скачать книгу бесплатно
2017
Л. Дуров
Февраль 95-го. Спешу на встречу к Льву Дурову. Это был год выхода из тупика, когда снова стала нужна профессия. Несколько минут ожидания на служебном – и я в кабинете Анатолия Васильевича Эфроса. Магия портрета и долгий разговор о судьбах театра с Дуровым. Лев Константинович – один из преданных учеников Мастера, охранял его покой в этом храме на Малой Бронной. Зал Эфроса, коридоры, кабинет, дух великого романтика. Театр переживал столь обычное межсезонье без главного режиссёра: экспериментировал, сопротивлялся. Со всеми своими проблемами и трудностями из-за кулис приходил на сцену и там сражался за право жить в это смутное время, когда блеск и нищета поднимались по одной лестнице и играли один спектакль.
Занавес. Передо мной предстал театр с какой-то обескураживающей немощью. Играли Стругацких – «Жиды города Питера», и даже Дуров ничем не мог помочь плохому театру в этот вечер. Я знал, что пришёл новый режиссёр Женовач, знал, что не все его принимают. Вспоминал Дурова времён Эфроса.
Печаль моя светла,
Печаль моя полна тобою…
Уходя из театра, я поднял у самого порога листок:
«Один из лучших режиссёров Москвы – Сергей Женовач, представляет в этом сезоне необычный и многообещающий театральный проект. Вы увидите сразу три премьеры по роману Ф.М. Достоевского: «Идиот», спектакли «Бесстыжая», «Рыцарь бедный» и «Русский свет»… Нам бы хотелось донести до зрителя весь текст романа, его философскую глубину, логику авторской мысли, силу чувств, остроту действия.
Вас ждет встреча с Ириной Розановой, Львом Дуровым, Сергеем Гармаевым…
Наш адрес – Малая Бронная, 4».
…Театр на Малой Бронной завершал остров Тверского бульвара, с его новым «архитектурным шедевром» – новым МХАТом. С театром Пушкина (Таирова), с бесконечными воспоминаниями-переживаниями премьер и встреч… Гримёрка, зима, интересные, содержательные разговоры, отказ от банкета в честь сотого спектакля…
Я свернул на Калашный. Там, вдалеке, осталась патриархальная академия на Собиновке, где в те времена тоже витал дух Анатолия Васильевича Эфроса, Марии Осиповны Кнебель, где в коридорах можно было встретить знаменитого мэтра и вечных студентов, отдающих уже с десяток лет этим мэтрам честь. Вышел к «Художественному», а там – на Арбатскую, к Киевской и – домой, домой, домой…
* * *
В том феврале 95-го Дуров играл бенефис в Брянске. Встречая Льва Константиновича холодным мокрым утром на вокзале, я почувствовал с первой же минуты его тревогу и усталость. Такая же тревога ощущалась и на репетиции. Ленивая степенность актёров провинциального театра не попадала на первую долю дорогого мне мастера. На лицах людей, некогда верно служивших Мельпомене, печать безденежья, апатии, равнодушия.
И всё-таки, с честью выдержав эти и иные испытания, Дуров предстал на пресс-конференции актёром, чье амплуа невозможно определить. Не сыграно ещё такой роли, не рассказано самой остроумной истории, самого неожиданного анекдота, самого важного случая в жизни.
А потом был бенефис. Словно из сокровищницы или, скорее всего, из старой табакерки, доставал он очень дорогое, доброе, мудрое. Будь то капитан Снегирёв из пьесы по Достоевскому, или затейливая водевильная ситуация, или сцена из чеховских «Трёх сестер», доносившая живое дыхание Эфроса, дыхание старого Театра на Малой Бронной…
И свеча в финале, и фотография на память…
Прошли годы, я иногда дозванивался до великого актёра, снова приглашал его и Ирину Алфёрову в свой город, и снова была премьера, был праздник. Потом его телефон замолчал, а спустя какое-то время, когда его величество случай остановил машину в нужном месте, он поведал мне историю своей болезни, и наступила долгая пауза в общении.
Но вот мне попала в руки его книга воспоминаний, которую я прочёл с таким удовольствием. С тёплой улыбкой вспомнил все наши встречи и подумал: надо обязательно забежать…
* * *
Август 2015 года. Льва Дурова не стало. Исчезло яркое явление.
Исчезла уникальная личность.
Его необыкновенное человеческое тепло, обаяние, искромётность таланта делали людей людьми, театр – богаче, а жизнь – настоящей.
Уже не вспоминаются какие-то подробности тех ярких спектаклей. Осталась просто память о выдающемся актёре и человеке.
* * *
После наших встреч я часто записывал некоторые из его высказываний. Сегодня это уже история, свидетельства очевидца сложного, переломного времени.
«У нас сейчас не свобода, а вольница».
«Раньше все сводилось к разговору о женщинах, а сейчас – о Чечне. Когда я вижу по телевизору эти события, то сразу, как актёр, представляю себя на месте тех людей. Мне становится страшно».
«Перед отъездом в Брянск знакомые журналисты рассказали, что нашего Президента на днях буквально выносили из самолета, так как он уже не мог идти. Было дело в Алма-Ате. Правда ли это? Во всяком случае, мне говорили люди, которым я верю».
«Кто может стать следующим Президентом? Мне думается, это генерал Лебедь. Если дать ему два-три раза выступить по телевидению, то он явно наберет очки».
«Свобода у нас оказалась не простой. Это не свобода, а какая-то вольница. Я прихожу в ужас, когда, проходя в метро через газетные «развалы», вижу, извините, одни женские бюсты. Нет, я не за цензуру, но должна же быть какая-то моральная защита. Не уверен, скажем, что у нас в ближайшие десять лет переиздадут Пушкина. Время такое! И зритель в нашем театре не изменился, а просто исчез».
«В недавнем фильме Игоря Гостева «Серые волки» (о снятии Хрущёва) сыграл Микояна. Снимали на его бывшей даче, даже охрана была настоящей. Когда я шел, простите, в туалет, охранник так и докладывал: «Объект № 1 проследовал в туалет». А если серьёзно, фильм, кажется, получился. Когда я его смотрел, то искренне жалел Хрущёва, ведь картина не собственно о Хрущёве, а о человеке, попадающем в столь печальные обстоятельства. Четыре мужика в бане за рюмкой просто решили его судьбу. Сейчас, вероятно, тоже многое в политике решается именно в бане».
1995–2017
«Всё равно стихи…»
* * *
Всё равно стихи.
Всё равно метель.
Всё равно печаль.
Лодка у дороги.
Всё равно Весна
Дверь сорвёт с петель,
Белым цветом в рост
Вишня на пороге.
Всё равно закат.
Всё равно костёр.
Телефонный звон,
Словно гомон птичий.
Всё равно портрет
Напишу на спор
И воды налью
Ветреной криничкой.
Всё равно стихи
Вечером и днём,
Всё равно печаль
С звонкою подковой.
Всё равно идём,
Всё равно живём
И латаем мир
Запоздалым словом.
2019
«6 января 1984 года.» (О Театре Г. Мацкявичюса)
«Взгляд, поза, едва уловимое движение тела «обнажают» человека неизмеримо больше, чем это могут сделать слова… Именно безмолвие сопутствует всем крайним, кульминационным моментам человеческой жизни».
Г. Мацкявичюс
6 января 1984 года. Театр имени Ермоловой. Московский ансамбль пластической драмы показывает сценическую композицию «Жёлтый звук» в постановке Гедрюса Мацкявичюса. Либретто Василия Кандинского. Музыка А. Шнитке.
После мировой премьеры «Жёлтого звука», состоявшейся в 1976 году в Париже, это была вторая попытка осуществить замысел знаменитого художника-авангардиста. Его сценическая композиция воплощала идею творчества, «продиктованного внутренней необходимостью», через такие внешние средства выражения внутренних ценностей как музыкальный звук, телесно-духовное звучание людей и предметов, цветовой тон. В качестве персонажей выступали пять ярко-жёлтых великанов, ребёнок, колокольный звон, жёлтый цветок.
К сожалению, в данном спектакле режиссёру не удалось соединить философскую мысль Кандинского и музыкальную историю Шнитке. Впервые на спектакле изобретательного Гедрюса мне было скучно от недофантазии. И всё же знакомство с удивительными, почти запредельными возможностями «аистов» продолжилось. («Аистами» называли артистов Московского театра пластической драмы Гедрюса Мацкявичюса за их изумительную пластичность и фантазию.)
Для меня знакомство с ними началось через моего друга – сокурсника по ГИТИСу Андрея Родикова. Я смотрел все спектакли с его участием. Я был влюблён в этот театр, в этих людей, самозабвенно выжимающих из своего тела потрясающую чувственность и полёт. Виртуозно владея средствами пластического выражения, они были способны донести до зрителя сложные смыслы сонетов Шекспира, философии Айтматова, произведений живописи от Микеланджело до Петрова-Водкина и многое другое.
Вспоминаю, как после вечера в ЦДРИ, где театр исполнял отрывки из своих спектаклей (в том числе ошеломительный танец-прыжок из «Хоакина Мурьеты»), обаятельный Гедрюс, покидая зал, как бы прощался со своим театром. И так было всегда: идея умирает в исполнителях вместе с утратой их молодости и ничем не замутнённой свежести их мироощущения. После 16-и лет успешной практики ансамбля пластической драмы режиссёр взялся за создание нового театра, а его «аисты» разлетелись кто куда. Мой Андрюша теперь посылает мне весточки из Швеции. Он уехал туда, женившись на очаровательной шведке-журналистке, а замечательный театр Гедрюса Мацкявичюса продолжает жить в нашей памяти о знаковых прорывах в театральном искусстве 80-х.
* * *
Мы встретились спустя двадцать пять лет. Шведская весна была так же волнующа, как наша встреча. По долгой истории нашей жизни нас связывало тепло дружеского общения, родственное любопытство по части театральных премьер. Мы всегда что-то советовали друг другу. Например, я советовал ему перечитать Пастернака, Джойса, Толстого. Он мне – сходить на премьеру театра из Цинцинати по пьесе У. Гибсона «Тряпичная кукла», от которой проснулась вся театральная Москва. Я тогда сидел на полу в битком набитом Театре Сац рядом с Георгием Тараторкиным, и нам казалось, что театр-жизнь – это именно то, что мы видим на сцене.
Когда-то Андрюша пробовал быть клоуном, но так и не стал им. Клоун – это не повторенье гэгов, заученных трюков, это – жесты, рождающиеся изнутри. Теперь он вёл нас по тропинке, где гуляет шведский король, делился впечатлениями о выставке Мунка и был на пике своей чуть постаревшей жизни. А ещё он потрясающе танцевал танго, как бы в продолжение своей истории танца и пластики в театре Гедрюса Мацкявичюса.
И рядом с ним всегда была его семья: рыжеволосая Анна, его милые девочки.
2017
Стокгольм. Утро
А. Родикову
Прогулка по тропинке короля,
Пологий берег, шум балтийских сосен;
И дышит непрогретая земля,
И что-то в разговоре произносит.
То вверх, то вниз, и берег далеко,
И лысины камней – времён приметы,
И потянулся май к началу лета.
И стало вдруг особенно легко…
Благословенна временем земля! —
Прогулка по тропинке короля.
2008
«Январь 1986 года. Готовлю реферат…»
* * *
Январь 1986 года. Готовлю реферат в ГИТИСе о Верико Анджапаридзе. Смотрю «Покаяние» Тенгиза Абуладзе. Удивляюсь его пронзительности и правдивости. Поражаюсь Верико – мудрости её и силе. Судьба Грузии – удивительной, ранимой, гордой, – судьба Верико Анджапаридзе. Читаю о ней, вглядываюсь в судьбы грузинской культуры, где всё так переплетается и вспоминается.
* * *
В прежние времена, когда трудно было найти тот или иной сборник поэзии, всегда можно было обратиться к тбилисскому издательству «Мерани». Там печатали Мандельштама, Пастернака, Беллу Ахмадулину. Из нутра грузинской культуры складывалась родословная Георгия Товстоногова, и от её познания – блистательная «Ханума», а дальше, после смерти театрального гения, пришёл в его знаменитый театр Темур Чхеидзе. Тбилисская Мтацминда упокоила душу А. Грибоедова рядом с И. Чавчавадзе и его дочерью. Верико Анджапаридзе, Софико Чиаурели, Георгий Шенгелая, Константин Лоркипанидзе, Резо Чхеидзе и чуть назад – Сандро Ахметели, Константин Марджанашвили и чуть вперед – блистательный Мегвинтуцухеси, исполнитель роли Дато Туташхиа в фильме по роману Чабуа Амирэджиби «Берега». В последние годы во МХАТе он играл в спектакле «Медея».
Посмотрите, как дружно встаёт зал, чествуя Резо Давидовича Чхеидзе, как восторженно принимает московский зритель премьеры Роберта Стуруа – гения «Кавказского мелового круга» и «Ричарда III». Сегодня он главный режиссёр калягинского театра Et Cetera.
Мы всё так же открываем тома Шота Руставели, Галактиона Табидзе, вглядываемся в наивную пастораль Пиросмани, цитируем персонажей грузинских короткометражек. Это наше дорогое общее летоисчисление, наша общая радость, боль и гордость.
2018
«Неожиданно Грузия…»
* * *
Неожиданно Грузия,
Неожиданно боль,
Неожиданно грустно
Вспоминаем с тобой.
Неожиданно Чабуа,
Кахи, Тенгиз
По глоткам приспособились
Выпивать нашу жизнь.
Лица, годы, фамилии…
Память душу прожгла!
И Мтацминда, как лилия,
В облаках пролегла.
Там поэты причудливы,
Там стихает молва,
И века – неподсудные,
И пророки – слова.
Где луч солнца над крышами,
Где светло и легко,
Что-то главное слышится
От тебя, Верико.
И судьба, и признание,
Реки – складки морщин;
К берегам покаяния
Возвращаемся мы.
Пересуды, иллюзии,
Ночь лежит за окном…
Неожиданно Грузия —
За нашим столом.
