скачать книгу бесплатно
Истории о Шерлоке и докторе
Жанат Исполов
Юмористические произведения о Холмсе и Ватсоне в роли выпивох. Все станет ясным после прочтения Вступления.
Почти не содержит нецензурную брань.
Содержит нецензурную брань.
Жанат Исполов
Истории о Шерлоке и докторе
ВСТУПЛЕНИЕ
и необходимые пояснения
Итак, всем салют! Меня, как можно догадаться, зовут доктор Ватсон. И это мои мемуары сейчас перед Вами. Я их начал писать не как собственные воспоминания, а в виде бессистемных записок о своей жизни в Лондоне, на Бейкер-стрит. И, честно говоря, даже не собирался издавать, даже мыслей таких не было.
Это потом, когда Холмс случайно их прочел, то пришел в восторг и стал уговаривать меня их опубликовать. Я не соглашался, но Холмс рассказал о них Лестрейду (сыщику из Скотланд-Ярда) и тот пристал ко мне, мол, дай почитать. Я дал.
Лестрейд читал полгода, потом принес рукопись и заявил, что все в ней написанное наглая ложь. И что надо все переделать. И сделать главным героем его, Лестрейда. Потому что он этого достоин.
Холмс, естественно, возмутился и обругал Лестрейда сюрстреммингом. Тот обиделся и назвал Холмса столетним яйцом. Они сцепились и минут двадцать мутузили друг друга. Однако, даже после боя ни один из них не уступил и каждый остался при своем мнении.
Тогда было решено отдать рукопись на рецензию миссис Хадсон. Но она была на даче и пришлось ждать ее две недели. На следующий день после ее возвращения, когда мы уже обмыли это событие, я передал ей свои записки. Миссис Хадсон сказала, что прочтет их до субботы, потом попросила неделю сроку, а когда прошло полтора месяца, она вернула мне рукопись, заявив, что не умеет читать.
И вот, в четверг, все герои этих записок собрались за круглым столом, чтобы я сам прочел свое произведение, дабы затем всесторонне обсудить этот шедевр, исправить изъяны и решить: публиковать или нет. А почему в четверг? Потому что в этот день миссис Хадсон получила пенсию, Лестрейд свою ментовскую зарплату, Холмс продал подзорную трубу своего брата Майкрофта, а я просто тупо упал им на хвост.
Обсуждение рукописи затянулось до утра воскресенья. Было выпито одиннадцать литров элитной водки, съедены все соленья миссис Хадсон, полмешка Холмсовых рожков и шесть килограмм сала, за которым Лестрейд четыре раза бегал к себе домой.
В конце концов, высокая комиссия решила, что ничего не надо менять, все и так написано достаточно хорошо и самое главное, абсолютно правдиво. И мемуары обязательно надо издать отдельной книгой для того чтобы прославиться, огрести кучу денег и… забухать.
А пока высокая комиссия срочно решила опохмелиться. Но не тут-то было, поскольку деньги у всех закончились. Комиссия приуныла и стала медленно помирать. И дело кончилось бы печально, если бы не появился Гопкинс (инспектор из Скотланд-Ярда), который разыскивал загулявшего Лестрейда.
Гопкинс посадил Лестрейда на измену сказав, что начальство того натянет (он так и сказал), влепит выговор, лишит зарплаты, понизит в звании и направит патрулировать улицы. Лестрейд кое-как, трясясь, побрился, выпил рассолу и побрел на работу огребать люлей. А я рассказал Гопкинсу о своей будущей книге и попросил на опохмел. Тот с интересом посмотрел на рукопись и пообещал пять фунтов, если в книге будет упоминание о нем. А пока он дал в задаток полгинеи и откланялся, сославшись на занятость.
Высокая комиссия бодро опохмелилась и разошлась. Одобрение было получено.
Надо Вам сказать, что Холмс вовсе не напоминает того знаменитого сыщика с Бейкер-стрит. Когда-то давно (года три назад) он и вправду занимался расследованием преступлений. Но однажды один экстрасенс чувак Чумак предсказал, что Холмс сильно облажается на одном из расследований и опозорится. Холмс поверил, жутко расстроился, забросил работу и начал пить. Квартирная хозяйка миссис Хадсон поначалу стыдила его, но Холмс научил ее раскладывать пасьянс и пить коньяк из кружки. Так они подружились (нашли друг друга) и стали пить вместе (до моего появления). Вначале они пили коньяк, потом водку, потом, когда настал кризис, самогон и бормотуху.
Что касается Лестрейда, то этот тип реально служит в полиции инспектором. Они с Холмсом раньше пересекались при расследованиях и пару раз набивали друг другу морды. Лестрейд всегда прикидывается честным и справедливым, добрым и отважным, хотя в своей полиции он приобрел только одно качество: великолепно жрать водку. Еще он одно время состоял в организации «Greenpeace» и говорил, что он зеленый. Однако мы всегда называли его голубым. Лестрейд дико бесился, возмущенно орал, бросался на стенку и, в конце концов, ушел из этой организации. Но мы все равно иногда напоминаем ему, что он голубой. Лестрейд обижается, но кроме нас друзей у него не нет, поэтому, позлившись пару дней, он приходит к нам, приносит литр (водки или самогону) и мы снова дружим. А когда Лестрейд получает зарплату, то всегда накупив водки и закуски, тащится к нам и мы дружно отмечаем это событие.
Что же до меня, то я закончил бесплатный медицинский колледж в Лондоне по профессии санитар и меня призвали бесплатно служить в армии. В армии я увлекся боксом (стал чемпионом полка) и меня призвали в десантные войска в Афганистан. Там хоть обещали платить боевые. Но только пообещали. Когда после ранения я вернулся в Лондон, то никаких денег (кроме минипенсии) не получил. Тогда я занялся врачебной практикой (от безысходности). Но обо всем этом я написал в рассказе «Знакомство».
Сейчас я отошел от врачебной практики, потому что мы с Холмсом пропили мои врачебные инструменты и все лекарства какие у меня были. Мне просто нечем лечить. Холмс еще предлагал мне продать и мой врачебный диплом, но я отказался. У меня, правда, остались канцелярские щипцы и армейский кастет, поэтому я иногда занимаюсь лечением зубов.
У Холмса полно всякого хлама, он частенько приносит какой-нибудь металлолом, выпрямляет его, красит сажей, а потом продает. И почему-то барыги покупают его творения.
А миссис Хадсон давно на пенсии. Она раньше жила в Кампучии с родителями, а потом ее отца перевели в Лондон. Тут миссис Хадсон вышла замуж за мистера Хадсона и прожили они вместе сто шесть лет. Мистер Хадсон оставил миссис Хадсон дом на Бейкер-стрит, гараж с мотоциклом и сорок фунтов, а сам собрал вещи и переехал в Америку, где женился на молодой негритянке.
А миссис Хадсон осталась одна в большом старом доме. Поэтому она решила сдавать комнаты постояльцам, чтобы прокормиться. Первым ее жителем стал Холмс, а вторым я. Но мы не платим за квартиру, потому что уже никто не помнит сколько мы должны. Миссис Хадсон получает пенсию (почти двадцать фунтов!) и ей этого хватает. Да и нам тоже…
Вот так мы и живем.
И мы совсем не похожи на тех холеных джентльменов, описанных в произведениях сэра Артура Конан Дойля. Мы совершенно другие. Они ходят в костюмах, дорогих пальто и плащах, культурно разговаривают, завтракают и обедают по этикету, называют друг друга на «вы» и говорят «сэр».
Мы же больше пьем, чем едим, одеваемся как в деревне, разговариваем по-простецки. Я, например, Холмса кроме как «лосось» не зову. И он всегда называет меня «орангутангом». Миссис Хадсон у нас «Бабка Пятка с кружаком». Про Лестрейда вообще молчу.
Пусть живем мы очень небогато, но очень весело. И совсем не хотим менять (пока) нашу устоявшуюся жизнь на блеск лондонских денди.
Да, мы не такие, как в книгах Конан Дойла. Мы обычные люди (алкаши), которых замечательный талант великого писателя возвел в ранг величайших людей, именами и делами которых гордится каждый житель старой доброй Англии.
С уважением
Доктор (санитар) Дж. Э. Ватсон
Лондон, Бейкер-стрит 221Б
Седьмое сентября ………. года
Знакомство.
Меня зовут Джон Эдгар Ватсон. Мне тридцать шесть лет. Я живу в Лондоне, на Бейкер-стрит 221Б. По профессии своей я военный врач. Целых пять лет я прожил в Афганистане, где сражался с местными жителями. Там меня прозвали Злой хирург. Воевал я доблестно и, несомненно, дослужился бы до генералиссимуса, но во время одного набега на вино-водочный кишлак меня ранили в голову из рогатки. Я бы погиб, попав в плен, однако мой командир Хасан Блядунов, рискуя жизнью, докатил меня до своих. За это его наградили орденом «За сильное мужество» и произвели в полковники. Мне же досталась только медаль «Красавчик». Кроме того меня комиссовали и отправили из-за ранения в отставку.
Я вернулся в Лондон. С огромным трудом снял микрокомнату за свои гроши (пенсия была маленькая, боевых не дали) и занялся врачебной практикой. Мне приходилось туго, иногда вообще нечего было есть. Я был на грани нищенства и хотел уже повеситься, но тут мне повезло. Ко мне пришел какой-то мужик, который промочил ноги и кашлял. Мне удалось убедить его, что у него тиф и он выложил деньги за лечение. Потом я застращал его рассказами о чуме и тот решил, что болен ею. Я его «вылечил». Затем он «заболел» раком и ему пришлось снова платить за «лечение». Когда у него закончились все деньги, я сказал ему, что он здоров. Он ушел, а на другой день я узнал, что он умер, попав под лошадь.
У меня появились финансы и я решил отдохнуть. Я пошел в один недорогой кабак и заказал бутылку виски, салат из креветок и голубиный паштет. Официант принес мне все это и я стал гулять. Я выпил где-то рюмок пять, когда, поглядев в сторону, увидел, что за столиком сбоку сидит какой-то тип в голубых брюках и оранжевом жакете. Он уже порядком нагрузился, потому что возле его ноги валялась пустая бутылка из-под «Русской» водки. На его столе стояла тарелка вареных рожков и лежала половина огурца. Соленого. Рядом была еще одна бутылешка. Полная. Лицо того типа украшали два здоровенных фонаря под глазами и разбитый нос. Тип в упор смотрел на меня.
– Чего уставился? – хмуро спросил я.
Тип ухмыльнулся, потом зевнул и опустив голову угодил носом в свои рожки. Вскоре раздался храп.
«Труп», – подумал я. Внезапно у меня мелькнула мысль. Я пододвинулся к краю стола, протянул руку и тихонько стянул бутылку того типа. Я уже хотел распечатать ее, но тут тип перестал храпеть, поднял голову, встряхнулся, посмотрел на стол и не обнаружив на нем бутылешки, взглянул на меня. Увидев в моих руках флакон он сразу признал свой пузырь.
– Ааа, – заорал он, выскакивая из-за стола, – Отдай мое самосознание!
И он выхватил у меня из рук свою водку.
– Ты что крадешь, скот! – орал он, – За это ответишь, чукча! Пойдем выйдем, ты, некрасивый сопляк!
– Ты что сказал, – я взбесился и вскочил со стула, – сейчас я тебе рожу начищу!
– Да ну, правда? – тип зубами вырвал пробку с бутылки и одним махом отпил половину, – Я тебя сделаю, картофель! Ты у меня будешь похож на архитектора! – добавил он не в тему.
– Ты что сказал! – я ударил кулаком по столу, – Повтори, падло!
– Ну, давай прямо сейчас! – тот тип шатался как маятник и еще быковал.
Он ухватился за крышку своего стола и перевернул его, подчеркивая свою ярость и показывая насколько он крут. Тарелка с рожками и огурец полетели на пол. Тогда я тоже перевернул свой стол, дабы этот лосось понял, что я тоже не промах. Тип подобрал пустую бутылку и разбил ее об стол. В его руке оказался острый обломок. Тип злобно ухмылялся и щурил свои пьяные глаза. Я поднял с пола вилку и приготовился к бою. Вокруг раздались крики. Все посетители стали удирать, а официант начал свистеть, вызывая полицию. Тот тип прицелился одним глазом и с размаху ударил меня своим обломком. Я легко отбил удар, пригнулся и вонзил вилку в бедро своего противника. Тип завопил и рухнул на пол. На его голубых брюках появилось и стало стремительно расти темное пятно.
– Ааа, ты меня убил, тварь! – орал тип, – Я тебе этого не прощу! Я тебя закопаю, петух! Все, ты труп!
– Кто, я – петух? – моя нога сама взметнулась и угодила пяткой типу в челюсть.
– Ааа, – орал тип, глядя как на пол посыпались обломки его желтых зубов, – ффф, фсе, фсе, фафит, фафит, фтаюфь, фтаюфь!
– Что ты сказал? – рявкнул я и вновь замахнулся ногой, но тут до меня дошло, что тип кричит «Сдаюсь, сдаюсь!»
Я опустил ногу и встал над этим балбесом, наслаждаясь своей победой.
Тут распахнулись двери и появились копы. Меня огрели по бубну дубинкой и я оказался на полу, рядом со своим окровавленным противником. Омоновцы навалились на меня и скрутили руки за спиной. После этого нас с тем типом отправили в полицию.
Я лежал на полу в вонючей камере, куда меня посадили полицейские. Того типа в голубых брюках утащили в медпункт на перевязку. Я был страшно зол на этого тюленя. Из-за него меня, славного доктора Ватсона, героя афганской войны, кавалера медали «Красавчик», засадили в этот погреб и даже пожрать не дают! С досады я двинул ногой по параше, стоявшей в углу. Она покачнулась и вся мерзость внутри нее взбулькнула. Зловоние резко усилилось. Я отодвинулся подальше и стал разглядывать стены. Они все были изрисованы зеками. Еще было много разных надписей. Например, «Волки позорные, сгубили юного оленя!», «Душа моя томится!», «Адвокат, гнида, где ты?», «Чтоб вы все сдохли!», «Прости мя, господи, я больше не буду воровать, я буду только грабить!» На железной двери, под запертым маленьким окошечком, было жирно написано углем «Лестрейд-тварь, утиный хрящ!» А на потолке тоже была черная надпись «Один хрен не доплюнешь» и нарисована мишень. Но кто-то видно умел здорово харкать и вся мишень была заплевана. Я закрыл один глаз, прицелился, поднапрягся и плюнул. Но мне не повезло. Мой плевок не долетел до потолка и шлепнулся на пол. Да и потом, какой с врача снайпер? В эту минуту раздался лязг засова и скрежет металла. Дверь распахнулась и на пороге возник какой-то мужик в сером плаще и темной шляпе. Он поглядел на меня, шмыгнул носом и проговорил:
– Выползай!
Я встал и направился к выходу. Плащ посторонился, пропуская меня. Выйдя в коридор, я к своему удивлению обнаружил там давешнего типа в голубых брюках и оранжевом жакете. Тот уставился на меня, как баран и стал похож на Крамарова.
– Чего уставился? – хмуро проговорил я, пока плащ закрывал камеру.
– Выплескивайтесь к выходу, – проворчал он, возясь с замком.
Тип развернулся и заметно хромая, направился к железной решетке. Я пошел за ним, думая, что сейчас начнутся крутые разборки. Но ничего, хоть их и двое, мы тоже кое-чего могем. В армии я, как-никак, был чемпионом своего полка по боксу. Так что отоварю их быстро и качественно, а потом в бега вдарюсь. Но это ежели их двое только и никого более, что в общем-то не факт. Вдруг за углом толпа поджидает с мултуками. Вот это будет неприятно. Эх, жаль нету рядом моего боевого командира Хасана Блядунова в нетрезвом состоянии повышенной тяжести. Мы бы с ним эту контору вмиг разнесли. Вместе с мултуками.
Пока я испытывал тревожные симптомы и предавался напрасным сожалениям, мы вышли из КПЗ и остановились у подъезда. Плащ вышел следом. Тип повернулся ко мне, сглотнул пару раз, потом раскрыл рот, широко улыбнулся и вдруг фамильярно похлопал меня по плечу.
– Да ладно, братан, чего уж там, не обижайся. Тебя как зовут? – немного гундося спросил он.
– Меня зовут доктор Ватсон. А чего ты хотел? – все так же хмуро ответил я.
– Доктор? Круто! – тип почему-то очень обрадовался и заулыбался еще сильнее, – Это вообще здорово. А меня зовут Холмс. Шерлок Холмс, – добавил он, – я великолепный сыщик. Мы с тобой повздорили малость в кабаке, ну да ладно. Со всяким бывает. Поэтому я извиняюсь перед тобой. Я ж был не прав!
– Конечно, ты был не прав, – подхватил я, умолчав, что сам спер у него пузырь, – Ты вообще совершенно был не прав!
– Вот поэтому, – продолжал Холмс, – я и вытащил тебя из этого обезьянника. Давай забудем былое и пойдем, выпьем за мировуху!
– Да это я все сделал, – вмешался плащ, – если б не я ты бы торчал тут до второго потопа.
– Да, познакомься, доктор, – спохватился Холмс, – Это Лестрейд, сыщик из Скотланд-Ярда.
– Я ж работаю там. Поэтому и подсобил Холмсу, – и плащ протянул мне руку.
Тут перед моими глазами явственно проступила надпись на железной двери камеры, где я сидел: «Лестрейд – тварь, утиный хрящ» и я не стал пожимать ему руку, а вместо этого поинтересовался:
– Это про тебя что ли пишут всякие некрасивости?
– Какие это некрасивости? Где пишут? – не понял тот.
– Да на двери камеры в которой я сидел, – пояснил я, – там о тебе особое мнение нарисовано.
– Чего? – Лестрейд разинул рот, а Холмс, уяснив обстановку, с криком «Я мигом», исчез в дверях полиции. Он появился минуты через три, давясь от смеха.
– Ой, не могу!, – орал он, – Лестрейд не только тварь, он и хрящ еще! К тому же утиный! Чего ж так скромно-то? Можно было и страусиный написать!
– Что? Кто? Где? – завопил Лестрейд, побагровев от злости, – Да я сейчас… да я… я…
И он рванул в полицию. Мы с Холмсом постояли немного, посмеялись, потом Холмс предложил:
– Тут недалече кабак один есть, недорогой. Пойдем там присядем, за мировуху хрястнем?
– А этот что? Его ждать не будем?
– Лестрейда что ли?
– Ну.
– Да пошел он. Я с хрящами утиными не пью!
И мы пошли в кабак. Там мы скинулись по пятрофану, купили литр самопалу и два соленых огурца. После этого Холмс предложил вновь:
– Сейчас мы с тобой накатим, а потом вдруг еще какие проблемы начнутся. В трезвяк забрать могут. Пошли лучше ко мне. Я тут недалеко живу, на Бейкер-стрит.
– Ну пошли, дома все ж лучше пить, чем в кабаке. А то и вправду заберут охламоны. А мне уж больше неохота.
И мы направились к Холмсу.
Мы сидели на хате у Холмса, которая находилась на кривой, как подкова, улице Бейкер-стрит 221Б. Дом вообще не напоминал тот, который гордо возвышается на телеэкране (когда Масленников снимал фильм, то использовали другой, через три квартала). Эта халупа напоминала двухэтажный недостроенный особняк после неоднократных бомбежек.
Дом принадлежал миссис Хадсон, старой кривоногой кобыле с толстым курдючным задом, у которой Холмс снимал жилье за два пенса в неделю. В комнате у Холмса было грязно как в трамвае. Везде валялись пустые бутылки, колбы, реторты и чекушки. Занавесок не было и в помине. Да они и не были нужны, потому что окно было залеплено толстой полиэтиленовой пленкой. Вместо люстры висело старое ржавое ведро, а кровать, на которой я сидел, скрипела так, что хотелось сильно выпить. Но все же эта берлога была намного лучше той развалюхи, где обитал я.
Холмс пододвинул к кровати стол с двумя ножками, вместо третьей приспособил кочергу и примостился напротив меня на единственной табуретке. На стол он поставил тарелку вареных рожков, порезанные кусками соленые огурцы и специально для меня, как он выразился, салат из лука и чеснока. Потом в комнату вошла миссис Хадсон и поставила на стол три большие пивные кружки. Холмс вытащил поллитровку, отгрыз пробку и наплескал в них водки на два пальца.
– Ну, за мировуху! – провозгласил он и мгновенно осушил свой кружак.
Потом со словами «После первой грех закусывать!» он налил себе снова и выпил. После этого он вздохнул, вытянул ноги и улыбнулся.
Я взял кружку и тоже накатил. Закусив соленым огурцом, я взглянул на миссис Хадсон. Она почему-то не выпила, а угрюмо смотрела на свою кружку.
– Братан, а ты где живешь? – поинтересовался Холмс, начиная набивать свою трубку.
Я прикинулся несчастным и сказал, что живу на вокзале. Холмс уставился на меня, потом медленно перевел взгляд на миссис Хадсон и вдруг, просияв, хлопнул себя по лбу и проговорил:
– Да ты что, братан! Чего ж ты раньше молчал, что тебе жить негде? Живи здесь! Тут еще одна комната есть. Пустая. А, миссис Хадсон, пускай Ватсон тут живет? Он мой ближайший собуты… то есть соратник. И, вообще, братан! И мы с ним выпиваем вот за мировуху. А, миссис Хадсон?
Миссис Хадсон нахмурилась. Тогда Холмс подхватил бутылешку и проворно наплескал ей в кружак до половины. Только тогда миссис Хадсон улыбнулась, взяла посуду и тоже «пригубила» за мировуху. Едва она поставила кружку на стол, как Холмс подлил туда все, что оставалось в бутылке. Миссис Хадсон глубоко вздохнула, снова подняла кружак и медленно «съела» свою порцию. Поставив тару на стол, она закусила огурцом и поинтересовалась:
– А что, водки нет больше?
– Нет, у нас только один пузырь, – поспешно ответил Холмс, прижимая к себе второй под курткой.
