Амнистия Души, или К себе сквозь хаос

Так вот! Родители (я уверена, не только мои) полюбили друг друга за максимальную разность, чтобы благодаря ей родился кто-то максимально уникальный. Вы просто осознайте это! Некий неповторимый вкус, который сложился из двух, казалось бы, несовместимых фруктов. Мой папа – хулиган и пофигист, встретил и полюбил маму, строгую, умную, ответственную. И мама влюбилась именно поэтому! Однако такое различие и стало потом причиной непонимания в семье и развода.

После расставания родителей с папой я жила недолго. Он ушёл в запой, и меня забрал к себе дедушка, а через год я вернулась в Россию к маме. Дальше классика жанра. Где-то на подсознательном уровне я понимала, что стало причиной конфликта, и поскольку я выросла всё-таки с мамой, то совершенно неосознанно старалась подавить в себе ту часть, которая досталась от папы. Помню, в детстве слышала в свой адрес выражение «штерновская порода» – по фамилии бабушки, папиной мамы. Папа был бунтарём, опирался на свои желания и бросал вызов устоям. Для моей контролирующей, правильной мамы его стратегия обладала разрушительной силой. Она не могла допустить отклонения от правил, папины запои воспринимала, словно его уход в персональный ад. Мама настолько выбирала безопасность, что в какой-то степени становилось безжизненной. Для меня выжить – означало отказаться от себя, от бунтарской, творческой, сумасшедшей натуры. Я всю жизнь жила с ощущением виновности за своё существование, не понимая удивительный механизм природы, и мне казалось ошибкой моё появление на свет. Я не могла поверить, что родилась для наркотиков, страдания и тоски. И перестала доверять себе. Мама выжила, значит, она знает лучше.

Секрет целостности лежит в том, чтобы объединить в себе два родительских противоположных начала и создать из них что-то неповторимое и уникальное. Когда вы поймёте, что вашей силой является объединение контрастных проявлений, всё изменится, и больше не будет необходимости прятать свои тени. Понятие «тени» и «персоны» ввёл психолог Карл Юнг. «Персона» – это всё, что нам нравится, наши положительные (по нашему же мнению) черты. «Тени» – те проявления, которые мы в себе не любим и не признаём. Кто-то считает недостойным завидовать и не замечает, как данная эмоция овладевает им. Другой может спокойно мириться с завистью, но не любить в себе жадность и эгоизм. Часто в «тень» уходят «животные проявления»: то, что раньше считалось нормальным, а сейчас порицается обществом. «Тени» формируются из установок, диктуемых социумом и окружением. Нам говорят, как можно и нельзя себя вести. В подсознании ребёнка формируется понимание, что если он будет «плохо» себя вести, родители откажутся от него. Вся информация, которую мы потребляем, формирует внутри нас идеи о том, какими нам можно быть, а какими – нельзя. «Тень» – естественная часть любого человека. Мы все рождаемся цельными и лишь позже на подсознательном уровне начинаем делить себя на «персону» и «тень». И, возможно, мироздание специально так устроено, чтобы нам было веселее, ведь тогда жизнь превращается в великий квест под названием «Собери себя сам». Мы не можем отгородиться от своей «тени» и, испытывая негативные эмоции, начинаем чувствовать себя недостойными, что приводит к чувству вины. В «тени» лежит очень много энергии. Непринятая сторона всегда является маркером того, в чём мы можем стать лучше!

Я отказалась от своей творческой части, пытаясь стать хорошим инженером, и это погубило меня. Вела фальшивую жизнь переодетого существа. Так тщательно старалась быть как все, что забыла саму себя. Как лесная тропинка зарастает, если по ней никто не ходит, так и все мои проявления пылились в дальнем углу подсознания, а сознательное напрочь блокировало мой естественный облик. Я потеряла себя. И только спустя восемь лет это осознала и позволила себе отгоревать.

Мы живём в мире, которым правит успешный успех. Нас с детства учат быть сильными и встречать сложности с улыбкой. Возможно, это заложено в нашем культурном коде послевоенного времени, когда иначе было не выжить. «Вперёд и с песней», – говорили мне, несмотря ни на какие трудности. И правда, военные песни сегодня для меня самые душевные и придающие силы. Но когда мне было шестнадцать, я чувствовала себя одиночкой в целом мире, никому не нужной и покинутой. Никого рядом, кто мог бы выдержать мои чувства. Думаю, маме было очень сложно со мной, поэтому проще было подавить. Я тогда не понимала, что самое лучшее, чем можно помочь человеку в такой ситуации, – это позволить горю просто быть. Столько, сколько нужно. И дать поддержку, разделить печаль. Стать опорой, чтобы человек не чувствовал себя одиноким. Позволить ему выражать злость, выгружать эмоции, не беспокоясь о том, какое воздействие его слова будут иметь на того, кто находится рядом. Прожить и позволить телу провести необходимую работу.

В течение многих тысяч лет тема смерти была естественна, но сейчас она считается тем, что нужно избегать. У нас пропала культура ритуальности, цикличности, умирания… Нас не приучают с раннего детства, что смерть – часть жизни. Совершенно естественная её часть. Именно неготовность встретиться со смертью, растерянность и неясность порождают много страхов, отчаяния и прочих негативных чувств, с которыми действительно непросто справиться. Урбанизация современного мира привела к тому, что сегодня данная часть жизни не уважается. Мы так боимся смерти, что всеми способами стремимся отгородиться от старения, как будто этого с нами не произойдёт или не происходит. Скорость сегодня такая, что некогда подумать о важных понятиях – смыслах и ценностях. Вся жизнь заточена на закрытие базовых потребностей. Неготовность встретиться со смертью отдаляет нас от самих себя и от важных вопросов, которые иногда очень полезно себе задавать.

Насколько я живу ту жизнь, которую действительно хочу?

С каким количеством сожалений я приду к концу жизни?

Какое наследие я хочу оставить?

Что хочу передать потомкам?

Сегодня в моей картине мира смерть – такая же естественная и важная часть жизни, достойная внимания и уважения, как рождение и сама жизнь. Празднование, если хотите… Я верю, что это про целостность. Признание смерти даёт возможность опираться на собственные мысли и свою правду. Такое мировоззрение помогает чувствовать себя более устойчиво, когда что-то меняется в жизни. Когда раз за разом мы проживаем не только успешную часть жизни, но и циклы травм, потерь, у нас внутри формируется устойчивость и опора. Вот что действительно помогает проживать потерю, а не чувство вины, с которым я осталась после смерти отца. Вины за то, что не смогла спасти его. Да, звучит слишком самоуверенно, но иногда дети алкоголиков берут на себя такую непосильную ответственность. Принятое в детстве решение отражается затем на взрослой жизни. Нам, выросшим в дисфункциональных семьях, сложно создавать крепкие, доверительные отношения, в которых присутствует близость. Такой жизненный квест.

Мне бы очень хотелось написать книгу о том, как я с детства мечтала танцевать, как выросла и занимаюсь любимым делом. Хотелось бы написать о том, что с детства я была дружелюбной и любознательной, но в действительности моя книга стала рефлексией на тему любви к жертвенности.

Именно в этом я и вижу её пользу.

В моей семье единственным верующим человеком была бабушка, папина мама. Моя мама, кажется, тоже красила яйца на Пасху и ставила свечки за живых и мёртвых, но она никогда не говорила со мной о Боге, и не знаю, молилась ли она. «Отче наш» со мной учила бабушка, в моём глубоком детстве. Воспоминание о церкви всплыло, когда я начала писать песни. Тогда мы жили на Украине и по воскресеньям ходили с бабушкой в церковь. Я любила там петь. У бабушки была небольшая книга с молитвами, и когда все остальные дети, которые приходили на службу с родителями, бегали во дворе, я пела вместе со взрослыми. Однако впоследствии воспоминание стёрлось. Сейчас я понимаю, что любовь к Высшему сознанию и пению очень важны для меня, но бабушка умерла рано (мне было всего семь лет), и в момент кризиса оказалось некому ответить на мои вопросы о смысле жизни. Меня никак не успокаивали религиозные сказки, которые воспринимала лишь как фантастические истории, усыпляющие бдительность человека. Считала их методом зомбирования и подчинения людей. «Блажен, кто верует», но думающий человек хочет иметь доказательства. Я постоянно чувствовала груз душевных мук, и ничто не помогало освободиться от них. Однажды зашла в церковь, чтобы поставить свечку за упокой отца, и была пристыжена и выставлена за дверь одной из работниц за то, что пришла в брюках. Я взбунтовалась. Это уже перебор! «Тупые, бессмысленные правила для стада овец», – подумала тогда. А там, где поистине нужна помощь, её нет. «Религия – для идиотов, которыми с помощью бессмысленных правил просто легко управлять!» Я была в отчаянии. Муки становились невыносимыми. Боль разъедала сердце с каждым днём всё больше.

Отец – единственный человек, в котором был смысл моей жизни. Его больше нет. Так, в одно мгновение, моё и без того израненное одиночеством сердце в самом разгаре лета рассыпалось осколками льда. Душа стала пуста. Я задавала себе только один вопрос: «За что?» Почему ещё девчонкой, осталась совершенно одна в холодном, безжалостном мире? Чувство беззащитности. Пугающая, звенящая пустота всё больше поглощала меня. Я не видела смысла вставать утром с постели и что-то делать. Не могла понять, почему отец ушел в сорок два года, и за что я осталась в полном одиночестве? Мало преступников в мире, которые реально только портят жизнь другим?! Почему они живы и не наказаны? Билет на Украину на руках, и через две недели мы бы встретились. Но этому не суждено было случиться… Как я ждала той встречи! Мы не виделись два года, но всё время писали друг другу письма, и казалось, что только они придавали смысл моей жизни. До сих пор помню, как из магнитолы вырывался протяжный голос Вячеслава Бутусова4: «Я так хочу быть с тобой», а я лежала на полу, не в силах даже открыть глаза или пошевелиться. Словно падала в какую-то бесконечную дыру. Рана ещё очень долго кровоточила. Сколько же ночей я провела в сухом бесслёзном рыдании! Потеря казалась страшно несправедливой.

«Бога нет!» – кричала я тогда. Если бы он был, то этого не произошло. Где ваша справедливость? Где милосердие? Что мне делать?! Когда в дальнейшем кто-то говорил про Бога, я лишь ухмылялась и невыносимо страдала от одиночества. Не находилось того пространства, где бы могла разместить свою боль, но я и не могла сказать или даже показать, что нуждаюсь в поддержке. Ведь должна быть сильной всегда. Сейчас уже понимаю, что просить о помощи – не значит сдаваться. Это, наоборот, значит – ты не сдаёшься! Я не была настолько сильной, чтобы просить о поддержке, и делала вид, что у меня всё хорошо. Со временем такое поведение привело к тому, что я совсем перестала чувствовать, что творилось в сердце, потеряла контакт со своими переживаниями. Маленький ребёнок ещё долго продолжал рыдать внутри меня, но я просто перестала его слышать, продолжая надевать маску улыбчивой молодой девушки, которая обычно с радостью была душой компании.

Мама сожгла папины письма и тем самым построила между нами огромную стену. Для меня это стало предательством. Я прятала от неё тетрадь со своими стихами. Поделиться душевными муками оказалось не с кем. Эмоционально не чувствовала её присутствия рядом, и что она может понять и выдержать мою боль. Понимаю теперь, как ей тоже было непросто справиться со своей.

Наверное, тогда мы обе невыносимо страдали, но не были и чужими людьми друг другу. Каждая из нас пыталась справиться, как умела, из своей самой глубокой мудрости, на которую только могла быть способна в тот момент. Мама никогда не говорила о чувствах к отцу. На любые мои вопросы отвечала: «Да, он любил тебя, и ты его любила, зачем я буду портить твою картинку». Очень мудро! Много лет мне понадобилось, чтобы разглядеть эту мудрость. А с другой стороны, мамино сердце – это самое безопасное место, где можно разместить свою обиду на жизнь. Мама никогда не даёт волю эмоциям. На самом деле мы обе друг в друге отчаянно нуждались, но нам сложно было сблизиться.

Сейчас я понимаю, что многие дети, рождённые в советское время, с самых пелёнок испытывают неутолимую жажду в эмоциональном присутствии мамы, ведь тогда детей отдавали в ясли уже через несколько месяцев после рождения. Нас учат быть хорошими мальчиками и девочками и держать лицо, а вместе с ним – и дистанцию с другими людьми. Мы перестаём проявлять различные грани себя (особенно нелицеприятные), а в душе тоскуем по контакту, где бы могли быть приняты любыми. Но все эти истории «не бери на руки, избалуешь…» были неизменно вписаны в контекст советского детства. Мы привыкли к такому отношению и приняли его как способ обращения с самими собой. Такова была реальность того времени. И вот уже взрослыми выстраиваем заборы вокруг себя, в страхе вновь испытать чувство неприязни.

Близость – это когда мы можем выдержать партнёра целиком, но при этом сохраниться как есть, не уменьшаясь, а встав рядом в полный рост. В близости мы неизбежно натыкаемся на свои раны покинутости и отверженности, которые приобрели, когда однажды целиком проявились, но такое проявление кому-то не понравилось. Плюс в контексте современности, в принципе, очень мало места для близости, поэтому она для многих людей нашего поколения психологически трудна. Из-за того, что близость с собой и тем более с другими невозможна, люди играют в игры, реализуя киношные многоходовки в виде манипуляций, симуляций и всего прочего. Не зная, как получить любовь другим способом, кроме как становиться спасателем, чтобы почувствовать себя нужным и ценным, или жертвой – роль, в которую я безнадёжно провалилась с потерей отца. Мир оказался несправедлив, и я стала безжалостна к самой себе. Плохо помню, как наглоталась таблеток, и как мама промывала мне кишечник, не рискуя вызвать скорую, чтобы меня, не дай бог, не поставили на учёт в психдиспансере. К тому же я и так стояла на одном учёте – у школьного следователя. Мой бунт против мира обернулся/вылился жестокостью к одной из одноклассниц, которую звали так же, как меня, Ирина. Я со всей дури спустила её со школьной лестницы. Безжалостность, с которой я обращалась с собой, распространялась и на окружающих. Конечно, на тех, кто слабее. Так устроено в мире животных. Родиться человеком мало – воплощение в человеческом теле не гарантирует милосердие в базовой комплектации.

Это теперь я уже понимаю, что травма подразумевает историю, где мы постепенно превращаемся из жертвы в хищника. А постоянное бремя в душе, со временем сказывается на теле. По конституции я подобна отцу. Тоже высокая, с длинными, тёмно-коричневыми волосами, красивой фигурой. Когда моё тело начинало себя разрушать, делало это долго и планомерно. По сути, тело запустило аутоиммунное заболевание – бунт против жизни, здоровья и целостности. И только спустя много лет я поняла, что с детства путала чёрное с белым. Не осознавала, кто есть кто, боготворила отца, который меня игнорировал, и злилась на маму, которая делала для меня всё. Как это возможно? Легко!

Мама – единственный человек, рядом с которым ребёнок чувствует себя в безопасности, потому что он – часть её плоти. Мы знаем, что материнская любовь стерпит всё. Озлобленность на отца, который демонстрировал мне постоянно, что я недостойна его любви, вымещалась на маму, сила любви которой такова, что своего единственного ребёнка она отпустила в семь лет жить с отцом в другой стране.

Вот так действует монитор отклонения. Когда-то Антонио Менегетти5 написал книгу о том, как действует этот механизм в человеческой психике, не способной видеть ясно положения вещей. Такой способ искажения реальности в голове похож на некую машину, внедрённую в бессознательное человека. Она извращает восприятие себя и окружающего мира, заставляет совершать ошибки, следовать стереотипам против естественного течения судьбы. Делает жизнь трудной, несчастливой, отчуждённой, исполненной необходимости выполнять деструктивные предначертания, а также вложенные в сознание искусственные программы, что, в конце концов, ведёт к фрустрации и болезни. Эта психоделическая структура, замещающая и деформирующая проекции реального, полностью искажает процесс мышления. Монитор отклонения фиксирует характер человека, а значит, устанавливает психологический стереотип.

Счастлива, что смогла увидеть всё иначе, и это изменило наши отношения с мамой. Они приобрели совершенно новое качество. Страшно подумать, что я могла бы так и остаться неблагодарной дочерью. Говорят, страшный суд в библии оттого и называется «страшным», что после смерти монитор отклонения перестаёт действовать, и мы видим, как всё обстояло на самом деле. Я несколько раз убеждалась, что всё на самом деле не такое, каким кажется, но даже не могу себе представить, какой шок испытывает человек на страшном суде.

Я никогда до тридцати пяти лет не задумывалась, в каком состоянии находилась мама, когда у меня в полтора года отказали ноги, а папа не работал. Он бухал. Добрая она или нет, хороший человек или нет – не вопрос, потому что тут женщина, загнанная в угол, в состоянии «на грани». Вокруг были только чужие люди, она уехала из родного дома к папе в Украину и осталась там совершенно одна. А было ли у неё время делать то, что она хочет? В садик я посещать не могла, мамины родители были за тысячи километров, а муж пил. Когда мама выходила во двор с коляской, он проходил мимо с магнитофоном и с друзьями и делал вид, что не замечает нас. Мне кажется, что такое состояние даже за пределами вопроса выживания, а моя мама это выдержала! Она невероятно мощная женщина, и на этой огромной силе выросла я. Жадно впитала её. Именно она стала почвой для того, чтобы я стала той, кто есть сейчас. Но тогда, в шестнадцать, я любила отца слепой любовью, даже несмотря на всю боль, которую он причинил нам с мамой. И сейчас люблю… но его смерть стала обвинением в сторону мамы и меня: что не смогли уберечь, что развелась – не удержала, не заботилась о его здоровье, не вдохновила на выход из разрушительной зависимости. Смерть обернулась ненавистью, с которой я жила много лет. Теперь понимаю, насколько моя мама – Великая женщина! Я до сих пор не смогла набраться храбрости, чтобы попросить прощения за свою слепоту. Любовь к папе и чувство вины за то, что я не смогла его уберечь от гибели, разрушали меня. Я смотрела на мир сквозь призму недостойности, серьёзно искажая свою реальность. Внутри меня жили бесконечная любовь и невыразимая боль утраты. Мне пришлось самостоятельно взращивать понимание семьи. У меня его не было. Долго шла к осознанию, что значит «моя семья – моя крепость». Теперь знаю, что семья – это быть заодно. Быть заодно, когда трудно, когда устали, поддерживать и благословлять друг друга.

Когда врачи говорили, что я умру скоро, меня это не пугало, потому что со дня смерти папы я не хотела жить. Есть известная фраза Клайва Стейплза Льюиса6, что Бог говорит с человеком шёпотом любви, если он не слышит, то голосом совести, если опять не слышит – через рупор страданий.

Глава 2. Болезнь как вектор

Мне 28 лет, шёл 2013 год, и казалось, что всё хорошо. Да, у нас не получалось с мужем зачать ребёнка, но у многих такая проблема. В целом-то, всё отлично!

Однажды на работе случился конфликт. Меня так накрыли переживания, что на следующее утро я просто не могла встать с постели. Рвало неделю, не ходила, не ела. По результатам биохимического анализа оказалось, что печёночные показатели превышены в сорок раз. Мне казалось, это не я, а кто-то другой переживал всё происходившее. Было так странно. Мама позвонила знакомой из онкологии и попросила организовать обследование, потому что там лучше оборудование и опытнее врачи. Мама пошла со мной и очень поддержала в тот момент. И то, что я хорошо помню те дни, говорит о том, как сложности и сопереживание из тумана жизни возвращают нас в присутствие.

Я не плакала, а как будто, затаив дыхание, ждала, что будет дальше. Несла отчаяние без внешних проявлений и никому не говорила. Не хотела, чтобы меня жалели. Мне было привычнее изолировать себя и оставаться в своей драме, чтобы подтвердить убеждение – «я никому не нужна». Мне даже в голову не приходило попросить поддержки, ведь тогда я бы выглядела слабой и беспомощной. В итоге с одной стороны, старалась быть сильной, а с другой – ругала себя за несоответствие установленному идеалу. Я не привыкла ни с кем делиться своими переживаниями и тем более быть честной в своих чувствах: горе носила внутри молча, а при встрече казалась весёлой и доброжелательной.

Обследование показало, что печень почти полностью разрушена, кровоток увеличен, вены расширены, холецистит, панкреатит… Я не могла поверить своим ушам. Разве может быть так, что какой-то орган в теле состарился раньше остальных? Мне двадцать восемь лет, а диагнозы по ЖКТ как у восьмидесятилетней бабушки. И сердце… КТ показало: кровь двигалась с такой скоростью, что ни печень, ни сердце не справлялись с нагрузкой. То есть внешне я была молодой, а внутри – старой. Местные врачи говорили, что не знают, как помочь, и с такой динамикой давали мне максимум полгода. Тогда я поехала в Тюмень в консультативно-диагностический центр к врачу гастроэнтерологу, который специализировался на лечении и профилактике гепатитов и цирроза печени. Она назначила капельницы и рекомендовала исключить стресс из жизни.

– Будем надеяться, что инъекции глутатиона помогут печени восстанавливаться, – успокоила меня врач и дополнительно назначила «Эссенциале форте». – Вот, в принципе, и всё лечение. Питайтесь получше, чтобы прошла анемия, и сопротивляемость организма возросла. В любом случае побольше отдыхайте, исключите стресс, и будем надеяться, что всё придёт в норму.

При любой болезни в глубине души мы всё равно верим, что когда-нибудь переживём что-то более прекрасное, чем больничный обед, капельницы, анализы и сочувственные взгляды лаборанток. Я отчаянно боролась с тошнотворной мыслью, что этого может не случиться. Неужели конец?

– Мы ничего не можем сделать, онкомаркеры отрицательные, непонятна причина разрушения печени. Лучше всего вам сейчас взять глубокий отдых. Стресс – это первое, что нужно исключить. Если вы ничего не измените, то ресурсов организма хватит максимум на полгода. – На меня с сочувствием смотрела женщина-терапевт, к которой я буквально накануне приходила жаловаться на хладнокровие кардиолога и гастроэнтеролога.

Глава 3. О сексуальности, синемалогии и религии

«Учёные не посчитали нужным представить любовь в теории вселенной, они пренебрегли ею, хотя это самая мощная невидимая сила. Любовь – это свет для тех, кто её даёт и получает. Любовь – это гравитация, потому что заставляет людей притягиваться друг к другу. Любовь – это сила, порождающая и умножающая лучшее в нас, удерживающая человечество от уничтожения в слепой узости эгоизма».

Альберт Эйнштейн

Смерть папы – это тот водоём, из которого вытекло много рек и каналов с живой и мёртвой водой, с водами мудрости и забвения, несущими бурные потоки глубинных осознаний. Любая ситуация нам даётся, чтобы исцелить ещё один слой. Даже то, что сложно принять, несёт в себе дары. Главное – доверять своей высшей мудрости и быть готовыми их распознать, увидеть и принять. Вынырнув ненадолго из проживания горя, я почти полностью сконцентрировалась на собственной персоне. Из-за того, что я выросла привлекательной девушкой, моя жизнь протекала гораздо интереснее, чем у некоторых сверстников. Поверила, что харизма, которая привлекала многих людей, относилась к моей личности. За это убеждение мне потом пришлось заплатить очень дорого своим здоровьем. Сейчас понимаю: харизма должна была служить не личности, а тому, чтобы люди мне верили, и я могла передать важное, что направило бы их по пути освобождения. Харизма с древнегреческого переводится как «Дар божий», но как использовать этот дар зависит от нас. Я должна была сама дойти до истины, никто другой не смог бы мне передать её. Женщина – сосуд, способный эманировать благодать. Но если женщина не находит цель, куда направить свою животворящую силу, тогда эта сила растрачивается на обслуживание травм. Сексуальная манипуляция – сильнейшее оружие женщины. И как любое оружие, его можно использовать во вред или во благо. Иногда, ощущая кайф от своей привлекательности и внутренней уверенности, женщина начинает действовать исключительно в собственных интересах, пользуясь вниманием, силой, дарами мужчин. Манипулируют яркие, привлекательные женщины, которым в действительности страшно, которым не хватает внимания и признания их ценности. Женщины, у которых не было здоровых отношений с отцом, пытаются залатать брешь, очаровывая и получая в свою власть всё новых и новых поклонников. Всё происходит неосознанно и приводит к зависимости от восхищения мужчин. В душе вместо любви образуется бездонная дыра, которую невозможно заткнуть потому, что когда-то главный человек в жизни – отец – отверг её. Мужчины расценивают такое поведение женщины как приглашение «познакомиться поближе», а женщина не осознаёт, что переключается на режим «любовница». Ведь ей просто хочется внимания, признания и любви, ей не нужны продолжительные отношения, в которых придётся трудиться. Таким женщинам действительно приятно привлекать внимание и чувствовать, что они могут быстро разжечь желание. Это игра, рождённая из недостатка внимания от папы, от ощущения недостойности, отвергнутости. Будучи взрослыми, мы проигрываем стратегии, избранные в детстве, но почему мы продолжаем придерживаться детских решений в нашей взрослой жизни? Как писал Вэнн Джойнс7 в своей книге «Современный транзактный анализ», главная причина заключается в том, что мы всё ещё надеемся разрешить основной вопрос, который остался нерешённым в детстве: как добиться любви и внимания?