Никто не заметит апокалипсис

Ирина Скворцова

Никто не заметит апокалипсис

Весна жизни

Каждая весна неповторима и уникальна, как человеческая жизнь.

Порой приходит весна скандальная. Приходит в борьбе. С зимой борется, а та не желает уступать свои права. Погода меняется каждые три дня ― с каждым разом, как только одна из воюющих сестёр вырывает у другой скипетр власти и провозглашает новый порядок.

Бывает весна ленивая. Ждут её люди, ждут, а она как человек, проспавший на работу, вдруг ворвётся на своё рабочее место, сделав вид, что здесь уже давно. И люди с зимней одежды в один миг переходят на летнюю. А вот другой похожий лентяй. Пришел вовремя, но с работой не спешит. Что, снега растопить нужно? Ну да, ладно… Почки, цветы? Успеется, ещё даже не обед.

Эта весна была совершенно иной. Ровной поступью уверенного человека воцарилась она в точности в своё время. Нисколько не раздражаясь, позволила старому хозяину ― зиме ненадолго вернуться, побыть ещё какое-то время, и даже засыпать снегом молодую траву и раздутые почки. Спокойно ушла зима, видя, что скандалить с ней никто не собирается. А весна красиво, как истинная королева, спокойно продолжила свой путь, со знанием дела проявляя высокое искусство.

Так поэтично мыслил Виктор, опьянённый божественным весенним ароматом. Он остановил свою новенькую Мазду на просёлочной дороге, желая отдохнуть от утомительно-долгого, но до боли в сердце приятного пути по дороге в город своего детства. Там с нетерпением ждали его постаревшие родители. Он и вспомнить не мог, когда был там в последний раз. Закрыв глаза, несколько раз вдохнул. Только что виденные пейзажи проплывали перед глазами. Весна шла полным ходом, а он наслаждался её красотой. Полями, залитыми желтоватым цветом новорождённой молочной зелени. Цветущими в лесополосах акациями. Жизнерадостным пением птиц, полным ликования в предвкушении предстоящего чудесного времени изобилия.

Ликовала и душа Виктора. Пережил он совсем недавно суровую зиму своей жизни, но теперь твёрдо стоял на ногах и чувствовал себя также как и эта на редкость мудрая своевременная весна.

В этот год видел он её во всей красе. Наблюдал, как сходил лёд на реке. Примечал проталины, что только отбросили в сторону снежные одеяла. Любовался подснежниками и прилётом первых птиц. Заметил, как торжественно ходят по земле голуби на Благовещенье. И спускались они как-то особенно, с величием, плавно, как в замедленной съемке.

А в Вербное воскресенье в его доме появились веточки сразу нескольких видов верб. Кто бы мог подумать, что они бывают такие разные. Когда-то верба представлялась ему просто палкой с маленькими серенькими пушистыми шариками. А оказалось, её серёжки и зелёными бывают, и на колючие шишки похожими, и с жёлтыми цветущими висюльками. И каждая верба по-своему прекрасна. Так же как прекрасна была эта весна ― величественная правительница пробуждения природы. Всё у неё к месту, всё в своё время.

Кроме белого паучка, проснувшегося в его старенькой машине в феврале. Три дня солнце тогда стояло по-настоящему весеннее, и тот проснулся. Может быть, именно он, этот чудак-паучок, повлиял на решение Виктора не продавать старенькую Калину, которая так долго была ему верным другом, несмотря на то что новая, только что приобретённая Мазда уже заняла её место в гараже. "На рыбалку ездить буду." ― объявил он раздосадованному покупателю. Что ж, значит так нужно было. Всему своё место и время, всё вовремя.

Вовремя… В точности, как и у него сейчас. Крепко натянуты паруса его яхты- жизни, вырванной из ледяного плена. И теперь он, капитан, знает верный курс и уверенно идёт по нему, готовый к любым переменам. Немало труда ему это стоило. Но как интересно было, а сколько приключений ещё ждёт впереди!

Воспоминания некоторое время накатывали тёплыми волнами, но постепенно отходили на второй план, и мозг снова сосредоточился на дороге.

Вот он, поворот к родному посёлку на окраине. Немного покривился, представив, как его новенькая Мазда будет объезжать ямы на дороге. Скорее среди ям стараться отыскать кусочки этой самой дороги. Не видела ремонта она уже лет сорок. Да ладно! Серьёзно? Новый асфальт? Даже остановился оглянуться, туда ли попал. Ну да, вот они ― знакомые с детства окрестности. Подумать только, и здесь лёд тронулся!

Мигом промчал он по гладкой дороге десяток километров, отделяющих его от родительского гнезда. Впереди лесополоса смыкала объятия, приветствуя его, как давнего друга. Облака плыли следом по бирюзовой небесной глади. И вот он, милый сердцу дом. Улицы посёлка заметно постарели. Многие усадьбы заброшены, но родовой особняк, словно старый казак, стремясь поддержать былое величие, крепко стоял на ногах, гордо выпрямив спину. Краска забора повыцвела. Покрасить нужно ― пронеслось в голове. А над забором ― неописуемая красота! Садовые деревья все в цвету! Между фиолетовыми облаками сирени разглядел он цветущую яблоню, грушу, абрикос, вишню. Вспомнил, как мальчишкой ходил он вокруг молодых саженцев, спрашивал, когда урожай, а не дождавшись, летом бежал на другой конец посёлка к дому родного деда Ивана за вишней и яблоками. А дед встречал его с подарками. Свистелками и дудочками из молодых яблочных побегов. Рано дед ушёл, не успел передать внуку своё мастерство.

От воспоминаний Виктор грустно улыбнулся, едва сдержав слезу. Увидел, что мать уже вышла к калитке и, будто не веря, что приехал именно её сын, не решалась выйти навстречу. Сменившая грусть мягкая и добрая улыбка не сходила с лица ещё целый вечер. Обнимая его, мама всё время отстранялась, разглядывала стоящего перед ней мужчину, всё ещё подвергая сомнению реальность происходящего.

В конце третьего дня, после обильных пиршеств, походов по гостям и магазинам удалось ему, наконец, потрудиться на благо родительского дома. Починили с отцом дымоход бани, что уже давно не использовалась по своему прямому назначению, но уже к вечеру следующего дня готова была принять гостей. Покрасил забор, напилил, нарубил дров, аккуратно сложил поленницу. Мышцы с непривычки болели. Особо ощутил он это сейчас, когда полностью расслабленный лежал он на диване после бани и чаепития с маминым пирогом; начинка была его любимой – яйцо с зелёным луком.

Подошла незаметно мама и погладила его по волосам. Подняла на него взгляд полный загадочности ― явное свидетельство того, что мама хочет сказать или спросить нечто очень важное или сильно её волнующее. Виктор молча ожидал вопроса.

– Чем же ты всё-таки занимаешься сынок?

– Я уже объяснял, мама. ― Виктор старательно подбирал выражения, так как в стандартном описании его дела было слишком много непонятных матери слов. ― Учу людей видеть красоту и смысл жизни, принимать важные решения, составлять планы.

– Ты? ― в тоне матери явно слышалось сомнение.

– Да, я, ― спокойно ответил Виктор.

– Ты, который целый год просил у нас денег на еду и не мог оплатить квартиру? ― к сомнению в голосе прибавился укор.

– Да, я, ― всё так же спокойно и, как показалось маме, совершенно бессовестно ответил сын.

– И много тебе за это платят? ― в голосе послышались нотки пренебрежения.

– Как видишь.

– В мире так много богатых дураков?

– Ну почему дураков? ― он даже не сразу понял, о чём она.

– Потому что только дурак будет тебе платить за то, что все и так знают. Как этому вообще можно учить? Ну кому неизвестно как жить-то? Только дуракам.

– Мама, многие просто думают, что знают, а на самом деле совершают ошибки и из-за это страдают.

– А ты, значит, ошибок не совершаешь?

– Совершаю, конечно. И много, ты сама знаешь. Но все эти ошибки мне позволили кое-что понять об этом мире. Я этим делюсь. И это бывает очень полезно для других.

– Выходит, тебе нужно было жизнь свою испортить, что бы такую работу получить? ― в голосе матери слышался теперь укор.

– Выходит, да.

Воцарилось молчание. Морщинки на лице матери медленно двигались, отражая ход её мысли. Но напрасно Виктор старался увидеть на нём восхищение, радость или одобрение. Зная маму, он чего-то подобного и ожидал, однако в тайне всё же надеялся, что она оценит его успех. Поняв, что надежда, скорее всего не оправдается, Виктор со спокойной улыбкой молча ждал приговора.

– Соседям такое говорить нельзя, ― часть морщинок решительно разгладилась, что говорило о прекращении внутреннего диалога и окончательном вердикте, на который уже ничем не повлиять. ― И ты не особо болтай! Скажу начальник, а какой не говори. Пусть думают, что хотят. Это хоть понятно, смеяться не будут. А то, что ты сейчас говорил – это полная чушь! Как я людям в глаза смотреть буду?.. Ты когда уезжаешь? Я пирожков напеку в дорогу.

Она решительно встала и пошла на кухню. Виктор грустно рассмеялся про себя. Есть всё же в мире вещи, которые не меняются никогда. Несмотря на всю любовь матери к нему, она по-прежнему будет считать, что всё, что говорит и делает её никчемный сын, не имеет никакого смысла. Ведь он ещё не сказал, что книги писать начал! Да и это занятие она скорее всего не одобрила бы.

И всё же мать права, нужно подумать о дате отъезда. Впереди ещё много работы, запланированных встреч. Мысли вновь побежали вперёд. Бог даст, на следующий год он сделает что-то полезное не только для родителей, но и для родной школы. Видел ― школьный стадион сильно обветшал. Да и парк возле бывшего клуба.

А всё-таки жизнь продолжается! Набирает силу, как природа этой весной ― сильной, уверенной весной его нового мира.

Обратная сторона Луны

― Да, помню я, помню, сказал же – успею.

Виктор отвечал на звонок пятый раз за последние пятнадцать минут. Он планировал остаться у родителей дольше, но обстоятельства вынуждали его уехать уже сегодня.

Мать суетливо набивала багажник его «Мазды» соленьями и ещё Бог весть чем, безусловно, очень нужным, по её мнению. Попытки откреститься были безуспешны. Матери вообще было сложно отказать. Как она это делает? Великое искусство удержать манипуляцию в пределах незримого, но безапелляционного давления всё ещё оставались для него загадкой. А он тренер-психолог! Все его знания лишь помогали увидеть эти действия, но подобрать против них действенный инструмент он не мог.

Как в детстве принимал знаки её навязчивой заботы. Вспомнилась осенняя куртка, в которой его отправили в магазин в довольно жаркий весенний день. Сбросить бы где её по дороге, да не посмел ослушаться и стал предметом жестоких насмешек одноклассников.

Примерно то же чувство он испытывал сейчас, глядя на скарб в багажнике. Закрыл его с трудом и с надеждой, что не пропадёт это добро в дороге. Ехать-то не домой, а в Москву на встречу с инвесторами. Шустрый Виталик неизвестно откуда их выцепил и теперь захлёбывался от восторга и волнения.

– Ну что, ты выехал? Контракт на год. Это почти миллион баксов, понимаешь? Твоих баксов!

– И твоих… – терпение Виктора уже заканчивалось.

В голосе отчетливо звучали ноты раздражения. Да и не верилось как-то, что это всё серьезно.

– Речь не обо мне, а о тебе! Ты ведь теперь у нас звезда. Ребята толк в этом знают, не то что наши. Так ты выехал?

– Выехал, выехал. Не звони, я в дороге.

После того как уже в сотый раз обнялись с матерью и отцом, Виктор отправился в путь. Эх, мало погостил. Хотел включить музыку из своей коллекции, но случайно нажал не на ту кнопку и включил радио.

«Встань, страх преодолей, встань в полный рост!» – тяжёлые ноты рока ворвались в салон красавицы «Мазды». О да, нужно вырваться из объятий меланхолии! Да! Педаль газа в пол, да. Да, детка! Машина летела по пустой трассе. Сердце начало бешено колотиться, а мозг прокручивать слова Виталика. Ты звезда! Красавчик! Миллионные гонорары в месяц! Ты король этого мира! Какая-то непробиваемая злая холодность охватывала его. В таком состоянии он готов был смести всё на своём пути. Он был всем! Злость и холодность сменилась безумным ликованием. Он был в тот момент хозяином мира, хозяином положения, хозяином трассы. Как вдруг…

Он не сразу понял, что произошло. Мозг, как видеозапись, ещё несколько раз прокручивал эти несколько секунд. Коварный поворот. Как он мог забыть? Глупо-то как! Схватив обочину, «Мазда» нереально круто взлетела, перевернулась в воздухе и, как пикирующий Боинг, пронеслась прямо над «Газелью», припаркованной у трассы. Замедленная съемка… Как издевательство донеслись слова песни: «И достань рукой до звёзд! До звезд…» Снова ускорение, машина пролетает между двумя группами рабочих, раскручивающих трос. Твою ж …! Столб, удар, темнота…

Ммм… да… И что теперь? Ну конечно, тот самый свет. Ближе, ближе, и вот он уже вокруг, такой яркий, что пришлось зажмуриться. А дальше? Кажется, вокруг ничего не происходит. Под ногами пол? Может, открыть глаза?

– Да, да! Самое время, молодой человек. ― Голос рядом вызвал недоумение.

Виктор огляделся. Увидеть такое он ожидал меньше всего. Комната с мониторами во всю стену, обустроенная лучше, чем штаб-квартира ЦРУ в голливудских блокбастерах. В комнате около десятка человек. Кто они? Как я сюда попал? Наростающее волнение и страх неизвестного заставили мозг судорожно искать этому объяснение, а глаза пытались найти выход. Но выхода не было! Это обескуражило ещё больше.

– Успокойтесь, успокойтесь, молодой человек, абсолютно нет никаких причин для паники!

– Вот стул, присядьте и попейте воды, ― человек, стоявший в сторонке, подошёл к нему со стаканом в руке.

Сразу резко захотелось пить. Осушил залпом стакан, но вкус воды ушел не сразу. Холодная, чистая, расслабляющая, как в детстве из родника, она ещё некоторое время ощущалась во рту. Постоял несколько секунд в раздумье и сел на предложенный стул.

– Ну-с, давайте знакомиться! Вы, как я понимаю, Виктор Владимирович.

Виктор кивнул. Его имя в сочетании с отчеством непривычно резало слух.

– Владимир Ильич, ― первый из заговоривших с ним протянул руку.

– Ко мне можно обращаться просто Джек.

– Фёдор Михайлович, очень приятно…

Лица представляющихся людей были до боли знакомыми. Но он никак не мог вспомнить, где видел их раньше.

– Да, да. Вы нас знаете, хотя лично мы с вами не встречались.

«Они что, мысли мои читают?» – пронеслось в голове.

– Есть такой грешок, извините. Издержки профессии.

– А кто вы… по профессии? – медленно и осторожно произнёс Виктор.

– Как вам сказать, чтобы было понятнее. Вот уже сто лет как исполняющий обязанности ангела, – Владимир Ильич почесал лысину. – Сказал бы кто это мне при жизни, поднял бы его на смех! Да, раньше мы выглядели немного иначе. Вот так, пожалуй, будет вам привычнее…

Футболка поло Владимира Ильича и светлые лёгкие хлопчатобумажные брюки сменились на костюм-тройку с такой знакомой красной ленточкой, на голове оказалась кепка, а в голосе стали слышны привычные картавые нотки.

Остальные также преобразились. Ф.М. Достоевский, А.С. Грибоедов, Н.В. Гоголь, Л.Н. Толстой, Д.И. Фонвизин… А этот в старинной одежде? Неужели?..

– Дуранте ди Алигьеро дельи Алигьери. Но думаю, Данте Алигьери будет для вас привычнее на слух. Из присутствующих здесь я старший. Можете задать мне любой вопрос. Но позже. Для начала придите в себя.

– А Джек? Кто вы?

– Известен как Лондон, дружище! Разве вы не хотели меня видеть?

– Ух ты! – от увиденного закружилась голова.

Молнией пронеслась мысль: «Ну вот, теперь я видел всё!»

– Поверьте, молодой человек, ― вновь прочитал его мысли Владимир Ильич, ― вы глубоко заблуждаетесь. Вам ещё очень много предстоит увидеть и узнать.

– Но я, кажется, умер… ― ему и самому до сих пор в это не верилось.

– Мы все здесь умерли. ― возразил Данте. ― Я вот, к примеру, уже как семьсот лет тому назад. И рад бы глаза закрыть, да не получается. Смотреть приходится на всё, что на земле творится. И ни конца этому, ни края…

– И это, поверьте, больно! ― в голосе Александра Сергеевича Грибоедова звучала беспредельная тоска. ― Ммм…

В следующий миг он застонал, будто от приступа, и схватился за голову. В памяти Виктора всплыл ролик, в котором Чацкого осчастливили работой, женили на ветреной девице и ввели в круг ненавистного ему общества. Каким-то новым интуитивным чутьём он понял, что причина именно в нём.

– Меня самого от неё коробит, представляю, каково вам! ― произнёс он, не понимая, как искренне выразить сочувствие.

– Да… Каждый раз, как кто-то начинает читать наши книги, говорить о нас, мы слышим всё. И хорошее, и плохое. ― Фёдор Михайлович пригладил бороду. ― Начать писать – значит взять на себя большую ответственность. Особенно если твоя книга призвана изменить человечество.

– Это жестоко и несправедливо! Вы великие мыслители! А вас мучают за невежество людей. Это что, ад?

– Ну что вы. Нет, конечно. Ад предназначен для тех, чей разум не проснулся и поныне. Они, как и семьсот лет назад и много раньше, продолжают проклинать Бога и судьбу и не видят, что все их беды лишь причина совершаемого ими же греховного деяния, – пояснил Данте. – Мы с вами находимся на скрытой от людских глаз стороне Луны. Место между мирами. Место застрявших душ с неоконченным делом.

– А я здесь почему? ― Виктор в недоумении обвёл взглядом окружающих.

– По той же самой причине, что и мы. ― Николай Васильевич дружески похлопал его по плечу. ― Вы написали книгу в благородном порыве изменить человечество к лучшему.

– Это сейчас делают многие. Но ваш уровень и мой… Его не сравнить!

– Степень влияния – вещь весьма относительная. – спокойным размеренным голосом произнёс Денис Иванович. – Порой бывает достаточно повлиять и на одного. К тому же мучения наши здесь не существенно отличаются от земных. Компенсирует их масса доступных нам привилегий. А мы тем временем продолжаем работать.

Мониторы на стенах стали ярче. На карте мира горели точки. В основном серые. Чёрные подсознательно вызывали отвращение. Все они порой вспыхивали разными цветами радуги. Некоторые гасли.

– Интересны вот эти. – Лев Николаевич указал на светлые, с желтоватым оттенком. – За ними нам и поручено присматривать. Думающие люди, надежда человечества. Наша миссия будет выполнена, когда таких будет не меньше семидесяти процентов.

Счётчик монитора медленно колебался в пределах от пяти до девяти.

– Мы часто находимся рядом с ними. Подсказываем, направляем, оберегаем…

– А за мной тоже наблюдали? – в воздухе повисла тишина. – Могли предотвратить?

– И да, и нет. ― тишину нарушил Данте. ― Но обвинять никого не спешите. Вспомните, что вы чувствовали перед аварией?

Перед глазами снова пронеслись картины тех жутких минут.

– Эйфория, вызванная… – от осознания его как будто ударило током, – гордыней?

– Вот именно. Гордыней. Мы видели вашу борьбу с этим чувством весь предыдущий год. Мои поздравления! Вы близки были в понимании её сути.

– Но есть труды, где истинное лицо гордости раскрыто намного глубже. – Лев Николаевич протянул руку к стене, которая вдруг стала фрагментом книжной полки. – Лествица преподобного Иоанна. Точнее ещё никому не удалось описать. Почитаете на досуге. Времени у вас теперь будет предостаточно.

– Видите ли, мой друг, – Фонвизин присел рядом, – когда человек пребывает в состоянии гордыни, к нему и настоящим-то ангелам не подойти. Такое он создаёт вокруг себя негативное энергетическое поле. А мы всего лишь людские души с частичным ангельским сознанием. Людей невинных, что могли пострадать по вашей оплошности, с Божией помощью нам удалось защитить. Вы никого не убили, нет на вас этого греха.

Теперь уже Виктор обхватил голову руками со сдавленным стоном.

– Ну ничего, ничего, батенька, могло быть и хуже, ― утешительно произнёс Владимир Ильич.

– А я сгораю от нетерпения задать вам один вопрос! ― Выступил вперёд Джек Лондон. ― Скажите, вы действительно считаете, что две диаметрально противоположные теории – индивидуализм и социализм, можно объединить и внедрить в условиях современного общества?

– Да, я в этом практически уверен! ― Виктор чрезвычайно обрадовался возможности обсудить свою теорию с тем, кто действительно в подобной теме разбирается. От переживаний, сожалений не осталось и следа.

– Я также присоединюсь к обсуждению, если не возражаете. – глаза Ильича заблестели.

Все трое уселись за стол.

– Пожалуй, вернусь-ка я к своим подопечным. Моё почтение. ― Фёдор Михайлович откланялся и исчез.

Следом это сделали и прочие, кто не принял участие в дальнейшей беседе. Остался лишь Данте. В небрежной позе в кресле он безучастно прикрыл глаза, но внимательно следил за разговором. Виктор этого уже не замечал. Трое заговорщиков составляли план глобальных перемен в человеческом сознании.

Жизнь после смерти

Виктор не знал, сколько времени они провели за столом. Работа была проделана немалая. Дискуссию существенно облегчало то, что собеседники понимали его с полуслова. Они были знакомы с его теорией, но порой задавали вопросы, просили разъяснить недостаточно раскрытые моменты. Беседа в таком ключе укрепила его уверенность в рациональности модели развития общества, над которой он работал. Усталости не чувствовалось. Её заменяло удовлетворение от общения с этими людьми и чувство, что пора остановиться и осмыслить информацию.

Все одновременно встали из-за стола. «Снова прочитали мои мысли, – догадался Виктор и, посмотрев на собеседников, послал им сигнал уже осознанно: – Я думаю, это нечестно, то, что я не могу прочесть вас».

– Новичок защищает свои права! – с восторгом произнёс Джек.

– Прекрасно, молодой человек, прекрасно. Наберитесь терпения, – Ильич подмигнул. – На это нужно время и выполнение одного условия, о котором вы узнаете позже. А пока, я думаю, мы можем прерваться и собрать Большой совет.

– Подождите, мне только сейчас пришла в голову мысль. Мы души и можем общаться с ангелами. Ангелы могут общаться с Богом. Почему не узнать у них, как установить мир и благоденствие на земле?

– Дружище, ты ведь не думал, что один такой умный? ― Джек залился хохотом. ― Людям самим необходимо найти ответ на этот вопрос. Всё, что нужно, они уже нам дали.

Так же, как до этого Лев Николаевич Лествицу, достал он с незримой полки Библию и Евангелие.

– Только люди до сих пор так ничего и не поняли. Наша задача сначала понять, а потом донести остальным.

– В этом суть познания добра и зла. Там, – Ленин многозначительно указал наверх пальцем, – конечно, всё известно. Они дали нам знания. Теперь эти нужно понять, осознать и принять. Как только человек осознаёт, он становится на ступеньку выше. Вам и самому это прекрасно известно. Тех, кто идёт по пути осознания, единицы. Остальные ждут. Ждут, что Бог или какой разумный правитель устроит за них их собственную жизнь. Но делать всё за человека нет никакого смысла. Ни царь, ни Бог не поможет, если сам он не поменяется. Людей с тем сознанием, которое они имеют сейчас, хоть в золотых хоромах посели, они обратно в грязь влезут. Мы это уже попробовали. И теперь ищем другой путь. Ни одна внешняя революция не способна улучшить жизнь, пока не поменяются главные шестерёнки в голове у каждого. Идеи не побеждаются приёмами физического насилия…

– Но больше всего меня поражает и пугает то, что революция не несёт в себе признаков духовного возрождения человека, не делает людей честнее, прямодушнее, не повышает их самооценки и моральной оценки их труда, – голос за спиной раздался неожиданно.

– Максимушка, дорогой, ты пропустил интереснейшую беседу, – Ильич радушно обнял за плечи Максима Горького.

– Считайте, что уже ознакомился, – Горький подмигнул Виктору. Усы его, на портретах уныло висящие, казалось, вздёрнулись, будто плясали гопака, а глаза загадочно улыбались. – Посмотрите-ка, кого я нашёл!

Он подскочил к экрану и указал на точку где-то в Уральских горах. По улице города шёл мужчина. Лил проливной дождь, но он не замечал его, золотистая аура с голубой дымкой и загадочное выражение лица говорило о том, что мысли его где-то далеко от всего происходящего вогруг. Действительно, вот оно, облачко над головой. Горький увеличил изображение и как будто немного перемотал назад.

– Вот, вот, смотрите!

В голове мужчины рисовался сюжет второго тома романа «Мёртвые души».

– Уверен, что на этот раз это действительно то, чего мы ждали? Не хотелось бы вновь разочаровать Николая Васильевича. – озабоченно произнёс Владимир Ильич.

– Смотрите, смотрите!

Картинки замелькали быстрее. Они мелькали молниеносно, но суть была предельно ясна. Живые персонажи, сюжетная линия, Чичиков, пав на колени, с раскаянием Иуды кричал: «Простите, не я это! Не виноват я, братцы!» А ведь и правда – не виноват. Он действительно поменялся. Чудеса! Ощущения, как от просмотра полноценной картины в кинотеатре.

Никто не заметил, когда Данте присоединился к просмотру. Все пятеро переглянулись.