скачать книгу бесплатно
Татьяна так и не узнала, кто был ее «доброжелателем». Бывший муж приходил по-прежнему в свою квартиру на Новый год, ставил елку, поздравлял с Восьмым марта. С Аликом она дружила всю свою одинокую жизнь и была ему благодарна за поддержку.
Мелета
Мелета умела вдохновлять.
Женщина была одарена ладностью облика, искренней улыбкой, игривой речью, смехом, пробуждающим радость. Манила людей словно тенистый водопад в жгучий полдень. К ней хотелось приблизиться, окунуться в прохладу. Она приветливо и открыто ловила взгляд смотревшего на нее и примагничивала. Мужчины воодушевлялись, слышали музыку внутри себя и испытывали желание прикоснуться к Мелете. Очарованные старались подольше находиться рядом, даже если были случайными прохожими, спросившими дорогу или соседями в купе поезда. Предлагали проводить, выпить кофе, просили о свидании.
Попавшие в близкий круг начинали творить. Мелета говорила в шутку: «Я ничего не делаю, только вдохновляю. Дарю порыв, а дальше произведение по сути создателя». Так и было. Поклонники, чтобы порадовать, начинали печь торты, ремонтировать ей сантехнику, менять аккумулятор, готовить гуляш, вручать цветы и подарки. Все зависело от персоны, на которую начинал светить прожектор очарования вдохновляющей Мелеты. В ответ она всегда благодарила и одобряла. Творцы чувствовали себя героями, спасателями, создателями.
Окружающих женщин Мелета тоже вдохновляла, но не сразу, а после того, как они лучше ее узнавали. Погружались в эйфорию дружбы, безопасности от искреннего признания их достоинств. Дамы вдруг становились решительными, верили в себя. Уходили от опостылевших мужей, покупали квартиры, начинали новое дело.
Первый муж говорил: «Мелета, ты лучшая. Где бы я ни был с тобой, я знаю, что рядом со мной самая желанная и прекрасная женщина».
Она покинула его, когда он перестал трудиться и заботиться о ней. Возлег на диване, сказал, что страдает от мужской депрессии, не оцененности миром, отсутствия реализации равной его способностям. Принимал успокоительные, ходил к врачам и бесконечно взывал к жалости. Для Мелеты это было не приемлемо. Она не умела жалеть, только вдохновлять.
Второго мужа она оставила в день, когда поняла, что больше ничего не хочет ему давать, даже слов было жалко. Он пристрастился к пивку, которое сделало его вечно довольным, пребывающим в легкой эйфории. Вдохновлять некого, да и не на что, потому что ему ничего больше не хотелось.
Растила одна двух дочек, вобравших внешние и внутренние чары матери. Направляла и поощряла их творчество. Прекрасен был женский союз, гармония в доме, достаток. Девочки тренировались вдохновлять окружающих и у них хорошо получалось.
Солнечным сентябрьским утром Мелета, держа в руках рисунок пастелью, зашла в картинную галерею, где услужливо обрамляли работы в рамы. Кругом картины. Смотришь вправо и видишь алый закат былого заснеженного города, словно слышишь звон колокольни, блестят купола белокаменных церквей. Повернись влево и дивись на перекаты горной реки, суровые шумы, исполинские скалы. Смотри перед собой и беги по зеленому лугу в россыпи ромашек и незабудок. Окунись с головой в аромат из облака пионов цвета розового вина, сияющего на пламени свечи.
Мелета обратилась в девушке-консультанту:
– Доброе утро. Помогите мне. Моя дочь с котом Ахиллесом баловались и вдребезги разнесли стекло и раму картины. Она мне дорога. Сможете воссоздать?
Началась суета по подбору новой рамы. Десяток образцов прикладывались, но нужный не находился. Из соседнего зала вышел мужчина. «Художник», – догадалась Мелета. На стене в раме была его фотография с надписью «Художник Александр Крылатов – персональная выставка».
– Вам помочь?
– Конечно, – улыбнувшись произнесла Мелета, – Пришел на помощь мужчина. Сейчас скажет: «Да будет так!» и все у нас сложится.
Мастер приложил к картине раму, которая идеально подходила.
– Пусть девушка оформляет, а я Вам покажу персональную выставку на втором этаже. Там есть мой первый этюд.
Работы Александра были яркими – сочно травянисты, солнечны, облачны, бурны реками, волнисты озерами и снежно гористы. Даже тени на холстах служили свету.
– Вы только пейзажи пишете?
– Портреты тоже, – ответил художник.
– Я не буду говорить, что работы прекрасны. Вы это знаете. Скажу, что вижу не иссякающие дары всевышнего в виде вдохновенья. Бог улыбается, когда видит Ваши картины.
Мастер внимательно посмотрел в смеющиеся желто-карие глаза спутницы и произнес:
– Вы правы, мне посылают вдохновение. Вас видимо тоже. Вы ведь муза? Мне нужна натурщица. Согласитесь позировать.
– Я подумаю, – отводя взгляд, ответила женщина, – Сомневаюсь, что получится.
Мелета поблагодарила Александра и девушку-консультанта за оформленный заказ. Танцующей походкой удалялась, растворившись среди желтеющих тополей, заглядывающих в двери галереи.
На следующий день Мелета проснулась утром с ощущением «Ой, что-то пошло не так!» Беспокойство не покидало после чашки обожаемого кофе, не смылось в теплой ванне. «Что не так-то?» – спросила она себя. Образы картин из галереи кружились листопадом воспоминаний. Нахлынуло видение домика, спрятанного меж высоток. Деревянные темные бревна стен, видевших век, хрупкость окон, свет изнутри. Написано не красками, а светлой грустью, тоской, щемящей давней болью. «Хорошо у него вышло. Это о любви». Мелета решила встретиться с художником: «Портрет или беседа … Потом разберемся. Надо идти». Пришло успокоение.
Через несколько дней Мелета вернулась в галерею за заказом. Красное платье волнами до пят обрамляло стройную фигуру. Тонкие руки украшены блеском браслетов. Туфли мягкой кожи, усыпанные сотней зеркальных камешков, подчеркивали красоту маленьких ступней. Волосы в прическе подняты и повязаны красной шелковой лентой. Александр встретил, словно ждал. Взглядом вбирал всю целиком и отмечал каждую деталь.
– Вы подумали? Согласны быть натурщицей?
– Да. Пусть исполнится Ваше желание, – ответила она и деловито продолжила – Только у меня нет опыта позировать художникам и время ограничено. Скоро переезжаю в далекие края. Всего пять недель до отъезда.
– Достаточно пару раз в неделю для работы. Закончить смогу сам, если не успеем, – убеждал Александр.
– Девять раз приду к Вам на встречу. По календарю так получается. Смогу по вторникам и четвергам на один час.
По договоренности два раза в неделю Мелета приходила к художнику. Смущаясь, садилась на бархатное кресло цвета мяты. Разговаривали, она расслаблялась. Располагалась удобно. Откидывалась на спинку, вытягивала ноги. Склоняла голову, волосы рассыпались каскадом, она поднимала руки, стягивала их в узел у шеи.
Александр делал набросок карандашом. Потом возился с красками. Смешивал, осматривал подбор. Был разным – то сосредоточен, то расслаблен. Иногда просил подняться, повернуться, протянуть руку, замереть, замолчать, улыбнуться, переодеться в тунику. С каждой минутой, проведенной вместе, они сближались. Рядом холст и цвет, движение и статика, творчество и вдохновляющая сопричастность.
Через пару сеансов Мелета привыкла позировать. Перешли на «ты». Впархивала, смеясь в солнечную мастерскую и вопрошала:
– Здесь принимают музу без опыта работы?
Александр, оторвавшись от мольберта, улыбался.
– Здесь. Приветствую, Мелета. Начнем?
Через месяц мастер поймал себя на мысли, что ждет ее появления на пороге своей обители. Улыбался, думая о натурщице: «Она источник и словно манипулятор моего вдохновения. Какая опасная власть…»
Беседуя с Мелетой Александр понял, что она умна и опытна, склонна философствовать. Хорошо считывала настроение, подстраивалась, то ласкова и спокойна, то колка и игрива. Даже когда молчала, казалось, что нашептывает, навевает образы. При встречах вели беседы. Рассуждали о светилах, красных и белых карликах; пользе молитв; о рэпе как новой поэзии. Сошлись в мыслях о нетленности театра, цикличности истории двигающейся по восходящей. Восхищались музыкой, песнями и танцами всех направлений.
Время истекало. Через час девятой встречи Мелета произнесла:
– Как бы ни казалось странно, могу признаться, что себя я обретаю, только когда погружаюсь в уединение. Меня настигают размышления, так приобретаю опыт, – дальше слова как прыжок с обрыва – Пожалуй, мы закончили. Мне пора.
Резко встала, спустилась с пьедестала.
– Останься, прошу. Хоть еще раз – глухо произнес он.
– Не могу. Мы же договаривались. Самолет завтра, – она с укором посмотрела на него.
Подошла, взглянула на портрет. Улыбаясь, пошла за ширму на ходу расстёгивая золотую пряжку туники.
– Не вешай нос, мастер. Теперь я всегда с тобой. Больше натура не нужна. Закончить сможешь сам. Обещанное исполнено. Девять встреч. Больше времени нет.
Коралловая туника взлетела в воздух и плавно опустилась на край ширмы. Руки Мелеты над ее головой порхали в закатном свете, когда она одевалась. Мелькнуло красным пятном платье, невидимо ему облачило женщину. «Опять в алом. Сколько же у нее багряного». Он смотрел как она шла к выходу из мастерской поправляя волосы. Повязала красную ленту ободком. Приблизилась, прильнула к плечу, чмокнула в щеку, погладила рукой волосы. Сказала краткое: «Пока, удаляюсь» и скрылась в дверном проеме.
В оставшуюся открытой дверь ворвался знобящий мастера ветер. Завыл в пустоту мастерской, скрипнул не смазанными петлями. Мерцал наполненный пылинками воздух, вспыхивал и гас от просветов в гонимых по небу дождевых тучах. Стало по-октябрьски холодно и неуютно.
Александр сидел у мольберта опустошенный. Усталость и уныние навалились стотонной глыбой. Руки опустились, словно скованные кандалами. Неподъемные, каменные кисти рук обрушились на колени. Ладони, пальцы словно чужие, распухшие. «Пусто стало», – подумалось ему. Он ушел из мастерской.
Через две недели в галерею на имя Александра пришел бумажный конверт. Плотная белая бумага, в углу изображение бабочки белянки. На латыни подпись «Pieris melete». Мастер мало работал в те дни, ленился, быстро уставал, бродил по галерее словно поглощенный дремотой. Брал в руки кисть, пачкался краской, бесцельно разминая ее на палитре. Тер руки и покидал студию.
Александр открыл конверт. Там свернулась ужиком красная шелковая лента. «Это она», – бухнуло внутри. Медленно поднес ленту к лицу, зажав в ладони. Ему почудился запах полыни, земли, нагретой солнцем, терпкой калины и чего-то еще не уловимого. Перед глазами Мелета в красном, зеркальные искры блесток от туфелек. Заметил надпись на ленте. Расправил, прочел: «Ерунда какая-то. О чем это…». Замер на несколько секунд, еще раз прочел: «Муза, ранясь шилом опыта, ты помолишься на разум». Мелькнуло: «Это палиндром». Александр пронес ладонь над лентой, шевеля пальцами, словно дирижируя неслышной музыке. В одну сторону, обратно. Снова и снова. Видения, образы, картины каруселью закружились, завладев им. Он слышал, видел и чувствовал неведомое доселе. Словно парил под сиянием звезд в безмолвии и вечности, летел на крыльях над облаками пронзенный холодом, оглушенный свистящим потоком воздуха, раскачивался на гигантских качелях до дрожи внизу живота и падал с воплем ястреба в изумрудную пропасть у подножия гор. Мастер кинулся прочь из галереи. «Быстрее за работу. Муза вернулась. Вдохновенье не ждет». Озарение соперничало с яркостью светила, жаром пламени.
Третьи сутки художник не покидал студии, ел и спал у своих работ. Запястье обвито красной шелковой лентой, на которой проступали синими венами очертания букв. За работой мастера с полотна наблюдала прекрасная муза Мелета.
Колени или крылья
Вера пять лет старательно работала специалистом в отделе рекламы крупной фирмы, а перспектива повышения по-прежнему была иллюзорна. Она начала тяготиться работой, ей надоело.
Весь трудовой день Вера с легкостью кружилась по кабинету под одобрительными взглядами коллег как изящная танцовщица. Она безошибочно находила верный путь в сложных ситуациях, чувствовала людей и никогда не истерила. Ей нравился коллектив.
После рабочего дня спешила на встречу с любимым. Друг был молод, сходил на войну в составе Росгвардии, и по возвращении особенно нуждался в красоте, доброте, любви, которые отзывались в нем через девушку.
Начальник отдела поручал ей выполнение трудных задач. Руководитель отдела – Игорь Германович доверял сотруднице. В критические моменты говорил: «Никогда, никого и ничего здесь не бойся. Со всем справимся». Шеф имел в виду работу, но девиз подходил на все случаи жизни. Игорь пару лет просил повышения протеже, но безрезультатно. По прошествии нескольких лет замаячила перспектива перевода на новую должность. Преимущества очевидны: зарплата, рост, творчество. Но от долгого ожидания Вера перегорела, думала об увольнении, смене профессии.
Порядок продвижения в организации сложится. Директор фирмы вызывал подчиненного, беседовал с ним и сообщал о новой возможности.
Начальник был современный мужчина, строен, высок, спортивно подтянут, ухожен. Но опрятная его внешность не вызывала желания общаться с ним. У Веры он вызывал чувство неприязни, как будто прикасаешься к чему-то скользкому и бесформенному. Вадим Антонович любил говорить о себе и быть в центре внимания, чем достал всех. Опытные сотрудники на корпоративах всеми силами стремились садиться подальше от него за столом, иначе были вынуждены дважды, а то и трижды слушать его истории, в которых он неизменно проявлял чудеса благоразумия, смелости и трудолюбия. В беседе Вадим Антонович умудрялся присваивать себе роль вещателя, ожидая похвал порой за чужие достижения. Работать с таким «цветочком» можно было бы при определенной сноровке, если бы не одно «но» … Некоторым работникам жизнь в лице директора преподносила абсолютно неожиданные и неприятные сюрпризы.
В пятницу, в конце трудового дня Вадим Антонович пригласил Веру к себе в кабинет. Она догадывалась, что по вопросу повышения. Идя к нему, морщила нос и думала: «Внимание! Внимание! Выступает человек-благовест. Нарцисс долбанный. Всю фирму развалил».
В кабинете директор предложил ей сесть. Расположилась, положив деловито ежедневник и телефон на стол. Руки перед собой, взгляд на жемчужные ногти, голова опущена. Выслушала монолог о личных достижениях руководителя, как он зрелым человеком тридцати лет пришёл в фирму, поставив перед собой задачу добиться служебного роста, и как преодолевая все препятствия на пути и исключительно из-за своих отменных качеств, добился цели.
Спросил:
? Я слышал, что Вы хотите уволиться. Почему?
Вера спокойно объяснила, что не хочет дальше работать в должности, утратила интерес. Дополнила, что может изменить свое решение, если будет карьерное продвижение.
Директор снова говорил о стремлениях и вложениях. Через двадцать минут должность ей так и не была предложена, увольнение не одобрено. Интуиция подсказывала Вере неладное. Разговор был странным, неправильным, он не развивался, напоминал хождение по кругу.
Затем Вадим Антонович медленно, в распев произнес:
? На Вашем месте я бы многое сделал, чтобы добиться желаемого. Я пытаюсь убедить Вас постараться для себя, поскольку есть много желающих занять вакантное место на повышение.
На слове «Вы» директор делал какой-то особенно неприятный акцент:
? Если Вы сами не согласитесь, то перспективы ограниченны для Вас.
Вера растерянно моргала, склонила голову набок пытаясь понять или даже почувствовать смысл слов. Руки стали влажными. Речь Вадима Антоновича напоминала шипение удава. Медленно, зомбирующее звучали слова, а она была бандерлогом.
Вадим Антонович встал, снял пиджак, помахал руками, словно у него затекли плечи, и сказал:
? Давай-ка выпьем чайку по бокальчику, рабочий день-то уже закончился.
Прошёл в открытую дверь из кабинета и крикнул оттуда:
? Иди сюда, у меня здесь всё, чашки и чайник.
Вера медленно встала и пошла за ним. Помещение оказалось комнатой отдыха. Присев на край кресла девчушка следила за передвижениями директора. Он наливал чай. Достал два больших бокала и разлил в них из бутылки остатки белого вина, похвалив Крымский край за отменное производство.
Вере было не по себе. Ничего плохого вроде бы не происходило, но было ощущение лишнего и неуместного.
? А знаешь, Вера, многие сотрудницы проявляют инициативу сами, чтобы добиться повышения. Так сказать, готовы любым способом вложиться в профессиональную карьеру. Я просто тебе сразу скажу, не буду продолжать ходить кругом да около. Сейчас ты становишься на колени и получаешь повышение.
Слова ударили словно хлыстом. Сознание Веры отторгало смысл произнесенной фразы. Наступил эмоциональный паралич.
Он потянулся к ремню брюк и стал его расстегивать, при этом медленно приближаясь к ней. Вера безотрывно следила за его движениями.
? Ты можешь многое получить и потом, если согласишься, ? спокойно продолжил он, ? Может и выходные вместе? У тебя же своё жильё?
Его ширинка была на уровне её глаз. Веру атаковал рой жалящих мыслей: «Я сама спровоцировала?» и тут же волной накатило ощущение несправедливости от такого самообвинения. «Нет! Я не легкомысленна. Дресс-код соблюдаю», потом накатило желание оправдать Вадима Антоновича. «Может, это его темперамент?» и отхлынуло. Идея низвергнута как абсурдная. «Он же асексуален и холоден как жаба».
Вязкий страх поглотил Веру. Он был многогранен – боязнь последствий на работе, последующих ощущений от возможного унижения и боли, которая накроет её независимо от развязки «чаепития».
Вера знала, что за сексуальное насилие часто обвиняют женщину. Ведь она сама пришла в кабинет к Вадиму, была одета не в гидрокостюм с железными трусами и не в хиджаб, значит, фривольно, значит, провоцировала. По мнению большинства, должна орать, драться, облить себя керосином, который предусмотрительно прихвачен с собой, чтобы не допустить прикосновений к телу. Все другие варианты поведения считаются добровольным соитием. Так что вариант с оглаской факта принуждения отпадал. Себя опозоришь, а толку не будет.
Внезапно вспыхнули в сознании, как неоновая вывеска, слова Игоря: «Никого и ничего не бойся!»
? Уф… ? выдохнула.
Страх пропал. Пришло понимание, что всё дело во власти. Он хочет подчинить и унизить, простым, примитивным способом показать превосходство, засунув свой никчемный черенок ей в рот. Волной накрыло чувство омерзения и возмущения.
? Не будет этого! Пошел к черту!
Она уходила из его кабинета. Натянута как струна, но спокойна. Вслед ей он рванулся, так и не застегнув ремень, сжав кулачки от бессилия, искривив рот. Казалось, что чуть-чуть и затопает ногами.
Остановился, тихо говорил вслед:
? Пожалеешь, сгною, дерьма попробуешь…
Вера улыбнулась дерзко, угукнула сама себе и остановила аудиозапись на телефоне.
Она удалялась всё дальше от его кабинета. Оказавшись на просторе широкого коридора, залитого солнечным, весенним, искрящимся светом, остановилась на секунду, расправила плечи и взмахнула во всю длину своего тела широкими, сияющими крыльями.
Круиз по Волге
«А Вы знаете, что сейчас читает Андрюша? Представьте себе, осиливает собрание сочинений Ленина, карандашом выделяет цитаты. Будет о чем поговорить в путешествии», – сноха трелью заливалась в телефонном разговоре, хвалила таланты сына, заодно выясняя детали будущей поездки.
Внук приехал к деду на дачу с томом революционера под мышкой. Выглядело эффектно, но не был замечен в чтении. Беседу о содержании поддержать не смог. Дед Алексей во времена учебы в партийной академии прочитал труды Ленина, Маркса и Энгельса и даже законспектировал работы. Быстро определил отсутствие интереса. Не расстроился. Сложно, да и не нужно молодому человеку подобное чтиво. Мир богат хорошей литературой.
Старейшина рода внимательно смотрел на внука. Вымахал парень, на целую голову выше. Глаза за тонкой, стильной оправой очков. Мать постаралась для сыночка. «Знать бы, что у него внутри, о чем думает, чем дышит? Впереди две недели, есть время познакомиться, узнать ближе».
Алексею было за шестьдесят. Он вышел на пенсию с руководящей должности. В молодые и зрелые годы много работал, мало уделял внимания детям и внукам. Не умел с ними играть и возиться. Когда молодняк подрастал, то он с удовольствием участвовал в их жизни. Придумал традицию. Когда они достигали юношеского возраста, то организовывал совместное мероприятие.
С сыном – в поход в горы. Привлекал парня к стройке гаража и погреба, трудились на даче. В девяностые годы было принято отрабатывать часы в кооперативах, участвуя в строительстве. Без дачи, земельного надела не прожить в период горбачевского дефицита. Мужчины плечом к плечу подолгу находились вместе, делили хлеб без мамкиных суетливых хлопот.
С дочерью поехал в подмосковный санаторий на три недели, когда ей исполнилось пятнадцать лет. Спланировал каждый день: спектакль с Андреем Мироновым, опера «Царская невеста» в большом, Оружейная палата, Третьяковская галерея, экскурсия в Кремле. Трудно было организовать такую поездку в столицу из сибирского города, но отец расстарался, привлек знакомых. Билеты покупали для него за полгода. Фотография дочери с отцом на Красной площади у храма Василия Блаженного долгие годы стояла на видном месте. Часто смотрела женщина на себя и папу на выгорающем со временем снимке. Протягивала руку и гладила желтеющую карточку в простой деревянной рамке. Жест выдавал нежность.
