Раскол

– Полагаю, вы понимаете, каким будет мой следующий вопрос? – спросил Ари озабоченно.

– Да, – отозвался Хьединн и после короткой паузы продолжил: – Вы хотите знать, почему я вдруг решил копаться в этой истории столько лет спустя, верно?

Ари кивнул. Он собрался было сделать глоток чая, который остывал перед ним на столе, но вдруг остановился при мысли о крысином яде в кофе несчастной женщины.

– Тут есть своя подоплека. – Сложив руки, Хьединн задумался в поисках нужных слов. – Во-первых, скажу без обиняков: я позвонил вам перед Рождеством, потому что знал, что вы приехали на смену Томасу. Он знает эту местность и все, что с ней связано, как свои пять пальцев. А я надеялся, что вы сможете взглянуть на те события свежим взглядом. Хотя я немного удивлен, конечно, что вы о них вообще ничего не слышали. Но есть и другая причина. Один мой знакомый, что живет в Рейкьявике, осенью присутствовал на встрече уроженцев Сиглуфьордюра. У них был так называемый вечер фотографий.

– Что, простите?

– Вечер фотографий, – повторил Хьединн. – Когда на экран проецируются старые снимки, сделанные в наших краях. Это такое развлечение. Интрига в том, смогут ли присутствующие узнать людей на фото. А имена тех, кого узнают, вносятся в особый список. Таким образом память о прежних обитателях города продолжает жить.

– Так на этом вечере что-то произошло? – спросил Ари.

– Да. Мой приятель позвонил мне сразу же по его окончании. Его внимание привлекла одна фотография.

В голосе Хьединна вдруг появился какой-то новый, мрачный оттенок, заставивший Ари вслушиваться в его слова с еще большим интересом.

– Снимок был сделан в Хьединсфьордюре, прямо перед нашим домом.

Наступила пауза, во время которой Хьединн слегка дрожащей рукой поднес чашку ко рту и сделал глоток кофе.

– До того как умерла моя тетя, посреди зимы – всюду лежал снег, но день был ясный.

У Ари снова возникло все то же неприятное ощущение, и он предпринял очередную попытку отогнать его от себя.

Хьединн продолжал:

– А вот на самом фото никакого позитива. Мы стоим на нем впятером – мне там, полагаю, несколько месяцев.

– Хорошо, – отозвался Ари. – Но что же странного в такой семейной фотографии?

– В этом-то и суть, – ответил Хьединн, уставившись в чашку, а потом резко поднял глаза и посмотрел Ари прямо в лицо. – На фото были мои родители и тетя. Ее муж, Мариус, видимо, и сделал снимок – я так предполагаю.

– Вот как? А кто же пятый? – спросил Ари, почувствовав, как у него по спине пробежал холодок. Ему даже стало не по себе при мысли, что сейчас Хьединн заявит ему, что на фотографии запечатлен призрак.

– Какой-то паренек, которого я никогда раньше не видел. Он стоит в самом центре снимка и держит на руках меня. Короче говоря, никто из тех, кто присутствовал на вечере фотографий, понятия не имел, кто этот человек. – Хьединн тяжело вздохнул и добавил: – Кто он такой и что с ним стало? Может, это он виноват в смерти тети?

4

Роберт налил молока в тарелку с хлопьями. После бессонной ночи он чувствовал себя абсолютно разбитым. А вот сидевшая напротив него за кухонным столом Сюнна, казалось, прекрасно выспалась. Звуковым фоном их завтрака служили последние известия, которых этим мартовским утром было не много, как мог судить Роберт, – не считая, конечно, сообщений о вспышке вирусного заболевания в Сиглуфьордюре, – ночью там скончался еще один человек. Роберт почувствовал легкую тревогу, надеясь, что распространение вируса все же удастся остановить на начальном этапе. Однако в данный момент его мысли занимали гораздо более насущные проблемы.

Их дом, такой прекрасный и чистый, теперь, казалось, запятнан и даже осквернен проникновением незваного гостя прошлой ночью. Кто же это был? Может, он – или она – подглядывал через окно спальни за тем, как они с Сюнной занимаются любовью, а потом решил пробраться в квартиру? Возможно ли, что это просто какой-нибудь жалкий вуайерист, или за ночным происшествием стоит что-то более серьезное? Задняя дверь была заперта – Роберт не сомневался в этом ни секунды.

Еще и Сюнна ключи потеряла! А потеряла ли она их? Может, ключи у нее украли, чтобы проникнуть в их с Робертом жилище? Вопросы крутились и множились у него в голове. Или все-таки кто-то подобрал ключи на улице? Лучше бы так. В любом случае ясно одно: первое, что нужно сделать, – это вызвать мастера, который заменит все замки в доме.

Роберт протянул руку к радиоприемнику и выключил его. Некоторое время в кухне царила тишина, нарушаемая лишь шумом дождя за окном – непогода разыгралась не на шутку.

Наконец Роберт, стараясь не выдать голосом своей обеспокоенности, спросил:

– Ты ключи так и не нашла? Ты говорила вчера, что потеряла их.

– Я и сама удивляюсь, – ответила Сюнна, поднимая глаза от газеты, которую она в тот момент читала. – Ума не приложу, куда они запропастились. Они совершенно точно были на месте, пока я вчера репетировала, лежали у меня в кармане пальто. Я повесила его в гардеробе. Может, кто-то шарил у меня в карманах? Это мог сделать кто угодно. Но из гардероба никогда ничего не крали.

– Кто угодно? – переспросил Роберт.

– Ну… в общем, да.

– И даже кто-то посторонний?

– Да, – отозвалась Сюнна, не отводя взгляда. – А почему ты спрашиваешь? Что-то не так?

Роберт выдавил из себя улыбку:

– Да нет, все в порядке, дорогая. В полном порядке. Я просто подумал… – Он осекся, но все же закончил фразу: – Я просто подумал, что надо бы заменить замки. Так, на всякий случай.

– А это не перебор? – удивилась Сюнна. – Ключи обязательно найдутся.

– Ну, ты ведь знаешь, какой я… подозрительный. А вообще, давно пора это сделать. Ключи проворачиваются в замках уже не так свободно.

– Даже так? А я и не замечала… – Сюнна поднялась из-за стола и посмотрела на часы. – Поступай, как считаешь нужным. А я уже опаздываю.

В дверях кухни она оглянулась:

– Днем будешь дома?

Роберту, вообще-то, нужно было на лекцию, но он решил, что выйдет из дома не раньше, чем мастер поменяет все замки. Он вовсе не солгал Сюнне, когда сказал ей о своей врожденной подозрительности.

– Да, буду дома, – ответил он ровным голосом.

– Бреки приведет Кьяртана… Ты встреть их, если я вдруг задержусь, – произнесла она колеблясь.

Бреки, отца мальчика, Роберт терпеть не мог.

– Конечно, – кивнул он и, прежде чем Сюнна успела выйти из кухни, добавил: – Послушай, дорогая… Он что, так и не оставляет тебя в покое?

– Бреки?

– Да. Ты же помнишь, что говорил адвокат… Тебе нельзя вступать с ним сейчас ни в какие споры. Теперь все ваше общение должно вестись через юристов. Он тебе что, звонил?

– Нет, – ответила Сюнна. – Да ты не беспокойся из-за Бреки. Я сама с ним разберусь, – улыбнулась она.

5

Усевшись на свое место в самолете, который должен был унести ее обратно домой, в Рейкьявик, Исрун почувствовала, как от страха у нее засосало под ложечкой. Перелет до Фарерских островов она перенесла более-менее сносно, а вот когда самолет стал заходить на посадку, буквально лавируя между вздымающимися к небу горами, у нее по телу побежали мурашки. Она попробовала закрыть глаза, но легче ей от этого не стало: снижаясь, самолет вошел в зону турбулентности, от чего воображение Исрун разыгралось не на шутку, и у нее перед глазами замелькали ужасающие картины возможных последствий неудачной посадки. Прощаясь с ней, стюард выразил надежду, что полет ей понравился, хотя наверняка заметил, какая она бледная.

– Ну да, – ответила Исрун, слегка запинаясь. – Если, конечно, не считать посадки…

– Да что вы? – удивился стюард. – Сегодня-то как раз все прошло наилучшим образом – благоприятные условия и лишь небольшая турбулентность.

Тем не менее Исрун очень надеялась, что взлет с этого крошечного аэродрома окажется менее неприятным, чем посадка. Потуже затянув ремень безопасности, Исрун мысленно вернулась к нескольким дням своего пребывания на Фарерских островах. Она прилетела сюда не для того, чтобы развеяться, – как раз наоборот. Исрун испытывала самые теплые чувства к этой стране и ее народу и неоднократно бывала здесь с родителями. Однако в этот раз Исрун путешествовала в одиночестве – она оказалась тут, чтобы встретиться с матерью.

Мать Исрун, Анна, родилась на Фарерах в семье рыбака. Родители Анны уже умерли, но на островах у нее остались две сестры, с которыми она поддерживала добрые отношения. Сама Анна переехала в Исландию, когда ей было чуть больше двадцати, познакомившись с исландцем Орри, который работал водителем на Фарерах. Работа эта была временной – лишь на одно лето. Анна всегда рассказывала Исрун, что влюбилась в ее отца с первого взгляда. Даже не успев пожениться, пара выстроила себе дом в Коупавогюре, недалеко от столицы; позднее, правда, они переехали в Рейкьявик, в район Граварвогюр, – и Анна поступила на филфак в университет, а через несколько лет родилась Исрун.

Орри продолжал работать шофером – он крутил баранку и на грузовиках, и на автобусах, – а Анна, получив диплом о высшем образовании, открыла небольшой издательский бизнес. Изначально она поставила перед собой цель познакомить исландского читателя с произведениями фарерской литературы. Однако, опубликовав несколько переводов, Анна расширила поле своей деятельности и стала заниматься также изданием детской литературы, в чем достигла известных успехов. В последние несколько лет в издательстве Анны стали выходить и путеводители, которые продавались, как горячие пирожки.

Путеводители обеспечивали Анне и Орри безбедное существование, а вот прочности их браку не прибавили. Нежданно-негаданно у Орри возникла идея поменять сферу деятельности и затеять туристический бизнес. Он воображал, как будет лопатой грести валюту, которой за его услуги станут расплачиваться иностранные туристы. Кроме того, он намеревался воспользоваться путеводителями Анны для саморекламы. Он приобрел микроавтобус, а потом его автопарк пополнился еще одной машиной. Именно она и стала каплей, переполнившей чашу. Анна, которой вскоре исполнялось шестьдесят, собиралась отойти от дел и подыскала покупателя, готового выложить за ее издательский бизнес кругленькую сумму. Хотя Орри был старше жены на семь лет, он и слышать не хотел о том, чтобы сворачивать свою деятельность, и в штыки принял решение Анны продать издательство. На свою беду Исрун стала свидетельницей сцены, во время которой разногласия родителей достигли наивысшей точки.

– Я купил автобус, – как бы невзначай сообщил отец, отправляя в рот очередной кусок стейка, приготовленного на ужин в то воскресенье.

– У тебя ведь уже есть автобус, – простодушно заметила Исрун.

– Есть, но я купил еще один – заказал из Германии.

– Еще один автобус?! – выпалила Анна, безуспешно пытаясь в присутствии дочери не дать вырваться наружу своему возмущению.

Она уставилась на мужа, а тот как ни в чем не бывало продолжал:

– Цена была очень выгодная, и пробег всего-то сто тысяч. Еще и с кондиционером, – с гордостью добавил Орри.

Слово «кондиционер» он произнес на английском, которым овладел, пока год жил в Штатах в начале восьмидесятых.

– И какова же цена? – поинтересовалась Анна.

– Он очень быстро окупится, – оставил ее вопрос без ответа Орри. – Я все рассчитал. Сейчас такой сумасшедший спрос на туры по Золотому кольцу[3]. Это просто эльдорадо! – Он сконфуженно улыбнулся.

– Но разве мы не собирались сбавить обороты? – спросила Анна, но ответа не удостоилась, и разговор сошел на нет. Однако спор наверняка разгорелся с новой силой после того, как ушла Исрун.

И вот два месяца спустя Анна уехала. И не куда-нибудь, а за границу – на Фареры, где поселилась в большом доме одной из своих сестер, предварительно продав издательство. Тем временем Орри прилагал все усилия, чтобы его турбизнес оставался на плаву, но Исрун считала, что он поставил себе слишком высокую планку. Кроме того, без поддержки Анны он был уже не тем энергичным Орри – отъезд жены лишил его энтузиазма.

Исрун решила во что бы то ни стало убедить мать вернуться домой в Исландию, для чего воспользовалась отгулами на работе и полетела на Фарерские острова. Затея была, конечно, совершенно бесперспективная, но в последнее время Исрун имела склонность поддаваться спонтанным порывам. Прошло больше полутора лет с тех пор, как она обратилась к врачам, подозревая, что унаследовала болезнь, которая приводит к образованию различных опухолей и когда-то давным-давно унесла жизнь ее бабушки. Обнаруженная у Исрун опухоль оказалась доброкачественной, но доктор предупредил о необходимости быть готовой к тому, что болезнь может в любой момент пойти по гораздо менее благоприятному сценарию. Тем не менее он посоветовал Исрун не терять оптимизма, и она пыталась жить так, будто ничего не случилось, и никому не рассказывала о своих проблемах со здоровьем – даже собственным родителям. Правда, мысль поделиться неприятной новостью с матерью ее все же посещала – вдруг это убедит Анну вернуться в Исландию? Однако Исрун почти сразу отказалась от этой идеи, посчитав, что поступила бы несправедливо по отношению ко всем, кого такое положение вещей могло затронуть. Плюс ко всему разлад между родителями лишь добавлял напряжения, которого ей с лихвой хватало на работе. Врач рекомендовал Исрун не пренебрегать физическими упражнениями, правильно питаться и избегать стресса. Особый упор он сделал на то, что ей следовало бы распрощаться с журналистикой. Но Исрун сразу отмела этот совет.

– Уж лучше умереть, – не задумываясь, выпалила она и мгновенно поняла, насколько неуместна ее реплика.

Истина заключалась в том, что она обожала скорость и азарт, сопряженные с работой в СМИ. Еще будучи студенткой, Исрун с перерывами работала в отделе новостей на телевидении, и ей это очень нравилось. Там у нее сложился круг друзей из числа коллег, но были и недоброжелатели. Например, сотрудник отдела по имени Ивар. Исрун была на сто процентов уверена, что он плетет интриги, чтобы выжить ее из коллектива. Поскольку Ивар регулярно выполнял функции выпускающего редактора, Исрун чаще всего приходилось работать под его началом, и именно он решал, какие задания ей поручать. Задания эти были в большинстве своем пустяковыми, но все изменилось прошлым летом. Исрун получила журналистскую премию за подробнейшее освещение торговли людьми в Исландии, чем заслужила расположение главного редактора Марии, а позиции Ивара заметно ослабли. Исрун не сомневалась, что последний намеревался в будущем сам занять место главного редактора (должность, о которой, надо сказать, мечтала и Исрун), так что меньше всего Ивару хотелось восстанавливать против себя Марию, и он стал обходиться с Исрун более любезно, хотя, как всем было очевидно, ему это претило.

Поездка на Фареры закончилась полным фиаско. Мать ничуть не уступала ей в упрямстве и была полна решимости оставаться там, где находится, – по крайней мере, пока. А Исрун пожалела о времени и деньгах, потраченных на путешествие, но, несмотря на это, дала себе зарок бывать на островах чаще. Она не поддерживала контактов со своими родственниками со стороны матери и почти не говорила по-фарерски, имея весьма поверхностные знания о стране и живущих там людях, так что ей было за себя даже немного неловко.

– Просто наши с папой пути разошлись, доченька, – сказала Анна. – На данный момент, по крайней мере. А дальше – посмотрим.

Затем она задала вопрос, который ожидала услышать Исрун:

– Это он тебя сюда прислал?

– С чего ты взяла? Я что, не могу приехать к тебе в гости просто так?

– Прости… Можешь, конечно, – ответила Анна смущенно.

– У папы сейчас дела не очень… – продолжила Исрун.

– А я его предупреждала. Придется ему теперь самому все расхлебывать. У нас достаточно денег… на достойную жизнь на пенсии. А этот его турбизнес слишком дорого обходится.

– Но вы же не позволите каким-то туристам разрушить брак длиною в несколько десятков лет?

– Все не так просто. Меня стали раздражать всякие мелочи – да и папу тоже. Его ничто не интересовало, кроме работы – естественно, кроме этих его злополучных автобусов. А я хотела наслаждаться жизнью: путешествовать, копаться в саду, ходить на концерты, в театр… Ему до всего этого не было дела. Я даже почитать перед сном не могла – весь свет должен быть погашен, как только он ложился спать. Мы устали друг от друга. Брак – совсем не вечный праздник. Ты и сама это когда-нибудь поймешь, – тонко намекнула Анна на отсутствие мужчины в жизни Исрун.

Последние романтические отношения у нее закончились уже довольно давно. Свою роль тут сыграла и ее болезнь, и тот факт, что ей с трудом удалось восстановиться после одного серьезного испытания, которое ей пришлось пройти. Так что заниматься поисками жениха у нее не было ни времени, ни сил.

Перелет с Фарерских островов прошел гладко, и прямо из аэропорта Исрун поехала на работу. Она переступила порог отдела новостей за считаные минуты до начала своей смены.

– Исрун! – окрикнул ее выпускающий редактор Ивар, бросая взгляд на настенные часы.

Она направилась к нему, стараясь, чтобы на лице у нее не дрогнул ни один мускул. Пасовать перед Иваром ей было никак нельзя – ведь это не его полку украшал почетный трофей обладателя журналистской премии, и им обоим было это известно, но что еще важнее, это было известно главному редактору Марии.

Исрун глядела на Ивара, не произнося ни слова.

– У тебя ведь смены в ближайшие дни, верно? – наконец спросил он после неловкого молчания.

– Да, – ответила Исрун, не поведя бровью.

– Я могу тебе поручить отслеживать ситуацию в Сиглуфьордюре? Я имею в виду этот смертельный вирус. Ты ведь там была прошлым летом, так?

Исрун действительно ездила на север в связи с проводившимся там расследованием убийства, и эта поездка даже зарядила ее энергией, которая помогала ей справляться с болезнью.

– Без проблем. – Не удостоив Ивара улыбкой, она села за свой рабочий стол, включила компьютер и нашла там номер телефона полиции Сиглуфьордюра.

6

Томас пришел на работу в семь; на смене был Ари. В первые утренние часы поступила информация, что состояние медсестры значительно ухудшилось, а потом и о том, что она скончалась, не дотянув до отделения интенсивной терапии в Рейкьявике.

Созвали срочное совещание с руководителями больницы, эпидемиологом и представителями Управления общественной безопасности – совещание было, разумеется, селекторным. Ни о каких других способах общения не могло быть и речи – никому не хотелось становиться следующей жертвой вируса. Томас, конечно, пытался создать впечатление, что он полностью владеет ситуацией и что работа для него важнее, чем собственное здоровье. Но на самом деле это было далеко не так – он как черт ладана боялся этого проклятого вируса и насколько возможно избегал любых контактов.

Томасу нужно было подготовить пресс-релиз о кончине медсестры. Вся страна – с безопасного расстояния – наблюдала за положением дел в Сиглуфьордюре. Жители городка и те, кто волею судеб там оказался, будто превратились в подопытных животных, накрепко запертых в стеклянной клетке, которую никто не испытывал желания открыть. Пресс-релиз был чистой формальностью, поскольку трагическая весть уже и так успела распространиться: о смерти медсестры сообщили в утренних выпусках новостей задолго до того, как Томас уселся перед компьютером. Однако основной целью пресс-релиза было не оповещение о печальной участи медсестры, а попытка успокоить местное население и заверить жителей других регионов, что инфекцию удалось локализовать. Томас надеялся, что так оно и было.

Физически Томас чувствовал себя хорошо – вирус обошел его стороной. Однако он испытывал некоторую усталость: они с Ари дежурили по очереди, поскольку в участке требовалось чье-либо присутствие в любое время дня и ночи. Было объявлено о вакансии на должность третьего полицейского, однако в свете сложившихся обстоятельств процесс отбора застопорился. К счастью, в участке имелась видавшая виды раскладушка, на которую можно было прилечь во время ночной смены.

Томас не так давно вернулся из длительного отпуска – он целых три месяца провел в Рейкьявике, где его жена училась на факультете искусствоведения. Ему, конечно, хотелось, чтобы она была рядом, но сейчас он был рад, что жена находится вне зоны досягаемости вируса. Она жила в небольшой съемной квартире недалеко от Исландского университета и чувствовала себя там очень уютно. Это она предложила Томасу приехать в Рейкьявик – хотя бы на некоторое время. Если бы ему там понравилось, они могли бы попытаться продать свой довольно-таки большой дом в Сиглуфьордюре и купить квартиру в столице. Прошло много времени, прежде чем Томас решился на поездку; естественно, он скучал по жене, да и разогретая в микроволновке еда порядком ему надоела. И вот, совершив долгий переезд с севера на юг, он оказался на пороге рейкьявикского жилища своей супруги. Было время ужина, и она его ждала, однако в тесной квартирке находилось чересчур много людей – однокурсников, как объяснила жена. Два молодых человека и девушка – все гораздо моложе Томаса. Они сидели на потертом синем диване у знавшего лучшие времена журнального столика, когда в комнату вошел Томас и смущенно их поприветствовал. На столике теснились бокалы с красным вином, а рядом красовалась наполовину опорожненная бутылка, возле которой стояла еще одна – уже пустая.

– Выпьешь вина? – спросила жена.

Томас покачал головой и сказал, что приляжет после долгой дороги. Он-то надеялся, что жена выпроводит гостей как можно скорее, но какое там – они болтали чуть ли не до двух ночи. Томас ворочался с боку на бок в крошечной спальне в ожидании ухода однокурсников жены, чувствуя себя заключенным в одиночной камере. На кровати едва помещался один человек – она совсем не была рассчитана на супружескую пару. Оказалось, что жена думала предоставить кровать ему, а сама укладывалась бы на диван или просто спала на матрасе. А потом, задержись Томас дольше, чем на три месяца, они купили бы кровать побольше. Томас, однако, предложил ей спать на кровати, а сам устраивался на ночь на диване.

Лиха беда начало, думал Томас, но ничего не менялось: друзья жены могли нагрянуть к ним в любое время, и вся ее жизнь вертелась вокруг лекций и экзаменов – иной раз она сидела за книгами до рассвета. Томасу не удалось подружиться с ее сокурсниками, да он и особых усилий для этого не прикладывал. Бывало, жена проводила целый вечер в библиотеке, а он в гордом одиночестве сидел дома, ощущая полнейший душевный разлад и удивляясь, как жена, будучи всего на несколько лет моложе его, может вести такое хаотичное существование.

Однако к концу своего пребывания в Рейкьявике Томас уверился в одном: другого мужчины жена себе не нашла. Она просто наслаждалась своей новой жизнью. Томас осознал то, о чем окружающие – их друзья и знакомые – наверняка уже давно догадывались: их с женой отношения сходят на нет.

Момент был самый неподходящий – если вообще существовали подходящие моменты для расставания с юношеской любовью, – Томас все никак не мог оправиться от шока, в который его прошлым летом повергло самоубийство его коллеги-полицейского. В довершение всех бед в тот трагический вечер получил ножевое ранение и Ари. Слава богу, жизненно важные органы оказались не затронуты, хотя рана была нешуточная. Было проведено расследование, и все свидетели утверждали, что речь идет о несчастном случае. Вероятно, так оно и было, но Томас не сомневался, что там не все так просто; возможно, между Ари и их коллегой, который размахивал ножом, произошла потасовка. Дело закрыли, и Томас делал вид, что ничего не случилось. Он ни разу не обсуждал трагедию с Ари – не хотел вынуждать того лгать.

Теперь Томас старался с головой уйти в работу, чтобы не думать о своем разваливающемся браке. Он должен был обеспечивать непрерывное поступление продовольствия в Сиглуфьордюр; и с этой задачей он справлялся довольно успешно, хотя она была не из простых. Немногие водители отваживались привозить продукты в городок: в их воображении он был буквально пропитан смертоносным вирусом, так что они просто выгружали товар у въезда в один из туннелей, что вели в Сиглуфьордюр. В свою очередь, жители городка не горели желанием выходить из дома, да и охотников стоять на кассе в продуктовом магазине было днем с огнем не найти, поэтому директору пришлось взять на себя прием заказов и их доставку на дом покупателям. Томасу и самому приходилось пользоваться этой услугой: он платил через виртуальный кошелек – и в тот же день пакет с продуктами оказывался у него перед дверью.

Томас как раз собирался позвонить директору продуктового магазина, когда на его столе ожил телефон. Звонила молодая тележурналистка Исрун – та самая, со шрамом на щеке. Ее имя было на слуху с тех пор, как прошлым летом в соседнем Скагафьордюре, у горячего источника Греттислёйг, обнаружили труп мужчины. Исрун оказалась первым репортером на месте трагедии.