Наследники и самозванцы. Книга пятая

– Душно, – пожаловалась Елизавета.

– Да, уж. Есть от чего задохнуться.

– О чём ты?

– Вы видели, Ваше высочество? Сегодня императрица выглядела особенно плохо! Она едва сидела в кресле! И ушла, не дождавшись танцев, – Лесток перешёл на шёпот, – Я располагаю точными сведениями, что она мочится кровью и страдает ежедневными обмороками из-за сильных приступов боли! Дни её сочтены!!

Царевна продолжала совершать размеренные движения веером и молчала.

– Россия стоит на пороге большой смуты! – не унимался он, – Случись сейчас что с императрицей, на престоле окажется младенец. И тот, кто отвоюет право регентства, будет управлять страной.

– У этого младенца есть родители, – напомнила Елизавета.

– Принцесса Анна Вам не соперница! За те три года, что она провела взаперти после неприятной истории с графом Линаром, да ещё год просидела в своих покоях из-за беременности, она привыкла к затворничеству.

– Ну, и что?

– Принцесса Анна не жаждет завоевать любовь подданных и сплотить вокруг себя единомышленников! – пояснил Лесток, – Вероятно, она полагает, что её будут почитать лишь за то, что она родила России наследника! Все её сподвижники – одна фрейлина Менгден! А её самой будто и нет вовсе!! Это не правительница, а – фантом, пустое место!!

Елизавета лишь мягко улыбнулась в ответ:

– Тем она и будет желанна Кабинету министров! Безвольной натурой легко управлять.

– Да, если бы только её супруг не был Брауншвейгским принцем! – парировал Лесток, – Вы же понимаете; едва он вступит в регентство, назавтра же русский двор наводнят австрийцы. Неужели Вы готовы допустить, чтобы Венский двор заправлял делами России?

– Принцу Антону-Ульриху регентство? – иронично хмыкнула царевна, – Ты забыл про герцога Курляндского!

Лесток нахмурил лоб:

– Про герцога Курляндского?

– Вот уж кто сделает всё, чтоб не допустить к власти Брауншвейгскую фамилию, лишь бы самому остаться у кормушки! – рассмеялась Елизавета, – Ох! И что он только уже ни делал, чтоб закинуть ногу на трон!! Вообрази, уговаривал государыню выдать Анну за его сына Петрушку. А теперь настойчиво сватает его за меня.

– А Вы что же?

– Я? Я взяла время подумать. И, если только я соглашусь на этот брак, то после смерти сестрицы Бирон преподнесёт мне корону на блюдечке.

– Так, может, это хорошее предложение?

– Шутишь?!

– Вы можете стать императрицей!

– Одно только слово, что императрицей. Но править-то Бирон будет сам!!

– Но герцог не любим при дворе, – напомнил Лесток, – За десять лет он снискал себе лишь зависть и ненависть. К тому же русские вельможи никогда не забудут его низкого происхождения.

– Равно, как и моего!

– Ваше высочество! Вы – дочь их любимого царя Петра Великого.

Она осадила его одним строгим взглядом:

– Не будь наивен, мой друг! Я прекрасно знаю, что обо мне говорят при дворе! Они не могут мне простить моей матери, лифляндской простолюдинки. И того, что отец сочетался с ней браком уже после моего рождения, – и посмотрела вверх на сгущающиеся тучи, – Идём в дом, Жан! Сейчас будет дождь.

Лесток не желал отступать:

– Елизавета Петровна, и всё же Вы недооцениваете своё окружение! – и, предусмотрительно оглядевшись вокруг, сообщил, понизив голос, – Шведский посланник Нолькен сегодня на балу пожелал выразить своё намерение поговорить с Вами наедине. Он передал записку.

Елизавета двумя пальцами перехватила из его рук записку и усмехнулась:

– Швеция?! Что, почуяла, что запахло жареным?

Грянул дождь. Царевна, подхватив подол платья, весело хохоча, бросилась к крыльцу. Лесток, поддерживая её под локоть, устремился вслед.

Спустя три дня Нолькен отписал в Стокгольм, что его первая встреча с Елизаветой прошла успешно. Деньги царевна приняла. В ответ же на его условный намёк об оказании содействия Швеции в некоторых обоюдных вопросах, ничего не сказала, но отреагировала приятной улыбкой.

Граф Юлленборг одобрил действия посланника и велел продолжать намеченные действия в отношении дочери Петра Великого, в подробностях сообщая ему незамедлительно обо всех деталях, касающихся этого предприятия.

дом княгини А. И. Гессен-Гомбургской

– Катенька! К тебе гостья, – сообщила Анастасия Ивановна, пропуская к ней в комнату Анну Скавронскую.

Катерина, отложив вышивание, удивлённая поднялась, приглашая гостью присесть:

– Проходи. Я рада тебе.

Та сняла шляпку и расположилась на кушетке.

– Я распоряжусь насчёт чая, – пообещала княгиня и удалилась, оставив девушек наедине.

– Я пришла просто так, по-приятельски, – будто извиняясь, произнесла Анюта.

– Ты очень хорошо сделала, что пришла. Ко мне редко, кто приходит. После того, как Маша…, – Катерина осеклась, – В общем, после того, как случилось это несчастье с Волынскими, я лишилась единственной подруги. И теперь скучаю.

– И у меня всё в точности так же, – подтвердила Анна, – Знаешь, я подумала, раз уж мы обе дружили с Машей и обе в одночасье лишились этой дружбы, то, может быть, ты не станешь возражать против того, чтоб я навещала тебя. А ты – меня.

– Ты предлагаешь дружить?

– Да, – робко подтвердила она и взволнованно прикусила губу, – Что скажешь?

– Я скажу, что очень рада!! – воскликнула Катерина, – Ведь у меня совсем нет подруг.

– У меня – тоже.

– Выходит, мы два сапога пара, – рассмеялась Катя.

– Постой, ты сказала, что у тебя нет подруг. А разве Анастасия Ягужинская тебе не подруга? – настороженно поинтересовалась Анна.

– Что ты! Нет! Я её почти не знаю!

– Но она была у тебя на дне рождения в прошлом году.

– Её Петя Трубецкой пригласил. Они дружат с детства.

– Вот как? – Скавронская облегчённо вздохнула, – Это хорошо.

– Почему это хорошо?

Анюта смущённо поправила ленту на платье и произнесла:

– Видишь ли, если бы ты была её подругой, то мы вряд ли смогли бы дружить.

– Почему?

Она вдруг потупила взгляд и долго не решалась заговорить. Наконец, подняла на Катю большие испуганные глаза:

– Скажи, раз уж мы подруги, то я могу тебе доверить свой секрет?

Она растерялась:

– Мне прежде никто никогда не доверял секретов. Но…, конечно, можешь. Обещаю, сохранить его в тайне.

Анюта доверительно взяла её за руку и выдохнула:

– Мне очень нравится Иван Лопухин.

– Ух…, – только и смогла произнести Катя, потрясённая её искренним признанием, – А он?

– Раньше мне казалось, что и я ему нравлюсь. Но последнее время я склоняюсь к мысли, что он меня обманывает. А началось всё в тот день, у тебя в гостях, когда Ягужинская вдруг при всех рассказала, что Лопухин ухаживает за ней и заваливает дорогими подарками.

– Боже мой, – ахнула Катерина, – Представляю, что тебе пришлось пережить в тот момент!

– А потом я узнала, что он стрелялся из-за неё на дуэли.

– Да что ты!

– Вернее, сперва я думала, что из-за меня. А потом узнала, что из-за неё!

– Бедняжка.

– Ты такая чуткая. Спасибо тебе, – растрогалась Нюта, – Впрочем, позднее выяснилось, что Иван дрался сразу на двух дуэлях; с Бергером из-за меня. И с Трубецким из-за Ягужинской.

Катенька в растерянности захлопала ресницами:

– Как это понимать?

– Не знаю! Сам он уверяет меня, что с Ягужинской его ничто не связывает. Но зимой я видела, как он катался с нею на санках с набережной, – Анюта тяжело вздохнула, – Я запуталась. И не знаю, что мне делать?

И она вдруг уронила голову на плечо Катерине и тихо расплакалась. Катя обняла её и стала гладить по голове:

– Не плачь. Пожалуйста.

Она подняла зарёванное лицо:

– А как ты думаешь? Верить мне Лопухину или нет?

– Ой, не знаю.

– Вот и я не знаю, – и Анюта продолжила рыдания.

– Слушай! – остановила её Катя, – Я могу тебе помочь.

– Как?

– Петя Трубецкой мой троюродный брат. Я могу выспросить у него про Ягужинскую и Ивана. Уж он-то про неё всё знает. И от меня таиться не будет.

Анна встрепенулась:

– Правда?

– Конечно.

– И ты это сделаешь для меня?

– Ведь мы теперь подруги.

Она горячо обняла её за плечи:

– Спасибо! Знай, если тебе что-то нужно, я всегда окажу тебе любую услугу.

– Хорошо.

Они посидели, обнявшись. Катерина неожиданно задумалась и осторожно спросила:

– А ты можешь сказать мне кое-что про Машу?

– Про Машу? А что именно?

Она в сомнении покусала губы и тихо произнесла:

– Расскажи мне про неё и Голицына. Что между ними было?

– У Маши с Голицыным? – удивилась Нюта, – Ничего. То есть, они были приятелями. И только.

– Это правда?

– Чистая правда! – Анна внимательно посмотрела в лицо Катерине и лукаво улыбнулась, – Кажется, у тебя тоже есть свой секрет, подруга?

Катюша ощутила, как покраснели щёки. Анна села напротив и внушительно сообщила:

– Голицын – лучший друг Ивана Лопухина. Поэтому, я много чего про него знаю.

– А что ты про него знаешь?

– Например, что у него никогда не было романа с Машей. Но зато… был с Лизой Горчаковой. Потом с Марией Салтыковой. Ещё с сёстрами Путятиными, сразу с обеими. А ещё с Дашей Гагариной… – и вдруг осеклась и прикрыла рот ладонью, – Ой! Прости! Я, наверное, полная дура! Зачем я тебе это говорю?

– Наверное, потому, что ты – моя подруга, – вымолвила Катерина. И вдруг губа у неё задрожала, и девушка начала тихо всхлипывать.

Теперь Анна кинулась утешать её:

– Катюша! Милая. Прости. Я тебя так огорчила.

– Это не ты. Это всё… он, – пролепетала она и, уткнувшись Анне в плечо, отчаянно разревелась.

апартаменты герцога Курляндского

Избавившись от Волынского, Бирон вновь оказался перед вопросом: кого выдвинуть на освободившуюся должность кабинет-министра. Из-за того, что герцог давно тяготился зависимостью в делах от Остермана, выбор кандидата следовало произвести быстрее, пока сам Остерман не предложил бы кандидатуру из удобных ему людей.

Быстро поразмыслив, Бирон сосредоточился на братьях Бестужевых, Михаиле и Алексее; один из них находился сейчас в роли дипломата при Шведском дворе. Другой – при Датском. Но выбор свой он остановил на младшем – Алексее Бестужеве, который более внушал ему преданность. По рекомендации герцога Курляндского тот был незамедлительно произведён в действительные тайные советники и отозван из Дании в Петербург.

Впрочем, после его приезда, Бирон ещё колебался, вводить ли его в Кабинет министров. По слухам, Бестужев пользовался репутацией человека, подобного Волынскому, честолюбивого до крайности. И фаворит проявлял осторожность, боясь повторить прежние ошибки.

Однако, раздумывал он недолго. И в день крестин царевича Иоанна Антоновича, 18 августа, Алексей Бестужев был объявлен новым кабинет-министром.

дом князя С. В. Лопухина

На радостях, по случаю рождения внука, императрица проявила милость и подписала приказы о награждениях новыми чинами некоторых приближенных ко двору вельмож. В числе этих приказов, наконец-то, было удовлетворено прошение князя Лопухина о переводе его в кригскомиссары по морскому ведомству с присвоением чина вице-адмирала, и с правом присутствовать на заседаниях в Адмиралтейской Коллегии.

По случаю такой новости, семейство Лопухиных собралось за обеденным столом. И Наталья Фёдоровна прикидывала, с каким размахом они проведут торжественный приём и кого пригласят.

– Чего тут думать? Черкасских и Головиных! – указывал ей Степан Васильевич.

– И непременно Трубецких, – добавила супруга, – Теперь Никита Юрьевич генеральный прокурор. И ссориться с ним не подобает.

– Хоть я и не люблю Никитку, – признался Степан Васильевич, – Уж больно он скользкий тип. Но пригласить его надо. Тут ты права, Наташа.

– Я всегда права! – гордо подтвердила она, – И ты не раз уже в этом убеждался, Стёпа! Так, что слушай меня.

– Ладно, не больно-то заносись! – осадил её супруг, – Только прежде, чем устраивать приём, надо бы справить мне белый адмиральский кафтан с зелёными обшлагами.

– Справим, как положено! У лучшего портного! – заверила его Наталья Фёдоровна, – Уж, поверь, в этом я толк знаю!

– И обязательно с золотыми пуговицами.

– Правильно, Стёпа! Нечего скупиться!! – кивала она, – И офицерскую перевязь сошьём цвета бирюзы! А у Герхарда закажем тебе лаковую трость с серебряным набалдашником!

Степан Васильевич слушал рассуждения жены, и сердце его переполняла радость.

В столовую вошёл с поклоном слуга:

– Барин, к вам баронесса Микурова пожаловали из Москвы.

Всё семейство всколыхнулось и высыпало в прихожую – встречать гостью.

Степан Васильевич первым вышел навстречу, радушно раскинув руки:

– Василиса Ивановна!! Душенька! Как мы рады! Проходи, располагайся.

– В аккурат к праздничному столу пожаловала! – подтвердила Наталья, целуя Микурову в обе щеки.

– А что нынче за праздник? – удивилась та.

– Государыня-императрица почтила меня своей высочайшей милостью – наградила чином вице-адмирала! – радостно возвестил Лопухин и добавил с гордостью, – Между прочим, с правом присутствовать на заседаниях Адмиралтейской Коллегии. Вот так-то!

– Оставайся погостить на недельку. Мы праздничный приём затеваем.

– Поздравляю, – вздохнула Василиса Ивановна, – Видать, не вовремя я.

– Как же, не вовремя-то?! В самый раз!!

Степан Васильевич лично принял от гостьи салоп:

– Проходи! Отобедай с нами! Выпей за мой новый чин.

– Благодарствую. Да не до праздников мне нынче, Степан, – она удручённо махнула рукой, – Беда у меня.

– Беда? – насторожился князь.

Она закусила краешек платка:

– Василий пропал!

Все разом умолкли, потрясённые новостью.

– Как, пропал, голубушка? – вышла вперёд Наталья Фёдоровна.

И, поддерживая Микурову под руку, осторожно усадила её в кресло.

– Вот так…, – Василиса Ивановна начала тихо всхлипывать, – Из Турции так и не воротился! Уж почти год, как война-то кончилась, а известий о нём никаких нет!

– Как же так? – озадачился Лопухин-старший.

– Я ещё на масленицу запрос в военную Коллегию послала, – сообщила Микурова, – В списках убитых его нет. Среди раненных, что по гарнизонам остались, тоже нет! В числе тех, кто в плен попал к туркам – не значится! Что делать? Ума не приложу. В Москве сидеть, больше сил нет. А в Петербурге, кроме вас, идти больше не к кому.

– Верно. Чай, не чужие, – поддержал её Степан Васильевич.

Наталья Фёдоровна кликнула дочь:

– Настя!! Принеси воды!

Та живо метнулась в столовую к графину, наполнила стакан и дрожащей рукой понесла его Микуровой. Вся семья Лопухиных сгрудилась вокруг несчастной вдовы. А она заливалась горючими слезами, причитая на все лады:

– Сгинул мой Васенька! Кровиночка моя единственная… Ох, не слушал меня! Чуяло моё сердце. Сколько твердила ему, на что тебе сдалась эта служба окаянная? Нет теперь сыночка! Нет моего Васи… И даже могилки не осталось.

Наталья Фёдоровна, поддавшись её причитаниям, тоже начала тихо всхлипывать. Настя зажала ладонью рот, глотая подступающие слёзы. Младшие дети, видя всеобщее горе, притихли и жались друг к другу.

– Ну, хватит выть! – решительно приструнил всех Степан Васильевич, поднимаясь со стула, – Раз в списках погибших нет, нечего раньше времени парня хоронить! Тут не слёзы лить, тут надо дело делать!!

– Чего делать-то, Степан Васильевич?

– Я знаю, что делать! – уверенно заявил он, застёгивая кафтан. И кликнул слугу, – Прошка! Вели карету закладывать!

– Куда ты? – заволновалась Наталья Фёдоровна.

Но он лишь строго взглянул на неё:

– Ждите дома.

дом фельдмаршала Б-Х. Миниха

– Микуров? Василий? Да как же не знать? Один из лучших моих солдат!! – восторженно отозвался Миних, – И, что ты говоришь? Пропал? Быть этого не может!

– Помоги, Христофор Антонович, – взмолился Лопухин, – Утешь несчастную вдову. И меня, старика, заодно. Василий – мой крестник. Потерять его – всё одно, что сына лишиться!

– Значит, говоришь, в списках погибших нет, – рассудительно взялся за дело фельдмаршал, – И среди раненых по лазаретам не числится?

– Вдова Микурова лично запросы в Военную Коллегию посылала.

– А почему вы его среди мёртвых ищете?! – удивился Миних, – Микуров – бравый парень! Я сам его в бою наблюдал ни раз. Пуля его боится, и штык не берёт!! Наверняка, он уже в одном из наших полков на финских границах. Да и где ему ещё быть? Ведь нынче там сосредоточены все основные силы.

– Хорошо бы наверняка знать, – заметил Лопухин, – Уж, не откажи; посодействуй, Христофор Антонович! Узнай, в каком полку нынче наш Василь? Я в долгу не останусь!

Тот одобрительно пожал Лопухину руку:

– Не тревожься, Степан Васильевич, отыщу я твоего крестника! Чай не иголка!

Проводив князя Лопухина, Миних озадачился. Он разом припомнил, что в прошлом году, стоя с армией на Украине, сержанта Микурова послал вместе с поручиком Левицким на поиски шведского шпиона. А руководить отрядом был назначен капитан Кютлер, прибывший из столицы; а значит, человек Бирона или же Остермана. Шпиона Синклера, как известно, поймали и убили; гул от того скандала до сих пор не стихает. А вот Левицкого с Микуровым он с тех пор не видел. Значит, в его распоряжение они не возвращались. Следовательно, должны были остаться в Петербурге. Но по чьему приказу? Кто распорядился его людьми? Хорошо, если они и в правду сейчас в одном из гарнизонов Кронштадта или под Выборгом. А если нет?…

Казармы Измайловского полка

На рассвете, ещё до подъёма Голицын вошёл в казарму понурый, и завалился на кровать прямо в кафтане и в сапогах.

– Эй, Митяй, что такое? Ночь не заладилась? – потянулся Лопухин, – Новая зазноба не порадовала?

– Иди ты к чёрту!

– Стряслось чего?!

Митяй помолчал и вдруг поднялся. Махнул Ивану:

– Лопух, айда, выйдем. Разговор есть.

– Эта история с Волынским не даёт мне покоя, – признался Голицын, когда они с Лопухиным уединились на пустующем военном плацу, – В голове не укладывается! Сделать такую головокружительную карьеру!! Стать первым человеком при дворе! И в один миг так страшно всё окончить… Но больше всего жаль Машу.

– Интересно, что с ней сталось? Ссылка?

Голицын понизил голос, перейдя на шёпот:

– Я сегодня был в кабаке на Троицком острове. И всю ночь играл в карты с одним пьяным офицером, как выяснилось потом – следователем Тайной канцелярии. И скажу тебе вот что – игрой в фараона можно выкупить любые сведения, даже хранящиеся под тайной печатью!

– Да, ну?! И что ты узнал?

– А то, что императрица распорядилась отправить Марию в какой-то дальний Енисейский монастырь. Я даже не слышал о таком!

– Я видел на карте, что Енисей – это такая река далеко в Сибири, – припомнил Лопухин.

– Это ужасно несправедливо! И жестоко – молодую девицу насильно постричь в монашки и схоронить в глухом сибирском ските! Всё одно что каторга!!

– Да…

– Но это ещё не всё, – предупредил Митяй, – Я выведал у этого картёжного неудачника, что отправка в Сибирь будет только после спаса. А пока её содержат в Введенском монастыре.

– Я знаю, где это! – проявил осведомлённость Иван, – Это в Тихвине – по ладожской дороге от столицы двести вёрст, не меньше.

– И вот что я решил. Я хочу помочь Марии избежать сурового наказания.

– Как?

Он помнил его ближе:

– Лопух, у меня есть план. Только сперва скажи – ты со мной?

– Конечно! О чём речь?!

Тихвинский Введенский женский монастырь

– Ну, и захолустье! – усмехнулся Голицын, оглядывая ограду Введенского монастыря.

После шведской войны прошлого века, когда все деревянные постройки монастыря были сожжены, здесь мало, что восстановили. Крытые тёсом две каменные церкви с деревянными крестами, оббитыми жестью, да колокольня. А жилища инокинь выглядели ветхими деревянными постройками. Ограда с фасада сохранилась из кирпича, а задний двор окружал грубо струганный дощатый забор, местами покосившийся.

– Эх, Лопух! Да отсюда сбежать не составит никакого труда.

– Не говори «Гоп», пока не перепрыгнул, – осадил его Ванька, осторожно оглядываясь по сторонам, – Наверняка, охрана где-то есть.

Голицын сквозь щель в заборе внимательно осмотрел двор:

– Да нет никого! Вон, в сарае одна лошадь с подводой!

– А там что? – Лопухин кивнул в сторону каменной пристройки с длинной железной трубой и потянул носом, – Пахнет вкусно.

– Похоже на пекарню. Видимо, христовы невесты сами себе хлеб пекут.

– Ты уверен, что Марию здесь держат?! Может, набрехал тебе спьяну следователь?

– Почему?

– Да не похоже, чтоб тут ссыльная находилась. Больно тихо всё. И где конвой?

– Видишь – нет никого!

– Э, нет, брат! Так не бывает! Видать, по деревенским избам квартируются, – предположил Лопухин, – Я слышал, мужчинам на территории женского монастыря находиться строго запрещено.

– Так это нам даже на руку! – обрадовался Митяй, – В случае чего, они не скоро сюда пожалуют!

– Надо бы сперва выяснить всё хорошенько.

– Вот ещё! Времени нет! – и Голицын вытряхнул из мешка монашеское платье, – Помоги-ка мне облачиться в эту хламиду.

– Ну? Как я тебе?

– Хороша, краля! – восхитился Иван.

– Сойду за девицу?

– А то! Вот только мантия у тебя чистая для паломницы. Испачкаться не мешало бы. А то не поверят, что странничаешь по свету.

– Ладно, – согласился Голицын, – Так и быть, поваляюсь в пыли на обочине.

Лопухин услужливо подхватил его под руку:

– А, хочешь, я тебя в лужу уроню?

– Нет! – смеясь, отбился Митяй, – Ступай в лес.

– Чего мне там делать?

– Оставь лошадей. А сам спускайся к реке. Найми в деревне лодку и жди.

– Долго ждать-то?

– Это уж как получится.

Иван хлопнул на щеке комара:

– Ох, и много же тут этих тварей! До утра сожрут!

– Не дрейфь! До рассвета управимся.

На требовательный стук Голицына в ворота монастырского подворья, калитку отворила пожилая монашка. Окинула строгим взглядом путницу и недружелюбно бросила:

– Чего тебе?

– Спаси тебя бог, сестрица, – ласково отозвался в ответ Митяй, тяжело опираясь на кривую палку, подобранную в лесу, чтоб придать образу странницы дополнительный колорит.

– И тебя храни Пресвятая Богородица, – перекрестила её монашка, – Кто такая будешь?

– Сестра Дарья, – назвался Голицын, – Иду по святым местам. Притомилась. Не пустишь на постой, сестрица?

– Нет у нас в обители места для паломников, – отрезала та, – Ступай себе с Богом.

– Всего на одну ночь! – взмолился он, – Я не потесню вас! Прилягу и в сенцах на полу.

– Ночи тёплые. В лесу переночуешь, – нелюбезно сообщила она, намереваясь захлопнуть калитку.

– Эх, – вздохнул Митяй, – А матушка-игуменья говорила, что в Введенской обители сёстры все милосердны, паче остальных. Да, видать, много воды с тех пор утекло. Так и скажу ей.

– Ты про кого это сейчас? – вдруг проявила интерес монашка.

– Про игуменью Новодевичьего московского монастыря.

– Матушку Анастасию?! – у той подкосились колени, – Так ты, что же? Из Москвы?!

– Была недавно.

– А теперь?

– А теперь в Новгород иду. Ну, да ладно. Прощай, – и Митяй перекрестил её, – Господь с тобой, сестра. Будьте все здравы. Храни вас бог.

– Погоди! – окликнула она его, – Постой у ворот. Я матушке-настоятельнице скажу.

Спустя некоторое время, перед «странствующей сестрой Дарьей» калитка Введенского монастыря гостеприимно распахнулась, и настоятельница приняла паломницу в свою обитель.

Известие о прибывшей на постой монашке-страннице мигом облетело всех обитательниц монастыря. Сёстры столпились в тесной комнатёнке, куда настоятельница определила на ночь гостью, и атаковали её расспросами:

– Куда ты путь держишь, сестрица?

– В Новгород. В Покровский монастырь. Поклониться иконе Николая —Чудотворца.

– Говорят, ты в Москве была у самой матушки Анастасии?

– Была.

– Ох!

– И в Ярославле была, – врал им напропалую Митяй, – и в Угличе.

– Вот это да-а… А откуда сама будешь?

– С Енисейского монастыря.

Монашки взволнованно зашумели:

– Далеко-то как!!

– Это же, сколько ты шла, горемычная?!

– Да уж, ни мало, – вздохнул Митяй.

– Ох, и повидала, небось, столько интересного!

– Расскажешь нам?

– Завтра, сёстры, – взмолился он, – Непременно расскажу. А нынче умаялась я шибко.

– Верно. Чего напустились на бедняжку? – устыдила всех старшая из них, – Отдыхай, сестра. Я распоряжусь, чтоб тебя покормили.

– Ой, а у нас одна послушница готовится на постриг как раз в Енисейский Христорождественский монастырь! – воскликнула вдруг одна монашка.