Покорители пространств

Козёл жалобно заблеял.

Катя достала из кошелька, висевшего на шее, туесок.

– Ему ведь очень больно, нога распухла, – вздохнула она. – Если мы ему не поможем, он погибнет.

Она вынула из туеска бусинку. Самую милую из всех! Подержала её в ладошке… Потом нашла плоский камешек, крутанула на нём бусинку:

Крошка-бусинка, дружочек,

Повернись ещё разочек!

Распахнитесь, половинки.

Выйди, принц, из серединки.

Я тебе, малютка-принц,

Стать могучим разрешу,

И всего одно желанье

Я исполнить попрошу.

Бусинка-горошинка закружилась, распалась на половинки, появился принц, взмахнул палочкой и посмотрел на Катю, будто хотел спросить у неё: "Ты точно знаешь, какое у тебя желание?"

Девочке было жаль расставаться со своей мечтой о сказочном городе. Она боялась: увидит настоящего Финиста – Ясного Сокола, или Чебурашку, или Василису Прекрасную – и забудет про Кузьму Кузьмича, а он тут умрёт. Она зажмурилась изо всей силы и попросила:

– Пусть камень выпустит козла Кузьму Кузьмича, – и потише добавила: – А Кузьмич в тот же миг окажется дома.

Когда Катя открыла глаза, Кузьмича рядом с ними не было. Пёс изумлённо смотрел на девочку:

– Катя, ты тоже волшебница?!

– Нет, это Шуршенины волшебные бусинки, – грустно ответила она.

Леший ничего не сказал, но он очень жалел девочку, потому что её заветная мечта не осуществилась. И всё-таки три бусинки послужили добрым человеческим делам. "Если дедушка Кедраша не ошибался, – с надеждой подумал березовичок, – должно осуществиться и моё желание".

Катя ещё немного погрустила, а потом весело взглянула на друзей:

– Пора и нам домой!

Правильно ли распорядилась Катя волшебными бусинками? Неужели дедушка Кедраша всю свою многовековую жизнь хранил их в туесочке на груди для того, чтобы одна из них спасла жизнь какому-то глупому козлу?

Но Катя уже распорядилась ими, и не жалела об этом. Кстати, когда она рассказала обо всём папе, он улыбнулся:

– Молодец, дочка! Ты сделала добрые дела. А успеха в жизни добиваться и свои мечты осуществлять человек должен сам, а не на волшебство рассчитывать.

КАТЯ И АРХИПЫЧ В НЕБЕСАХ

Как здорово быть гравитопланом! Расправляешь веточки с волшебными листочками – и ты уже неземное существо. Становишься невесомым и можешь качаться на струях воздуха, кружиться вместе с ветром, создавать свои потоки воздуха и воздушные вихри.

Взрослые лешие могут подниматься на огромную высоту – за облака. Но такие полёты разрешаются только после 555 лет. Детям подниматься так высоко очень опасно. Много маленьких лешиков не вернулось на Землю. Куда улетели? Все надеются, что на Луну. Но так ли это – никто не знает.

Шуршеня хоть и подумал о летящем лешем как о "неземном существе", но это просто поэтическое сравнение. На самом деле лешие, может быть, самые земные существа на планете. Ведь они прорастают корешками в землю, впитывают её соки, пахнут травами, деревьями, листвой. Лешие точно знают, что Земля тоже живая.

Шуршеня расправил крылышки – стал гравитопланом, подхватил Катю и Гаврилу Архипыча, и они поднялись над землей.

– Держитесь! – предупредил он их на высоте.

Катя схватила лапу Архипыча, и в тот же миг воздух взметнул их ввысь. Пёс охнул от неожиданности. Девочка взяла его за вторую лапу. Столб воздуха оказался в кольце их рук и лап. Они покружились вокруг этого невидимого столба и соскользнули по нему вниз.

– Становлюсь невидимкой! – предупредил Шуршеня и исчез.

Не успел Архипыч испугаться, как отлетел в сторону, перевернулся на спину и поплыл по кругу. Катя поднырнула под него, поднялась выше – тоже стала невидимой и появилась совсем в другой стороне. Потом пёс исчез и медленно "проявился" возле Кати. Так они летали, плескались в струях свежего утреннего воздуха. Архипыч охал и лаял, когда Катя исчезала; Катя смеялась и визжала от удовольствия.

– Летим за сопку! – позвал их невидимый Шуршеня.

Потоки воздуха изменили направление, и Катя с Архипычем уже не кувыркались на месте, а полетели дальше. Катя слегка взмахивала руками, а пёс шевелил лапами и на поворотах изгибал хвост. Летели они вокруг сопки. И вот с обратной стороны появилось сначала одно, потом другое продолговатое озеро такой густой синевы, что казались бездонными. Будто прекрасные глаза, озёра безмятежно смотрели в небо. Может быть, сама Земля глядит такими глазами-озёрами, любуется небесным простором.

Шуршеня спустился пониже вместе со своими спутниками. Катя и Архипыч полетели совсем низко над водой, прикасаясь к ней, зависли и напились из озера. Катя зачерпнула воду ладошками и, смеясь, брызнула на Архипыча. Пёс фыркнул и ударил лапой по воде, обрызгав девочку. Она засмеялась и ещё раз плеснула на собаку.

Потом они опять взмыли в вышину и ещё полюбовались прекрасной утренней землёй.

– Вот почему деревня называется Синеочье, – поняла Катя.

Она не могла отвести взгляда от синей водной глади и уже представляла, как будет рисовать эти озёра, увиденные с высоты птичьего полета.

– Не думал, не гадал, что на старости лет стану порхать в небесах, – сказал Архипыч и от удовольствия гавкнул три раза.

– Ну что, возвращаемся домой? – напомнил Шуршеня.

Он опять стал видимым.

– Ох, летал бы и летал, – ответил пёс. – Да пора на службу.

Они быстро домчались до околицы, и леший бережно приземлил Катю и Архипыча. Отсюда все трое пошли пешком.

Уже подходили к дому, как услышали весёлое пение какой-то птахи. Шуршеня сразу узнал певунью: это была жаворончиха, которой он когда-то помог спастись от пожара. "Что же это она залетела в такую даль?" – только успел подумать леший, как птичка, увидев его, стремительно метнулась навстречу, уселась сначала Шуршене на макушку, потом на веточку.

– Где ты пропадаешь? – защебетала она: – Я тебя с ранней зорьки дожидаюсь.

Она сказала это, озорно и таинственно глядя в Шуршенины глазки. У него от радостного предчувствия забились, застучали, заволновались все соки в каждой веточке, в каждом листике, во всём его берёзовом тельце. Он взял птичку двумя веточками, и она тихонько прошептала:

– Сегодня ночью прилетал леший-почтальон. Что-то спрятал под камнем у деревянного Кедраши.

Шуршеня взвился в вышину вместе с птахой, закружился, закувыркался. Потом поцеловал птичку в клювик и опустился на землю. Предупредил друзей, что летит в город проверить, есть ли письмо от мамы и папы, и тут же стал набирать высоту.

– Будь осторожен! – успела крикнуть ему Катя.

– Я стану невидимкой! – уже издали откликнулся Шуршеня.

Архипыч с подвыванием гавкнул, желая Шуршене удачи. А Катя долго махала рукой вслед березовичку.

Катя с Архипычем спешили домой: девочка вприпрыжку, пёс, виляя хвостом.

Посреди двора лежал козёл с повязкой на распухшей ноге: Анюта Ивановна наложила на неё компресс.

– Где же ты бродил, седая борода? – ворчала старушка, перевязывая ему ногу. – Всё о подвигах мечтаешь. Пора бы угомониться. Прыть-то не та! Вот погоди: дедушка приедет – он тебе задаст!

Козлу слушать всё это было обидно. Он уже забыл, как плакал и прощался с жизнью, попав в каменный капкан. Теперь считал, что Архипыч с Шуршеней, а с ними заодно и Катя позавидовали его будущей мировой славе, вот и не дали ему возможности совершить подвиг. Зачем они отправили его домой? Надо было только ногу высвободить из-под камня. Он бы дошёл до вершины и совершил небывалый полёт!

Когда Катя с Архипычем вошли во двор и радостно направились к козлу, он отвернулся от них.

– Ты что, Кузьма Кузьмич? – растерянно спросила Катя.

– Кузьмич! – вполне дружелюбно взглянул на него пёс.

– Ещё спрашиваете? Радуетесь моей неудаче? – со слезами на глазах заблеял козёл.

– Старый ты дурень! – рявкнул пёс. – Хорошо, что Катя не понимает, о чём ты сейчас говоришь! Она ведь, чтобы тебя спасти, своей мечтой пожертвовала.

Пёс, рыча и удивляясь беспросветной Кузьмичёвой глупости, побрёл в свою конуру.

ЧЕСТНЫЕ РАБОТНИКИ ФЕРМЕРА СЕЛЬДЕРЕЕВА

Пока Шуршеня мчится в сторону города, вспомним двух не самых симпатичных персонажей, которые на наших глазах с радостью уехали в психиатрическую больницу. Мы-то с вами знаем, что они вовсе не больные люди – наоборот, очень даже здоровые. Скоро в этом разобрались и врачи и выписали Мрака и Куксю. Конечно, воры вновь решили вернуться к своему грязному ремеслу. Не тут-то было! Шуршеня разрушил все их замыслы. Вот как это произошло.

Пошли Мрак и Кукся "на дело" – грабить банк. А ноги не слушаются, поворачивают в другую сторону – в парк. Но гулять, когда в желудке пустовато, не слишком интересно.

Полезет воровская рука в чей-то карман за кошельком – и вдруг сама по себе плавно поднимается и начинает чесать затылок.

Исхудали Мрак и Кукся. Настоящие кощеи бродят по городу, детей пугают. Что делать – не придумают. Встанут у лотка с булочками и чешут затылки.

Тут ноги сами и повели их к хозяйству Сельдереева. Этот фермер был хорошим человеком, но самым страшным в жизни считал разлуку с собственными деньгами. Покормить-то покормит своих помощников, а заплатить за труд выше его сил! Поэтому и не держались у него работники.

Увидел Сельдереев двух кощеев у своих ворот – сразу смекнул: за похлёбку работать будут. Покормил их вначале – и в поле отправил: огурцы собирать, помидоры подвязывать, свёклу полоть, морковь прореживать, картошку подкапывать, капусту срезать. Всё в ящики складывать, на машины грузить.

И вот ведь чудеса! Не было честней работников у Сельдереева. Ни огурчика без разрешения не откусят, ни помидорчика за пазуху не спрячут. В затылке, правда, часто чесали. Но это был их единственный недостаток, и Сельдереев не стал из-за него ругать своих работников. Наоборот, за честность кормил их усиленно и даже решил каждое воскресенье выдавать им по 6 рублей на мороженое. Но потом подумал, подсчитал расходы и стал выдавать по 5 рублей 46 копеек.

Это Шуршеня назначил Мраку и Куксе такую трудотерапию: научатся полезному крестьянскому труду – глядишь, своё хозяйство заведут.

ДОЛГОЖДАННОЕ ПИСЬМО

Шуршеня задолго до города стал невидимым, и все его невидимые листочки трепетали, когда подлетал к заветному камню. Он даже никак не мог приземлиться от волнения. Только с третьего раза удалось ему совершить посадку возле Кедрашиного камня.

Просунул он прутик под камень, почувствовал: там что-то лежит! Письмо! Осторожно вынул его. Прижал берёзовый конвертик к груди. Что в нём?

Развернул листок и стал читать:

"Дорогой наш сыночек Шуршеня!

Мы с папой долго не писали тебе, потому что сильно обожглись и тяжело болели. Но здешние-лешие помогли нам вылечиться. Теперь мы здоровы. К концу октября вернёмся домой. Мы так мечтаем обнять и поцеловать тебя!

Твои мама и папа".

"Очень мечтаем, – стояла приписка папиным почерком. – Ты даже не представляешь, как сильно".

– Я представляю, папа, – ответил Шуршеня папиным строчкам и прижал письмо к лицу.

Потом поцеловал его и прочитал ещё три раза.

Мимо пробегала городская кошка. Увидев застекольного лешего, она выгнула спину и распушила хвост.

– Я получил письмо от мамы и от папы! – радостно сообщил ей Шуршеня.

Но она всё равно зашипела на него: не поняла, чему тут радоваться. Ведь кошки не пишут друг другу писем.

А Шуршеня подпрыгнул, облетел несколько раз вокруг деревянного Кедраши, овевая его ветерком. Потом сел к нему на плечо и показал письмо:

– Вот видишь? Это письмо от мамы и папы.

Он целый день кувыркался в небесах, ходил по лесу, купался в речке – и всем сообщал, что получил письмо и что мама и папа скоро вернутся.

К вечеру Шуршеня прилетел в Синеочье. Невидимо, сзади, подхватил бабушку, шедшую с речки с двумя вёдрами воды, невысоко поднял её и донёс до дома. Бабушка поставила вёдра на лавку и едва перевела дух:

– Ох, и ветер поднялся! Прямо по воздуху домой прилетела.

Этот же "ветерок" подхватил Нюсю с полусонным Федотом. Нюся развеселилась, а кот вытаращил глаза. "Ветерок" покружил их в воздухе и посадил на крышу. Поднял на задние копытца Евдокею, и она, словно балерина, закружилась на одной ножке. А пёс вдруг поднялся на передние лапы и, как акробат, прошёлся по двору вниз головой.

"Что творится?!" – Анюта Ивановна с изумлением глядела на это цирковое представление.

А Катя смеялась. Она уже поняла, в чём дело, и пошла к брёвнышку, взяв на руки спрыгнувших Федота и Нюсю.

– Катя, пошла бы с ребятишками поиграла, – посоветовала бабушка. – Ну что у тебя за посиделки всё лето?

– Я потом, бабушка, поиграю, – ответила внучка.

Возле неё уже собрались и Малаша, и Евдокея, и Архипыч. Шуршеня влетел в сарай к Кузьме Кузьмичу, бережно поднял его и перенёс к брёвнышку. Кузьма Кузьмич гордо отвернулся от всех. Катя погладила его по голове.

Леший достал письмо, глубоко вздохнул и с улыбкой стал читать. Дочитав, посмотрел на всех радостными глазами.

– Мы рады за тебя, – сказала ему Малаша.

Березовичок, чувствуя себя на седьмом небе от счастья, подхватил Малашу, поднял её и сделал с ней круг по воздуху вокруг двора. Нюся запрыгнула корове на спину, и немного прокатилась. Катя засмеялась.

Услышав хрюканье, мычание, мяуканье, Анюта Ивановна не на шутку испугалась: не волк ли во двор пожаловал? Она взяла кочергу и пошла разбираться. Глянула через забор: нет, всё на скотном дворе мирно. Только животные как будто ведут оживлённую беседу, спорят, перебивают друг друга и даже смеются. И Катя с ними разговаривает. Какая-нибудь чужая бабушка решила бы, что у этой девочки не всё в порядке с головой, но Анюта Ивановна подумала только: "Чудеса!" Постояла немного и ушла готовить всем ужин.

Долго не могли разойтись животные в этот вечер. Все радовались за Шуршеню и, чтобы не разлучаться с ним, вот что придумали.

Шуршеня должен найти большое дерево с дуплом недалеко от Синеочья, поселиться в нём вместе с мамой и папой и навещать синеочинских друзей, особенно во время Катиных каникул. Все друзья должны познакомиться с Шуршениными папой и мамой, познакомить с ними бабушку Анюту и дедушку Семёна и подружиться семьями.

НЕОБЫКНОВЕННЫЕ ГОСТИ

Будущее казалось замечательным. Один козёл Кузьма Кузьмич смотрел на всё угрюмыми глазами. Там, в будущем, не он был главным героем. Малаша внимательно поглядывала на него и, наконец, сказала:

– Давно мы никаких новостей не слышали. Что творится в мире?

Кузьмич навострил уши, а Малаша продолжала:

– Особенно меня волнует, кто получил золотые медали по фигурному катанию на чемпионате мира.

Козёл оживился, приподнялся сначала на две, а потом на все четыре ноги.

– Без духовной пищи не прожить, – произнёс он значительно и, важно прихрамывая, пошагал к открытому окну смотреть телевизор. – Сейчас, Малаша, я расскажу тебе обо всех новостях спорта.

Только она одна казалась ему сейчас умной и доброй.

А Малаша, конечно, просто пожалела Кузьмича: очень трудно быть одиноким среди бывших друзей.

– Без него нам было бы скучно, – коровьи глаза весело глядели вслед прихрамывающему козлу.

– Это уж точно, – подтвердил пёс.

Но вернулся Кузьма Кузьмич очень быстро – и совсем не с новостями спорта. Его глаза сверкали.

– За мной! – скомандовал он. – К нам странные гости приближаются.

Приезд гостей взволновал всех синеочинцев. И люди, и прочие обитатели деревни: рогатые и безрогие, хвостатые и бесхвостые, усатые и безусые – провожали пристальным взглядом чинно шествующую по главной улице великолепную пару в сопровождении экстравагантной коровы. Даже бесхвостая, безрогая, но бородатая коза Лизета, которую, кажется, трудно было чем-либо удивить, – и та, поджав рот, долго и подозрительно смотрела на незнакомцев (к слову сказать, рога она потеряла при невыясненных обстоятельствах, а хвост – в беспощадной битве со свирепым хряком Хрюней).

И уж, конечно, собачка Мухина тоже не осталась равнодушной к этому событию. Ещё бы! Высокий элегантный джентльмен возглавлял шествие. За ним тянулся изысканный шлейф дорогого мужского одеколона. Из-за этого не то чтобы сильного, но незнакомого запаха ни один овод и ни один комар не рискнули приблизиться к приезжим. Джентльмен шёл под руку со стройной молодой леди. Но самая интересная личность шествовала сзади них. Это была корова в полупрозрачной белоснежной попоне, в летней кружевной шляпе, из которой торчали крашенные разноцветным перламутром рога. Её ухоженные, искусно разрисованные копытца, словно четыре диковинные туфельки, мелькали на тропинке среди зелёной травы. На ногах позванивали браслеты, в ушах – золотые серьги, на благородной шее сверкало колье.

Конечно, это были Эрнест Эльбрусович, мисс Энн и корова Матильда. Приезжие прошествовали в знакомый нам двор и остановились перед изумлённой Анютой Ивановной. Старушка поставила ладошку козырьком над глазами, запрокинула голову и посмотрела ввысь – на Эрнеста Эльбрусовича.

Он произнёс:

– Позвольте представиться: Эрнест Эльбрусович.

Бабушка Анюта вытерла руку фартучком и протянула её для рукопожатия. Гость отступил на шаг, склонился к низенькой старушке и поцеловал её маленькую толстенькую ручку. Бабушка очень смутилась. Тогда Эрнест Эльбрусович сказал:

– Позвольте представить вам мою невесту мисс Энн Смит.

Бабушка опять запрокинула голову и взглянула на мисс, похожую на высокое тоненькое деревце. Потом перевела взгляд на Эрнеста Эльбрусовича и укоризненно покачала головой. Она хотела сказать: "Почему вы не кормите свою невесту?" Но из деликатности не произнесла этого, а пригласила гостей к столу, стоящему во дворе под огромной ветвистой черёмухой. Поставила перед ними миски, наполнила их доверху борщом и приветливо улыбнулась:

– Кушайте на доброе здоровье! Потом и побеседуем.

"Они пьют кофе целыми вёдрами, – подумала мисс Энн (сон с явью всё-таки перепутались у неё в голове), – на ужин съедают по два литра борща. Как же мне приспособиться к их привычкам?" Но тут она попробовала бабушки Анютиного борща… Да, такой борщ не может сварить ни один повар даже в самом лучшем ресторане мира! Такой борщ может получиться, если он часок-другой потомится в русской печи. Попробовала мисс Энн борща и не заметила, как весь и съела. "Кажется, я слишком быстро перенимаю их привычки", – с удивлением уставилась она в пустую миску.

Где же в это время находились все друзья? Куда привёл их разволновавшийся Кузьма Кузьмич?

Если бы Эрнест Эльбрусович или мисс Энн обратили внимание на забор, рядом с которым стоял столик, они бы диву дались: забор выглядел живым, потому что смотрел на людей, сидящих за столом, восемью парами восхищённых любопытных глаз. Из его щелей торчали детские пальчики, копытца, пушистые лапы, берёзовые веточки, а в круглую дырочку даже высовывался свинячий пятачок. Бабушка время от времени незаметно грозила пальцем – забор на миг пустел, но потом вновь всё появлялось на прежних местах.

После такого приятного ужина Эрнест Эльбрусович довольно быстро договорился с бабушкой о том, чтобы Матильда погостила у них в Синеочье до первых холодов. Только Анюта Ивановна сразу предупредила, что маникюры-педикюры коровам делать ей некогда, да и шляпы тоже она стирать не будет. Так что пусть Матильда по-простому, по-деревенски живёт.

На том и порешили. Матильда поселилась в хлеву с Малашей. Здесь было очень чисто, пахло свежим сеном, за одной стеной стрекотали кузнечики и хрюкала Евдокея, за другой – вздыхал Кузьмич. А издали доносились лягушечьи песни. Матильда поняла, что это и есть счастье, и стала мечтать, как она уговорит Эрнеста Эльбрусовича оставить её в этом раю навсегда.

Она подружилась с Кузьмой Кузьмичом. Уставшая от одиночества в городской квартире, Матильда была рада разговорчивому соседу. А он нашёл в ней благодарную слушательницу.

Кузьмич гордился этой дружбой и, совершая обход деревенских дворов, свысока посматривал, как чавкают, фыркают, лакают их обитатели, грустно качал головой и с чувством произносил:

– А Матильда пьёт по утрам кофе…

Хотя горожанка и утром, и вечером пила то же самое пойло, что и Малаша. Она твёрдо решила: даже если Эрнест Эльбрусович заберёт её на зиму в город, пусть готовит ей такое же аппетитное и полезное пойло и сам с мисс Энн пусть пьёт его – вкуснее напитка не бывает.

ПЕРВЫЙ ЖЁЛТЫЙ ЛИСТОК

Опять установился во дворе лад да покой. По вечерам животные собирались на посиделки – а днём каждый своими делами занимался.

Лето стояло жаркое, и казалось, что оно никогда не кончится.

Первым ночную прохладу учуял Архипыч: заныли его старые косточки. Он высунулся из конуры, втянул носом воздух. "Осень не за горами, – подумал пёс, – надо утепляться".

На другой день Шуршеня, пролетая над околицей, присматривался, как лес готовится к зиме. И вдруг увидел первый пожелтевший кленовый листочек. Кто-нибудь другой, может быть, и погрустнел бы, но Шуршеня так обрадовался! Спустился к деревцу, понюхал листочек и потрогал его своими прутиками, будто желая убедиться, что он настоящий. Листочек был словно пронизан золотыми светящимися нитями.

"Скоро сентябрь, – взволнованно подумал Шуршеня. – Потом наступит октябрь – и мама с папой вернутся домой!"

И он полетел к своим друзьям, чтобы рассказать им про самый первый жёлтый кленовый листочек!