Философский локдаун

Ирина Кам

Философский локдаун

Глава 1. Начало конца

***

Не было больше слов, и не было времени для них.

Мир уже не существовал. То, что осталось от него, разрывалось на куски в тусклом свете слепого солнца. На улицах – молчаливое полотно пепельных горизонтов, где каждый встречный был не больше, чем тень, играющая с остатками фрагментов человеческой истории. Коровы под видом людей бродили по взорванным рынкам, где купцы продавали наугад разложенные буквы алфавита, а дети в обрывках форматов целых миров вытирали пыль с книжных страниц, на которых тексты тоже не имели смысла.

Конфликты шли как тени по кирпичам разрушенных зданий – вспышки насилия казались частью единого вечного ритуала. И казалось, что все это было кем-то заранее написано и теперь двигалось по заранее вычерченной траектории. Пограничная зона между разными эпохами исчезла, став смесью мифов и технологических разрывов, где никто уже не знал, кто прав – те, кто молчат, или те, кто кричат. Здесь были все, но их было уже не узнать.

Вера уже давно потеряла способность радоваться жизни. Для неё абсурд стал нормой, а локдаун – просто словом. Словом, которое означало не только запрет выхода на улицу, но и замкнутый круг судьбы. На стенах её дома висели листки с вырванными из контекста фразами, чуть ли не молитвами. Порой они собирались в видения, которые она называла ковилами, от которых пахло каким-то особым клейким, как излишек быта, вкусом. Каждый ковил был частью её мира, и каждый раз она чувствовала, что это только её собственный мир, с каждым днем всё меньше и меньше пересекающийся с остальными.

Богиня Вера – так называл ее муж в пору их счастливой юности, хотя это уже давно не имело значения. Стало модным заговаривать старые наименования, будто бы сами слова могли возвращать величие. Но Вера была, прежде всего, женщиной, и если верить старым инструкциям противников об НЛО и подземных червях, то её существование на этой планете было результатом каких-то неправильных космических ошибок.

Её дни тянулись в темпе отчаянной обыденности, в которой каждое утро было почти одинаковым. Часы тикают, а ты пытаешься не забыть, что на твоем столе лежат методички. И эти методички – не просто бумага, а ключи к загадке, которую никто не решал и не мог решить. Здесь была и история о том, как крокодилы, обезглавленные неведомыми силами, взбирались на стены и вели философские диспуты с призраками – о чём именно, никто не знал, но абсурд разрастался и, казалось, заставлял всех вокруг искать ответы.

Она находилась в этом состоянии давно, и было что-то почти умиротворяющее в том, что вся её жизнь уже стала гаданием, подобным прогнозам. Каждая мысль, каждое слово казалось посланием из параллельных миров, которых она почти не осознавала. Шарлатанство превратилось в норму, и тот, кто не был готов к тому, чтобы продавать пустые обещания, уходил из этого мира.

Ее Учитель преподавал здесь. Не в смысле педагогики, конечно. Учитель был тем, кто учил их, как смиряться с неизбежностью – с неизбежностью без смысла. Его преподавание было странным, потому что всё, чему он учил, было одновременно и полезным, и ненужным. Он заставлял их смотреть в глаза бездомным, молчаливым пейджерам, которые не помнили своих владельцев, но точно указывали, что время закончилось.

Самая сложная профессия – директор странствующего цирка, говорил Учитель. Цирк этот странствовал не в пространстве, а в мире идей. Он двигался в метафорах, расползался, как рак на теле большого континента, растянувшись в временах, которые уже не имели названия, но успели стать глобальным балаганом. Со слов Учителя, отдельных конфликтов больше не было, а просто серая война теней незаметно стала частью этого неосознаваемого мира, разрывавшего нас на части. Люди, как тушки куриц, лишившиеся голов во время чьих-то игр, не знали, кто они такие, но чувствовали, что нужно идти. Или стоять. Или просто ждать, что следующая волна всеобщего бреда снова перевернёт их мир.

Тексты на бумаге стали бессмысленными, как и реальность вокруг. Но Вера не могла устать от этого, потому что этого не было. Она не могла найти из этого ничто выход. Даже если бы и захотела, такой возможности уже тоже не было.

***

И все же ей это удалось. Вера проснулась в холодном поту. Но на этот раз, хотя мир вокруг неё по-прежнему был таким же чуждым и разрушенным, как в ее постоянно повторяющемся кошмарном сне, что-то в её восприятии изменилось. Это было не то чувство страха, которое она обычно испытывала, возвращаясь каждое утро в этот новый, но уже ставший бессмысленным мир. Нет, теперь появилась неуверенность, граничащая с ощущением полнейшей пустоты. Все еще лежа в постели, женщина огляделась. Комната была привычно темной, но воздух в ней стал каким-то вязким, как если бы каждый её вдох пропитывался прахом давно забытой мирной жизни.

Вера попыталась подняться с кровати, но тело не слушалось. Как будто оно растаяло во сне и теперь возвращалось, собирая себя по частям. В голову лезли обрывки фраз из разных текстов, казалось бы, не имеющих смысла, как крошки памяти, к которым она уже давно привыкла. Где-то в углу, за пыльной рамой зеркала, мелькала чья-то тень. Это её муж, Анатолий. Или нет? Вера не могла утверждать точно.

Вокруг них незаметно образовался странный молчаливый мир, и она не знала, о чем думает муж. И не могла сформулировать, что она сама думает о нём. Когда она закрыла глаза, его лицо, казавшееся таким знакомым и чуждым одновременно, исчезло из ее сознания.

– Ты в порядке? – спросил Анатолий, сидевший рядом на старом стуле, который каким-то образом вдруг оказался у ее кровати.

Он был одет в ту же самую одежду, что и вчера. Или это было не вчера? Вера попыталась вспомнить, но безуспешно.

– Я не знаю, – ответила она.

Это было странно непривычно, особенно для самой Веры. Её некогда точно выстроенная и структурированная жизнь теперь потеряла всякую последовательность. Слова и фразы, казавшиеся раньше важными, теперь звучали как хрупкие коробочки, полные воздуха. Она будто бы стояла в центре какого-то большого пустого пространства, и ни одно действие, ни одна мысль не имели значения.

Анатолий молчал, глядя на жену. В его взгляде одновременно читались безысходность и еле заметная претензия на надежду. Как будто он ожидал от Веры каких-то важных слов, способных стать опорой их жизни, ставшей призраком. Казалось, что сам профессор уже пытался искать ее фундамент, растворившийся под влиянием случившихся потрясений, но не смог и отчаялся найти его. Прежде он часто утверждал даже дома, что философия, которой они оба посвятили всю свою сознательную жизнь, – это не просто способ понять мир, а скорее попытка создать его собственную версию, которая хотя бы на какое-то время, пусть только при их жизнях, казалась бы правдой. Вера была с ним солидарна. Во всяком случае, не оспаривала эту его позицию. Но, похоже, что сейчас эта, осознаваемая ими лишь внутренне, гипотеза мужа, наполнявшая хоть каким-то смыслом их существование, оказалась выеденной разрушающейся реальностью и стала непригодной.

– Мы не можем продолжать так жить, – произнесла наконец Вера.

Эти слова прозвучали как приговор, как отголосок мысли о том, что всё, что было до этого, – теперь ничто. Женщина почувствовала, как сказанное ею утверждение наполнило её тело какой-то неожиданной тяжестью, почти физической.

Анатолий посмотрел на неё так отрешенно, словно или только пробудился от долгого сна, или собирался вновь погрузиться в свой абстрактный внутренний мир.

– Ты не понимаешь, Вера. Мы все – всего лишь жалкое подобие звезд, ежедневно миллиардами угасающих в этом мире. Да что говорить, они уже мертвы, а мы видим лишь их свет. Поэтому мы также живем в прошлом, как и весь мир вокруг нас. Мы иллюзия. Мы больше не люди, а просто персонажи в чьей-то книге, которую уже давно не переписывают, – сказал он внезапно охрипшим голосом, осознавая ужас того, о чем говорит.

Вера обреченно вздохнула и отвернулась. Она была согласна с мужем. Но не это было важно. Важным было другое: понимала ли она ещё хоть что-то в этом мире, который вдруг отказался от всякого смысла?

– И что же нам теперь делать? – прошептала она, пытаясь найти среди своих редких беспорядочных мыслей ту, которая могла бы претендовать хотя бы на жалкое подобие здравости. Но оглушительное молчание разума внутри нее, ставшее уже привычным, оказалось единственным ответом на вопрос Веры самой себе.

Возможно, они, наконец-то, должны принять тот факт, что их привычный мир рухнул, что они сами разрушены, и что все их попытки понять его уже не имеют значения. Но каким-то наитием Вера понимала и чувствовала, что существует нечто большее, чем воцарившийся хаос. Нечто, что позволило случиться именно такому ходу событий – пробудить в ней саму эту мысль.

В ее сознании, причиняя уже забытое чувство боли, зашевелилось воспоминание из ранней юности. Возможно, разгадка где-то в ее записях, в которых Вера, будучи, как и Анатолий, доктором философии, кропотливо фиксировала свои мысли. Сопровождаемая тяжелым взглядом мужа, она поднялась с кровати и подошла к своему рабочему столу. Казалось, что на нем лежали все те же методички, те же листки с фрагментами абсурдных фраз, что и в ее ставших ежедневными бессвязных снах. Вера посмотрела на исписанную бумагу, и что-то в её мыслях вдруг как будто сдвинулось, заставив застонать от нахлынувшего чувства безысходного страдания.

Женщина явственно ощутила, как в этом хаосе, в этом беспорядке, какие-то отдельные слова разрозненных изречений оживают, словно желая собраться в единый пазл. В единую мысль, в которой раньше не содержалось смысла. Боль от осознания этого становилась все сильнее. Она заставила Веру снова лечь на кровать и сжаться в клубок. Но она уже не могла остановиться и приказать себе перестать думать. Вера приняла решение. Решение подчинить ход мыслей тем своим забытым чувствам, которые вдруг решили ожить.

Пролежав все более-менее светлое время дня, которое на самом деле в последний год представляло из себя сумерки, Вера заставила себя встать. Выпила мутной воды из треснутого стакана. Затолкала в себя тарелку опротивевшей размокшей гречки. И сев обратно на кровать, попыталась сосредоточиться, обхватив голову руками. Надо найти момент, когда их жизнь свернула к катастрофе.

***

Ее звали Богиня Вера. И она жила в Городе, Над Которым Видели Звезду.

Однажды над ним сгустились тучи, и пошел дождь.

Небо плакало много-много дней подряд.

Люди долго ждали появления Солнца, и чтобы не пропустить этого, начали строить стены из стекла. И однажды Солнце на секунду выглянуло, и в стеклянную комнату попал Солнечный Зайчик. Все были рады этому и приходили любоваться на него.

Но потом людям стало страшно, что Солнечный Зайчик исчезнет. И они начали потихонечку строить Стену, складывая ее каждый день из кирпичиков.

Они не знали, что Солнечный Зайчик не может жить в Темноте, и однажды он все равно убежит обратно к Солнцу.

Так и случилось. Однажды утром люди пришли в комнату и увидели, что там темно.

И они задумались, как жить дальше, ведь небо продолжало плакать.

Они не были злыми, а просто были очень молодыми, и только-только учились жить.

И они обратились к ней, к своей Богине Вере.

Но в Городе, Над Которым Видели Звезду, была своя Ведьма, которая ненавидела Богиню Веру.

У Злой Ведьмы не было даже человеческого имени, потому что она умела каждый раз принимать облик другой женщины. Но обычно она красила свои безобразные непричесанные волосы в самый черный, как самая темная ночь, цвет.

Ведьма считала, что она лучше всех в мире знает, как всем лучше жить. Поэтому наслала на Город заклинание, чтобы в нем ни одно дерево не выросло выше старого скрипучего дуба. С тех пор в Городе чахли только слабые коряги и кустики, а Людям стало трудно дышать.

Каждую ночь Злая Ведьма придумывала сумасшедшие идеи, а утром заставляла Людей ими заниматься. А сама сидела и посмеивалась над ними. Идеи были настолько дурацкими, что ни одна из них не могла быть доведена до конца. Поэтому те Люди, которые ими занимались, теряли все жизненные силы и желание делать что-то еще. А кто хотел заниматься добрыми, хорошими делами, тем приходилось, спасаясь от Злой Ведьмы, уезжать из любимого Города, Над Которым Видели Звезду.

Иногда обессилевших Людей подбирала Богиня Вера, и они могли у нее временно передохнуть и набраться сил. Но Злая Ведьма была сильнее Богини Веры, потому что питалась жизненной энергией Людей, занимавшихся ее дурацкими идеями.

Люди не знали, как им победить Злую Ведьму, потому что ее было сложно поймать. Она даже возраст умела менять – то была злой толстой старухой, то женщиной средних лет, глаза которой светились в темноте злыми красными огнями.

Однажды терпение Людей, которые любили свой Город и не хотели уезжать, закончилось, и они обратились к Богине Вере. Они рассказали ей о том, что хотят жить в городе с высокими зелеными деревьями и творить Добро для себя и других Людей…

К тому времени в Городе, Над Которым Видели Звезду, образовалась целая сеть Фабрик Фейков, в которой работали Люди, заколдованные Злой Ведьмой.

Каждое утро Заколдованные Люди вставали с кроватей в 6 часов, всегда выпивали 1 чашку кофе, съедали на завтрак ровно 2 яйца, тост с сыром и ехали на свои Фабрики Фейков. Ровно в 8 часов утра они начинали производить Фейки.

Они производили Фейки со всего Настоящего. Как бы ни выглядел Фейк, самое главное, он должен был быть бесполезным. Например, Фейковые Знания невозможно было применить в жизни, Фейковыми Продуктами невозможно было насытиться надолго, а Фейковые Вещи быстро ломались и приходилось покупать все новые и новые. Ну и так далее…

Так постепенно в результате хорошей работы Фабрик Фейков в Городе, Над Которым Видели Звезду не осталось ничего Настоящего. Но Заколдованные Люди не замечали этого. Они также каждое утро вставали с кроватей в 6 часов, ежедневно выпивали 1 чашку кофе, съедали на завтрак ровно 2 яйца, тост с сыром и ехали на свои Фабрики Фейков.

Но однажды Злая Ведьма подхватила Вирус Злее Себя, помутилась рассудком от тройной Злобы и корчилась в своем Злобном логове, готовя себе снадобья от своего ведьминского помешательства.

В этот момент ее заговор ослаб, и Заколдованные Люди начали прозревать. Они увидели, что живут в Городе, где все Фейковое, даже их отношения между собой. От такого потрясения Люди перестали работать и фейкометить. Они не могли ничего делать, а когда немного пришли в себя, то начали искать хоть что-то Настоящее. Долго искали Заколдованные Люди то, что не разрушится и не исчезнет бесследно, как любой Фейк. Но все, к чему они притрагивались, разрушалось, оставляя за собой столб дыма, который быстро рассеивался.

И когда в Городе уже почти ничего не осталось, они увидели маленький домик на его окраине, в котором горел Свет. Люди со страхом, что и этот дом окажется иллюзией, устремились туда. Осторожно постучались в дверь. Но все осталось на месте, ничего не рухнуло!

Дверь распахнулась, и навстречу им вышла их Богиня Вера и очень удивилась, чего это столько Людей к ней пришли.

Глава 2. Поиск реальности

Вера открыла глаза и поняла, что ей снова приснился сон. Точнее, она опять провалилась в очередное бессмысленное видение. Какая еще, к черту, Богиня Вера?!

Она росла совершенной обычной девочкой, можно сказать, что даже и не доброй вовсе, а, скорее той, которых называли врединами. Дралась с мальчишками, ловила в грязном озере раков, всеми верховодила и считала себя атаманшей. Но она не умела рукодельничать, как все другие девчонки. Даже когда на уроке труда надо было сшить простое кукольное платье, ей его смастерил папа Веры. За что бы не бралась Вера, все у нее валилось из рук – даже готовить так и не научилась до сих пор. Точнее, до тех пор, пока у них водилась нормальная еда.

Вера вспомнила, как росла, превращалась в достаточно красивую стройную девушку и очень страдала, что она не совсем такая, как свои ровесницы. Но однажды ее отец, который тогда еще был жив, сказал Вере, что не надо стремиться быть похожей на других. Вера запомнила его слова: главное в этой жизни – понять, что у тебя получается лучше всего и заниматься именно этим делом. А ее отец был главным архитектором их города, выпускавшего танки для армии.

Теперь, спустя годы, женщина понимала, что для своих подчиненных он, убежденный коммунист, скорее всего был требовательным и жестким начальником. Но для Веры он остался самым добрым и мудрым человеком на свете.

После слов отца девушка долго думала, чем же таким ей нравится заниматься, чтобы это занятие у нее еще и хорошо получалось. И пришла к неутешительному выводу, что ничем. Только мысли о далеких звездах и созерцание звездного неба дарили ей чувство умиротворения и какой-то приятной наполненности.

Вскоре Вере начало казаться, что она научилась понимать, о чем говорят далекие звезды. И была счастлива. Но чем ближе становилась Вера к звездам, тем больше отдалялись от нее люди. Так продолжалось много лет. Вера привыкла, что окружающие ее не понимают, но не очень-то и переживала, потому что могла каждую ночь смотреть на свои любимые звезды и разговаривать с ними.

Но однажды над их городом пролетела непрошеная небесная гостья. Точнее, гость. Метеорит, вызвавший своим неожиданным появлением шок у людей по всему миру, был невыносимо ярким огненным шаром и разрушил все в их городе. Случившееся ошеломило Веру. Небо всегда казалось ей безопасным пристанищем от обыденной суеты и непонятных людских желаний, ради которых многие совершали неблаговидные поступки. Она почувствовала себя покинутой, преданной звездами.

Вспоминая самое глубокое потрясение своей юности, Вера содрогнулась. Она до сих пор не могла ответить себе на свой вопрос, почему именно в ее город прилетел один из самых крупных метеоритов за всю историю человечества и причинил людям столько страданий.

***

Вскоре взрослеющая Вере, как и любой другой советской девушке, пришлось задуматься о том, какую же профессию лучше всего приобрести. Ведь в то время, когда люди думали совсем по-другому, а над ее родным городом еще не пролетела звезда, было очень странно разговаривать со звездами. Такой профессии не существовало, за такие странные способности могли положить в специальную лечебницу и не выпустить оттуда до конца жизни.

Долго думала юная Вера, как же ей быть. И ничего не могла придумать, хотела уже пойти учиться на химика, как ее мама. Вроде хорошая профессия – химию преподавать. Да и интересная, если решить лабораторной наукой заняться. Но однажды к отцу Веры пришел его товарищ, который работал в городском партийном комитете первым секретарем. Он рассказал, что есть такой факультет, где учат на марксистов-ленинистов – то есть умных людей, которые могут дать совет любому человеку на свете по поводу любой жизненной или партийной ситуации. И правильно ли они говорят, проверить невозможно – это, примерно, то же самое, как если обычному человеку попытаться докричаться до самой далекой звезды и услышать ее ответ!

Надо же, подумала Вера, как интересно. Получалось, что если она поступит учиться на марксистку-ленинистку, то сможет спокойно разговаривать со звездами. А люди будут думать, что она самая умная, поэтому они ее не понимают. И поступила юная Вера на философский факультет.

Кого она только не увидела среди своих однокурсников: и карьеристов, мечтающих стать генеральными секретарями; и оторванных от жизни чудиков, которые могли явиться на учебу в одном носке; и ушлых девиц, поступивших в институт для того, чтобы охомутать будущего партийного деятеля. Но среди них не было ни одного человека, который бы, как и она сама, умел разговаривать со звездами.

Печально отработала Вера среди своих новых соучеников весь сентябрь. В пору ее юности все студенты-первокурсники должны были первый институтский месяц провести на колхозном поле.

Ну а затем наступил октябрь, и она начала учиться, как и все. И в первый же день увидела за последней партой незнакомого взрослого плотного круглолицего парня, который был явно старше всех остальных. Он сидел один и откровенно скучал среди однокурсников-юнцов. Вера подсела к нему – все равно все другие места в аудитории уже были заняты. Оказалось, что крепыша зовут Толя, и он вернулся на учебу после службы в армии.

Весь первый курс Вера старалась учиться прилежно, скрывая от всех, в том числе и от Анатолия, свои необыкновенные способности. А Толя приглядывался к Вере. До армии он почти десять лет проработал на заводе. И пришел на философский факультет в двадцать семь лет вовсе не потому, что хотел стать идеологическим деятелем.

Как потом признался Вере Анатолий, его жизненный опыт эпизодически подсказывал ему, что она – не совсем обычный человек.

***

Толя думал о себе как о совершенно ординарном человеке, который необычен лишь тем, что решил выучиться на философа в достаточно солидном для студента возрасте после нескольких лет работы штамповщиком и службы в противовоздушной обороне.

Его не прельщала возможность карьерного роста по партийной или карьерной линии. Его беспокоила проблема, которую он не хотел с кем-либо обсуждать. Он не умел любить. То есть совсем никого и никогда. Подростком, начав работать на заводе, он боялся ровесников, которые почему-то всегда причиняли ему боль. Поэтому у него выработалась привычка нападать первым. Толя даже специально ходил на борьбу, чтобы его никто больше не смог обидеть в рабочем городе, в котором он жил. И достаточно преуспел в занятиях спортом, потому Вера и отметила его плотное телосложение, когда увидела впервые.

Толю после пары эпизодов с его победами в неизбежных разборках перестали задирать подвыпившие работяги в общежитии, в котором он жил до поступления в институт. Через год его уже боялись все коллеги. Постепенно в рабочей среде не осталось никого, с кем бы он мог поговорить. Вслед за осознанием того, что у него нет ни одного друга, пришло ощущение невыносимого, пронзительного одиночества. Вместо того, чтобы выпивать как другие его соседи по комнате, Толя после рабочей смены начинал вести в глубине души длинные диалоги с самим собой, чтобы не слышать своих соседей. Постепенно он увлекся философскими книгами, которых в 70-е годы прошлого века нормальные, то бишь рабочие люди, в общем-то, не читали.

Постепенно Толя осознал, что жизнь длинна, и ему надо как-то научиться ладить с людьми и выстроить свой мир, в котором появится хотя бы один близкий ему по духу человек. Ведь после развода родителей он оказался никому не нужен. Поэтому пришлось начать работать в 14 лет. Хорошо, что предложили койко-место от завода. Толя без раздумий собрал свой нехитрый скарб и съехал от матери.

И, вот, в свои четверть века, после долгих раздумий он решил, что только на философском факультете сможет найти тех, кто хоть в чем-то с ним схож. Но сразу же после поступления его призвали на срочную службу. Потому что бронь от военного завода, на котором он трудился, перестала действовать.

И теперь, после восстановления в институте, молодой мужчина был весьма разочарован, когда увидел среди своих будущих однокурсников только мамкиных номенклатурщиков и откровенных чудиков в подростковых прыщах.

Подходил к концу первый год учебы. И до сих пор только Вера, которая уже просидела с ним за одной партой всю осень, зиму и половину весны, производила на Анатолия впечатление какой-то возвышенно неземной и, в то же время, здравомыслящей до чувства раздражения особы. Она не вызывала ощущение сумасшедшего человека, как многие их однокурсники. Наоборот, старалась все делать правильно, будто по одному ей известному уставу, походящему н армейский. Говорила, взвешивая каждое слово. И сторонилась всех, кроме единственной, похожей на себя внешне, подружки. Вдвоем девчонки чувствовали себя уверенно, потому позволяли себе некоторое девичье высокомерие по отношению к сокурсникам, которые их за это невзлюбили. Но воображать перед Толей девушки почему-то не смели.

Толя на своем опыте знал, что женщины старше него в качестве ни к чему не обязывающих отношений, в большинстве своем к нему благосклонны. Хотя ни о какой взаимной симпатии, а уж тем более о любви, речи и не шло. Возможно, считал он, была в нем для них притягательность сильного, но отстраненного самца. Такие девушки задерживались рядом с ним ненадолго. «Чем меньше женщину мы любим», снисходительно и безо всякого сожаления размышлял он о сменяющих друг друга девицах, находившихся рядом с ним.

Теперь, глядя на юную по сравнению с ним Веру, Толя подумал, что, пожалуй, было бы неплохо завести ненадолго очередные, ни к чему не обязывающие отношения. Девушка, без преуменьшения, интересная, можно даже сказать, что загадочная. Да и сам он ничего не потеряет от новой интрижки.