скачать книгу бесплатно
– Я буду лимон, дорогая.
Пока она ставила воду, споласкивала фарфоровые чашки и алюминиевый заварочный чайник, Джордж исчез в спальне. Вернулся, когда чайник засвистел.
– Я вынул из шкафа одежду и разложил ее по комплектам; нужно будет развесить правильно. Брюки, рубашка, свитер или пиджак – каждый комплект на отдельной вешалке, как полагается. Тебе советую поступить так же, дорогая. Я возьму себе те ящики трюмо, которые справа. Ты можешь использовать два больших отделения. – Джордж улыбнулся, похлопал жену по руке. – Так нам обоим будет гораздо удобней.
– О… Да, хорошо.
Несмотря на его улыбку и ласковое похлопывание, Гвен почувствовала себя униженной. Впрочем, стоит ли расстраиваться? Разве важно, где будут лежать ее вещи, в одном ящике или в другом? Да и вещи Джорджа она, наверное, развесила несколько небрежно, занятая мыслями о будущей мастерской…
Гвен залила кипяток в заварочный чайник, накрыла его вязаным розовым чехлом, который нашла в третьем ящичке. Положила на блюдце два ломтика лимона и поставила чайник с блюдцем на стол. Пока отошла за молоком и чашками, Джордж успел съесть лимонный ломтик. Она плеснула в обе чашки молока, вдохнула поглубже и беззаботно произнесла:
– Джордж, помнишь комнатку рядом с задним входом? – Налила заварку в чашку мужа. – Там есть рабочий верстак, и я подумала…
– Он не крепкий.
– Что?
Джордж указал на чайник.
– Слабо заварен.
– А, чай…
Учитывая строгие продовольственные нормы, Гвен бросила в чайник всего полторы щепотки чайных листьев. Наверное, надо было заваривать подольше?
Она сделала чайником несколько вращательных движений, молча досчитала до тридцати, опять повращала. Нерешительно налила заварку во вторую чашку, с улыбкой пододвинула Джорджу. Он улыбнулся в ответ, взял второй ломтик лимона.
Гвен достала себе ломтик из жестяной банки, вновь села. Откусила печенье и сказала:
– Я подумала…
Кусочек кокоса застрял в горле, дыхание перехватило. Джордж наблюдал за тем, как она семенит к раковине, кашляет, вытаскивает из шкафчика стакан, наполняет его водой, пьет.
Глотая воду, Гвен с ужасом подумала о том, что не помыла стакан, а в шкафчиках, наверное, давно бегают тараканы. Сколько дом простоял пустым? Месяцы? Годы?
С не меньшим ужасом она поняла, что не знает о ферме не только этого, но и вообще ничего, даже адреса. Не знает, почему прежние владельцы переехали, почему оставили все вещи, от трюмо со странным зеркалом до омерзительного чехла на чайник. Не знает, умеет ли Джордж доить коров.
Когда кашель отпустил, Гвен заставила себя не думать о проглоченных тараканьих яйцах и спросила:
– Ты умеешь доить коров?
– Научусь. – Джордж вскинул руку, посмотрел на часы. – Примерно через десять минут. В пять приедут соседи и научат нас.
– Нас?
– Ну, я же не справлюсь один, Гвен. – Он улыбнулся. – Мне понадобится твоя помощь.
– О…
Она постаралась изобразить беззаботную радость, но сердце словно облили черной краской.
Глава 15
Джой и Рут
Декабрь 1960 года
Джой знала – змеи быстрые и злые. Она могла надеяться лишь на то, что эта змея решит сползти на пол и только потом напасть, а не метнется прямо с кровати к горлу Джой. Она высчитала: у нее будет две секунды, если змея атакует с кровати, и три – если сползет на пол.
«Господи, прошу, помоги, обещаю – я больше никогда не сделаю ничего плохого, никогда не прочту «Гордость и предубеждение», даже не трону ее. Ибо Твое есть царство, и сила…»
Джой лихорадочно размышляла. Чтобы выбраться, надо либо быстро прыгнуть за порог спальни и захлопнуть за собой дверь, либо прокрасться к выходу очень медленно, не привлекая внимания змеи. И уже все равно, увидит ли мама; даже – увидит ли отец. Лишь бы сбежать от змеи.
Не отрывая от нее взгляда, она услышала откуда-то издалека мамины слова:
– Спасибо, миссис Уэдделл. Да, наверное, увидимся на похоронах.
На самом деле мама не собиралась ни на какие похороны. Она их ненавидела, несмотря на доход от венков.
Раздался щелчок – телефонная трубка легла на рычаг. Сейчас мама возьмет листок с записанным заказом и уйдет в мастерскую. Джой чувствовала: пока она слушала, змея решила напасть, наказать – убить Джой – за все ее грехи. Девочка сглотнула, перестала дышать. Сейчас или никогда. Не выпуская змею из виду, приготовилась. Продолжая думать о наказании, рванула к двери. Открыла ее и резко оглянулась – что змея?
Та неподвижно лежала на прежнем месте. Джой в замешательстве остановилась. На кровать упал свет из большой комнаты, и она едва не вскрикнула. Вот дурочка! Нашла чего пугаться! Это же обычный ремень – аккуратно свернутый отцовский ремень…
До чего унизительно! Джой кинулась в кухню. Молча одергивая себя «успокойся, успокойся», достала из шкафчика картошку, схватила нож. Руки дрожали, угри волнами перекатывались в желудке. Ее вырвало в раковину.
На пороге кухни выросла мама.
– Где тебя, ради бога, носило?!
Джой, которая как раз смывала с раковины желчь, попыталась придать себе обычный вид. Язык прилип к нёбу.
– Отец в курятнике. Давай к нему, бегом. Сегодня у нас запеченная курица.
Джой прошмыгнула мимо мамы, выскочила во двор. Как так можно – мама говорит, что любит кур, а сама разрешает отцу их убивать? Джой не понимала.
…Отец шагал от сарая к курятнику, серый капюшон куртки затенял лицо. На плече топор – длинная рукоять качается в такт шагам, лезвие блестит.
Он прислонил инструмент к темной деревянной колоде в пятнах крови, расположенной в нескольких футах от проволочной калитки, и вошел в загородку. От Джой требовалось придержать калитку, быстро открыть ее, выпустив отца, и тут же запереть, чтобы куры не выскочили.
При его появлении все двенадцать Рут помчались в дальний угол грязного загона, расталкивая друг друга и пытаясь взлететь. Однако их крылья подреза?ли еще в тот день, когда будущие куры появлялись на ферме крошечными цыплятами: они легко помещались в красной отцовской ладони и даже не подозревали о том, что у них есть крылья.
Быстрым движением отец сгреб одну Рут, растопыренными пальцами остановив хлопанье бесполезных крыльев. Так просто… Куры с недовольным кудахтаньем вновь разбрелись по загону. Отец с пойманной Рут вышел через калитку, которую Джой открыла и тут же заперла.
Дальше ей полагалось ждать под моросящим дождем.
В момент удара она зажмурилась.
Отец с окровавленным топором протопал назад в сарай, а Джой понесла мертвую Рут в прачечную. Зажала куриные лапки и ручку ведра в одной руке, чтобы кровь Рут стекала с безголовой шеи на безжизненную голову на дне. В прачечной мама лишила Рут лапок тем самым секатором, которым ей однажды подрезали крылья, бросила лапки в ведро, а тушку – в холодное цементное корыто. Мертвая Рут неуклюже распласталась в корыте, и мама принялась выщипывать перья. На ее руки и на мертвую птицу лилась холодная вода, смывая кровь и грязь. Мокрые перья налипали на мамины ладони, на серое цементное корыто, на пол. Застревали в сливном отверстии – вместе с почками, сердцем, потрохами, кишками. Белоснежные перья на розовых внутренностях.
От запаха у Джой выворачивало желудок наизнанку.
Ощипанную Рут мама забрала в кухню, а внутренности с перьями поручила дочери: та собрала перья и отнесла их на компостную кучу. Затем выудила из сливного отверстия потроха и кишки, положила в ведро, к лапкам и голове Рут. Под неутихающим серым дождем потащилась к куриному загону и через ограду высыпала содержимое ведра в грязь. Оставшиеся одиннадцать Рут засеменили к угощению. Смотреть не хотелось, но Джой опустила ведро, ухватилась пальцами за провислую проволочную ограду и стала наблюдать, как Рут клюют и дерутся, как пожирают и заглатывают кусочки своей сестры. Наконец она расцепила покрасневшие пальцы, ополоснула ведро, слила розовую воду в куриное корыто и пошла с ведром в сарай. Отец сидел там на старом табурете, полируя головку топора мягкой синей тканью, которую хранил в пластмассовом футляре. Джой перевернула ведро, прислонила его под углом к стене, чтобы сохло, и вернулась в дом.
Мертвая Рут уже была в духовке, а на рабочем столе лежала картошка, ждала, пока ее почистят и добавят к запекающейся птице.
Джой чистила и думала об одном-единственном молниеносном ударе отцовского топора с новенькой блестящей головкой. Представила себя на месте отца: вот она стоит у колоды, одной ногой прижимает дергающуюся, кудахтающую Рут. Заносит топор, как это делал отец, и опускает одним быстрым движением, в точности как он.
Вот только голову отсекает не Рут, а ему.
Глава 16
Джой и Джордж
Февраль 1983 года
Я просыпаюсь от его стонов, проникших в мои сны. Боже мой, только два часа ночи… До меня вдруг доходит – если отец нуждается в обезболивающих каждые четыре часа, значит, и ночью тоже.
Хорошо, что я оставила двери открытыми, а то не услышала бы его стенаний.
Хотя, как по мне, пусть бы мучился и дальше.
Интересно, долго ли я смогу выдерживать его вопли? Пока выжидаю, думаю о прерванном сне. Ничего похожего мне не снилось с тех пор, как я последний раз спала здесь. Вздрагиваю, вспоминая, – очень уж все было реально. Как обычно. Естественно, это Рут виновата; она и ее идеи мести.
А вдруг на самом деле я – убийца, которая во сне видит себя нормальным человеком, а не нормальный человек, видящий себя во сне убийцей? Ведь я слышу стоны и мольбы отца, разве такое возможно наяву?
Сон как рукой сняло. Если он продолжит в том же духе, уснуть мне не удастся.
Включаю в его комнате свет. Гора оранжевых одеял вздымается и опадает в такт дыханию и стонам. Лицо старика серое, в глазах ужас.
– Папа, – подбегаю я к кровати. – Тебе плохо?
Он хватает ртом воздух, лицо из серого делается розовым.
Вытряхиваю из бутылочки таблетки и подаю чашку-непроливайку, в которой теперь плещется «Пассиона».
– Прими лекарство. Быстрее. Скоро полегчает.
Пока отец глотает таблетки, я стараюсь успокоиться. Мать честна?я, я думала, он сейчас умрет. По-настоящему умрет. У меня на глазах. Господи, ну и испугалась же я… Очевидно, какой-то мятежный нейрон сработал.
Дыхание отца выравнивается. То ли эффект плацебо помог на удивление быстро, то ли он попросту проверял, примчусь ли я на его зов как хорошая, покорная девочка. Усаживаюсь на стул возле прикроватной тумбочки. Отец закрывает глаза и, похоже, мирно засыпает. Через какое-то время я тоже засыпаю, но открываю глаза от очередных стонов – на часах ровно шесть. Оперативно впихиваю в него таблетки и ковыляю в свою комнату. Шея адски болит.
В кухне Рут – сидит в своем кресле, смотрит в пустой камин.
– Я все поняла, – заявляет она, пока я завариваю чай. – М-м-м, да ты же идеальная дочь! Вчера – «Пассиона», среди ночи – лекарство, сегодня с утра – чаёк… Никто ничего не заподозрит, когда ты убьешь гада.
– Не собираюсь я убивать.
Наливаю кипяток в заварочный чайник, накрываю его розовым чехлом. Руки дрожат. Старые привычки изменить трудно.
– Вики не ошиблась. Он не дружит с реальностью и явно страдает от сильной боли. Меня такая месть вполне устраивает. Я хочу лишь правды и справедливости.
Сверившись с назначениями Вики, я вытряхиваю из одной бутылочки голубые обезболивающие пилюли, из другой – белую капсулу; выдавливаю маленькую розовую таблетку из блистера. Рисую крупные крестики в трех соответствующих клетках таблицы.
– Справедливость, которой ты хочешь, называется месть. – Рут берет книгу, и я с немалым раздражением замечаю, что это «Гордость и предубеждение». – Послушай, у нас, в общем-то, два варианта. Первый – даем повышенную дозу лекарств. Скармливаем одну или две лишние таблетки, иногда три, в каждый прием, пока не наступит конец. Папаша не поймет, сколько и когда принял, потому что… – Рут копирует мои интонации, – «он не дружит с реальностью и явно страдает от сильной боли». – Она переворачивает страницу. – После чего возвращаемся каждая к своей жизни. Чем скорее, тем лучше.
– Ну конечно. По-твоему, после его смерти Вики не потребует вернуть таблетки и не заметит, что не хватает половины? Что за тридцать шесть часов он принял пятьдесят штук вместо шестнадцати? Мы будем лицезреть ее противную улыбочку до самого суда!
– Резонно. Поправка к первому варианту: мы звоним Вики и сообщаем, что у отца страшные боли. В ответ она предписывает давать обезболивающие чаще. Мы ведь почтительные дочери, и нами руководят исключительно любовь и беспокойство, как иначе? Вики, наверное, даже порекомендует увеличить дозу. Три таблетки вместо двух, и каждые три, а не четыре часа. Проблема решена.
– А второй вариант?
– Второй вариант… – Рут переворачивает следующую страницу. – Мы не даем отцу обезболивающие…
– Что?!
– Ну, Вики же сказала – ему грозит невыносимая боль, если он не получит лекарство вовремя. – Сестра театрально вздыхает. – Бедный, до чего же его будет жалко…
Она переворачивает очередную страницу и шепчет, растягивая слова:
– Тебе ведь не впервой такое делать, правда? Помнишь соду?
Я молчу, хотя обеим понятно, что я услышала ее мрачные намеки.
В комнате отца выкладываю горсть таблеток на прикроватную тумбочку. Он наблюдает, ворчит:
– Ты сказала медсестре, что мне надо больше обезболивающих?
Голос слабый.
– Вики – твой врач, папа.
– Она мне не нравится.
Смеюсь. Тут мы сходимся.
Включаю вентилятор, он обдувает нас струей холодного воздуха.
– Холодно, Гвен. Очень холодно.
– Тебе нужна прохлада, папа.
– Она хочет меня убить, представляешь?
– Кто?
– Медсестра. – Голос отца крепчает, как у Рут после долгого молчания. – Ты принесла чай?
– Сейчас налью. Сначала прими лекарства. Обезболивающие и… – Я не знаю, какие таблетки от чего; знаю только, что голубые – обезболивающие. – И от давления.
