однажды она зайдет в гримерку – и застанет его с букетом цветов, готового сделать то самое предложение…

И она действительно застала его. Только не с кольцом и букетом, а с бабой. Танцовщицей, кажется, новенькой этой… Да какая разница, с кем? У Даши на любую была дежурная реакция: схватить за липкие патлы и вышвырнуть за дверь.