скачать книгу бесплатно
– Русских? Вы это точно слышали?
– Как этот ваш вопрос. Он ворчал примерно так: какого черта я связался с этими русскими. Выставил бы на аукцион Жорж Санд или Марата…
– Спасибо, мадам, вы нам очень помогли. Теперь мы хотя бы знаем мотив убийства. И будем искать портфель.
Лейтенант уже собрался уходить, как продавщица что-то вспомнила.
– Постойте, мсье!
– Да! – уже было открывший дверь лейтенант вернулся.
– Я вспомнила еще. Где-то через час после ухода хозяина в магазин зашли трое мужчин. Двое молодых, а один уже пожилой, седой, с лысиной на макушке и бородой. Они сказали, что договаривались о встрече с хозяином, что их рекомендовал мсье Жардим, директор аукционного дома, в котором хозяин и выставлял рукопись. Они мне сказали, что хотели бы увидеть оригинал. Причем, мсье лейтенант, двое, тот самый пожилой и один молодой, были русскими.
– Русскими? Точно?
– Во всяком случае, их так представил третий, наш француз. Белый.
– Так, так. И что же они хотели?
– Я же вам говорю, хотели увидеть оригинал рукописи писателя Достоевского. Но я им сказала, что хозяина нет, что он неожиданно уехал куда-то.
– А они что?
– Они? Они сказали, что подождут его вон в том кафе, напротив, – она рукой указала в окно. – При этом пожилой очень нервничал.
– А что было потом? – спросил лейтенант, но женщина не услышала вопрос, она смотрела в окно.
Лейтенант проследил за ее взглядом и увидел приближающихся трех мужчин – двух молодых и одного седовласого. Он тут же догадался, кто это был, но на всякий случай уточнил у продавщицы.
– Это они, мадам?
Женщина в ответ лишь кивнула, прикрыв рот ладошкой.
Николай открыл дверь магазина и пропустил вперед себя профессора Мышкина, затем зашел сам, последним вошел Кирилл, прикрыв за собой дверь. Искоса глянув на полицейского, Николай поздоровался:
– Бонжур, мадам!
– З – здравствуйте! – ответила женщина и тут же посмотрела на лейтенанта.
– Простите, мы вам не помешали? Мы можем подождать на улице.
– Нет, нет, отчего же! – заговорил полицейский. – Я уже закончил опрос мадам Меланж. И знаете, самое интересное, что мы с ней закончили разговор именно про вас.
Лейтенант, не сводя глаз, следил за профессором и Николаем, правильно определив, что они здесь главные, в надежде заметить на их лицах некоторое смятение. Но они были скорее удивлены, нежели смущены. При этом Николай негромко перевел для Мышкина с Кириллом слова полицейского.
– И о чем же вы про нас говорили с мадам?
– Мы говорили о том, что вы интересовались именно той рукописью русского писателя Достоевского, которая была выставлена на аукцион.
– Совершенно верно! Мсье Жардим, директор аукционного дома, договорился с мсье Куртуа о том, что вот этот уважаемый профессор из России, господин Мышкин, – при этом профессор, поняв, что разговор идет о нем, слегка кивнул, – один из ведущих в России экспертов по творчеству Достоевского, хотел бы увидеть оригинал рукописи, чтобы убедиться в его подлинности.
– Для чего? – спросил лейтенант. – Зачем это было нужно?
– Видите ли, мсье лейтенант, я – представитель во Франции русской корпорации «Kara – Mazoff», и мой шеф собирался выкупить этот лот, то бишь рукопись Достоевского. Но прежде он хотел убедиться в ее подлинности, поэтому и прислал из Москвы господина профессора.
– Складно вы рассуждаете, мсье…
– Жакло, – подсказал Николай. – Николя Жакло. А что вас, собственно смущает, лейтенант?
– Национальность ваших компаньонов.
– Вам не нравятся русские?
– В последние годы – да! От них вся эта муть в Европе.
– Объяснитесь, пожалуйста, – слегка напрягся Николай.
– Что он сказал? – спросил Кирилл.
– Погоди! – отмахнулся Николай. – Объяснитесь, пожалуйста.
Но лейтенант, прежде чем ответить, поднес рацию ко рту и перекрыл нашей троице путь к выходу.
– Петэн слушает! – донесся голос из рации.
– Мишель, давай сюда! – приказал лейтенант и лишь после этого вновь переключился на Николая.
– Дело в том, что незадолго до вашего прихода сюда некий русский позвонил мсье Куртуа и угрозами или как-то по-другому, это еще предстоит выяснить, потребовал, чтобы мсье Куртуа пришел к нему на встречу, взяв с собой именно рукопись Достоевского, а потом убил его в саду Виллы офицеров. После чего с его портфелем скрылся в неизвестном направлении.
– И вы подозреваете в этом нас?
В этот момент в магазин вошел сержант Петэн с резиновой дубинкой в руке и с кобурой и наручниками на ремне.
– А я разве сказал, что я вас подозреваю? Я просто вынужден вас всех на некоторое время задержать. До выяснения обстоятельств и ваших личностей. Мишель, сопроводи-ка этих господ в отдел.
– Я буду жаловаться комиссару полиции! – решительно заявил Николай.
– Ваше право! Но я как раз исполняю приказ комиссара задерживать всех подозрительных лиц.
Профессор Мышкин, поняв, наконец, в чем проблема, четко произнес по-английски:
– Я – гражданин России. Я требую немедленно сообщить нашему консулу.
– Непременно сообщим. Доставим вас в отдел полиции и тут же свяжемся с консульством.
Полицейские вывели всю троицу на улицу. Вышедший первым сержант открыл заднюю дверцу, махнув рукой, приглашая русских сесть на заднее сиденье. Сам тут же обежал вокруг и сел за руль, а лейтенант устроился рядом с ним.
9
Илья Достоевский, наконец, доехал до Семиреченска. Тетка Клава встретила его вся в слезах.
– Ждал тебя Миша, до последнего. Не могу, говорит, помереть, пока племяшу наследство наше достоевское не передам. И так уж врач все удивлялся: говорил, на чем лишь душа держится. Но не дождался. Вчерась как раз и похоронили.
– Я же звонил, теть Клава. Просил на день похороны перенести, – виновато произнес Достоевский, искренне чувствуя за собой вину. – Работа у меня такая. Я же в школе работаю, не смог раньше договориться.
– Ну что ж поделаешь, касатик, – грустно вздохнула тетка. – За лишний день моргу бы пришлось платить, а мы, сам понимаешь, люди скромного достатка. Ничего, сходим на могилку, повинишься, Миша тебя и простит. Он добрый, ты же знаешь. И тебя любит… любил, как сына.
– Да знаю, теть Клава, знаю.
– Жаль, не дожила Зина, твоя мать, не увидела, каким ты стал, – снова вздохнула тетка. – Учительствуешь, писатель известный.
– Ну уж насчет известности это вы погорячились, теть Клава, – засмеялся Достоевский.
– Да ладно! Для нас с Мишкой ты известный, а если другие о тебе еще не знают, значит, дураки. Впрочем, какие твои годы. Еще напишешь что-нибудь эдакое, и о тебе заговорят, верь мне. У меня глаз далеко видит.
– Вашими бы устами, теть Клава… – хмыкнул Достоевский.
– А ты не зарекайся, не зарекайся. Ты ж хочешь стать известным?
– А то!
– Ну вот! Главное, чтобы у человека хотение было и мозгов немножко. И тогда он добьется всего. У тебя и с первым, и со вторым все в порядке… Ну так как, сразу помянем Мишку или сначала на кладбище?
– Давайте на кладбище.
– Тогда поехали.
Вечером они сидели вдвоем, поминали Михаила, вспоминали какие-то смешные случаи из его и теткиной жизни.
– А знаете, теть Клава, у меня ведь одно из самых первых воспоминаний, детских, связано именно с дядь Мишей.
– Да ну?
– Ага! Мне тогда годика три или четыре было. Меня мама на лето к вам везла. И почему-то электрички тогда до Семиреченска не ходили…
Тетка задумалась, наморщив лоб. Потом закивала.
– Ну да, кажись, такое было. Тогда рельсы меняли и электрички ходили только до Касьяновки.
– Ага! А это километров сколько отсюда будет?
– Ну, наверное, шесть-семь-то точно.
– Вот и нас тогда с мамой дядь Миша ездил встречать в Касьяновку на своем мотоцикле с коляской.
– Был, был у нас такой. Ой, да почитай лет двадцать служил нам верой и правдой, – тетка взмахнула рукой и улыбнулась. – И что же тебе запомнилось, касатик?
– Жара запомнилась страшная, и ветер такой, что песок в воздухе кружился, а у меня на голове была панамка. Дядь Миша посадил меня в коляску, закрыл попоной, так что только одна голова в панамке и торчала, а мамка села на заднее сиденье. Ну, и поехали. А ветер же! А у меня руки спрятаны. Ну, и ветер сорвал у меня с головы панамку. Я как зареву. А поскольку ветер шумит, да еще мамка с дядей разговаривают в голос, ну и не сразу услышали мой рев. Когда же, наконец, услышали, дядя остановился, испуганно смотрит на меня сбоку и с высоты своего сиденья, а потом взгляд на мамку перевел. А мамуля меня спрашивает:
– Что случилось, малыш?
А я тогда еще толком не говорил, «манамка», кричу, «манамка». Мать не сразу поняла, а дядь Миша тут же:
– Может, он того, обосрался? И мамку зовет.
– Нет, – кричу, – манамка.
Наконец мне удалось вытащить руки, и я показываю на голову и еще громче слезами заливаюсь. И тут мама сообразила:
– Миш, он панамку потерял. В голову же напечет. Что делать?
– Что делать, что делать? Назад ехать, искать эту манамку, едрить ее в колено.
Тетка захохотала до икоты, когда немного успокоилась, спросила:
– Нашли?
– Нашли, конечно. Но ехали назад довольно долго. Потому как не торопились, чтобы не пропустить.
– А мне, заразы, ни Мишка, ни Зинка об том не рассказали.
– Да, скорее всего, и забыли о том, пока доехали.
Вспомнили и дочку их, Веру, как Илья, который был на пару лет младше сестры, однажды (ему было тогда лет десять) с ней пошел в лес (тогда дядя с теткой жили на даче) и едва не попал с ней под копыта кабана, которого кто-то напугал, и он мчался, не разбирая дороги, прямо на них. Илья, более ловкий, как мальчик, успел прижаться к дереву, а Вера пыталась перепрыгнуть через куст, который, как ей думалось, и спасет ее от кабана. Но тот успел добежать до нее раньше и сшибить с ног, пробежавшись по ней своими копытами. Илье еле удалось довести ее домой – где-то он ее тащил на себе, где-то она сама шла. До дачи было недалеко, но они шли больше часа. Потом Вера долго болела, но и после выздоровления долго мучилась с желудком. А через год – новая беда, на сей раз уже в Семиреченске. Плавала с подружками, заплыла далековато, судорога в прохладной воде свела сразу обе ноги. Она кричала, звала на помощь, но спасти ее не успели.
При воспоминании о дочери тетя Клава расплакалась еще больше. Достоевский налил ей полный стакан водки, поставил перед ней. Затем налил и себе, но едва ли не половину стакана.
– Теть Клав, давайте выпьем еще и за помин души Верочки. Мы с ней дружили по-настоящему.
– Давай, Илюша! – высморкавшись в фартук, она взяла в руки стакан.
Они выпили, не чокаясь. Тетка аж крякнула, выдув весь стакан одним махом. Сразу было видно, что ей не впервой. Она лишь скривилась, поставив на стол пустой стакан. Вдохнув носом воздух, она потянулась рукой к тарелке с квашеной капустой.
– Бери, Илюша, капустку-то. У меня ее много, наквасила на двоих, думала, мы с Мишкой всю зиму есть будем, а вышло вона как… – она снова всхлипнула. – Ты-то, Илюша, все один?
– Один! – кивнул Достоевский.
Он хоть и выпил меньше тетки, но почувствовал, что его уже развезло.
– А твоя бывшая-то как? Не встречаешься с ней?
– Не! Молодые были, дурные, вот и поженились рано. Думали – любовь, а она завяла даже быстрее, чем помидоры.
– Чего завяли? – не поняла тетка и даже икнула от этого.
– Ну, это так говорят. Шутка такая.
– Ты, касатик мой, ешь, закусывай, ложись спать. А завтра про дело поговорим. Я с утра сбегаю, почту разнесу и сразу домой.
