Лиза

скачать книгу бесплатно


– Что ж, в этом есть своя острота, – сказала Лаура, – но, мой юный философ, надо смотреть на вещи проще. С вашей философией вам будет трудно жить на свете…

– Не знаю, трудно или легко. Но в понятие «жить» каждый вкладывает свой смысл.

– Прости, Иосиф, я тебя перебью, – прервала меня Лиза. – Я не могу поверить… в моей голове это никак не укладывается: как можно так разговаривать с женщиной, с которой знакомы всего один вечер. Что это за женщина, позволяющая с собой так обращаться?

– Ты права, Лиза, это выглядит необычно, и я, конечно, до неё ни с кем так не разговаривал. Но я столкнулся с женщиной не совсем обыкновенной, а по своим физическим и интеллектуальным качествам незаурядной, и, как я безотчётно чувствовал, женщиной, которая может стать опасной. Я понимал, что понравлюсь ей как непорочный юноша, восхищающийся ею. Я понимал также, что ей необходима очередная победа, или очередная жертва, с которой бы она впоследствии могла играть, как кошка с мышью. Поэтому я и решил сбить её с проторенных путей и ошарашить так, чтобы, как говорится, взять инициативу в свои руки. Ты, может быть, спросишь, зачем мне всё это было нужно? На это я тебе отвечу: Лаура была интересным человеком и женщиной и близкое знакомство с ней привлекало. Я понимал: чем больше она будет наталкиваться на непривычное для неё или на сопротивление, тем более хозяином положения буду я. Последующие события показали, что я был прав.

– Продолжай! – попросила Лиза.

После недолгого молчания Лаура сказала:

– Знаете, Ося, я составила о вас одно представление… а вы совсем другой.

– И ваше представление правильное… никакой я не другой. Бросим этот разговор. Расскажите лучше о себе. Мне кажется, у вас была интересная жизнь. Кстати, почему у вас такое звучное имя, ведь оно совсем не еврейское.

– Это имя я выбрала сама… по глупости. Я была ещё неоперившейся девчонкой, и моё имя казалось мне слишком прозаическим – меня зовут Лия. Вот и пошло: Лаура и Лаура, и не помню, как уже это имя попало в документы, так за мной и увековечилось.

– Забавно! Но рассказывайте, пожалуйста.

Рассказывала она интересно, много такого, что меня страшно удивляло, о чём не имел никакого представления, а иногда такие вещи, от которых огонь по жилам пронизывал. Мы сидели на тротуаре, опустив ноги в канаву. Короткое платье не прикрывало её колен, от которых трудно было отвести глаза, до того они были красивы и манящи. Тонкая ткань облегала её формы, словно она была в трико. Через небольшие промежутки времени она вытягивала ноги, обтянутые шёлковыми чулками и обутые в изящные туфельки, то по одной, то обе вместе и любовалась ими. Чувствовалось, что она привыкла показывать себя и нравилась самой себе. Когда она рассказывала, то чуть ли не вплотную приникала ко мне, вопрошающе заглядывала в глаза и приближала лицо так близко, как будто она напрашивалась на поцелуй. Действительно, стоило бы мне сделать неосторожное движение – и, помимо моей воли, это могло случиться. Моё счастье, что в ней именно её глаза и рот были для меня меньше всего привлекательны.

Вот что она рассказала о себе. Родилась в Ташкенте, родители её были состоятельными и имели свой крупный магазин готового платья. В 1916 году она приехала в Москву и поступила на историко-филологический факультет. Завела обширные знакомства. Вошла в кружки футуристов и имажинистов, возглавляемые Давидом Бурлюком, Василием Каменским, Крученых, Мариенгофом, Шершеневичем и другими, познакомилась с Маяковским. Была участницей всяких литературных диспутов о новой поэзии и поэзии будущего. Кто-то из участников кружков соблазнил её и увлёк настолько сильно, что она стала его сожительницей. Связь продолжалась недолго, в моду входила свободная любовь. Затем было ещё несколько связей.

Мне казалось, что, рассказывая об этих связях, Лаура как бы давала понять, что такими связями она гордится и что, при некоторой настойчивости, сопротивления я не встречу. Но тут она ошиблась, женщины, так свободно распоряжающиеся своим телом, меня не привлекали, а отталкивали.

Когда в 1918 году Москва села на четвертушку хлеба, вопросы любви полетели ко всем чертям. Было, что называется, не до жиру, быть бы живу. Вот тогда ей встретился Осип Неизвестный, она вышла за него замуж и уехала с ним в Верхнеуральск, в то время сытный край. Через год они приехали в Томск и поступили в университет.

Кончив рассказывать о себе, Лаура спросила:

– Ося, вы любите новую поэзию?

– Честно говоря, – ответил я, – поэзией не увлекаюсь, а новую и совершенно не понимаю.

– Не может быть! Вы такой, что не можете не понимать новую поэзию…

– Но, к сожалению, это так… По-моему, новая поэзия – набор слов, и зачастую непонятных.

– Не кощунствуйте! Вы читали «Облако в штанах» Маяковского?

– Нет, не читал… Да и название какое-то нелепое.

– Сами вы нелепый! Вот слушайте! – Она продекламировала: «Хотите, буду безукоризненно нежным, не мужчина, а облако в штанах». – Как, по-вашему, нелепо?

– В этом есть смысл, – сказал я подумав.

– Спасибо за признание! А теперь слушайте! – И она скороговоркой и монотонно прочитала: «Нежные, вы любовь на скрипки ложите, любовь на литавры ложит грубый, а себя, как я, вывернуть не можете, чтобы были одни сплошные губы». – Как, по-вашему, набор слов?

– Похоже, что так!

– А теперь послушайте! – Она прочитала это четверостишие очень выразительно. – Ну как, набор слов?

– Пожалуй, это образно.

– По-жалуй! – передразнила Лаура. – А вот послушайте, как это самое выражено у другого поэта, у Есенина: «Сильным даётся радость, слабым даётся печаль».

– Это ассоциируется, – сказал я.

– Ага, ассоциируется! Вот возьмите слово – «куцый». Как, по-вашему, подходящее это слово для стихов?

– Не очень поэтичное словечко.

– Не поэтичное? Смотрите, как оно звучит у Маяковского.

«Я,
обсмеянный у сегодняшнего племени,
как длинный
скабрезный анекдот,
вижу идущего через горы времени,
которого не видит никто.

Где глаз людей обрывается куцый,
главой голодных орд,
в терновом венце революций
грядёт шестнадцатый год».

– Замечательно! – воскликнул я. – Тут можно без преувеличения сказать: словам тесно, а мыслям просторно.

– Верно! – обрадовалась Лаура. – Теперь мало кому непонятно. Но эти строки были написаны за три года до революции, и тогда многим могло это казаться набором непонятных слов. Если бы вас попросили дать короткое описание такси и пролётки, сколько бы слов на это понадобилось? У Маяковского всего два слова – пухлые такси и костлявые пролётки; как?

– Очень зримо!

– А вот ещё – «мужчины, залёжанные, как больницы, и женщины, истрёпанные, как пословица». А как это, по-вашему?

«Для себя не важно и то, что бронзовый,

И то, что сердце – холодной железкою.

Ночью хочется звон свой

Спрятать в мягкое, в женское…»

– Изумительно! – воскликнул я.

– А вы говорите, не понимаете новую поэзию. Не можете вы её не понимать… Я выхватила из контекста только первые пришедшие в голову строки, а как это звучит в поэме?

– Лаура, вы открываете мне глаза! Не можете ли достать это произведение? Я бы с удовольствием почитал…

– Знаете, стихи футуристов и имажинистов трудно читать, особенно новичку. Их лучше слушать… Вот что, приходите завтра ко мне, у меня есть эта поэма и много других стихов… я вам прочитаю.

– Я с большим удовольствием… Лаура, а наизусть вы что-нибудь помните?

– Очень много.

– Так прочтите. Я вас очень прошу.

– Вы «Левый марш» слышали?

– Нет.

– Какой же вы невежа, Ося! Ну, слушайте!

Декламировала она исключительно хорошо и выразительно. Я не сводил с неё глаз. Увлеченность содержанием того, что она декламировала, делало её лицо вдохновлённым и интересным. Она продекламировала ещё «Хорошее отношение к лошадям», «Флейту-позвоночник» и ещё несколько других стихов. Ей очень импонировало моё восхищение. Вдруг она спохватилась:

– Ося, а ведь мне пора! Я с вами совсем забыла про дочку. Приходите завтра обязательно… я буду ждать.

– Обязательно приду! Я провожу вас…

– Не надо! Я тороплюсь… – Лаура спрыгнула в канаву. – Давайте вашу лапу! Смотрите, приходите. Мой адрес – Миллионная три, вход со двора, – сказала она, заглядывая мне в глаза и не выпуская руки. Вдруг её лицо выразило удивление.

– Слушайте, Ося, да у вас голубые глаза!

– Вы только что их увидели? – в свою очередь удивился я.

– Голубыми – только что! – рассмеялась Лаура и, ещё раз энергично тряхнув мою руку, быстро повернулась и пошла не оглядываясь.

Я следил за ней, пока она не скрылась за переулком. Я думал о Лауре. Какая загадочная женщина. Сколько в ней противоречивого, притягательного и отталкивающего. Я попытался сколько-нибудь разобраться в этом, почувствовал, что бессилен, махнул рукой и поплёлся восвояси.

– Лиза! – вдруг опять спохватился я. – Я обещал рассказывать о себе, а рассказываю о незнакомой тебе женщине. Тебе, должно быть, неинтересно?

– Почему? Ты ведь рассказываешь о себе. Продолжай, продолжай!

На другой день я без труда нашёл квартиру Лауры. Она встретила меня приветливо. На ней был плотно облегающий фигуру халат из ткани дикой расцветки и с невообразимыми рисунками. Покрой халата был такой, как будто он её не прикрывал, а раздевал. В комнате было опрятно, но царил какой-то беспорядок, словно каждый предмет в этой комнате находился не на своём месте. У стены в детской кроватке спала девочка с рыжими кудряшками, раскинув кверху голые ручонки.

Лаура усадила меня в углу, между столиком и комодом, а сама подошла к этажерке и стала разыскивать нужную книгу. Я оглядел столик – и мне бросился в глаза прислоненный к флакону отрезок карточки, где на густо-чёрном фоне выделялся женский торс ослепительной белизны, без головы, с поднятыми вверх согнутыми в локтях руками. Плечи поражали безупречными линиями, а высокие груди средней величины и идеальной формы как будто устремлялись вперёд и несколько вверх. Когда я перевёл взгляд на комод, то увидел в разных его концах прислоненные к коробочкам от пудры другие два отрезка карточки. На одном идеальный женский живот, на другом прекрасные плотно сдвинутые ноги. Я решил, что это открытка со скульптурой какой-нибудь греческой богини, но недоумевал, зачем понадобилось разрезать её на части. В целом такая фигура вызвала бы только восхищение, составные же части, отделённые друг от друга, выглядели уже не только прекрасными, но и эротическими и возбуждающими. Вдруг меня словно огнём опалило. Я заметил то, на что сразу не обратил внимания: на ногах у богини были изящные лаковые туфли на высоких каблуках.

На моё счастье, Лаура никак не могла найти нужную книгу, иначе я не знал бы куда деваться от охватившего меня стыда.

Наконец она нашла то, что искала. Это была тонкая брошюра, изданная на оберточной желтоватой бумаге, с изображёнными на обложке кубистическими фигурами и рисунками.

– Ну вот! – сказала Лаура, усаживаясь против меня и, не смущаясь, запахивая полы халата, обнажившие ослепительное колено. – Сейчас я прочту вам «Облако в штанах» – и заранее вам завидую.

– Почему? – спросил я удивлённо.

– Тому, что вы будете испытывать. Никогда не забуду тех ощущений, когда услышала эту поэму первый раз… Ну и теперь каждый раз, как я её читаю, испытываю большое удовольствие.

– У меня к вам просьба, Лаура!

– Какая?

– Уберите, пожалуйста, эти детали, – я кивнул головой на изображения, стоящие на столике и комоде. – Боюсь, что они будут меня отвлекать, кроме того, у меня большое искушение составить из них целое.

Лаура пронзительно взглянула на меня, едва заметно покраснела, молча встала, собрала отрезки карточки, небрежно швырнула их в ящик комода и, обернувшись, с лукавой улыбкой спросила: – Теперь вы в состоянии слушать?

– Я готов!

Читала она артистически. Чувствовалось, что она живёт тем, что читает. Лицо её хорошело, и на него было приятно смотреть. Поэма не только привела в восхищение, но и невероятно меня потрясла. Кончив, Лаура взглянула мне в лицо и с усталой улыбкой сказала:

– Ося! Я вас ни о чём не спрашиваю. У вас и так всё на лице написано.

– Не знаю, как и благодарить вас, Лаура. Вы от меня теперь нескоро отделаетесь, пока хоть частично не поделитесь своим богатством.

– Рада буду поделиться полностью…

Проснулась девочка. Она встала в кроватке и, держась за перильца, уставилась на незнакомого ей дядю.

– Теперь, – засмеялась Лаура, взяв ребенка на руки, – начинается поэзия номер два. Детская!

– Вы правы! – улыбнулся я. – Это действительно тоже поэзия. Что может быть поэтичней молодой матери с ребёнком на руках.

– Ох, Ося! – глубоко вздохнув, сказала Лаура. – Какая же здесь поэзия, если эта молодая мать, безумно любящая свою дочку, больше всего на свете хочет, чтобы её дочь выросла непохожей на мать.

Я промолчал, внутренне согласившись с ней.

– Вот видите! Вы молчите…

– Но я ещё так мало знаю вас, Лаура.

Учебный год подходил к концу. Редкий день проходил, чтобы мы не встретились с Лаурой. Много гуляли по городу, но, когда нам хотелось посидеть, мы обязательно оказывались в каком-нибудь глухом переулке или на пустыре. Я удивлялся, где она их только разыскивала. Однажды я обратил на это её внимание и спросил:

– Почему мы никогда не посидим в городском саду, в Университетской роще или в каком-нибудь скверике?

– Не люблю! – резко ответила Лаура. – Там всегда народ… парочки. На тебя глазеют, и сама отвлекаешься. Здесь, – улыбнулась она, – ни души, никто не мешает, а если за полчаса кто-нибудь пройдёт, посмотрит на нас как на сумасшедших, и след его простыл.

Когда мы гуляли, она, как правило, брала меня под руку, а если на улице никого не было, обнимала за талию, плотно прижимаясь то грудью, то бедрами. Упругость её тела меня волновала и возбуждала, но и будила во мне внутреннее сопротивление. Если мы сидели, она или рассказывала, или читала стихи, по своему обыкновению тесно приникая ко мне, приближая своё лицо к моему, словно напрашиваясь на поцелуи. Как бы я ни был возбуждён, такого желания у меня не возникало. Слушал же я её с неослабевающим интересом, она на многое открывала мне глаза, а то, что казалось знакомым, представлялось в новом свете. Часто я заходил к ней домой. Там, после недолгих разговоров о разных пустяках, она разыскивала томик стихов и читала. Читала она стихи не только новых поэтов, но и Пушкина, Лермонтова, Фета и других. Лаура умела и слушать, и расспрашивать. Расспрашивала она естественно, не выпытывая, но, как-то у неё получалось, о самом сокровенном. С ней невольно хотелось быть откровенным и правдивым.

Как-то я признался, что вот уже восемь месяцев не могу забыть девушку, которая меня разлюбила. Лаура заинтересовалась и попросила меня рассказать об этом подробно. Я рассказал ей, ничего не скрывая, при каких необыкновенных обстоятельствах возникла любовь, как она протекала и при каких ещё более необыкновенных обстоятельствах этой любви пришёл конец. Лаура слушала с неослабевающим вниманием, ни разу не перебив меня. Когда я закончил рассказ, Лаура воскликнула:

– Замечательно! Я в восхищении! Вы же сказали настоящую новеллу о бедных влюбленных… Я могу вам помочь?

– В чём помочь?

– Чтобы ваша любовь возобновилась.

Чрезвычайно поражённый, я взглянул на Лауру. Я не знал, чему больше удивляться: тому, как можно помочь, чтобы любовь возобновилась, или тому, что Лаура, в чём я был уверен, сама добивающаяся моей любви, предлагает подобную помощь. Всё же я спросил:

– Как можно этому помочь?

– Я поговорю с ней как женщина с женщиной, и ваша Оля всё поймёт.