banner banner banner
Быть жизнью
Быть жизнью
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Быть жизнью

скачать книгу бесплатно


Я не понимал до конца, как ей ответить: пойти по ее ноте и поддержать диалог или все же просто встать и уйти? Да как-то некрасиво получится, что ли. Хотя с каких пор это меня должно волновать?

Я уже собирался встать – правда, собирался, не такая уж она и сногсшибательная, – но чуть позже она сделала один жест. Он выглядел примерно так: откидывая мизинец, она взяла в левую руку нож, а в правую – вилку, и попыталась отрезать небольшой лист салата. Около половины минуты она с ним боролась, а потом бросила вилку с ножом и со словами «да к черту» взяла руками целый салат и закинула в рот.

А затем так удивленно смотрела на меня, прожевывая этот гребаный лист. В ее глазах так и читался вопрос: «чего вылупился? Я есть хочу!».

– Как я вас понимаю, – говорю, громко глотая.

Она улыбнулась краем рта и сказала:

– Эти парни на самом деле такие пустышки.

Интересная стратегия – начать знакомство с жалоб на парней. Как будто я ее старый друг, который прекрасно ее понимает и знает всех ее бывших. Или подружка, которая даст свой непрошенный совет и разобьет ее надежды на любого нормального парня.

– Точно, – ответил я.

Из всех возможных вариантов, которые могли бы произойти сейчас, я выбрал наиболее проигрышный для себя – поддержать диалог.

Она явно не в себе.

Мы заказали себе выпить. Она взяла виски неразбавленный. Я взял водку.

– Виски – элитарный напиток для элитных людей. – Говорит она.

Салат в ее рту, похоже, закончился. Слава богу.

– Водка – для таких, как мы. – Отвечаю я.

Она мельком глянула на меня. А затем отвела взгляд куда-то вниз как бы скрывая улыбку в темноте.

Эти мелкие знаки, это сочетание аристократичной грациозности и невероятно глупые ошибки этикета вызывали неоднозначные ощущения.

Она была как глянцевая раритетная шкатулка, которую хотелось открыть и посмотреть, что у нее внутри. Однако ключ к этой шкатулке, казалось, добыть практически невозможно.

– Вы частый гость баров, не так ли? – спрашивает она. – Судя по тому, как вы сидели у барной стойки и как себя ведете сейчас, это особенно заметно.

– Что же не так с моим поведением?

И ровно в этот момент я почувствовал нотки раздражения. Потому что я ненавижу, когда меня, сука, пытаются прочитать.

– Вы не можете отвести от меня глаз. Глазеете и глазеете, как будто я какой-то бриллиант, который вы видите впервые в жизни. И это неудивительное поведение для частого гостя подобных мест.

– Что же не так с этим местом? Вам не нравятся бары?

– От баров я без ума, но меня смущают их постоянные посетители. Как правило, это люди, не всегда следящие за собой. Именно поэтому я не люблю знакомиться в баре.

Я поглядел на нее, отпил из своего стакана, затем сказал:

– Тогда что вы тут делаете?

Она, пожимая плечами, как бы говоря, что ей все равно где быть, ответила:

– Не знаю.

К нам подошла официантка и спросила, будем ли мы заказывать еще что-нибудь. Девушка напротив заказала еще один такой же салат. Я же просто отмахнулся от официантки.

– Знаете, – говорит она, – кажется, мы друг друга не совсем правильно понимаем. Я никак не хочу сказать, что вы мне не симпатичны, и никак не хочу выделиться на фоне других людей в этом заведении. Потому что это тогда являлось бы еще одним из способов самоубийства, а мне пока что это неинтересно. Я хочу лишь сказать, что вы, скорее всего, стараться будете зазря. У нас с вами ничего не выйдет.

Я помню, как мне в тринадцать лет отказала девчонка, сказав, что я скупой размазня, не умеющий даже постоять за самого себя. Я помню, как мне еще в одиннадцать лет мама сказала, что ложь во благо – это такая же ложь, за которую меня будет ждать отдельный котел в аду.

И я помню, как еще в 9 лет отец показал мне, что такое настоящее насилие. Тогда я подумал, что это посвящение во взрослую жизнь, потому что все актеры были взрослыми.

Она – моя вечерняя спутница, которая рьяно пыталась меня слить, – дождалась салата и снова рукой закинула его в рот. Сидела и с довольным лицом поедала его.

Все это время я сидел и просто пытался быть джентльменом. Но меня это изрядно достало.

– Да, я частый гость подобных мест. – Начал я. – И да, я не понимаю, как человек может в баре заказывать вместе с выпивкой местные блюда. Таким, как вы, место в ресторане, а не в баре, но тем не менее вы зашли сегодня именно в бар. Знаете, почему мне так нравится это место? Потому, что здесь неважно, какие заведения вы предпочитаете посещать. Здесь важно то, каким человеком вы являетесь внутри, понимаете? А эта ваша напыщенность и тщеславие вас совсем не красят. Скорее, наоборот, они вас съедают.

Я встал, взял свой стакан и допил одним глотком. А затем отправился к бару.

Но она меня остановила простой фразой:

– Узнать бы ваше имя.

Я повернулся к ней: она пристально следила за моими глазами.

– Кажется, у вас может получиться сделать первый шаг, который другим в баре не удавалось сделать. – Говорит она.

Она поставила руки на локти и с такой женской легкостью поправила свои темные прекрасные волосы, заправив их за ухо.

– Я уже сделал первый шаг, после которого вы меня отвергли. – Отвечаю я.

– Да бросьте, вы ли не знаете, насколько сейчас важна осторожность?

Я присел обратно на свое место напротив нее.

– Вот видите, вы опять говорите про осторожность, но забываете, что находитесь в баре. Вам здесь не место, моя дорогая. – Говорю я.

Что-то в ней казалось не таким, каким она показывала. Что-то она как будто бы скрывала, не хотела, чтобы это обнаружилось в ней. И скрывала она это очень тщательно.

– Я не люблю, когда меня пытаются прочитать, к вашему сведению, – заверяет она. – Поэтому попрошу вас воздержаться от подобных действий в дальнейшем.

Она грациозно взяла в руки стакан и сделала глоток.

– Что пьете? – спрашиваю.

С каждым мгновением злость во мне усиливалась, но по какому-то непонятному мне наваждению я не мог просто встать и покинуть ее.

– Виски. Мы же вместе с вами заказывали, или вы уже забыли об этом?

Ах, да, точно.

Я отвернулся, чтобы она не видела отражение моей глупости на моем лице.

– Не берите в голову, все хорошо, – она язвила, это чувствовалось в голосе, в ее взгляде, во всех ее движениях.

– Сколько же в женщинах неподдельной фальши, которую невозможно долго терпеть. Я не понимаю, как вы вообще прошли все стадии эволюции.

Она удивленно посмотрела на меня, однако не решилась отвечать мне грубостью и сказала:

– У нас сейчас с вами две проблемы. Первая – это решить, кто за наш с вами прекрасный ужин заплатит, а второй – у кого будет продолжение вечера. И исходя из простых гендерных соображений, даю волю вам решить хотя бы одну из этих двух проблем.

Она договорила и отпила из своего стакана. Он оказался пуст.

– Вы будете удивлены, – говорю я, – но я уже решил обе проблемы.

Я также добил свой стакан и попросил счет.

– Заплатите за ужин вы, потому что я оказался слишком бедным для такого заведения. И поедем мы к вам, потому что у меня дома в мусорном ведре уже две недели лежит протухшая курица, а мы выпили слишком мало, чтобы этот запах не чувствовать.

Она со страстью, с какой-то нелепой, неуклюжей заинтересованностью поглядела на меня. Затем приоткрыла рот, словно хотела что-то сказать, но промолчала. Лишь снова нелепо улыбнулась.

Нелепо, так казалось мне.

Официантка принесла счет. Та, что напротив, вдруг заговорила с ней:

– Извините, а не могли бы вы разделить чек. Тут я пила только виски и один салат. Можно мне только мой чек, пожалуйста?

– А ваш спутник не против? – уточняет официантка.

– Не против. Ах да, дорогой, – она кладет свою ладонь на мою, – оставишь чаевые для этой милой девочки. Они ей будут кстати.

Официантка распласталась в благодарной улыбке, глядя на мою "спутницу".

Водка вышла дешевле виски. Но учитывая чаевые и еще один салат, который она каким-то чудом повесила на меня, получилось поровну.

Девушка-гармония. Девушка-сука.

Мой типаж. Похожий на меня характер.

Мы вышли из бара вместе. Она все улыбалась и смеялась, изображая тупую заинтересованность для официантки, для тех, кто нас видел, для тех, кто нас слышал.

Для всех остальных, которые глазели на нее.

Они улыбались в ответ, наверное, прокручивая в голове мысли что-то вроде: «вот ведь счастливые. Аж тошно!».

Как только мы оказались за дверьми бара, ее улыбка тут же превратилась в оскал. Тут же забегали глаза по машинам в поисках такси.

– Иди за мной, – говорит она.

Иду за ней. Она тянет с силой меня за руку, как будто мы куда-то опаздываем.

Иду за ней, чуть ли не бегу через толпы зевак, через толпы прохожих, вечно куда-то спешащих.

В садик за детиной, в школу за детиной, к сестре за детиной.

Домой.

К детине.

Она довела меня до такси, и мы уселись на заднее сиденье. Она назвала адрес, мы тронулись.

Час пик кончился. И мы добрались до места достаточно быстро. В пути не обмолвилась и словом. Может, разве что, нелепыми мимолетными гляделками.

Город прекрасен в расцветающем мае. Прекрасен без людей глубокой ночью.

Конечно, не везде и не всегда.

Только в особые праздники, когда отходы этого города – люди – спят с похмелья, глубоко зарывшись в своих норах никчемности и неузнаваемости.

Она сидела и не поворачивалась в мою сторону, как будто меня с ней вовсе нет рядом. Всем видом она говорила о том, что это обычный ее вечер, обычное возвращение из бара. Или с работы.

Впрочем, у меня был такой же вид. Я был уверен в этом.

Мы остановились у засраной пятиэтажки где-то глубоко в богом забытых дворах. Она расплатилась с таксистом и вышла из машины. Я последовал за ней.

Мы зашли в подъезд.

– Здесь твое ложе? – спрашиваю.

– Специально для вас, мой хороший, – отвечает она.

– Весьма мило.

– У меня нет протухшей курицы, – говорит, – но, если захотите есть, можете сделать бутерброд. Там где-то колбаса валялась.

– В холодильнике?

– Что? Нет, что вы. В мусорном ведре. Это специально для гостей.

– Вы хотели сказать, для меня?

Она просто улыбнулась в ответ.

Мразь.

Мы поднялись на этаж. Кажется, третий, если не ошибаюсь. Она открыла дверь, и мы пошли внутрь.

Скажу сразу, даже моя квартира выглядела и пахла в разы лучше, чем эта. Здесь несло рваниной вперемешку с острым запахом женского одеколона. А в купе с запахом просроченных яблок получался просто отвратительный, невыносимый запах, от которого даже слезы появлялись в глазах.