Смотрящие вверх (сборник)

Мы посмеялись и пошли бить японца.

Воины из них были никакие. Бежали, сдавались, прятались – нам даже неловко было иногда: не война, а позорище какое-то. Хотя люди они с головой. Ровно две недели хватило, чтобы в Японии поняли: так дело не пойдёт. На этом война и закончилась.

Как-то пленный японец с вызовом нам сказал: «Вы всю жизнь делали пушки, а мы игрушки!» Только не понятно мне стало, зачем идти к людям, которые делали пушки со своими игрушками? Хотя восток – дело тонкое… Хрен их там разберёт, что у них в голове… А японца мы расстреляли: обидно как-то сказал – не подумавши, наверное.

IV

Поезд мчал по бескрайней тайге. Николай, как и сотни демобилизованных солдат-победителей, сидел в товарном вагоне, свесив ноги и болтая ими, как маленький ребёнок. Домой!

Для кого как, а для деда Коли дом ещё в раннем детстве кончился. Мать с отцом умерли от голода, а его, чудом выжившего, подобрал в степи Добрый Человек. Так и ходили по ставропольским степным просторам: Добрый Человек, пятилетний Николай и верблюд. Выкапывали ямы и хоронили умерших от голода. Позже его приютил колхоз, который Николая воспитал, дал образование и работу. Но война всё перечеркнула.

– Ехать опять туда? – дед был в раздумье.

– Скоро Хилок! – пронеслось по вагону. – Девчат и цветов будет море!

На каждой станции победителей встречали всем миром: от мала до велика! Солдат буквально забрасывали букетами, кричали, плясали! Всеобщая радость победы переполняла страну! Но война никого не жалела, поэтому очень часто в букетах цветов были записки с адресами: оставались вдовы, семьи, где мужчины погибли, а жить дальше как-то надо. Хозяин был на вес золота.

Вот такой букет и поймал Николай. Развернув бумажку, он прочитал, что его ждёт уютный дом и одинокая женщина.

– Что тебе ещё надо, Коля? – спросила деда судьба.

– Ай, мужики, пожалуй, с меня хватит! Надоело мне, устал! – и Николай, наспех попрощавшись с однополчанами, спрыгнул с поезда.

Деревянный чемодан и победный паёк слегка утяжеляли поиск, но вскоре дед нашёл улицу и дом.

– Здравствуйте, – перед ним стояла высокая и красивая женщина лет сорока, – вы к кому?

– Я… вот, – Николай протянул листок, – это ваш адрес?

– Ах! Ну… да, извините, проходите, – женщина засуетилась и неловко зацепила пустое ведро. Оно загремело, женщина ещё больше покраснела:

– Ой, проходите же, проходите!

Николай зашёл в дом: огромный деревянный сруб, большой стол, лавка. Но как-то всё грязно, запущенно. Видно, что не убиралось и не мылось довольно давно. Николай такого не любил. Ох как не любил!

– Мужа убили в сорок четвёртом… Я осталась одна, никого больше нет… а Сибирь – и дрова нужны, и прокормиться как-то надо… без мужика – хоть сейчас – ложись и помирай!… Вот и написала, – женщина плакала, а Николай сидел и думал, что лучше бы ехал дальше, в свой колхоз.

– Ладно, тут всё, что у меня есть, – он снял с себя мешок. – Там сгущёнка, консервы, хлеб… разберёшься, одним словом, а я поехал домой. Ждут меня, понимаешь? – и дед, схватив свой чемодан, пошёл на станцию.

Звеня орденами и медалями, он летел по тропинке. Из вещей – чемодан с документами и фотографиями да сменное бельё. Всю еду и деньги он оставил одинокой женщине. Вдруг на тропинку вышла красивая молодая девушка с коромыслом на плече. Она несла два полных ведра воды. Николай встал как вкопанный – это и была моя бабушка!

– Девушка, а давайте поженимся! – дед загородил собой узкую тропинку.

– Тебя как зовут-то, жених? – девушка весело засмеялась.

– Коля, – и здесь все поняли, что ни домой, ни в какой колхоз он уже не поедет.

– Ну, пошли, Коля, если не шутишь. У папки с мамкой и спросим.

А на следующий день была свадьба: семнадцатилетняя Крестинья и двадцатипятилетний Николай стали мужем и женой. Такое после войны бывало довольно часто.

Итак, после четырёх лет войны ещё пятнадцать годков Николай возил лес из лагерей по сибирским трактам. Что это был за человек? Не знаю. Но мне кажется, что бэтмен загнулся бы на второй неделе, если бы начал повторять жизнь деда.

В конце пятидесятых, когда у бабушки стало неважно со здоровьем и врачи сказали, что надо срочно менять место жительства, они уехали в Ростовскую область. Здесь дед устроился крановщиком и строил дома, школы и детские сады.

Всю свою жизнь Николай курил как паровоз. Если честно, то я и не помню его без папиросы в зубах. В день он выкуривал две-три пачки «Беломора». Не знаю, от этого ли, а может, от чего другого, но в шестьдесят пять лет у него обнаружили рак лёгких. Он бросил курить и прожил ещё год. Последние полгода Николай провёл в больницах: смех стоял на всех этажах, куда добирался дед.

– А где Николай Алексеевич? – мать, заходя в больницу, спрашивала у дежурной медсестры.

– А вы не слышите? В пятой палате опять мужиков веселит!

И правда, смех слышно было по всему этажу. Дед не боялся смерти, мало того, Николая ещё хватало на то, чтобы поддерживать других, таких же безнадёжно больных.

Его не стало 3 марта 1986 года, когда «перестройка» делала свои первые гаденькие шажочки. Видимо, Там, На Самом-Самом Небе, Кто-то не захотел, чтобы Николай Алексеевич увидел, как развалили и разворовали страну, которую он защищал и строил всю жизнь; как превратили её в голодную и нищую дойную корову, в угоду так называемому новому мировому порядку.

V

Ветер маялся и бродил по просторам ставропольских степей. Казалось, сотни голосов кружили и спешили что-то сказать на ухо, но, перебивая друг друга, вновь превращались в бесконечный шум и убегали вдаль, так и не открыв своей тайны. Сколько просидел Николай на пригорке? Он не помнил.

Незаметно к нему подошёл Добрый Человек.

– Кто ты и как тебя зовут? – шёпотом спросил Добрый Человек.

– Коля, – мальчик весь дрожал. – А ты кто?

– Я Добрый Человек. Кушать будешь? – он протянул чёрный сухарь. – Это всё, что у меня есть… Голод, знаешь…

Николай взял сухарь и начал медленно жевать.

– А что ты тут делаешь, Добрый Человек? Здесь больше никого нет: все умерли… мама, папа, братья и сёстры… Ты тоже пришёл, чтобы умереть?

– Нет, я пришёл похоронить их. Нельзя так людям умирать. Понимаешь, Коля, в жизни всегда будет тот, кто должен передать мёртвых земле. – Добрый Человек достал кусок бумаги и, рассыпав по всей длине табак, скрутил козью ножку.

– Тебе сколько лет, Коля?

– Не знаю.

– Закури, Коля, это помогает… Голод не так чувствуется… – Добрый Человек передал ему папиросу.

Николай затянулся, и дикий кашель буквально разорвал грудь.

– Ладно, ладно, поднимайся. Потом научишься.

– Добрый Человек, а что такое любовь к Родине? – Коля медленно встал: его худое тело слегка покачивалось на ветру.

– Идём… у тебя ещё столько времени… сам поймёшь, сам… – Добрый Человек посадил мальчика на верблюда, и они пошли…

Монастырь

Поезд Нальчик – Москва прибыл на Казанский вокзал в полпятого утра. Сонные пассажиры, громыхая баулами, расползались в разные стороны; мы же с Наташей решили отсидеться внутри вокзала, потому как метро открывалось только через час.

Середина марта, наверное, самое поганое время во всех концах нашей страны, а в Москве – особенно. Мокрый, холодный ветер пронизывал насквозь, и находиться где-то, кроме зданий и помещений, просто невозможно. Это и была вторая причина нашего посещения Казанского.

Отсидев на чемоданах положенное время, мы спустились в метро. Последний раз я был в Москве лет двадцать назад, в начале девяностых, и то, что происходило сейчас, убило меня наповал: огромная толпа, тысяча, может больше, мужиков, стариков, детей абсолютно не русской внешности, с огромными сумками, стояла в бесконечной очереди к кассам. Кто-то рядом пояснил: «Из Подмосковья едут на работу». Был понедельник, и вся эта масса двинулась в Москву на очередную рабочую неделю. Те, кто видел массовку к фильму «Чингисхан», меня поймут.

Мы шли к платформе, как будто в том же кино: вокруг слышалась непонятная речь, все бегали, прыгали, кричали, с кем-то ругались и смеялись. Двое очень южных и резвых молодых людей чуть не сбили Наташу: один вдруг прыгнул другому на плечи, и они, дико загоготав, унеслись по платформе куда-то вдаль. Мы смотрели на всё это с нескрываемым любопытством и интересом: как изменился облик Москвы! Жуть как изменился!

Но я забежал немного вперёд. Всё началось гораздо раньше, в 2008 году.

I

Когда тебе исполняется тридцать пять, то впервые начинаешь задумываться о прожитой жизни: что сделал, зачем сделал и на кой чёрт всё это нужно.

Вот и я задумался, и оказалось, что всё шло не так. Всё было не такое, и было видно, что конца-края этому «не так» не предвидится. Не спасал и ранг не самого мелкого начальника; не самые плохие деньги – тоже не спасали.

Вчера, например, у меня был день рожденья, а сегодня прочитал в Интернете, что умер Летов… Где справедливость? Мне и так плохо, а тут – такой мужик уходит. Полез в Интернет и случайно нашёл, что Башлачёв умер семнадцатого февраля. То есть как получается: день смерти Башлачёва, далее мой день рождения, потом день смерти Летова. А ведь как я любил слушать этих людей!

Я открыл местную газету, как всегда последнюю страницу. Читать первые три может только очень соскучившийся по чтению человек, например Робинзон Крузо. Я же читал рубрику «Объявления»: что греха таить, эта была самая интересная часть газеты, особенно если ты поместил своё объявление и тебе нужно проконтролировать его наличие. Объявление было напечатано, но вдруг я увидел: «…решу все ваши проблемы. Гарантия 100%». Телефон и подпись: Ольга Николаевна.

– Как же ты вовремя, Ольга Николаевна, – и я налил полстакана для смелости.

– Алло, – приятный голос защекотал мне ухо.

– Это по объявлению, – голосом начальника, не терпящего возражений, сказал я.

II

В нашем маленьком городке, затерянном в бескрайних ставропольских степях, трудно заблудиться. Поэтому через полчаса я уже был в назначенном месте. Ветхий дом на окраине не восхитил, скажу сразу. Но обратного пути не было, и я постучал в калитку. Открыла старая некрасивая женщина. Какая же огромная пропасть бывает между голосом и внешним видом, вспомнив телефонный разговор, подумал я, но вслух произнёс:

– Здравствуйте.

– Проходите, – она смотрела прямо в глаза.

Протиснувшись в узкую дверь, я зашёл в дом: окно и добрая половина стен были увешаны иконами.

– У вас «сосуд судьбы» забит по самое горлышко – отсюда и все беды. Они выливаются через край. Надо почистить, – мы сидели то ли в комнате, то ли в коридоре, у стола, друг напротив друга.

– Ну, так и чистите! Сколько скажете – столько и заплачу.

– Я почищу, но вам надо как-то избавляться от плохих мыслей. Они вас сжигают. Дело не в деньгах, дело в вас: вы постоянно наполняете сосуд ненавистью и таким образом влияете на свою судьбу: у вас всё плохо и ничего не получается.

– А как избавиться?

– Вы крещёный?

– Нет.

– Ну, надо креститься. А то над вами сейчас демоны летают, а если покреститесь, то ангелочки будут охранять.

– Да надо, конечно. Но вы почистите пока этот сосуд, а я подумаю. Вообще, странно слышать от вас про крещение.

Женщина вроде как не услышала и тихим голосом продолжила:

– Я же говорю: если вы не избавитесь от мрачных мыслей и поступков, то мне придётся каждый день чистить сосуд, а вам – платить. Кому это надо? А так – в храм пришёл, помолился и очистился… И ещё: вы мне в следующий раз тридцать свечек привезите из церкви – это для вашего очищения нужно. Я бы сама купила, да мне нельзя туда появляться: специфика, знаете ли, профессии и судьбы.

– Да не вопрос, привезу, – и, оставив триста рублей на столе, я ушёл.

(Ох, и как же я словесно получил спустя два года в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре от архимандрита отца Наума за эти хождения по ведьмам!)

Дома первым делом я зашёл в Интернет: надо же как-то выразить своё горе по поводу смерти Летова! И, зацепившись за первую попавшуюся строчку по этому поводу, стал читать, а потом и писать комментарии. Слово за слово – познакомился с Петром (Петя, привет!). И вот я уже зарегистрирован в «Живом журнале» и полон общения! Оказалось, что Пётр побывал несколько раз в монастыре, много писал о православии и религии. Я делал вид, что понимаю, о чём речь, хотя абсолютно «не втыкал» – чем и прекрасен Интернет!

Дело в том, что я родился и вырос в период коммунистического строительства в посёлке городского типа, где наука и сельское хозяйство так плотно переплелись, что для религии и церкви не осталось не то что места, но даже упоминания. Такое почему-то происходило во всех местах, где мне пришлось побывать.

Время шло, я продолжал наведываться к Ольге Николаевне, читать и переписываться с Петей и – уже – спорить часами о православии. Мне сразу понравилась эта религия. Я не понимал – почему, но явно не из-за внешнего золота и богатства. Что-то в ней было родное, своё. Может, генетически как-то заложено, не знаю. За короткий срок я перечитал массу литературы и даже стал учить церковно-славянский язык, оставаясь, как и прежде, некрещёным теоретиком-греховодником.

Мои затяжные споры и диалоги о православии в Интернете вылились в то, что ранним апрельским утром я пошёл в церковь, где купил серебряный крестик, а батюшка Михаил рассказал, что нужно прочитать и когда прийти, чтобы принять таинство крещения.

Не могу утверждать, что меня осенило что-то свыше или я чувствовал десницу Божью. Это было необъяснимо, и это происходило. Но почему-то я знал, что встреча с Ним обязательно состоится. Как сказал в тот день батюшка: «Вы делаете к Господу шаг, а Он к вам – десять».

III

Я не стал поднимать особый шум по поводу крещения: искать крёстных из местных знаменитостей, созывать гостей и заказывать ресторан с баней. В назначенное воскресенье мы с женой просто пошли в церковь.

– Молодой человек, помогите, пожалуйста, – пожилая женщина в белом платке обратилась ко мне, пока мы ожидали в притворе, – пройдёмте в подвал.

Мы спустились вниз, где располагалась библиотека и классы воскресной школы. Вода просачивалась сквозь стены и потолок – весна, что поделаешь. Надо было срочно вынести все парты наверх. Очень неудобные и узкие ступеньки заставили меня попотеть, но все парты я вынес.

– Спаси вас Господи! А вы на крещение пришли? – спросила женщина.

– Да, вот жду отца Михаила.

– Видите, как вас Господь отмечает – сразу работу нашёл! Это хороший знак! – она было засобиралась куда-то, но вдруг обернулась: – А вы спускайтесь в подвал, крестить-то батюшка там будет, ведь в храме сейчас ремонт, а заодно и переоденетесь. Вообще-то, отец Михаил не разрешает там переодеваться, но вы уже вроде как наш – так что идите, я ему за вас скажу.

Мы спустились в подвал, а через некоторое время начали собираться и все остальные: в это воскресенье кроме меня, тридцатипятилетнего подзадержавшегося на пути к Истине дяди, крестили ещё и новорождённого мальчика. Вот тут уже было всё по полной программе: куча родственников в вечерних платьях и костюмах от Бриони, крёстные, фото и видео, блеск и золотые кресты. Дитё постоянно орало не своим голосом, чем, мягко говоря, надоедало родственникам. Особенно досталось молоденькой, худенькой крёстной маме, которая и так боялась взять его на руки, а уж когда оно заревело, так и подавно. Но, как бы то ни было, батюшка нас покрестил, а со мной ещё и долго беседовал. Диалог мне понравился: я впервые так долго общался с настоящим священником не посредством Интернета; пусть он был и моложе меня – это, как оказалось, даже и лучше – я меньше смущался. Но всё же работа, боязнь ходить в церковь и что-нибудь там сделать не так, а также прочие дела одержали верх, и я вместо храма опять посещал Ольгу Николаевну, пил водку и спорил в Интернетах о православии.

Летом произошёл такой случай: мой крестик был на обычном шнурке, но мне всегда хотелось цепь. И вот подвернулся момент, когда появились деньги и время на осуществление задуманного – купить серебряную цепочку. Я пошёл в ювелирный магазин и выбрал итальянскую, с двойным сцеплением: каждое звено вдевалось в два последующих – так, на всякий случай, чтобы не порвалась. В церковь не пошёл, а направился за освещением (молодец какой!) к Ольге Николаевне. Она зажгла свечку и что-то прошептала: все дела!

Прошёл месяц. Я бежал по улице и вдруг почувствовал, что цепь с крестиком соскальзывает с моей шеи. Поймав на ходу, остановился посмотреть: цепь почернела и переломилась сразу в нескольких местах. Дома я затеял ремонт, но как только скреплял несколько звеньев – отваливались последующие. Так, постепенно сокращая её длину, не заметил, как она развалилась полностью. Я достал старый шнурок, освящённый ещё при крещении, и понял, что с Ольгой Николаевной совсем не обязательно больше общаться. А если честно, то я очень испугался.

Этот случай побудил меня к поиску духовника – наставника и руководителя моей бестолковой духовной жизни. Понятно, что по определению это был отец Михаил, но в нашем городе у него таких, как я, было, наверное, несколько тысяч, ибо всего два храма на шестьдесят тысяч населения – это, согласитесь, маловато. Если учесть, что храм ещё достраивался и отец Михаил был и за прораба, и за бухгалтера, то для общения со всеми, понятно, времени у него оставалось мало. Хотя я мог и ошибаться. Тем не менее в Интернете я нашёл ответ на свой вопрос «как найти духовника»: читать определённую молитву каждое утро, в которой обращаешься к Господу с просьбой о наставнике.

IV

– Братишка, привет! – звонкий сибирский голос сестры всегда приятно слышать. – У меня новости! Давай после работы!

– А давай!

Вечером по телефону из Иркутска Катюня рассказала, что во всемирной паутине обнаружила сайт, как оказалось, нашей двоюродной тёти, Ирины Сергеевны. Она – один из ведущих учёных в области биологии развития садовых растений! Сестра дала ссылку и телефон тёти, и я тем же вечером позвонил в Москву.

Дело в том, что как раз в это время у меня начались проблемы с трудоустройством: я стоял на бирже труда и лихорадочно искал выход из сложившейся ситуации: всё-таки трое детей… Вообще, состояние, когда ты никому не нужен, – ужасное! Степень того, что ты можешь впасть в печаль и отчаяться, – невероятно высока. Именно так бы я описал без мата то состояние, в котором находился. Я метался в тихой панике и не скрою, что на двоюродную тётю в Москве я возлагал большие надежды.

Ирина Сергеевна была рада нашему знакомству и пригласила к себе в гости, чем мы сразу же и воспользовались: ранним осенним утром, в понедельник, я и Наташа позвонили в дверь одной из сотен многоэтажек Нахимовского проспекта.

Во время одного из разговоров Ирина Сергеевна заметила, что я довольно часто перехожу на религиозные темы. И в свою очередь рассказала, что возрождает монастырские сады в нескольких обителях Тверской губернии. Слово за слово, и вдруг прозвучал такой вопрос:

– А вы не хотели бы побывать и поработать в монастыре?

Честно говоря, слово «монастырь» я слышал редко. В основном оно произносилось как нечто устрашающее, что-то сродни слову «тюрьма». Мы даже как-то растерялись.

– Да что вы, ребята, там такие прекрасные люди! – Ирина Сергеевна как раз показывала нам фотографии монахинь, храмов и монастырских садов, которые она сделала совсем недавно. – Вы обязательно должны там побывать! И работу точно найдёте!

– Ой, да что вы… страшновато как-то, – мы начали аккуратно включать заднюю. – Может, потом как-нибудь…

Вдруг мгновенная, невесть откуда взявшаяся мысль, словно лезвие, прорезала сознание: «Ты хотел наставника, а теперь «может, потом как-нибудь»?»

Руки дрожали, и казалось, что ещё чуть-чуть – и я пойму нечто очень важное для меня. В голове каруселью проносились обрывки воспоминаний, куски полузабытых песен и… Стоп!

Получается, что все события ведут к одному: к духовнику! – я сидел и ошарашенно озирался вокруг – ничего себе дела! Мы же полстраны проехали, и теперь я понял – зачем!

Я аж подпрыгнул:

– А давайте поедем!

На том и порешили.

Мы остались ещё на несколько дней в Москве, обсуждая с Ириной Сергеевной пути выхода из безработной жизненной полосы, а также, созвонившись с игуменьей монастыря, договорились, что весной обязательно приедем.

V

Так мы и оказались ранней весной в Москве.

К Ирине Сергеевне приехали около девяти утра и рухнули спать: почти двое суток в пути с непривычки изрядно потрепали нас как путешественников. Но уже в одиннадцать прозвучал подъём: машина из монастыря ожидала нас у подъезда. Да, именно так, у подъезда! Дело в том, что двум сёстрам нужно было срочно в Москву, и, по предварительной договорённости с игуменьей, нас решили забрать на обратном пути. Мы, ещё толком не осознавая, что происходит, сели в «Приору» с тверскими номерами и двинулись в путь.

Чудеса начались сразу. Во-первых, мы проехали через всю Москву от станции метро «Нахимовский проспект» до границы на ярославском направлении за двадцать пять минут! Кто ездил по столице в одиннадцать утра в понедельник, тот меня поймёт. Иначе как чудом это не назовёшь. Мы практически не стояли: везде горел зелёный, пробок как таковых не было. Во-вторых, водитель – мужчина не местный и в Москве до этого был всего два раза. Мы ехали по карте, которую разложили на торпеде: я говорил, где поворачивать, а он угадывал, как это надо сделать. Учитывая, что я бывал в этих местах не чаще водителя, нашу поездку трудно назвать здравой, но тем не менее через полчаса мы были за границей Москвы и направлялись в сторону Сергиева Посада. Конечным пунктом был город Кашин, что расположился в ста восьмидесяти километрах к северу от столицы.

Всю дорогу Ирина Сергеевна рассказывала удивительные вещи о тех местах, которые мы проезжали. Про Сергиев Посад, а точнее про Троице-Сергиеву Лавру, мне запомнились две истории. Перед решающим сражением с татарами на Куликовом поле сюда, к Сергию Радонежскому, за духовной поддержкой приехал Дмитрий Донской. Князь понимал, что с такими силами он татар не побьёт. А вот имя преподобного Сергия, как праведника и чудотворца, было прославлено по всей Руси, и его благословение помогло бы поднять боевой дух русских воинов. Преподобный Сергий не только благословил, но и отправил с ним двух монахов: Александра Пересвета и Родиона Ослябя.

Так вот, на заведомо неравный бой с Челубеем вышел не кто-нибудь, а монах Пересвет. (Да, я тоже не знал, что он был монах! Причём монах-схимник.) Обязательным атрибутом «поединка богатырей» было то, что оба воина выходили с копьями и на лошадях. Но Челубей отличался не только огромной силой и мастерством – его копьё было на метр длиннее обычного, и всякий противник умирал, не успевая даже нанести удар. Пересвет, узнав об этом, снял все доспехи и остался в одной только схиме. Сделал он это для того, чтобы копьё Челубея прошло сквозь тело без всяких преград, тем самым не выбив его из седла, а он, в свою очередь, смог бы за эти секунды вонзить своё.

Сошлись они перед строем: один – за наёмные деньги (татары возили с собой Челубея именно для таких боёв и платили ему огромные деньги), другой – монах – за Русь-матушку. Да только валяться на поле с копьём в груди остался Челубей. Пересвет же, смертельно раненный, подъехал к строю и только потом умер на руках русских воинов. Надо ли говорить, каким образом повлиял этот бой на исход битвы?

Второй монах, Ослябя, совершил не менее значимый подвиг: после ранения Дмитрия Донского вывез его в безопасное место и, надев его доспехи, продолжил руководить битвой, будто бы это сам князь, что и решило исход сражения. Вот вам и монахи!

Здесь надо заметить, что именно Куликовская битва, а точнее Сергий Радонежский, сформировал основной принцип защиты родины на столетия вперёд: когда приходит враг, бить его должен не только воин, но всякий живущий и любящий эту землю, будь то даже монах-схимник.

Вторая история – более позднего периода: в Великий пост вся московская знать и царские особы шли сюда, в Лавру, только пешком, чтобы исповедоваться, помолиться и причаститься перед великим праздником Пасхи. Никаких лошадей и особых условий – некоторые часть пути шли на коленях. Восемьдесят километров на ногах и сорок дней поста с молитвами – не каждый московский православный депутат сегодня способен на такое!

За разговорами дорога оказалась не такая уж и длинная, хотя асфальт в Тверской губернии, конечно же, не московский; и вот, по пояс в снегу появились белые стены, крыши и храмовые купола монастыря.

Ворот не было, и нас подвезли прямо к дверям двухэтажного большого дома. Как я упоминал – была середина марта, но морозец держался за минус двадцать. Мы, абсолютно не привыкшие к таким вёснам, буквально влетели в большую прихожую настоятельского корпуса, где нас встретили две насельницы. За свою жизнь я видел много людей, но, поверьте, с такими глазами встретился впервые: свет – он буквально струился! И какое-то бесконечно доброе чувство исходило от этих маленьких подвижных женщин. Хотя и одеты они были во всё чёрное, но сколько же счастья присутствовало рядом с нами!