скачать книгу бесплатно
. Иными словами, солидарность, основанная на индивидуализме, не привнесена искусственно извне, она добровольна и выражает «стремление индивидов, не жертвуя своей автономией, преодолеть взаимную отчужденность на основе поиска общих ценностей и стремлений»
.
Поэтому, несмотря на то что индивидуализм несколько сдерживает интенсивность объединения и общения людей, а тем самым – и солидарности, он представляется значительно более надежной ее идеологической основой, не допуская подавления личности коллективом и (или) лидером, которое по сути является лишь имитацией солидарности. Подчеркивая данное обстоятельство и широкие гуманистические перспективы либерализма и индивидуализма, видный испанский философ и социолог, первый исследователь проблем «массового общества» ХХ в. Х. Ортега-и-Гассет (1883–1955) писал, что «либерализм – и сегодня стоит об этом помнить – предел великодушия… это самый благородный клич, когда-либо прозвучавший на земле»
. В современных политологических исследованиях также высказывается мысль о том, что либеральная модель демократии, несмотря на ее недостатки, «все-таки самая гуманная из ныне существующих»
, поскольку базовой идеей либерализма является «признание того, что человек от рождения свободен и равен по своим естественным правам любому другому человеку»
. На роль индивидуализма в формировании гражданского общества и социальной солидарности обращал внимание в своих выступлениях и Председатель Конституционного Суда РФ В. Д. Зорькин, – «индивидуализма, который на Западе стимулировал свободу, независимость гражданских корпораций, гражданского общества». Общинное же мышление российского общества «предрасполагало к более сильной власти и перевесу… этой власти»
.
Как видно, индивидуализм выступает сложной идеологической и психологической конструкцией, объединяющей в себе начала не только эгоизма, но также гуманизма и альтруизма, образующих, как это было показано ранее, мотивацию социальной солидарности. Коллективизм же ценен, в том числе для обеспечения социальной солидарности, лишь как продукт индивидуализма, т. е. результат взаимодействия самоопределившихся личностей. О том, что солидарность постепенно, но неизбежно возникает на основе индивидуализма, красноречиво свидетельствует то обстоятельство, что в странах старой демократии, которая начиналась с утверждения в них индивидуалистических ценностей, различные слои общества и отдельные люди в настоящее время демонстрируют значительно большую терпимость, доброжелательность и деятельность по взаимопомощи, чем в тех странах, где ставка в обеспечении жизнедеятельности общества традиционно делается на коллективизм. Так, политическая элита и чиновничество проявляют заметно большую степень солидарности со своими согражданами именно в западных государствах, значительно реже допуская произвол, подавление личности и коррупцию, чем в различных коллективистских государствах, нередко являющихся на деле диктаторскими, при которых бездушие и злоупотребления властей – отнюдь не редкость. Об этом свидетельствует, например, то обстоятельство, что, по данным ежегодных докладов международной неправительственной организации по борьбе с коррупцией и исследованию уровня коррупции по всему миру Transparency International, страны с самым высоким уровнем коррупции – это страны с сильными коллективистскими (религиозными, клановыми, социалистическими), а на деле – тоталитарными – традициями. К их числу относятся Северная Корея, Мьянма, Афганистан, Узбекистан, Туркменистан, Судан, Ирак, Гаити, Венесуэла
. Россия в списке стран, наиболее эффективно борющихся с коррупцией, в 2010 г. заняла 154-е место из 178 возможных, а в 2011 г. – 143-е из 182. Первые же места разделили Дания, Новая Зеландия, Сингапур, Финляндия
. Данная статистика подтверждает, что в тех государствах, где идеи коллективизма чрезмерно доминируют над индивидуализмом и не выработана культура уважения человека независимо от его социального статуса, чиновники чаще не склонны проявлять солидарность с зависящими от них согражданами, активно занимаясь мздоимством, допуская волокиту, грубость, иные формы бездушия и злоупотреблений.
Кроме того, результаты целого ряда социологических исследований показывают, что мотивация на проявление социальной солидарности в повседневной жизни значительно выше в странах, прошедших школу индивидуализма, чем в тех, где личность подавляется или долгое время подавлялась под предлогом коллективизма. Так, главным мотивом участия граждан в деятельности волонтерских и иных некоммерческих организаций на общественных началах в свободное от работы время в западных странах, которая, как уже отмечалось, приобрела в них весьма широкий размах, является именно чувство социальной солидарности. Более низкие позиции среди таких мотивов занимают стремление к самореализации, обогащение жизненного опыта, общение
. Представляется, что активизация социальной солидарности в индивидуалистических странах стала возможной не только благодаря государственной политике по корректировке индивидуализма в рамках социализации, но и по причине того, что сама эта корректировка была проведена эффективно благодаря тому, что она наложилась на индивидуализм, признающий ценность каждой личности.
Иными словами, западная цивилизация, как это ни парадоксально, пришла к социальной солидарности именно через эгоизм и индивидуализм, и этот путь представляется самым верным, так как социальная польза индивидуализма состоит не только в том, что он способствует экономическому росту, формирует у человека веру в себя, свои силы, а соответственно – предприимчивость и трудолюбие, но и содержит огромный психологический и воспитательный заряд, сообщающий общественному мнению уважение к каждой человеческой личности. В том, что именно индивидуализм ведет к солидарности, а подлинный коллективизм вырастает только из индивидуализма, был уверен французский экономист-либерал Ф. Бастиа (1801–1850), писавший, что «принцип коллективного – причина его существования, его законность – основана на индивидуальном. <…> Общая сила дана для защиты индивидуальных прав»
.
В порождении общественной жизни «личной автономией» был уверен и выдающийся немецкий обществовед М. Вебер (1864–1920), категорически не принимавший торжества общественной жизни ради самой себя
. По справедливому выражению Премьер-министра Соединенного Королевства М. Тэтчер, «источник вдохновения, прогресса, служения и солидарности следует искать в индивидуальном, а не в коллективном»
. Акцент на группе, а не на индивидууме затмевает ответственность и гражданское сознание, – обоснованно полагает современный британский политолог Р. Саква, – без которых движение к подлинной солидарности невозможно, поскольку без осознания каждым своей значимости, ценности и ответственности гражданское общество саморазрушительно. Иначе говоря, для того чтобы захотелось стать гражданином, нужны права
. Это означает, что социальную солидарность можно сделать реальностью, а не предлогом для проведения интересов отдельных лиц, и при этом смягчить ее угрозы свободе личности лишь в том случае, если она замешана на индивидуализме и опирается на него; всходы реальной социальной солидарности, т. е. такой, при которой коллектив, а точнее его лидер или бюрократические структуры, не подминают личность, а способствуют самореализации и развитию все большего количества людей, могут дать только семена индивидуализма – точно так же, как экономический рост, обеспечиваемый в первую очередь индивидуализмом, предшествует социальному государству.
Данный тезис наглядно подтверждается и историческим опытом, и современной действительностью. В качестве исторических примеров в этой связи можно сослаться на социалистические и фашистские государства. Действительно, «реальный социализм» с его ГУЛАГом, единогласным безальтернативным голосованием, отсутствием критики властей, командной экономикой, обусловившей в конце концов экономический застой, по нашему глубочайшему убеждению, не укоренился бы в нашей стране, приживись у нас попрочнее на более раннем историческом этапе идеология индивидуализма. Представляется, что аналогичный вывод можно сделать и относительно Германии, где в известный исторический период была установлена наиболее одиозная модель фашизма – национал-социализм: одной из причин этого послужило то, что конституционный строй с его главной идеей признания ценности каждого человека как личности в этой стране утвердился позже, чем во многих других европейских государствах
. Разумеется, и в нашей стране, и в Германии существовали и иные факторы укоренения тоталитаризма, но они тесно переплелись с недостатком уважения к человеческой личности, что создало благоприятную почву для такого укоренения.
Одна из сложностей и трудно разрешимых в настоящее время проблем современных «догоняющих цивилизаций» в деле создания такого общества, в котором имелись бы условия для развития творческого потенциала и самореализации каждой личности, заключается, по нашему мнению, именно в том, что они не прошли школу индивидуализма, прививающего уважение и к себе, и к другим как к свободным и обладающим достоинством личностям. «Устойчиво-соборная» ментальность отказывает отдельному человеку в статусе «социальной единицы», не признавая, в отличие от западной культуры, индивидуальных интересов и прав
. Индивидуализм сегодня не только отторгается общественным сознанием незападных цивилизаций, но воспринимается в настоящее время во всем мире как устаревший идеологический постулат. Идея же социальной солидарности в таких странах нередко используется для подавления личности любой властью, воспринимаемой как олицетворение общих интересов. Это почти всеобщее правило. Исключение составляет, пожалуй, лишь ряд преуспевших в экономическом и социальном отношениях восточных государств (Япония, Сингапур, Южная Корея, ОАЭ), где социальная солидарность, не имея в основе индивидуализма и предшествуя ему, не только не явилась препятствием устойчивого экономического роста, но и в определенной степени способствовала ему. Как видно, в основном соответствующие государства являются небольшими или совсем маленькими по размеру территории, что способствует формированию чувства взаимной социальной ответственности людей без утверждения индивидуализма как ее основы.
Однако индивидуализм, как уже отмечалось, на первых порах своего утверждения в качестве доминирующего начала общественной идеологии и психологии, может быть очень жестоким, плата за его утверждение, даже несмотря на его роль плацдарма для активизации социальной солидарности и выведения ее на новый уровень, как показала история, может быть высока: жизнь и здоровье множества людей, не способных по каким-либо причинам (физического, интеллектуального, морального свойства) воспользоваться «благами свободы». В условиях современной цивилизации такие жертвы вряд ли следует признать допустимыми. 90-е гг. ХХ в. в нашей стране этот тезис вполне подтверждают. Практика утверждения такого индивидуализма едва ли заслуживает повторения, тем более что гарантий того, что свобода в ходе развития событий по тому сценарию укоренилась бы при ее недостаточной востребованности общественным мнением, не было никаких. Поэтому то, что дал в других странах людям в прошлые века индивидуализм (повторимся, огромными жертвами): постепенное повышение материального уровня жизни всего населения, сегодня в государствах менее развитых, в том числе и в нашей стране, приходится терпеливо и постепенно добиваться и дожидаться в условиях существующего в таких странах политического режима, тяготеющего к авторитаризму. Для таких режимов повышение уровня жизни населения (в отличие от повышения его политической активности) само по себе не представляет непосредственной угрозы, более того, они сами вынуждены понемногу этому содействовать, опасаясь свержения. Но повышение уровня жизни, как правило, ведет к облегчению ее условий, появлению досуга, увеличению уверенности в себе, возникновению потребности в самореализации, а значит, и в свободе. А это и есть индивидуалистические ценности, которые являются верной угрозой авторитаризму и прокладывают дорогу демократии, свободе и возникающей на их основе подлинной и осмысленной социальной ответственности и солидарности.
Итак, солидарность в обществе необходима. При этом факторами, ее обеспечивающими, являются не только гуманизм, альтруизм, коллективизм и определенная степень единства взглядов и действий людей, но и эгоизм, индивидуализм и порождаемые ими многообразие и конкуренция. Обеспечение разумного баланса между названными факторами, каждый из которых, взятый сам по себе или имея перевес над прочими, способен при различных условиях как укрепить солидарность между людьми, так и ослабить или даже разрушить ее, является важной задачей общественных наук и социальной практики. В поисках такого баланса необходимо учитывать существование различных типов социальной солидарности. В социологической литературе предложено несколько классификаций, выделяющих такие типы.
Так, Э. Дюркгейм различал два главных типа солидарности. Это механическая и органическая солидарность. Механическая основана на сходстве или идентичности. Это примитивная солидарность, наблюдаемая не только у людей, но и у животных (солидарность стаи или стада). Органическая же солидарность – солидарность более высокого уровня, основанная на различиях и имеющая место почти исключительно в человеческом обществе. Дюркгейм писал, что по мере развития общества, повышения уровня его экономического и культурного состояния, углубления разделения труда и увеличения у людей количества идентичностей нарастают начала органической солидарности и индивидуализма и уменьшаются чувства солидарности механистической (исходя из этого, Дюркгейм предсказал кризис семьи, национального государства и т. п.)
. Современные исследователи также констатируют, что в результате множества причин, одна из которых – увеличение в нашем сложном обществе числа социальных групп и идентичностей, к которым тяготеет индивид, семейные, родственные, дружеские связи, выражающие механическую солидарность, ослабевают
, а различие между неформальными и формальными отношениями, публичным и приватным пространствами в постиндустриальных западных государствах постепенно нивелируется
, что является показателем распространения органической солидарности. Она основана на безусловном признании всеми членами общества определенного минимума объединяющих людей ценностей, образующих то, что Э. Дюркгейм называл коллективным сознанием, и вытекающих из осознания факта принадлежности всех людей к человеческому сообществу
.
При этом органическая солидарность с неизбежностью предполагает плюрализм и конкуренцию, поскольку не допускает уничтожения противников. То есть конкуренция, соответствующая солидарности, подобна спортивному соревнованиям, а не войне. Она предполагает не уничтожение противника, а поражение с вероятностью его победы (опять же временной) в будущем.
Современный польский социолог С. Зoледовский предлагает иную типологию социальной солидарности. Он заявляет, что солидарность не может быть основана на различиях. Она вытекает только из осознания единства. Различается же она по степени интенсивности, масштабам и формам проявления в зависимости от того, насколько тесно интегрирован человек в ту или иную социальную группу. Так, если представить различные социальные группы и общности в виде колец, расположенных вокруг человека, что самыми близкими к нему окажутся неформальные малые группы – семья, родственники, дружеская компания и т. п. Далее следуют профессиональные группы, группы по увлечениям, государство. Самым же большим кольцом выступает человечество в целом. В рамках малых неформальных групп солидарность их членов имеет наиболее ярко выраженный, индивидуальный, личный (непосредственный) характер и охватывает самые разнообразные и многочисленные сферы жизни. Чем дальше кольца от человека и чем они соответственно больше, тем более слабой, опосредованной и менее масштабной выступает солидарность членов соответствующих социальных групп. При этом высокая степень солидарности малых и средних групп может создавать опасность для солидарности общностей более крупных: объединение и активная солидарность членов одной группы может преследовать эгоистические (причем как подлинные, так и мнимые) интересы, порождать ксенофобию и быть использована для борьбы против иных ценностей и интересов и их приверженцев
.
Представляется, что классификации типов социальной солидарности, предложенные Э. Дюркгеймом и С. Зoледовским, противоречат друг другу лишь на первый взгляд. При более же внимательном их сопоставлении можно сделать вывод о том, что различаются они во многом лишь терминологически. Действительно, с одной стороны, классификация С. Золедовского кажется более убедительной потому, что в конечном счете все люди принадлежат к одной биосоциальной общности – человечеству, в рамках которого образуются менее масштабные социальные группы, и именно это обстоятельство, а не их различия побуждают людей к солидарности. Но с другой стороны, чем более обширна общность, тем больше различий имеется между ее членами – в самых же крупных общностях различия над чертами сходства, пожалуй, доминируют. Видимо, именно это подчеркивал Э. Дюркгейм, разграничивая типы социальной солидарности. Так что его терминология представляется вполне логичной и уместной и будет использована в тексте настоящего монографического исследования.
Наконец, в зависимости от механизмов и социальных технологий обеспечения социальной солидарности ее можно подразделить на три типа: естественный (либеральный, свободный) – реализуемый в рамках институтов гражданского общества (фонды и иные гуманитарные НКО, акции солидарности, спонсорство, донорство, волонтерство, благотворительность, усыновление и т. п.), государственно-организованный (государственный) – олицетворяемый социальным государством и иными публично-правовыми объединениями, и, наконец, занимающий между первыми двумя промежуточное положение побуждаемый государством тип социальной солидарности – осуществляемый институтами гражданского общества, обязываемыми к тому государством (отчисления работодателей в пенсионные фонды, прием на работу и учебу по квотам представителей социально уязвимых слоев населения, предоставление обязательных оплачиваемых и неоплачиваемых отпусков работникам и т. п.).
Представляется, что каждый из перечисленных в рамках последней классификации типов социальной солидарности имеет достоинства и недостатки. Так, естественный плох своей бессистемностью и отсутствием гарантий: как справедливо отметил профессор О. В. Мартышин, «не все состоятельные люди склонны к благотворительности и далеко не все нуждающиеся могут ею воспользоваться»
. Однако естественным путем идеи солидарности и альтруизма укореняются глубже в сознание благополучных людей, побуждая их к совершению искренних, осознанных положительных действий, проявления солидарности имеют адресный и персонифицированный характер. Организуемая же государством социальная солидарность делает ее проявления гарантированными и системными, но способствует разбуханию государственного аппарата и усилению государства (что ставит под сомнение сохранение принципа ограниченного правления как главной идеи конституционализма), усредняет социальную помощь, культивирует иждивенчество («эффект паразитирующей личности») и иные проявления социального эгоизма и инфантилизма, превращает проявления солидарности в «обязаловку» для «доноров» и само собой разумеющееся явление для «реципиентов», социальная ценность которых не осознается ни теми, ни другими. Иждивенчество проявляется в нередких случаях продолжительного существования на достойные социальные пособия. Эгоистическими подчас выступают требования бастующих и митингующих, предъявляемые к работодателям и государству: о повышении зарплаты, улучшении условий труда и т. п. При этом имеются случаи, когда государство, а по сути – политическая элита, предоставляет преимущества тем, кто громче и активнее себя ведет, кто опаснее или полезнее для нее, а не тем, кто в этом больше нуждается. В связи с этим, как ни парадоксально, социальное государство подчас обвиняют в том, что оно подрывает чувство социальной солидарности в обществе
.
Полемика о соотношении достоинств и недостатков солидарного общества и социального государства началась в ХIХ в., продолжаясь поныне.
Так, из трех великих социалистов-утопистов ХIХ в. двое – Оуэн и Фурье – связывали преобразование общества на началах справедливости с просвещением и деятельностью энтузиастов – частных лиц по созданию трудовых коммун, которые примером блестящих результатов совместного труда увлекут общество. Сен-Симон же строил планы движения общества к справедливости и солидарности, возлагая важнейшую роль в их осуществлении на государство, которое должно централизованно регулировать производство в целях общего блага.
Сторонниками социального государства (расходившимися в видении способов его утверждения и масштабов его деятельности) были коммунисты (К. Маркс, Ф. Энгельс, В. И. Ленин), социал-реформисты (Л. Блан, Ф. Лассаль, фабианцы), солидаристы (О. Конт, Э. Дюркгейм, Л. Дюги). Весьма интересной иллюстрацией данной полемики являются рассуждения выдающегося французского юриста, разработчика теории юридического солидаризма Л. Дюги (1859–1928) о том, должно ли государство содержать бесполезных для общества людей, прежде всего – безнадежно и тяжело больных. Сам Дюги склонялся к мысли, что должно, и вел дискуссию с теми, кто полагал, что это сфера частной благотворительности, как и социальное вспомоществование вообще
.
Развитие солидарности естественным путем, т. е. в рамках гражданского общества, считали возможным и предпочтительным французский экономист-либерал Ф. Бастиа (1801–1850), близкий к либеральным воззрениям один из основоположников социологии англичанин Г. Спенсер (1820–1903), русский консерватор и гегельянец Б. Н. Чичерин (1828–1904). Так, Ф. Бастиа писал: «Мы не отрицаем естественного единства человечества под рукою Провидения». «Но мы отказываемся признавать принудительную организацию. <…> Мы отвергаем те формы объединения, которые созданы принудительно, а не свободно. Мы отвергаем принудительное братство, а не подлинное. Мы отвергаем искусственное единство, избавляющее людей от индивидуальной ответственности». Свободные люди отнюдь не тянутся без присмотра государства к фатальному саморазрушению: «к невежеству вместо знания, к бедности, а не к производству и обмену». Лишь на первых порах «свобода всегда сопровождается злом, проистекающим от неопытности распоряжения ею». Но с опытом свободные люди учатся считаться и уживаться друг с другом. Данному обстоятельству особенно способствует накопление капитала, наиболее успешно осуществляемое в свободном обществе, где жива предприимчивость. Именно благодаря ему материальные, культурные и психологические основания солидарности укрепляются естественным путем. Поэтому «решение проблемы человеческих взаимоотношений следует искать в свободном обществе», – уверен Ф. Бастиа
.
Г. Спенсер полагал, что существующий в обществе естественный отбор по мере социальной эволюции становится менее жестоким ввиду неизбежного возрастания в обществе солидарности и гуманизма, однако их искусственное форсирование государством приведет к снижению физиологического, материального, морального и интеллектуального уровня человечества. Б. Н. Чичерин считал, что государство должно безусловно заботиться только о малолетних, которые за себя постоять не могут. Помощь же прочим слоям населения должна быть в основном делом частной благотворительности
.
В истории человечества и в различных цивилизациях разные виды социальной солидарности сочетались неодинаково. В традиционном обществе имеет место доминирование общинного сознания и соответствующей ему механической солидарности: на ранних этапах развития человечества организациями, в рамках которых осуществлялось единение людей, были семья, община, род и племя. Видоизменявшаяся крестьянская община сохранилась вплоть до индустриального этапа развития общества. Со временем механическая солидарность стала олицетворяться также религиозными общностями, государством и правом. По выражению И. А. Ильина, «государство по своей основной идее есть духовный союз людей, обладающих зрелым правосознанием и властно утверждающих естественное право в братском солидарном союзе»
. Право тоже вносит свой вклад в формирование социальной солидарности, поскольку, как отмечал тот же И. А. Ильин, право «есть могучее средство воспитания людей к общественной жизни. Правовые нормы и повиновение им должны научить человека считаться с существованием других людей и их интересами… ограничивать свои притязания, принимая во внимание, что другие также имеют право жить и осуществлять свои интересы»
.
В позднем традиционном обществе факторами сплочения людей и связанности их узами хитросплетенных механической и органической солидарности явились нации, крупные национальные государства и абсолютные монархии. «Около середины XVII в. королевская власть, поборов феодальную раздробленность, повела за собой французское общество во всеобщем стремлении к единству», – писал о позднефеодальном французском обществе Ш. де Голль. Дух того времени «соединял противоположные желания людей, скрепляя их узами общей страсти… служения королю»
.
Органическая солидарность формировалась в традиционном обществе не только вокруг монархов, особенно – обладавших абсолютной властью монархов ранних государств-наций. Ее ростки прорастали в виде благотворительности и иных проявлений милосердия, зарождения международного права, интереса к чужим культурам, возбуждаемого путешествиями и рассказами о них. Формирование и развитие органической солидарности в традиционном обществе выражалось также в склонности всех сфер европейской духовной жизни, начиная с XI в., ко всевозможным компромиссам и балансам, что подчеркивал немецкий юрист, философ и политолог консервативного направления К. Шмитт (1888–1985), отмечая установление торгового баланса в экономике, европейского равновесия во внешней политике, открытия сил притяжения и отталкивания, «равновесие страстей у Мальбранша и Шефстбери, равновесие питания у Мозера»
.
В раннем индустриальном обществе чувство социальной солидарности сохранило преимущественно механический характер и развивалось вокруг национально-государственных, религиозных, а также ряда мессианских идей и их проповедников, предполагавших кардинальное усовершенствование человечества и являвшихся знаменами, под которыми их сторонники сплачивались весьма активно. Такими идеями – носителями механической солидарности явились демократия (насильственное насаждение которой в странах, не пришедших к ней самостоятельно, начал Наполеон); коммунизм с его призывами к классовой солидарности в общемировом масштабе; национал-социализм и фашизм с идеей расового превосходства и единения.
Все перечисленные примеры демонстрируют то обстоятельство, что механическая солидарность в большей или меньшей степени имеет в качестве оборотной стороны ксенофобию и вытекающую из нее агрессивность. Как правильно отмечалось в литературе, во многих случаях она представляет собой средство не только сплочения единомышленников, но и борьбы против тех, кто к ним не относится
. Ясно, что в силу этого механическая солидарность таит большие или меньшие угрозы социальных конфликтов.
Как видно, на индустриальном этапе развития общества механическая солидарность, продолжая до определенного времени доминировать в обществе, приобрела разветвленный характер, развиваясь вокруг множества идеологических и организационных носителей. Примечательным является и то, что в начале данного периода она стала сочетаться с резким усилением индивидуализма, а также с первыми ростками солидарности органической. Так, на раннеиндустриальном этапе общинное сознание резко сменилось индивидуализмом, в котором нуждалась буржуазия и который олицетворялся идеей нерушимых прав человека и обслуживающими ее ценностями демократии и либеральной идеологии, направленными на обеспечение раскрепощения и самореализации личности. Органическая же солидарность продолжала существовать в форме благотворительности, а также начала прорастать в рамках трудовых, колониальных, межрелигиозных отношений. Так, в сфере труда солидарность государства и работодателей с наемными работниками постепенно утверждалась в направлениях ограничения свободы договора в пользу защиты работников от сверхэксплуатации, позже – признания за рабочими права на социальное обеспечение, на защиту своих интересов и, наконец, на участие в управлении предприятиями (экономическая демократия). В колониях же стремление к обогащению посредством освоения новых ресурсов и рынков, эксплуатации местного населения причудливым образом сочеталось у колонизаторов-европейцев с идеями христианского мессианства и помощи (медицинской, образовательной, технической и т. п.) «нецивилизованным» народам. Но, разумеется, главным проявлением и скачком в развитии социальной солидарности в рамках индустриального общества явилось переустройство общества на демократических началах, выражающее солидарность политической элиты и населения.
К развитию социальной солидарности в недрах индивидуалистического индустриального общества привело постепенное изменение идеологии и практики индивидуализма: его акцент на то, что каждый должен опираться на собственные силы, был уравновешен и такой его составляющей как ценность и достоинство каждой личности. На развитие солидарности это оказало неоднозначное влияние: механическая солидарность с ближайшим неформальным окружением (семья, друзья) у человека ослабла; солидарность же с более дальним окружением, причем обоих видов, усилилась. Данное различие в психологии и поведении людей традиционного и нового времени было подмечено еще выдающимся французским юристом, политологом и политическим деятелем А. де Токвилем (1805–1859): «…в аристократические века… общее понятие человека как такового не имеет определенного содержания и люди едва ли думают о том, чтобы посвятить свою жизнь всему человечеству, однако они часто жертвуют собой ради конкретных людей. В демократические века, напротив, обязанности каждого индивидуума перед всем человечеством осознаются значительно яснее, но служение конкретному человеку встречается много реже: чувства, влекущие людей друг к другу, становятся более всеобъемлющими и узы, связующие их, не столь крепки»
.
Усиление механической солидарности проявилось в повсеместном возникновении политических партий и иных влиятельных организаций, создаваемых в защиту интересов тех или иных слоев населения (например, профсоюзов), а также целых государств, абсолютизировавших те или иные идеи механистической солидарности: классовой, национальной, расовой. С другой стороны, осознание людьми невозможности сохранить свою собственную свободу, обретенную в условиях индустриального общества, реализовать свои интересы, обеспечить свою безопасность, пренебрегая интересами других людей, привело к активизации органической солидарности. Как верно заметил профессор М. А. Краснов, равноправие, естественный неотчуждаемый характер прав человека, личная автономия, человеческое достоинство – идеи, владевшие ранее умами лишь узкого круга лиц – после буржуазных революций стали достоянием массового сознания. При этом исторический феномен и парадокс состоял в том, что, добиваясь своих эгоистических целей, буржуазия продвигала в общественное сознание и социальную практику принципы, оказавшиеся полезными для всего общества
, активизировавшие его развитие и укрепившие его солидарность.
К сожалению, значимость индивидуализма и отмеченное историческое смещение акцентов в его содержании остались незамеченными значительной частью представителей современной российской общественной мысли. Индивидуализм у нас по-прежнему зачастую оценивается как эгоизм и противопоставляется российским традициям коллективизма и соборности
– в то время как, например, в германской правовой традиции борьба личности за свои права понимается как шаг на пути к «справедливому обществу», когда «один борется за всех»
.
Разумеется, эволюцию понимания свободы западной правовой мыслью и практикой во многом обусловили исторические обстоятельства, а именно опасности пренебрежения ею со всей очевидностью показал гипертрофированный индивидуализм раннеиндустриального «дикого» рынка, а также войны, активизировавшиеся очередной раз и усилившие свои разрушительные последствия именно с наступлением капитализма с его технической мощью, повлекшей появление оружия массового уничтожения: особенно чудовищные последствия отрицания органической солидарности продемонстрировала Вторая мировая война; впоследствии же активизации социальной солидарности потребовала глобализация.
Действительно, гипертрофированное понимание свободы, т. е. ее трактовка без учета всех возможных последствий как неразумного пользования ею теми, кто в силах это делать, так и невозможности обретения такой свободы некоторыми слоями населения ввиду различных причин – все это создало новые опасности самому существованию свободы, более того, поставило под угрозу выживание общества, члены которого из эгоистических устремлений могли истребить друг друга. Такими угрозами свободе и обществу стали различные социальные конфликты, вызванные разделением населения на сильных и слабых: в зависимости от имущественного и социального положения, религиозных и иных убеждений, национальной принадлежности, способностей, темперамента, интеллекта, иных факторов, влияющих на социальную адаптацию. В этих условиях наблюдается тенденция как к механической солидарности (классовой, национальной, что проявилось в возникновении социалистических и фашистских государств), так и к солидарности органической (социальное государство, межгосударственное сотрудничество).
Тенденция к росту органической социальной солидарности заметно усилилась после Второй мировой войны, которая со всей очевидностью показала, как опасны не только отсутствие социальной солидарности в разобщенном обществе, но и увлечение солидарностью идентичности, в ущерб солидарности, основанной на различиях, т. е. как опасно дружить «против кого-либо».
Наконец, огромное приращение идей и проявлений социальной солидарности, равно как и опасностей, исходящих из ее отсутствия или недостатка, а также конституционных и законодательных норм, направленных на содействие ее достижению юридическими средствами, наблюдается по мере продвижения общества к постиндустриальному периоду своего развития. Это объясняется тем, что в постиндустриальном обществе под воздействием различных причин (информатизация, активизация миграции населения, углубление международного разделения труда и т. д.) колоссально возросли и возможности, и необходимость взаимодействий (как реальных, так и виртуальных) людей, поэтому такие взаимодействия стали значительно более масштабными и многообразными (хотя, возможно, более поверхностными и менее стабильными в каждом конкретном случае). Причем взаимодействовать и сосуществовать рядом приходится нередко людям разной культурной идентичности, что создает новую опасность социальных конфликтов. Это один из важнейших факторов, делающий социальную солидарность объективной необходимостью, поскольку без нее общество обречено на самоистребление. Есть и другие факторы. Это, например, глобальные проблемы современности, которые невозможно решить без объединения усилий всего мирового сообщества. Как видно, к альтруизму человека толкает стремление обеспечить свою безопасность и сохранить возможно большую часть своей свободы. Насущная необходимость социальной солидарности позволяет утверждать, что она представляет собой ключ к выживанию современного общества
.
Вместе с необходимостью в современном обществе возрастают и объективные возможности усиления социальной солидарности. Они выражаются в увеличении в развитых обществах удельного веса среднего класса, в уменьшении накала классовой борьбы, в возрастании числа смешанных браков, в унификации быта и традиций различных народов, доминировании в мировом пространстве (прежде всего – киберпространстве) одного языка, распространении и повышении уровня образования, которое по общему правилу гуманизирует сознание.
Указанные объективные и субъективные факторы обусловливают то, что в постиндустриальном обществе впервые появились возможности и необходимость выхода социальной солидарности за пределы лишь отдельных общностей (государств, классов, национальных и религиозных общностей) и приобретения ею всеобщего характера и общемировых масштабов. Основной идеей постиндустриального общества, на наш взгляд, должна стать именно идея органической социальной солидарности, при которой каждый должен стремиться понять и принять других людей и их ценности, а отказ от социальной солидарности должен стать исключением, а не правилом. Социальная солидарность становится «философским камнем», парадигмой новой эпохи.
Что же касается развития и соотношения государственно-организованной и естественной социальной солидарности, то в принципе они имели место на всех этапах развития человечества: проявления того и другого типа социальной солидарности можно найти и в Древнем мире, и в Средние века, и в Новое, а также Новейшее время.
В новой и новейшей истории Европы и большинства стран мира в развитии идеи социальной солидарности наметилось тяготение к социальному (а в ряде стран к его крайнему проявлению – социалистическому) государству. В США же несколько доминирует естественный либеральный тип социальной солидарности, что проявляется в концептуальном отсутствии у населения социальных прав, более скромных размерах социальных программ государства, зато в большей степени развития частной благотворительности.
Однако в целом в настоящее время в большинстве государств доминирует третий, промежуточный тип социальной солидарности. При этом большинство современных стран, в том числе европейские, явно (в большей или меньшей степени) имеют склонность к доминированию социального государства, а США, Соединенное Королевство – солидарного общества. Для социалистических же стран характерна чисто этатистская модель солидарности.
Представляется, что «государственно-побуждаемый» тип социальной солидарности – это важная находка на пути развития данного принципа. Причем это не только вынужденная мера современных государств, которым по различным причинам стало затруднительно справляться с нагрузкой на бюджет, создаваемой социальными расходами, но и в целом вполне оправданный ход, позволяющий сочетать лучшие черты социального государства и либеральной модели социальной солидарности. Нашей стране следует присмотреться к современному зарубежному опыту «государственно-побуждаемой» социальной солидарности. Вместе с тем следует усилить пропаганду естественной солидарности и, разумеется, не отказываться от идеи социального государства. Иными словами, все три модели должны разумно сочетаться. Следует отметить, что конституционные основания для такого сочетания имеются. Так, в соответствии со ст. 39 Конституции РФ 1993 г. не только гарантируются государственные пенсии и социальные пособия, но и поощряются добровольное социальное страхование, создание дополнительных форм социального обеспечения и благотворительность. Согласно ст. 41 Конституции в РФ должны приниматься меры не только по развитию государственной и муниципальной, но и частной систем здравоохранения, а также поощряться деятельность, способствующая укреплению здоровья человека, развитию физической культуры и спорта, экологическому и санитарно-эпидемиологическому благополучию.
Исследование различных типов социальной солидарности, их соотношения друг с другом и с индивидуализмом неизбежно ставит вопросы о разумных масштабах такого соотношения в современном обществе, а также о сущем их соотношении в различных странах. Ответ на него должен быть найден с учетом того, что и индивидуализм, и солидарность – как механистическая, так и органическая – имеют ценность для обеспечения целостности, равновесия, стабильности и прогресса общества. Все они по-разному способствуют эффективности социума в смысле создания условий для наиболее гармоничного развития в нем личности. Представляется, что в западной цивилизации, где в настоящее время доминирует органический тип социальной солидарности при признании очень высокой значимости интересов, свободы, достоинства отдельной личности, солидарность имеет более глубокий, осмысленный и разносторонний характер. Она тем и важна и надежна, что в основе своей имеет взаимоуважение членов общества, признание за каждым из них права на индивидуальность, а значит, психологические и идеологические гарантии того, что более сильный субъект из чувства социальной солидарности не станет подавлять более слабого, в частности обеспечивает преграды подавлению личности государством или иными властными структурами и превращение солидарности в ту ширму, под прикрытием которой та или иная социальная структура проводит свои, а отнюдь не общие интересы.
Однако определенные опасения вызывает некоторый недостаток в западном обществе механической солидарности – прежде всего национальной. Национальная и религиозная толерантность, основанная на органической солидарности, создает в настоящее время некоторую угрозу самому существованию западной цивилизации под напором экспансии исламских и иных ценностей восточной цивилизации, осуществляемой их активными приверженцами-иммигрантами в западные страны и обусловленной их острым чувством механической солидарности друг с другом в стремлении к самоутверждению и сохранению культурной идентичности. Такое стремление вызвано, в свою очередь, множеством факторов, в частности сильным религиозным чувством; укорененностью чувства механической национальной и религиозной солидарности, сформировавшегося у них в рамках традиционного общества, выходцами из которого они являются; психологическими потребностями компенсировать осознание своего низкого социального статуса в новом обществе и смягчить комплекс вины перед родиной, которую они покинули. Угрозы недостатка механической национальной солидарности титульных наций в сочетании с ее весьма высоким уровнем среди иммигрантов – выходцев из менее благополучных стран осознаются в западном мире. Именно в этом заключается суть высказываний ряда западных лидеров о провале попытки построения мультикультурного обшества, а также принятия законодательных мер против яркой демонстрации в европейских христианских странах символов иной религиозной идентичности, играющих значительную роль в сплочении своих приверженцев (запрет строительства минаретов в Швейцарии, установленный референдумом в 2009 г., а также ношения хиджабов в общественных местах в Бельгии в 2010 г. и во Франции в 2011 г.).
При этом в недемократических странах, в которых свобода, личность и достоинство человека высоко не ценятся, коллективизм и солидарность имеют во многом поверхностный характер, являясь нередко прикрытием для проведения идей и интересов политической элиты и бюрократии. В политической сфере это проявляется, в частности, в высоком уровне коррупции в соответствующих государствах, фальсификациях выборов, отсутствии гласности, уничтожении политической и идеологической оппозиции. Это свидетельствует о пренебрежительном отношении элиты к своим согражданам и недоверии к ним, что несовместимо с подлинной солидарностью. Граждане, впрочем, отвечают элите тем же: нередко уклоняются от уплаты налогов, не интересуются выборами и политической жизнью страны. На уровне же горизонтальных связей между согражданами отсутствие глубокой солидарности во многих странах с неукоренившимися демократическими традициями проявляется в нередких случаях обмана в бизнесе, в высоком уровне преступности, скромных масштабах волонтерских, благотворительных и иных некоммерческих организаций, действующих как в интересах своих членов, так и в интересах других.
Сплоченность же в таких обществах заметно повышается перед лицом врага, что весьма активно эксплуатируется политической элитой, создающей образ врага в лице окружающего внешнего мира (прежде всего – благополучного западного) и предлагающей сплотиться для противостояния ему вокруг этой самой элиты, чтобы эффективно враждебному миру противостоять. Нередко это служит опять же благовидным предлогом для усиления диктаторской власти. Яркий пример тому дают времена сталинской диктатуры, когда требования классовой сплоченности вуалировали расправы с оппозицией и создание режима беспрекословного подчинения власти. В соответствующих государствах действует, как правило, репрессивное и жесткое законодательство, тоже малосовместимое с социальной солидарностью.
Как видно, в современных западной и восточной цивилизациях принцип социальной солидарности имеет различные основания и проявления. Если в западных странах солидарность социально-психологически базируется на уважении человеческого достоинства и безусловной ценности каждой личности, а потому – толерантности и плюралистичности, то в восточных такую базу образуют мотивы выживания и образ врага. Представляется, что основания западной модели социальной солидарности делают ее более прочной, глубокой и богатой по содержанию, чем солидарность восточной модели, – вопреки укоренившемуся мнению о том, что западное общество является индивидуалистичным, а восточное коллективистским.
При этом замешанная на индивидуализме солидарность способствует не только более мирному, свободному и стабильному существованию социума, но и в наибольшей степени обеспечивает его прогресс. Весьма убедительно по данному поводу высказывался Ф. Гизо. Анализируя историю древних цивилизаций, он видел главную причину их застоя и гибели в их единстве вокруг одной силы или идеи. Источник же жизнеспособности и прогресса европейской цивилизации, как полагал Гизо, заключается в признании и постоянной конкуренции различных сил и идей, которые «вынуждены волей-неволей существовать совместно и примиряться путем компромисса. <…> В этом именно бесконечном разнообразии форм, идей, начал, в их соперничестве, в их стремлении к известному единству, к идеалу… в этом и состоит мировой процесс»
.
Что же касается России, то ни солидарное общество, ни солидарное государство в нашей стране построить пока не удалось. О причинах и проявлениях дефицита солидарности в российском обществе и государстве речь уже шла. Возможно, еще раз стоит подчеркнуть, что ее катастрофически не хватает на всех уровнях нашей жизни. Даже в рамках самой малой социальной группы – семьи – солидарность существенно ослаблена, о чем свидетельствует прежде всего значительное количество детей, которых оставили родители, а также системный кризис семьи, наблюдаемый в нашей стране в последние десятилетия. По данным Общественного совета Федерального центрального округа, Россия занимает первое место в мире по количеству брошенных детей. В нашей стране каждый 38-й ребенок живет в государственных учреждениях, в патронатных семьях или у опекунов. В России в детских домах находятся более 750 000 детей-сирот, большая часть – при живых родителях. Количество ежегодных отказов от детей составляет в России 10–11 тыс.
Низкой степенью солидарности характеризуются и горизонтальные отношения среднего уровня. Это проявляется в слабой влиятельности и весьма скромных масштабах функционирования некоммерческих организаций и мирных организованных общественных акций, создаваемых как для защиты своих собственных интересов, так и для оказания помощи другим: гражданское общество в России слабо из-за недостаточно высокого уровня жизни и ее обустроенности, а также отсутствия традиции самоорганизации и инициативности населения, привыкшего к тому, что им управляют сверху носители мифических общих интересов. При этом многовековая историческая традиция державного солидаризма, резко усилившаяся при советской власти, при которой групповые корпоративные интересы считались «шкурными», а их отстаивание господствующей моралью воспринималось как «низость», привело к парадоксальному эффекту: не только к вытеснению инициативности, но и к тому, что среди населения России доля «жестких» эгоистов значительно выше, чем в Европе. Согласно European Social Survey 2006/2007 гг., среди населения России почти каждый второй – «жесткий» эгоист, тогда как в Европе таких лишь около четверти. Такой эгоизм проявляется в экономике – в том, что ради материального успеха некоторые сограждане с внедрением в нашей стране рыночных начал пренебрегли солидарностью
. Из жесткого эгоизма проистекает и несклонность россиян к кооперации с другими людьми в решении своих проблем и оказания помощи другим. Иначе говоря, наша психология в основном мечется между крайностями: «только я» и «вся страна», а промежуточной умеренности – «мы – коллеги, партнеры» – и проистекающей из нее корпоративной солидарности почти нет
. Еще меньше для российского общества характерна солидарность, основанная на различиях и толерантности. Все это создает неблагоприятный фон для развития различных мирных инициатив «снизу», формирующих реальное гражданское общество и подлинную социальную солидарность в нашей стране.
Наконец, вертикальные связи в России, т. е. отношения между политической элитой и бюрократией, с одной стороны, и гражданами – с другой, тоже нельзя назвать солидарными. Об этом, как уже отмечалось, свидетельствуют недоверие большинства избирателей институту выборов власти вообще, широкий размах коррупции, а также бездушие российского чиновничества (волокита, грубость, формализм), нередко фигурирующее в социологических опросах в качестве одного из важнейших факторов, из-за которого Россия в мире выглядит малопривлекательной для проживания и пребывания страной
. Представляется, что одной из главных причин низкого уровня социальной солидарности является, на что уже было обращено внимание выше, историческое отсутствие школы индивидуализма. По справедливому замечанию профессора Б. А. Страшуна, «мы как общество… не выработали психологию не вольных, а именно свободных людей, которые рассчитывают в достижении жизненных благ, прежде всего, не на государство, начальников, работодателей, а на себя, умеют уважать других и не допускают неуважительного отношения к себе, стремятся к справедливому порядку»
.
Итак, общество развивается по пути нарастания социальной солидарности. Разумеется, данный принцип, как, впрочем, и любой другой принцип, не следует абсолютизировать, тем более искусственно и чрезмерно ускорять его укоренение в обществе. Необоснованное преувеличение масштабов солидарности таит ряд опасностей. Это порождаемая механической солидарностью ксенофобия, питающая различные социальные конфликты; использование международной (органической) солидарности как предлога для свержения законных правительств и установления господства более сильных государств над более слабыми; укрепление тоталитарных режимов, прикрывающихся общими интересами; угрозы выживанию титульных наций развитых государств в результате проявления односторонней солидарности мультикультурализма по отношению к иммигрантам; иждивенчество населения, злоупотребляющего социальным вспомоществованием как проявлением солидарности общества.
Поэтому разработка теории социальной солидарности, соответствующей идеологии, механизмов реализации данного принципа, его пределов – важнейшая задача всех общественных наук и социальной практики, в том числе – права, появление которого в качестве социального регулятора явилось очень важной вехой на пути развития в обществе солидарности. При этом в принципе в обеспечении и эволюции принципа солидарности определенную роль играют все правовые отрасли. Однако особую значимость для реализации сущности и обогащения содержания солидарности имеет конституционное право.
1.2. Роль конституционного права в реализации социальной солидарности
Солидарность и концепции конституционализма
Чрезвычайно важным элементом содержания социальной солидарности и, пожалуй, наиболее трудно разрешаемой проблемой ее укоренения в обществе является обеспечение солидарности сильных со слабыми, создание механизмов ограничений силы. Эту колоссальную по сложности и важности задачу правовыми и идеологическими средствами исторически стала призвана решить конституция. Именно данным обстоятельством прежде всего определяется огромная роль конституционализма в обеспечении и развитии в обществе солидарности. Решение данной проблемы осуществляется в рамках конституционализма путем создания юридических механизмов против злоупотребления властью.
Праву как социальному регулятору вообще принадлежит видная роль в обеспечении социальной солидарности. На это обращал внимание целый ряд теоретиков права. Так, дореволюционный российский ученый-правовед В. И. Сергеевич (1832–1911) подчеркивал, что только «древнейшее право» существовало как право сильного и бесправие слабого
. Постепенно и медленно с гуманизацией общественного сознания и развитием цивилизации данное начало права преодолевается. По мнению выдающегося голландского юриста, социолога и государственного деятеля Г. Гроция (1583–1645), право, как и государство, возникает из «общежительной природы человека». В самой природе человека, как существа общежительного, полагал Гроций, лежит зародыш нравственных стремлений
.
Комментируя мысль Г. Гроция, П. И. Новгородцев писал: «…общежительная склонность человека влечет его неудержимо, помимо всяких других потребностей и выгод, к общению с себе подобными; а в этом общении и заключается основание права. Нельзя говорить, будто бы все живые существа, в том числе и человек, стремятся только к своей пользе; напротив, не только в человеке, но и в животных можно открыть прирожденный инстинкт, воздерживающий их от вреда животным одной с ними породы. Переводя эти утверждения на язык современной этики, мы можем сказать, что, по мнению Гроция, человеку прирождены альтруистические инстинкты, которые являются основой естественной справедливости. В этом именно смысле он называет человеческую природу матерью естественного права. Но он обозначает и точнее то специальное свойство человеческой природы, тот особый нравственный задаток, который является основой естественного права. Этот задаток есть стремление к общежитию (appetitus societatis), и притом не к какому бы то ни было общежитию, а к спокойному и разумному»
. Охрана общежития, соответствующего человеческому разуму, – таковы истинный источник и задача права.
Еще более определенно роль права в обеспечении социальной солидарности подчеркивал известный русский историк, юрист, социолог и общественный деятель М. М. Ковалевский (1851–1916). По его мнению, право и государство вытекают из одного источника, преследуют одну задачу и отвечают одной и той же потребности – человеческой солидарности
: человечество изобрело право, чтобы обеспечить совместное существование людей путем усиления солидарности в их взаимоотношениях.
