Без времени

Священник посмотрел на него понимающим взглядом. Этот человек словно стоял у врат, откуда приходят в этот мир или возвращаются обратно. Он давно привык к такой работе (вернее служению). В этом месте подобные слова для него прозвучали естественно и очевидно, даже обыденно. Немного подумав, батюшка произнес:

– Тогда, завтра!

Назвал время, объяснив что нужно сделать перед венчанием, и они попрощались.

Оставалось 5 таблеток. Нет, четыре. Утром Арина, выпила одну, спокойно достала ее и проглотила. Петр понимал, чего стоит ей скрывать свои чувства, он словно находился на ее месте. Вдруг в голове промелькнуло: – Как бы он хотел оказаться на ее месте. Он знал, был уверен, что справился бы с этим проклятием за оставшиеся четыре дня. А у нее уже не хватало сил бороться. Она очень устала за последний месяц, и от жизни, которую прожила за эти дни.

Новость о венчании Арина встретила спокойно. Как будто ей было все равно, и целиком доверилась его воле. Сейчас он чувствовал, что теперь только он может ей помочь. Как помочь? Как передать ей невероятные силы и сделать чудо? Он стремился подарить ей земные радости, веря, что они помогут удержать ее здесь. Хватит ли у нее сил? “Просто, нужно верить, и случится чудо”, – вспомнил он слова врача. – Все просто…

Снова под ногами скрипучий снег и дорога по нарядной улице, украшенной гирляндами, с елочными базарами, пестрыми витринами, холодной зимой и скорым праздником, затаившимся в глазах прохожих. Оставалась всего неделя, и для них наступит Новый год. Как тяжело быть в гостях у времени, заглядывая в чужие окна и дома, где идет шумная предпраздничная суета, где люди думают о завтрашнем дне, не замечая дня сегодняшнего. Он для них мимолетен – пролетит, и те позабудут о нем, вступив в новый свой день, в новый год. Только в жизнь другую так просто не переступить. Как тяжело листать страницу за страницей чужое время, ненароком заглядывая туда, не в силах оторваться. Но это был не их праздник, поэтому Петр, желая сократить путь, торопил Арину, а та и сама была рада не смотреть по сторонам, только вперед, в конец улицы, где отсвечивали ярким заревом золотые купола.

В церкви служащая попросила немного подождать. Они пришли раньше, и батюшка еще не закончил венчание другой пары. Они замерли у входа и смотрели на юных молодоженов, которые проходили обряд венчания. Невеста была в белоснежном платье, белая вуаль скрывала ее нежное лицо и прическу. Жених был в черном костюме, он тоже выглядел очень молодо, и эти двое представляли собой удивительно красивую пару.

– Почему они десять лет назад не пришли сюда? – подумал Петр.

– Ходили каждый день мимо. Проходили, пробегали…

Посмотрел на Арину. На голове ее была темная вуаль, которая, закрывая лицо, спадала на темное платье. Ей было всего тридцать лет – совсем еще девчонка! Юное, дорогое ему существо! Хотя, придти в такое место никогда не поздно, – подумал он.

Какая-то пожилая женщина, услышав последние слова служительницы и поняв, что эти двое пришли венчаться, перекрестилась и пробормотала:

– Совсем люди стыд потеряли, прости Господи. Такой молодой парень и эта… Все проклятые деньги.

Петр вздрогнул. Арина, по-видимому, не услышала этих слов, и он с облегчением перевел дух. Сейчас для него было важно повести ее к алтарю, подарить ей кусочек жизни, дать веру в эту жизнь, пробудить ее и вернуть сюда. А где еще это можно сделать, как не в таком месте…

Арина неожиданно отошла, бросив на ходу:

– Пойду поставлю свечку.

Он хотел было идти за ней, но она жестом его остановила и улыбнулась.

– Я сейчас, оставайся здесь.

И направилась к месту, где знакомая служительница продавала свечи. Внимание Петра снова привлекла церемония венчания. Новобрачных уже вели к алтарю, им надели кольца и теперь освящали их брак, несли короны над головами, а те за батюшкой двигались по церкви. Они шли в свою маленькую жизнь, в семью, которая рождалась у него на глазах, и Петр залюбовался…

Потом огляделся и уже с беспокойством начал выискивать Арину. Он не видел ее. Подошел к служительнице, снова ее не нашел. Оглядел маленькое помещение…

Ее нигде не было! Она исчезла! Почему-то вспомнил то ужасное ощущение, когда она скрылась с глаз на черной ледяной горе. И сейчас он снова ее терял. Снова огляделся. Арины нигде не было. Выскочил на улицу. Люди в шумной толчее сновали в разные стороны, машины пролетали мимо. На миг показалось, что похожая фигурка заскочила в такси, дверца захлопнулась, и машина исчезла, она растворилась в городском хаосе, в белом снегу, который засыпал улицы, в праздной толчее. Арина пропала вместе с ней.

Потом он долго носился по улицам, забегал в магазины и подворотни, снова возвращался к церкви, но нигде ее не находил. Она исчезла из его жизни, теперь уже, кажется, навсегда.

Дома на своем рабочем столе Петр увидел коротенькое письмо. Заметил его, еще стоя в дверях, издалека узнавая ее почерк, но подойти не решался. Это было ее письмо. Написала она его, по-видимому, вчера или сегодня, пока собиралась, и оставила его здесь до ухода в церковь. Помнил точно – утром его здесь не было. Это был приговор. Последнее слово, которое Арина оставила ему, и строки светились в сумраке комнаты.

“Я ухожу как верная любимая собака. Хозяин не должен видеть, как умирает его пес. Хозяин должен жить, завести себе нового друга и позабыть о прошлом своем питомце. Может быть, иногда вспоминать. Такова жизнь. В этом нет ничего страшного. Если веришь… О вере ты задумался в последнее время, значит, ты знаешь, что когда-то мы увидимся снова. Только случится это позже и совсем в другом месте. Я люблю тебя. И помни, что ты мне обещал. Ты поклялся, дал мне слово. Ты должен дорисовать мою картину сам. Не грусти, мой Петр… У тебя такое красивое имя!

Твоя Арина”.

Он схватил письмо и ринулся из дома. Она не могла с ним так поступить. Он должен был ее найти. Эти четыре дня – последнее, что у них оставалось. За четыре дня можно прожить целую жизнь, четыре жизни. Он должен быть с ней рядом!

В отделении милиции его встретил молодой вежливый лейтенант. Неторопливо выяснив причину его прихода, попросил написать заявление. Пока Петр сочинял короткий текст, тот без интереса на него смотрел. За свою короткую службу он принял сотни таких заявлений. И вот сейчас сидит перед ним совсем еще молодой мужчина, от которого ушла жена. Как всегда – одна и та же история. Ушла – вернется. Не ребенок, не престарелая женщина, выжившая из ума.

– К заявлению необходимо приложить фотографию, – сказал он.

– Фотографию? – переспросил Петр.

– И желательно свежую.

Петр подумал, что такой у него нет. Приносить старые бессмысленно. Но как это объяснить?

– Как нет? – удивился лейтенант. – Вы кем ей приходитесь?

– Мужем, – ответил он.

– Странно, – вздохнул лейтенант. – Фотографии нет.

– Есть письмо, – зачем-то сказал Петр и, достав сокровенный листок бумаги, протянул собеседнику. Тот взял его, долго изучал, потом спросил:

– Я не понимаю, вы ищете жену или собаку?

Петр задохнулся, но, сдержав себя, коротко ответил:

– Жену! Я ищу жену…

Тот снова перечитал письмо.

– Здесь же ясно сказано, собаку…

Петр выхватил письмо и уже громче воскликнул:

– Я ищу жену! Что я должен еще сообщить?

– Когда она пропала?

– Сегодня! Только что! Полчаса назад!

Лейтенант устало обмяк, потом грустно уставился на заявление и вернул его Петру:

– Заявления о пропаже взрослого человека принимаются спустя трое суток.

Петр подумал, что эти три дня равняются трем годам жизни. Целой вечности. А их оставалось…

Он сидел в оцепенении. Он не мог вымолвить ни слова, не мог пошевелиться. Вдруг услышал спокойный, рассудительный и даже дружеский голос лейтенанта:

– Да не заморачивайся ты так. Нагуляется – вернется. У нас таких случаев знаешь сколько?

И серьезно добавил:

– Вот только, когда вернется – порешайте все полюбовно… Без нас… А то знаешь, как бывает… Чаще всего, тогда нас и вызывают. Только уже бывает поздно. Бытовуха, – закончил он и осклабился.

Петр в ужасе выскочил из отделения и окунулся в огромный город, кишащий людьми, и тот в предпраздничной суматохе охотно его встретил. А холодный, колючий снег сыпал со всех сторон. Он напоминал белый песок, который водопадом струился с небес и бил ему прямо в лицо.

17

Наступили долгие мучительные часы ожидания. Они неумолимо отсчитывали время, секунда за секундой, стуча в висках, а в голове билась одна и та же мысль: – Время уходит, он должен найти ее, должен быть рядом.

Он не звонил в больницы и морги, чувствуя, что она находится где-то рядом в этой пестрой толпе, и в безумии метался по городу, по его холодным улицам. Как будто снова летел с той горы, не глядя под ноги. Уже переступал через дома и кварталы, ощущая невероятную силу и желание найти ее, догнать, вернуть, просеяв этот город, каждую песчинку снега, каждую улицу, выхватывая из толпы все новые и новые лица, мчась стремительно, безоглядно с этой черной ледяной горы.

Поздно вечером остановился, осознав, что ее нигде нет. Неотступно преследовала мысль: – Она где-то рядом, он смотрит на нее, но не видит, не замечает.

Словно взгляд его был устремлен сквозь нее, но все это время ощущал ее незримое присутствие. А люди равнодушно проходили мимо, пробегали, падали на скользком льду, поднимались и, смеясь, неслись дальше. Секунды наматывались на минуты, минуты – на часы, превращаясь в гигантский клубок времени, который уносился в пропасть.

Дома долго слонялся по комнатам, отсчитывая шаги, что-то бормотал себе под нос. Казалось, сходит с ума. Его лишили жизненно важно органа, отобрали часть тела, кусочек души, и шаг за шагом ему казалось, что он проваливается в пустоту, бездну. Неожиданно взгляд его упал на рулон бумаги, свернутый в трубочку, торчащий из угла комнаты. По приезде он сунул его туда, не желая видеть, даже помнить о нем, но теперь достал и развернул. Это была ее картина. Сразу же в глаза бросились фигурки на скале. Потом овал лица женщины, которая не смотрела на него красивыми глазами – не было глаз, лица тоже не было, только хрупкий стан незнакомки и все. Первым желанием было разорвать полотно, сжечь его, уничтожить, словно картина была в чем-то виновата. Как будто она и отбирала у него Арину. Но это серое пятно не давало покоя, всецело притягивало внимание и в сознании промелькнуло:

– Ты обещал! Ты давал клятву!.. Как в детстве!..

– Действительно, детство какое-то, бред какой-то! – подумал он.

– Чем он сейчас занимается? Арина где-то одна в холодном городе, а он… Но почему-то продолжал всматриваться в этот простой сюжет. Сейчас он мучительно заставлял себя разглядеть в сером пустом овале очертание любимого человека. Уже гипнотизировал картину. Может быть, это она гипнотически действовала на него, но оторвать свой взгляд уже не мог. И не хотел…

Вдруг в какой-то момент увидел ее глаза. Лицо оживало, женщина улыбалась! Ему улыбалась! Это была Арина! Он ясно различал ее курносый нос, улыбку, глаза. Сейчас она не смотрела на прочих там, на скале, держалась за перила и неотрывно следила за ним! Он сделал шаг в сторону – женщина повела глазами и снова улыбнулась, снова глаза их встретились! Она была где-то рядом! Нет, он не сходил с ума. Все происходило на самом деле! Это была Арина, живая и такая юная! Она стала еще моложе, была настоящей, не придуманной или нарисованной красками. Он перевел взгляд на свое изображение и обомлел. Лицо мужчины, то самое, которое Арина так скрупулезно прорисовывала, передавая абсолютное сходство, исчезло. На его месте теперь находилось серое пятно. Лицо выглядело, как пустая глазница. Снова посмотрел на женщину и уже ничего не понимал – теперь исчезало лицо Арины, но в тот же миг появлялось его. Это был мираж. Картина оживала. Она забирала одного человека, но в тот же миг, словно взамен, возвращала другого. Лица появлялись одно за другим в строгой очередности, но никогда вместе. Картина пыталась о чем-то ему сказать, и он мучительно соображал, пытаясь разгадать эту тайну, разглядеть лучше черты этих людей. Безумно захотел увидеть их одновременно на картине или хотя бы в своем воображении. Но, все было тщетно! И тут он понял!

Все предопределено! Они истратили время, которое им было дано свыше – целых десять лет, которые они могли быть вместе, но были только рядом. И теперь за это придется платить, и за последний месяц тоже. “За любовь неминуемо нужно платить… Выплачивать немыслимые проценты”, – вспомнил он мысль, непонятно откуда родившуюся в его сознании не так давно. За любовь и за “нелюбовь” тоже. А вторая стоила намного дороже. Если вспомнить, сколько лет она отобрала? Безумие! Нужно было взвешивать каждый день и час на весах времени, а они слонялись по разным комнатам и коридорам. Жили не вчера и не сегодня, только ждали призрачного “завтра”. И вот это “завтра” наступило. И теперь оно невидимой краской стирало их лица, отбирая жизнь, серым песком рисовало по картине, отбирая цвета, оставляя лишь мертвенную пустоту.

“Нужно было” – подумал он, – говорить так удел женщины, ему оставалось лишь одно – думать о будущем, сколько бы его не оставалось.

Отвернулся от картины. Он не понимал, что нужно делать, знал одно – Арина где-то недалеко, она жива, она рядом, и он должен ее найти.

Не спал всю ночь. На следующий день снова безуспешно скитался по городу. Иногда казалось, видел ее глаза в толпе, но, стоило подойти, Арина исчезала, и он оставался один на заснеженной улице, в городе, в мире, где сыпал снег, так похожий на белый песок. В какой-то момент заметил странную парочку, которая совсем не походила на прочих людей. Он застыл и неотрывно за ними следил. Эти двое были словно с другой планеты. Они медленно брели по скверу, и о чем-то разговаривали. Напоминали они пару голубков, которых никто не интересовал, словно в этом городе были только они вдвоем. Зачем он их разглядывал – не понимал, но смотрел, не отрываясь. Это была пара пожилых интеллигентных людей. Мужчина галантно поддерживал свою спутницу под локоть, а в другой руке держал книгу и увлеченно читал. Женщина внимательно слушала, смотрела на мужчину с неподдельным интересом, что-то говорила. Тот отрывался от чтения, отвечал ей. Чем-то эти двое его поражали. Они не принадлежали этому миру, не мчались привычными маршрутами, никуда не торопились, неспешно плелись своей дорогой, читали и разговаривали. И вдруг Петра осенило – эти два пожилых человека были очень друг на друга похожи. Абсолютно похожи! У них были одинаковые повадки, манеры, даже лица. Нет, это не близнецы, он почему-то был в этом уверен. Скорее всего, перед ним была пожилая супружеская пара. Поражало, с каким интересом и восторгом смотрели они друг на друга! Такое невозможно себе представить сегодня! Скорее всего, они были знакомы многие годы – десятки, или даже сотни лет – судя по тому, как за эту долгую жизнь их лица изменились и стали друг на друга походить. Они не бились в агонии последних дней своей жизни, а потому не могли оторваться друг от друга, не покупали себе этот интерес, заполняя жизнь праздником и безумием, не ходили по шикарным ресторанам и не плавали на белом корабле. Судя по их скромным одеждам, никогда не были на той далекой горе и не встречали удивительный рассвет в океане. Просто шли по улице и разговаривали! Им было этого достаточно! Смотреть друг на друга, читать, разговаривать. И все?! Еще держать друг друга за руку. Делали они это многие годы, всю свою долгую жизнь, изо дня в день, но интерес, который не померк в их глазах, поражал.

Вдруг у Петра в голове промелькнуло:

– В один день и час… Уйдут из этого мира они в один день и час.

Он знал это точно, он видел это, чувствовал. А еще знал, если бы каждый день жизни у этих двоих равнялся году – вместе они прожили бы миллионы лет! И спустя столько времени, проведенного вместе, снова шли и читали свою книгу.

Петр узнал этих двоих. Они жили в соседнем доме. Каждый день он проходил мимо, не обращая на них внимания. Временами они напоминали ему сумасшедших. Они не тащили тяжелые сумки из магазинов, не сидели немощно на скамейках, от скуки считая голубей, жалуясь на судьбу, никогда не ходили поодиночке – только вместе. Читали, разговаривали, поддерживая друг друга под руку. Все происходило в его городе, на его улице, на его глазах. Раньше он их не замечал, но теперь был потрясен видом странной пожилой четы. И снова возникли эти слова:

– В один день и час.

И острое чувство зависти судорогой пробежало по телу…

Те подошли вплотную, Петр неожиданно для себя поздоровался. Они на мгновение оторвались друг от друга, изумленно на него уставились. Он вторгался в их жизненное пространство. Он нарушал трогательный столетний союз, ритуал их прогулки, стоя перед ними и заслонял дорогу. Ему стало неловко, но почему-то нестерпимо захотелось узнать, о чем они говорят, что это за книга, которая их объединяла. Но никто не собирался посвящать его в это таинство, в священный орден, в союз двух разных, но таких похожих людей. Хотел уже отойти, загладив свою бестактность, но пожилой мужчина вдруг улыбнулся и тоже поздоровался. Глаза его супруги засияли, и лицо озарилось лучезарной улыбкой. Она приветливо ему кивнула, и Петр снова удивился – их улыбки были поразительно схожи. Улыбки, глаза и морщинки. Словно он здоровался и смотрел на одного человека. И единство это поражало…

Он не спал вторую ночь. Выбегал из дома, шатался по улицам, но скоро возвращался в надежде, что она пришла. Пришла, а его нет. Но снова натыкался на пустую квартиру. Арина была в городе – он чувствовал это. Она была где-то рядом, но ему не дано было ее найти, и он опять сходил с ума. В этом стремительном скитании внезапно почувствовал, что играет в какую-то запретную игру. Только чудом в огромном городе можно было разыскать человека, слоняясь по улицам. Только чудо могло ему помочь! Но еще недавно он хотел этого чуда от нее! Даже требовал! Теперь сам сделай простую вещь – найди ее! – изводил он себя. – Все просто!

Километры дорог и тротуаров, районы и кварталы, скелеты домов и магазинов, казалось, все объединились против него, все скрывали Арину, но она была где-то рядом. Понимал одно – он должен что-то сделать. Безумие продолжалось.

Вот забрезжил поздний рассвет, уже холодный день наваливался сугробами на тротуары, вечер зажигал фонари и иллюминацию в витринах магазинов и офисов, но для него время это превратилось в один бесконечный день, и только часы неумолимо отсчитывали время.

Мысленно он снова и снова возвращался к картине. В ней таился какой-то секрет, он знал это, он должен был его разгадать. Зачем он давал ту чертову клятву? Арина его обманула, но теперь эта картина была ключом к разгадке. Снова подумал: на картине, которую оставила Арина, может находиться только один из них – это предопределено, это написано рукой неизвестного художника, который помогал ей накладывать краски. Если это так – для него картина теряла смысл. Он не хотел видеть другое лицо в образе недорисованной женщины, и рисовать картину тоже не собирался… Стоп!

Он замер на ходу, задумался, и какая-то странная мысль уже чудесным образом рождалась в голове. Она была рядом, лежала на, запорошенном снегом, тротуаре или витала в воздухе вместе со снежинками. Оставалось протянуть руку, на лету поймать ее или подобрать.

– Рисовать?… Почему нет? – подумал он. – Но, как это сделать? Он никогда не брал в руки кисть. И зачем?…

Пришел в себя, понял, что зашел слишком далеко. Идиотизм. Он сходит с ума!

Сделал несколько шагов,… несколько ледяных шагов, поймал на лету горсть снежинок… и вдруг понял, почувствовал каждой клеточкой воспаленного мозга: он должен ее нарисовать! Сделать это именно своей рукой! Замазать серое пятно и вернуть Арину. Он давал клятву и обязан ее выполнить! Все просто! Только вдвоем когда-то могли они прожить эту жизнь, но раз уж так случилось, сейчас только вместе они справятся с этим проклятием. Арина свою часть картины нарисовала, оставалась часть его. Если он поможет ей, если нарисует ее лицо – нарисует их жизнь! Вместе они смогут все! И теперь знал, что непременно найдет Арину, которая снова будет молодой и здоровой, как прежде! В своем безумном порыве он чувствовал это и повторял: – Если он своей неумелой рукой дорисует эту чертову картину – он вернет Арину и их будущее. Все просто! Всего несколько мазков, несколько штрихов… Он был абсолютно уверен в этом, и никакая сила не могла его переубедить! И плевать на предопределения, суеверия, линии жизни – теперь эти линии он нарисует сам!

Вдруг в голове мелькнуло: – Ты с кем играешь?

Задумался, усмехнулся, так и не понял, откуда возникла эта мысль, но теперь ему было все равно.

Он вскочил с места, к которому почти примерз и чуть не сбил на ходу каких-то людей. Хотел уже мчаться дальше, не обращая на них внимания, вдруг остановился. Перед ним были знакомые лица, такие похожие друг на друга глаза, удивительные улыбки. Снова эти двое. Они улыбаются ему с теплотой, как знакомому родному человеку. Мужчина держит под руку свою даму, в другой руке неизменно книгу и смотрит на него, и жена его смотрит с интересом и тоже улыбается. Они поздоровались. Петр почему-то невероятно им обрадовался, ответив поклоном. Сейчас эта встреча была чудом, наваждением, хорошим знаком и доброй вестью. На мгновение почувствовал себя третьим в “чудесном ордене”, в этой маленькой семье, и уже не было так одиноко на ледяной улице. Его словно принимали в таинственное братство, где люди улыбаются, держат друг друга под руку и… умирают в один день и час, – внезапно подумал он.

– Нужно бежать, – воскликнул он. – Мне срочно нужно бежать!

– Да-да, конечно! – понимающе ответила женщина, а голос ее был, словно у феи из детской сказки.

– Удачи, – мудро заметил ее спутник, посмотрев на него так, словно все знал и понимал. Откуда знал? Может быть, это было написано в его книге?

Но Петр уже мчался по улице, и остаток пути его согревала улыбка, которой на прощанье одарили эти удивительные люди, у которых был свой город и улица, свой сквер и долгая жизнь на двоих, где прожили они миллионы лет.

Он не спал третьи сутки. У Арины кончались таблетки. Она забрала флакон. Он не смог его найти, и был уверен, что она принимает их, где бы ни находилась. Дело оставалось за ним. А невероятная слепая вера толкала на странное, необъяснимое действие – взять в руки кисть и нарисовать ее.

На кого он сейчас был похож? На безумца, фанатика, уставшего параноика? Чью картину он хотел изменить, над кем смеялся, с кем играл, во что играл? Но ему было на это совершенно наплевать! Только лихорадочно смотрел на картину, на тюбики с красками, палитру и принимал решение, снова и снова вглядываясь в пустой овал лица, бормоча: – Он должен ее нарисовать! Это невозможно? Он требовал от нее невозможного – теперь настал его черед!

То, что он делал дальше, не поддавалось описанию. Он не помнил, что творил. Сначала долго смотрел на серое пятно, пытаясь узнать в нем Арину. Потом развел краски. Сделал это как-то просто. В эту минуту все было настолько очевидным, что он ни капли не сомневался в своих действиях. Лишь раздражало серое пятно, похожее на кляксу песка, за которой скрывался любимый образ. Были ли у него сомнения? Нет! Мог ли он сомневаться, когда рисовал ее? Это было прозрение. Он знал каждую клеточку ее лица, чувствовал ее мысли, когда она там, на крыльце, смотрела на него, на детей. Ее детей. Он слышал эти мысли, оставалось передать их красками.

Как все оказалось просто! Какое-то великое и естественное умение было заложено природой в нем самом, в руках, голове, и он смело накладывал первые мазки. Мог ли он ошибиться, когда рисовал любимого человека? Внезапно он почувствовал в себе великое знание или умение – передавал его простыми движениями кисти, а маленькое серое пятнышко оживало. Знание находилось рядом. Оно было в нем самом. Неожиданно услышал музыку, которая зазвучала в голове. Случись положить ее портрет на ноты – сделал бы это с легкостью. Его пальцы уже мяли податливую глину, из которой рождались черты ее лица. Он чертил в воздухе формулы, и те объясняли на языке неведомой науки ее чувства, переживания, мысли и слова, которые Арина готова была произнести. Буквы складывались в слова, слова в строки, строфы. Рифмы наполняли воздух причудливым звучанием, удивительные стихи и оды рождались в сознании, они пели о любви и красоте, о жизни и времени, и время это стало бесконечным. Оно застыло, замерло и снова принадлежало ему. Эти строки готовы были перенестись сквозь столетия, представ перед пораженными потомками. И те преклонили бы колена свои пред музыкой этой, чудесными звуками далеких неземных инструментов, перед стихами, рожденными в горячке любви, и написаны они были без времени…

Без неумолимого истечения минут и столетий.

Родились они на далекой планете.

И теперь согревали сердца…