скачать книгу бесплатно
– Бабушка, обещай мне никогда не летать над домом Йена Дылды. Пожалуйста, ради меня!
– Что, этот Йен так страшен?
– Не смейся, у него ружьё и он сказал, что всех ворон перестреляет, чтоб цыплят не таскали.
– Успокойся, внучек, я цыплят таскать не буду. И потом, я же против пуль заговорённая. Не веришь? И никакие мальчишки с камнями и рогатками мне не страшны. Что, уже подрался с этим Йеном из-за какой-то вороны?
Элис снова решила проявить строгость: – Гийом, а не пора ли тебе в кровать? На дворе темным-темно.
– Бабушка, скажи хоть ты ей, чтобы она меня не гнала. Не хочу я спать, не хочу! Утром я встану, а ты уже улетела.
– Видишь, мама, он совсем от рук отбился, не знаю, что с ним делать. Если я говорю "да", он обязательно скажет "нет".
– "Нет" всегда говоришь ты.
– Сейчас же марш в постель, неслух! Нечего тебе слушать взрослые разговоры.
Элинор поглядела на дочь, на внука, помолчала немного и произнесла: – Вот что, доченька, я подумала, а может быть напротив, очень нужно, чтобы мальчик слушал взрослые разговоры?
Кто знает, как жизнь повернётся? Не пора ли ему научиться понимать, что к чему в этом мире? Ты у меня не знала безмятежного детства, боюсь, и ему не придётся. Времена идут непростые. Какие-то мелочи и недоговорённости витают в воздухе, что-то неопределённое и вроде бы незнАчимое. Но кто знает, чем все эти неопределённости обернутся завтра? И что эти новые времена несут всем нам? Пришла пора Гийому де Корво ди Санчес иль Гуэрро узнать, к какому роду он принадлежит. Кто его отец и мать и почему он растёт без них, словно сирота. Кем был и как погиб его дед. С кем и ради чего ведём мы борьбу. Пора рассказать без утайки о Нихеле и его эмиссарах.
Но сам понимаешь, мой мальчик, разговор этот долог и непрост, а дел у нас с Элис невпроворот. К тому же и времени в обрез – на рассвете я должна улететь.
Ну, дочка, всё готово?
Теперь уже две головы склонились над книгой. Две женщины вглядываются в пожелтевший от времени пергамент, шепчут непонятные слова. Вот раскрылась на развороте старинная карта, украшенная картушами и виньетками, с фигурами дующих во все щёки ветров по углам.
Гийом сидел не шелохнувшись, чуть ли не дыша.
Вот Элинор поднесла к губам правую ладонь, тихонько дунула на неё и на ладони возникла крохотная серебристая горошина. Элинор дунула чуть сильнее, горошина поднялась в воздух, зависла над картой. Элинор щёлкнула пальцами и горошина стала светиться и расти. Она росла и росла, пока не превратилась в большой, чуть не с человеческую голову, мерцающий мягким светом лёгкий шар. Но свечение этого шара не было ровным – в некоторых местах поверхность словно была покрыта глухой серой коркой, в других её прорезали глубокие чёрные трещины.
Элис достала из кармана своей клетчатой домашней юбки клубок невесомых серебристых нитей, оттуда же вынула крохотные палочки-коклюшки и быстрыми движениями перекидывая палочки из одной руки в другую, стала оплетать чёрные трещины и серые проплешины светящимся кружевом.
Губы Элис были плотно сжаты, и, однако, она пела. Вернее, гудела какую-то завораживающую песню без слов. И под этот гул затягивались, заживали трещины, исчезали с поверхности шара, серая короста осыпалась и таяла. К сожалению, не всюду. Кое-где невидимый огонь пережигал вновь наложенную штопку и из-под неё снова чёрной паутиной проступали уродливые отметины.
Часы тикали и тикали, коклюшки перелетали из руки в руку. Элис была уже вся белая от усталости. Да и Элинор выглядела не лучше – видимо, не сам собой висел странный шар над книгой. Нитей становилось меньше, меньше, меньше и настал момент, когда последняя петелька добавила свой робкий свет к свечению шара.
– Всё, доченька, отдыхай. Больше мы ничего пока сделать не в силах. Остаётся только ждать.
Элинор снова дунула на шар и тот быстро начал уменьшаться, стал не больше горошины и внезапно исчез, втянувшись в ладонь.
Книгу бережно закрыли, застегнули на медные застёжки с изображением грифонов.
Мановение руки, и книга тоже начала сжиматься, сжиматься, сжиматься, и вот уже Элис прячет её в потайной карман своей клетчатой юбки, где минуту назад скрылись коклюшки.
Элинор достала с полки бутыль домашней смородинной наливки, которую так мастерски готовила старая Хильда, налила себе и дочке по капельке в серебряные стопки.
– Ну а теперь, Гийом, пока не рассвело, слушай. Чего я не успею рассказать сейчас, тебе понемногу расскажет Элис.
И Элинор начала свой рассказ:
– Есть вещи, которые трудно объяснить. Даже взрослому человеку. И времени у меня почти не осталось… Наверняка, хоть что-то ты уже и сам знаешь, о чём-то догадываешься по обрывкам наших разговоров…
Знаешь ли ты, что за несколько месяцев до твоего появления на свет, на южные земли нежданно и неумолимо обрушилась война? Кровавая. Грязная. Страшная.
– Ну уж о войне-то я знаю.
– Знаешь? Так кто же с кем воевал?
– Какие-то дикие кочевники вторглись в Месху с востока… Плосколицие и косоглазые. На мохнатых лошадях. Жестокие как звери. С визгом налетали они на деревни, грабили, убивали, жгли…
– Что ж, были и кочевники. Случаются такие времена, когда люди, до сей поры мирно выращивавшие хлеб или разводившие скот, внезапно сбиваются в толпы и превращаются в стихию, равнозначную безумному смерчу или всё пожирающему огню. И никогда такие времена не случаются сами по себе. Они означают, что в наш мир вторгся Нихель.
Так было и в тот раз. Странные вещи стали происходить в нашей Месхе, и в соседнем Махте, и в Иллироде, и в Ист-Говарде, и много где ещё^ – вдруг, словно их здесь и не было никогда, стали пропадать заброшенные пустыри, глухие овраги, старые городские свалки, лягушачьи болота. Потом люди с удивлением обнаружили, что расстояния между городами и деревушками почему-то стали короче – если раньше путь занимал два дня, и то, если кони быстрые и свежие, то теперь пешком не спеша добирались за день.
Дальше началось такое, от чего в сердцах человеческих поселился страх – вот, например, два дома до того спокойно стоявшие по разные стороны улицы, словно кидались через дорогу и срастались стенами в один несуразный и кривой. Крыши вздыбившейся черепицей наползали друг на друга. Потом стали исчезать люди. В никуда. И никто не мог сказать – живы они, или нет.
Кого-то потом встречали в совершенно чужих незнакомых землях, причём никто из них не мог объяснить, какой силой туда перенёсся.
Погода стала портиться – вроде ерунда, но ливни шли неделями, превращая поля в непролазные топи. Затем дожди как обрезАло, и по земле жаркой волной прокатывались засухи и суховеи, да такие, что по всей округе пересыхали колодцы. Или внезапный снегопад среди лета покрывал землю сугробами. Это в южных-то краях, где зимой снег бывает только высоко в горах.
И на людей словно порча нашла – какая-то яростная обозлённость вспыхнула в сердцах, вытеснив оттуда жалость и милосердие.
Вспомнились старые, быльём поросшие распри. Ежедневные пограничные стычки грозили перерасти в кровопролитную войну. Откуда-то появились сухопарые люди с холодными глазами. Они называли себя эмиссарами. Проводниками воли Нихеля.
Нищие духом сбивались в стаи, заводились злобой и вымещали её на невинных. И, словно вторя этому, разыгрались более грозные стихии – извержения, наводнения, пожары, смерчи. Чёрные поветрия, перед которыми врачи были бессильны, выкашивали целые города и сёла. Тёмные кочевники двинулись из диких своих степей, и остановить их было невозможно, как невозможно остановить красную саранчу. И теперь уже не замусоренные пустыри, а огромные куски пространства проваливались в чью-то ненасытную, прожорливую пасть.
Рвались нити и рассыпался привычный мир. А надо всем этим развевалось чёрное знамя Нихеля.
– Так кто же он, этот Нихель? Может он и есть тот гигантский змей, про которого
рассказывала Хильда. Тот самый, что живёт в тёмных морских глубинах, в горных пещерах и заброшенных колодцах? И там грызёт землю изнутри, словно червяк яблоко?
– Нихель – это Ничто. И Никто. Это Пустота, обладающая разрушительной волей. Инфернальная сила, в которой живёт жажда уничтожения. Если люди не сумеют ему противостоять, если поддадутся ему и превратятся в тёмные озлобленные стада, наш мир исчезнет, рассыплется чёрной пылью по вселенной.
– Но ведь пустота – это то, чего нет?
– Не так всё просто. Навряд ли я смогу тебе хоть что-то объяснить. Да и нужно ли? Ты лучше слушай дальше:
Тогда, двенадцать лет назад, мы стояли на самой грани. И мы вступили в борьбу, хотя исход её казался предрешённым, а надежда призрачной. Действительно, с одной стороны – сила космическая, беспощадная, а с другой – обыкновенные люди из плоти и крови. И как бороться, если и ружья, и пушки, и сабли в этой борьбе бесполезны? Никакой меч-кладенец не поможет – этому змею три головы не отрубишь. Бессильны и безоружны.
Но оказалось, что оружие есть, и есть силы, позволяющие противостоять Нихелю: – Испокон веку, из поколения в поколение Хранители передавали друг другу тайные знания – заговоры, заклятия, обереги, умение защищать мир от натиска пустоты. Знающие объединились в Круг. К ним присоединялись те, кто знал ничтожно мало и лишь повиновался внутреннему зову, кто не хотел смириться и стать тенью. Воины ставили щиты и заслоны, Пряхи спрядали порванные нити пространств и времён, и все вместе пытались вытяннуть из провалов, восстановить отторгнутые Нихелем куски этого мира.
То, чем мы пользовались, тёмные называли колдовством, а прослыть колдуном или ведьмой во все времена было опасно. Таких людей боялись и ненавидели, на них взваливали вину за любые напасти и невзгоды. И эмиссары умело разжигали эту ненависть.
К тому же, не забывай – Нихель вошёл в сердца многих, очень многих, взбаламутил души, перепутал смыслы и ценности, сбил людей в толпы, готовые убивать, грабить и жечь.
О, это была страшная, жестокая война. Тайная война. Мы не махали мечами и не стреляли из пушек, но мы теряли друзей, мы хоронили и оплакивали близких. Твой дед, в чью память ты назван, был одним из первых воинов Круга и погиб одним из первых. Мало кто тогда остался в живых…
Казалось бы, Круг должен был ослабнуть и распасться. Но на место павших становились новые борцы – новые воины, пряхи, стеклодувы, гончары… И произошло чудо – Никель стал терять силу, отступать пядь за пядью.
И наконец мы вытеснили его, мы закрыли, заштопали дыры, по которым он мог бы просочиться в наш мир. Сами собой исчезли куда-то эмиссары. Их приспешники, не моргнув глазом, отреклись от того, что назвали своими заблуждениями. Тёмные толпы распались. Кочевники свернули свои шатры и умчались в ковыльные степи.
Но всех утраченных земель вернуть мы не смогли. Но эмиссары Нихеля бродили где-то рядом, сеяли раздоры и ненависть, обещали золото и власть. Руками тёмных и продажных они вновь обрывали нити и разбивали щиты, готовя новый приход своего хозяина.
– А мои мама и папа? Как они погибли? Когда?
– Не говори так! Я верю, что они живы. Только они очень далеко. Так далеко, что даже весточку оттуда подать невозможно. За гранью.
– Какая может быть грань, чтобы живой человек не мог дать о себе знать?
– Я не знаю, мальчик мой. Этого я не знаю…
В тот день Нихель прорвал нашу защиту сразу в трёх местах. Одна из этих дыр пришлась на базарную площадь небольшого городишки Ош де Флори. Руфь стала наспех закрывать образовавшуюся прорву, Юбер подстраховывал её, поставив временные щиты. Но нитей не хватало, а те, что она успевала наложить, моментально обугливались и рассыпались пеплом, щиты вибрировали и вырывались из рук, помощь не приходила, потому что люди не успевали справляться в других местах… Потом, казалось бы, дело пошло на лад, подоспела ещё одна пряха со свежим запасом нитей, покров креп, шиты встали прочно, ещё немного и они сомкнулись бы… Но вдруг какая-то сила скрутила щиты и сорвала покров, всё закружилось, словно вокруг бушевал смерч, вторую пряху отбросило в сторону и она потеряла сознание. А когда она пришла в себя, ни Руфи, ни Юбера рядом не было, а на месте площади была проплешина, покрытая глубокими трещинами.
Я чуть с ума не сошла от горя. Но надо было жить, надо было продолжать борьбу. Я отослала тебя и Элис, которая тоже была ещё ребёнком, под крыло своей старой кормилицы, Хильды, сюда на север, в относительно безопасные места.
– Ты вправду веришь, что они не погибли?
– Моё сердце говорит мне: – "они живы", а материнское сердце не может ошибаться. Часто мне снится сон – выжженная беспощадным солнцем степь, белая юрта, а в юрте на возвышении сидит молодая женщина в чужой одежде. Женщина встаёт и идёт мне навстречу и говорит таким знакомым и родным голосом: "Мамочка! Мама! Неужели ты меня не узнала?" И я её узнаю – это моя Руфь! Я протягиваю к ней руки и просыпаюсь.
Элинор замолкает, не в силах справиться с подступившими воспоминаниями. Потом, словно очнувшись, смотрит на часы – О, а времени-то у меня совсем не осталось! Пора!
– Как, уже?
– Уже. Ну, внук, давай обниму тебя на прощанье. Элис, девочка моя, держись. Не хочется уходить от вас, да ничего не поделать. Открывай, Гийом, окошко.
– Дождь не кончился.
– Ну так что? Не сахарная, не растаю.
Элинор вынула заколки из волос, встряхнула головой так, что волосы разлетелись чёрной гривой, щёлкнула пальцами – и вот на месте красивой женщины восседает взъерошенная серая птица. Ворона каркнула, взмахнула крыльями и вылетела в распахнутое окно.
Глава 3. По грибы. Мёртвый лес.
Дождь лил ещё два дня кряду, а на третий распогодилось, засияло солнышко, наступили ясные дни. Ребята снова завели старую песню – мол, хорошо бы одним сходить в лес с ночёвкой. – "Зачем?" – Ну, как "зачем?", почему у взрослых всегда должно быть "зачем?" Да хотя бы по грибы. Самая грибная пора начинается. Мало ли, что грибов всё лето никто в лесу не видал, а вчера старый Бьёрн не побоялся в грязи увязнуть, зато полную корзину подберёзовиков приволок. Он и завтра пойдёт. Он сказал, что после таких дождей грибов в лесу пропасть должна повылазить.
Старый Бьёрн, живший одиноко в крохотном домишке на краю села, был величайшим авторитетом во всём, что касалось грибов, ягод, рыб и птиц – того, что растёт, летает и копошится в траве. Каждой былинке, каждой букашке знал он название, не книжное конечно, а простое, деревенское: "копытник, мышиный горох, гонзик, козий корень, бабий колпак, кукушкины слёзки, перекаляка, топтыжкина свирель, гусиные лапки, сивая борода, баробыльник…" Если уж он говорит, что "грибы должны повылазить", значит они непременно повылазят.
И взрослые наконец сдались. Конечно, не без оговорок. Не без того, чтобы тридцать раз напомнить – того нельзя, этого нельзя, а уж этого – чтоб и думать не смели! Ребята не спорили, знай, кивали головами, как болванчики. Потом пришлось ждать, пока в лесу станет хоть чуточку посуше. Но солнышко припекало, непролазные лужи без края и берега на глазах превращались в крохотные водяные зеркальца, и, наконец, желанный день настал.
Нагруженные тяжеленными корзинками, в которые до самого верху были утрамбованы свёртки с бутербродами и пирожками, в сотый раз дав обещание в незнакомые места не соваться, воду незнамо откуда не пить, гнёзд не разорять, ребята вышли из деревни.
Едва рассвело. Высокая трава казалась белой от росы. Где-то в бездонном небе звенели невидимые жаворонки. В чьём-то хлеву мычала корова. Далеко-далеко пропел пастуший рожок. Жизнь была прекрасна.
Корзинки с припасами приятно оттягивали руки – где-то в пути устроят привал, а к вечеру доберутся до охотничьего шалаша и там заночуют.
Ребята не заметили, как пересекли скошенное поле, миновали посадки, где тонкими прутиками стояли юные сосёнки, перешли по шаткому мосточку через первую канаву с тёмной стоячей водой, над которой роились злющие комары, перескочили через вторую, узкую словно щель и, наконец, углубились в лес.
Вроде ничего особо не изменилось, но дышалось здесь иначе.
– А куда мы грибы будем класть? – Корзины под завязку забиты.
– Разберёмся – были бы грибы.
– Нам до грибных мест ещё ого сколько шагать.
– А что мы так скучно идём? Давайте песни орать! И Ильзе завопила во всю глотку:
"Я хочу вам рассказать, рассказать, рассказать,
Как три девицы шли гулять, шли гулять, вот!"
И вся компания подхватила:
"Шли они лесочком,
Лесочком тёмным, лесочком тёмным,
И повстречались со стрелочком,
Да со стрелочком молодым, молодым! .."
Они орали песню за песней, пока не охрипли, с этими песнями холм оказался не так высок, овраг не так глубок. И вот, наконец, под ногами запружинил уже успевший подсохнуть мох. Сгрузив корзины в центре заросшей пёстрым разнотравьем поляны, пошли носиться вперегонки, прыгать с деревьев, раскачиваться на сучьях, вопить словно дикари, – уж откуда снова голос прорезался? Наконец так устали, что повалились на землю рядом с корзинами. Тут и пригодились пироги с бутербродами и баклаги с водой.
Когда после привала снова двинулись в путь, корзинки чуть не вдвое полегчали. Да и в баклажках воды поубавилось.
Наконец добрались и до дубовой рощи, что подковой разрослась по широкому и пологому горбу над осыпавшимся оврагом. Столетние великаны стояли каждый особняком и не подпускали к себе молодой поросли. Неохватные стволы были покрыты толстыми наплывами коры. Тяжёлые кроны опирались на могучие корявые ветви. Мощные корни выбирались из-под мха и травы грубыми узлами и снова уходили в самую глубь земли. Здесь сладко пахло земляникой и грибами, но, увы, ни земляники, ни грибов, ни даже жёлудя завалящего ребята не нашли.
К оврагу лес сбегал светлым березняком, а вглубь уходил густым осинником. Но ни в березняке, ни в осиннике, ни в молодых еловых посадках по ту сторону оврага не то, что грибов – духу грибного не было.
Шукали, искали, всё вокруг палками переворошили – увы, ни мокрухи, ни синюхи, ни трухлявой сыроежки.
Поначалу ребята здорово расстроились, носы опустили, а потом присели на пенёчки, умяли ещё по парочке пирогов, подумали немного и сами себе удивились – а чего ради расстраиваться? Они что, ради грибов в лес пошли? На самом-то деле, грибы – это так, чтобы взрослые не цеплялись. Ну, нету грибов, и не надо. И без них в лесу неплохо. Вот до шалаша доберутся, костёр разведут. Каши наварят. Настоящей, с дымком. Зря они что-ли мешочек с крупой тащили? На то и расчёт был, чтобы в лесу кашу варить. Вот только ручей найдут и сварят, потому что в баклагах не так много воды, чтоб на кашу изводить. И хватит под каждый куст заглядывать, каждой ёлке кланяться, шут с ними, с грибами.
– Да, шут с ними, с грибами! Будем шишки с ёлок сшибать.
Но тут раздался радостный вопль Метте – Грибы! Сюда! Я нашла грибы!
И действительно, выступая плотными шляпками над опавшей хвоей, меж еловыми корнями, словно позеленевшие от времени старинные медяки, лежали ядрёные рыжики. Не один, не два – густой россыпью, хоровод за хороводом.
Глаза у ребят зажглись охотничьим азартом. Какое там – "грибы в лесу не главное"! Попробуй их сейчас от этих грибов оторви! И пошла-поехала работа – только ножи замелькали.
– Вы мои красавцы! Рыжички мои! Настоящие! Сколько вас! А пахнет-то как!
– Не наступи, здесь гриб! Куда тебя несёт!
– Гляди, целых три! Ой, а тут ещё шляпка торчит! И ещё!
