скачать книгу бесплатно
– Там? Разве? Я не помню, тетя Света. Только то, что ты меня тащила, – и все.
– Точно-точно?
Витюша подумал и кивнул:
– Точно-точно.
– Ну если не помнишь, значит, и не было?
Свету окатило чувством облегчения. Если племянник не врет и это действительно выпало из его памяти, то и к лучшему. Ленке знать не обязательно.
– Ага, – снова кивнул мальчик. – Пошли пить чай.
По дороге к подъезду Света держалась позади Витюши, приглядываясь к его походке, манерам, жестам. Все было как и всегда. Лишь тигр уже не ухмылялся, а скалился, обнажив острые кипенно-белые клыки. Особенно злобно зыркнул он на Свету, когда мальчик подошел к лифту и нажал на кнопку вызова.
* * *
После обеда Витюша сам пошел мыть посуду. Подтянул табуретку, деловито вскарабкался на нее, включил воду. Потом долго-долго аккуратно вытирал тарелку полотенцем. Света смотрела на него исподтишка, настороженно, словно видела в первый раз. Собственно, она и видела его в первый раз таким – тихим, правильным, идеальным.
Все последующую неделю Света с ужасом следила за каждым движением Витюши. И спала с закрытой дверью. Она достаточно читала и смотрела хорроров, чтобы знать, к чему это все может привести. Ребенок, украденный у смерти, ребенок-зомби… В таких всегда в конце концов пробуждается зло. И Света ждала этого пробуждения. Лишь молилась: пусть оно произойдет не здесь, не у нее дома, а где-то там, далеко, у Ленки.
Но все было нормально. Если не помнить, как было до этого, – то нормально.
До последнего дня.
Тогда Витюша попросился гулять: «Вотпрямщас, тетя Света!» Один. Немного странно по нынешним временам отпускать шестилетку одного – но и Света, и Ленка помнили свое детство и считали, что детям нужно учиться самостоятельности. Поэтому она его отпустила. Прислушалась к громкому гудению лифта, дождалась, когда оглушительно, на все десять этажей, хлопнет дверь подъезда, и вернулась в квартиру. Едва удержавшись от жгучего желания запереться и никого не пускать. Никогда.
Света резала овощи, то и дело поглядывая в окно, как там Витюша. Тот стоял около горки, что-то внимательно разглядывая на ней – наверное, какого-то жучка. Ночью моросил дождь, с утра было сыро и холодно, поэтому она заставила племянника надеть курточку. Витюша морщился, ныл – но Света была упорной: ей не хотелось отчитываться перед сестрой, почему ребенок простыл, – и ему пришлось смириться с неизбежным. Так что тигр опять скалился на нее, внимательно выглядывая Свету через узоры тюля. Да, она тоже задернула занавески.
Вероятно, это был такой акт молчаливого протеста: Витюша уже полчаса стоял перед горкой и никуда не шел. На радость Свете: можно было возиться на кухне, а потом приотодвигать занавеску – и видеть, что ничего не изменилось: мальчик, горка, тигр, тигр, горка, мальчик.
Иногда ей казалось, что она нет-нет да и видит краем глаза, как в других окнах так же осторожно приотодвигаются занавески. И какие-то силуэты, скрываясь за кружевным тюлем, смотрят на двор.
Где перед горкой стоит одинокий Витюша.
Странное дело, но домик с таинственной продавщицей больше не интересовал мальчика. Витюша не подходил к нему и даже не смотрел в его сторону – словно тот и не существовал вообще, а был лишь миражом, мороком, полустертым граффити на детской площадке. Иногда так казалось и Свете. Но она бросала взгляд на машинку, самолетик, палетку Dior Backstage Eye Palette 001 – кольцо она обронила где-то в тот день и отмела и мысль о возможных поисках – и понимала: нет, реальность.
Вот и в этот раз она снова глянула на палетку – и слишком поздно перевела взгляд на Витюшу. А когда перевела, то нож, занесенный для кромсания морковки, завис в воздухе.
Морда тигра на спине куртки была искривлена в гримасе ужаса. А больше ничего не было видно. Ни Витюши, ни горки, ни даже площадки.
Темные фигуры, точно сотканные из дыма и тумана, толпились, извиваясь в каком-то странном танце. Они обволакивали Витюшу и снова выпускали его – словно облизывали всем телом и тут же выплевывали. Они меняли свои формы и размеры, то увеличиваясь, то уменьшаясь, то истончаясь, то уплотняясь, то вытягиваясь, то раздуваясь, – и было в этом что-то ритмичное, что-то логическое и завершенное, будто тени плясали под свою, слышимую только ими, музыку.
Света молчала, не двигаясь и следя за этим танцем как завороженная. Белобрысая макушка племянника мелькала в туманно-дымной пелене, то выныривая, то исчезая. Тигр немо орал в агонии ужаса.
И тут зашевелились занавески в окнах по всему дому. Словно одновременно услышав что-то – или почуяв, – жители всех квартир разом подошли к окнам и стали наблюдать. Занавески колыхнулись, открывшись, и черные силуэты – одинакового роста, одинаковой комплекции, одинаковой плотности – замерли за стеклами.
Нож опустился. Кончик указательного пальца пронзила острая боль. Света смотрела, как капли крови собираются на разрубленной подушечке, как они пропитывают оранжевые кружочки моркови, вырисовывая на них причудливые алые пятна Роршаха.
Смотрела – и не могла заставить себя поднять глаза и взглянуть в окно.
Витюша пришел через десять минут. Позвонил в дверь – условным звонком «длинный – два коротких – длинный» – аккуратно снял обувь, отряхнул и повесил курточку, степенно прошествовал мыть руки. Света втянула носом: пахло гарью, полынью и мокрой бумагой. Она провела рукой по курточке: на пальцах остался серый – пыль или пепел? – след.
Тигриная морда слепо пялилась на нее – глаза были выжжены.
* * *
Когда сестра приехала за сыном, Света дрожала от страха. Ей вдруг пришло в голову – да, то существо в домике могло заморочить, могло выдать за Витюшу что-то нечеловеческое, что-то чужое и чуждое, – а Ленка, Ленка материнским сердцем почует это! И Света пила валерьянку, и кусала губы, и прятала трясущиеся руки под футболкой.
Но Ленка ничего не заметила.
– Ну как, – строго спросила она, – не хулиганил?
– Не-а, – помотал головой Витюша. – Ну только если немного.
– Немного? – Ленка посмотрела на сестру. – Ну что, сколько я тебе должна? Обои разрисовал? Тарелки разбил? В унитаз, надеюсь, ничего не затолкал?
– Все в порядке. – Света старалась, чтобы голос не дрожал. – Ничего такого не было.
– Ничего такого? – Ленка нахмурилась. – Тогда точно что-то натворил. Ты не смотрела за диваном? Под шкафом? Он мог и дохлого голубя с прогулки припрятать.
Света выдавила из себя кривую улыбку:
– Нет, все в порядке. Ну, пролил пару раз что-то. Неважно, правда, какие-то мелочи.
Ленка пожала плечами:
– Ну, мелочи так мелочи. Но если все-таки найдешь дохлого голубя, звони.
– Пока, тетя Света! – помахал ей с порога Витюша, прижимая к груди машинку на радиоуправлении.
Света соврала, что это она ее подарила. Она еще что-то врала Ленке. Про то, почему порвана куртка: взяла вину на себя, сказав, что та обо что-то зацепилась в стиралке, и в этом была доля правды, ведь она вырезала, выдрала прожженную ткань на месте тигриных глаз. Про то, откуда у Витюши новые игрушки: мол, что-то сама купила, что-то отдала подруга. Про «сто рублей», о которых то и дело говорил Витюша: да играли в магазин, вот и все, а он у тебя, кстати, уже сам начал считать!
Ленка то ли верила, то ли нет – но кивала головой, поддакивала и твердила, что не туда пошла Света, что ей не в журналисты-копирайтеры надо было идти, а в педагогику, такой воспитатель пропадает.
Выйдя из квартиры, Витюша потащил мать к лестнице и деловито стал спускаться. Света смотрела ему вслед. Тигр кривился в сарказме.
Ленка ничего не заметила. А возможно, и нечего было замечать.
Закрыв дверь, Света села на пол и беззвучно зарыдала.
* * *
– Что ты сделала с ним? – позвонила тем же вечером сестра.
Света вздрогнула и почувствовала, как по спине холодными когтями поскреб холодок.
– В с-смысле? – осторожно уточнила она.
– Ну, он поел, съел все, даже нелюбимую гречку, а потом лег спать вовремя. И не ныл, не просил планшет – тихонько рисовал в альбоме. Как ты этого добилась?
– Н-не знаю… Я ничего не делала…
– Тебе в пед надо было идти, ты знаешь это? А не в свой гуманитарный, – рассмеялась сестра.
Ленка потом еще что-то говорила ей, но Света не слушала. Она сидела, зажав телефон во вспотевшей руке, и смотрела на стенку. Узоры обоев уже путались и плыли перед ее взором, превращаясь в аляповатые пятна, из которых вырастали ветки, чьи колючки терзали и рвали ее голову.
Потом она поняла, что голову рвут хриплые истошные гудки, – и выключила телефон.
Еще месяц она вздрагивала от каждого звонка сестры. Долго-долго смотрела на экран телефона – и лишь спустя полминуты все-таки снимала трубку. Или не успевала – если Ленка была менее терпелива.
Она боялась. Боялась, что услышит предсмертный хрип и бульканье крови, выплескивающейся из пробитых ножом легких. Или треск горящего пластика – и вопли ужаса в охваченной пламенем квартире. Или… или холодный равнодушный голос следователя: «Елена Мартынова вам кем приходится?»
Но Ленка бодро справлялась, как дела, и хвасталась, каким классным, «подарочным» стал Витюша, и в который раз восхищалась педагогическим талантом Светы. Света криво улыбалась, кокетливо отнекивалась и молилась только об одном: чтобы Ленка скорее положила трубку и не звонила еще как можно дольше.
Вскоре ее мольбы сбылись – Витюша пошел в садик, на Ленку навалили новые проекты и времени болтать с сестрой у нее не стало.
И Света постепенно успокоилась. Наверное, хорроры наврали. В конце концов, бывает же иногда, что за подарки не нужно платить?
Она всеми силами гнала от себя воспоминание о том, как в вопросе «Не можешь? Или продешевишь?» р-р-раскатисто произнесла «р». И что все сломалось после этого звука, р-р-растворившегося в темноте и тишине домика.
Но все было нормально – ну, можно считать, что нормально. Света просто не знала, было ли раньше так. Может, и было, просто она не обращала на это внимания.
Всегда ли за трубой мусоропровода стояла длинная черная тень, которая мелко клацает, когда выкидываешь рыбные головы.
Всегда ли что-то холодное облизывало ее затылок, когда она говорила по телефону больше чем полчаса.
Всегда ли за ее спиной, где бы она ни была, с кем бы она ни была, маячило что-то, замечаемое лишь краем глаза в зеркале.
И всегда ли что-то стояло у задернутых тюлевыми занавесками окон, когда Света выходила из дома. Окон ее квартиры.
Однажды на улице она увидела, как ей показалось, Витюшу. Точнее, курточку с навеки ослепшей мордой тигра. Ленки нигде не было – но, зная привычку сестры отходить от спутника во время телефонных разговоров, Света не удивилась.
– Витюша! – закричала она, идя к нему с распростертыми руками. – Витюша, это тетя Света!
Мальчик обернулся. Точнее – начал оборачиваться. Точнее – стоя неподвижно, проворачивать голову.
Его лоб, глаза, отчасти нос – повернулись к Свете, в то время как другая часть носа и верхняя губа остались где-то на полпути, а нижняя челюсть – невозможно длинная – так и уходила куда-то под грудь, а может и тянулась даже до живота.
Выпученные глаза мальчика – в этой искаженной, исковерканной роже Света уже никак не могла признать Витюшу – и слепые глаза тигра уставились на нее.
А потом нижняя челюсть стала догонять остальное лицо. Огромный багровый зев, в котором зияла дыра, без языка и даже нёба, посмотрел на Свету пятым глазом.
Она попятилась.
Она пятилась и терла глаза руками – потому что это однозначно было галлюцинацией, бредом, мороком. От переутомления, усталости – чего угодно. Она запнулась за что-то ногой и, покачнувшись, ухватилась левой рукой за ограду.
И кто-то любезно, протянув сзади, из-за ее спины, свою руку, потер ей левый глаз.
* * *
Однажды поздно вечером ей позвонили в домофон.
– Да?.. – спросила она.
Сначала ей показалось, что там тишина. «Случайно сработал», – подумала она и собиралась повесить трубку.
Но потом в этой мертвой, давящей, пустой, безжизненной тишине она вдруг расслышала тихий-тихий звук. Едва уловимый. Треск, и скрип, и шуршание, и скрежет – словно кто-то катал по песку старый металлический грузовичок.
Света тихонько всхлипнула.
– «Да» и «нет» не говорить… – захихикали в трубке.
– Нет! Нет! Я не… Черт! Что?..
– «Да» и «нет» не говорить! «Да» и «нет» не говорить! «Да» и «нет» не говорить!
– Простите… – пробормотала Света и швырнула трубку о базу. Промахнулась, долбанула о стену, пластик треснул, и электронные потроха вывалились наружу.
В подъезде оглушительно громко загудел лифт. Остановился на Светиной площадке.
Она замерла, вцепившись руками в дверной косяк, прильнув к глазку. Там, на лестничной площадке, царила густая, непроглядная темнота. Даже когда, судя по звуку, открылись двери лифта, темнота не рассеялась ни на мгновение.
«Перегорели лампочки, – попробовала уговорить себя Света. – Просто лампочки. В лифте. И на площадке. Так бывает».
Лифт открылся. Закрылся. По площадке прошаркали шаги – вкрадчивые, длинные, размашистые, словно кто-то аккуратно шел на лыжах. Они шаркали и шаркали, будто кто-то ходил от двери к двери, равномерно, аккуратно, бесстрастно, ни одной не выбирая, ни к одной не подходя.
Света вцепилась в ручку, не в силах оторваться от нее. Она не знала, что делать. Так и стоять, ожидая, когда таинственный лыжник определится с дверью, или бежать прочь из коридора, в комнату, пока тот не выбрал ее?
А потом в щель двери просунулся листочек.
«Вы поедете на бал».
Именно так, без вопросительного знака.
Света истерично рассмеялась.
* * *
Окно разбилось ровно в полночь. Как только скакнули цифры на электронных часах и появилось четыре ноля. Будто две пары зеленых глаз с огромным зрачком, на черной, сливающейся с темнотой морде.
И был удар, и звон, и хруст стекла под чьей-то тяжелой поступью.
Света натянула одеяло на голову – как когда-то в детстве, словно пытаясь спрятаться от того, что было неизбежно, от того, что стало неумолимо в тот самый момент, когда она так опрометчиво ответила: «Поеду», когда протянула дубовый листочек – и когда взяла ту проклятую Dior Backstage Eye Palette 001…
– Вы поедете на бал… – хрипло и жарко прошептали ей в ухо.
И одеяло рассыпалось в прах.
