Книги Великой Альты

– Все ли вы здесь? – спросила Дженна. – Внизу никого не осталось?

– Одна осталась, Анна, – сказала старшая девочка, – но она слишком больна, чтобы подняться.

– Очень больна, – подтвердила другая, чумазая, со спутанными каштановыми волосами.

– Почему же вы ее не принесли?

– Она слишком большая, нам ее не поднять.

– Большая! – Дженна встала, не смея надеяться. – Скада, пошли.

– Тогда нужно зажечь лампу.

Старшая девочка, двенадцатилетняя, с темными косами и ямочками на щеках, подала им лампу. Они спустились вниз и прошли через несколько темных, но сухих помещений с койками вдоль стен. Повсюду валялись объедки, и запах стоял удушающий.

– Младенцев полно, а купать их негде, – шепнула Скада. Дженна, не отвечая, сморщила нос. В последней комнате девочка с лампой воскликнула:

– Вот она.

На койке спиной к ним лежала фигурка с темными волосами.

– Пинта, – прошептала Дженна. – Пинта, это ты?

Девочка на койке пошевелилась, но повернуться, как видно, не могла. Дженна бросилась к ней и с помощью Скады повернула к себе кровать.

– Здравствуй, Дженна, – сказала Пинта. Ее глаза были как темные ямы.

Дженна не сдержала слез.

– Я же сказала, что вернусь за тобой. Я пообещала это тебе в своем сердце.

– Я знала, что ты придешь.

– Пинта, это… – начала Дженна, видя, что Пинта смотрит на Скаду.

– Твоя темная сестра. Ну конечно. Я рада за тебя, Дженна. Плохо быть одной, а я какое-то время не смогу быть твоей тенью. Недолгое время. – Пинта закрыла глаза и умолкла.

– Она… она не умерла? – шепотом спросила Дженна у Скады.

– «Сон – младшая сестра смерти», – улыбнулась Скада. – Неудивительно, что ты перепутала.

– А, так она спит! – усмехнулась Дженна.

Они подняли койку и внесли ее вверх по лестнице.

– Но где же Мать Альта? – спросила девочка с темными косами.

Дженна присела, чтобы быть вровень с детьми, и Скада присела рядом с ней.

– Послушайте, малютки, – то, что вы увидите внизу, будет очень тяжко для вас. Но помните, что ваши матери теперь у Великой Альты и они ждут того дня, когда все мы придем к ним.

Четырехлетняя девочка начала всхлипывать, еще две заплакали, а у темнокосой вырвался протяжный стон.

– Не может быть, чтобы все они…

– Все, – как можно мягче, словно утешая, сказала Дженна. Одна из малюток, растревоженная светом и общим плачем, раскричалась в голос.

Пинта открыла глаза и, едва шевеля губами, заговорила на удивление сильным голосом:

– Тише! Тише! Вы – молодые воительницы Альты. Дети нашей Матери. Вы что же, хотите потревожить своих матерей в пещере Альты? Им там хорошо, они играют с Богиней в прутья и сосут ее грудь. Хотите, чтобы они промахнулись из-за ваших криков? Или упустили сладкий сосок? Ну нет, дети мои. Мы должны быть сильными. Мы всегда должны помнить, кто мы такие.

Плач прекратился – даже дитя унялось, успокоенное ее голосом.

– Больше они не станут плакать, – шепнула Пинта Дженне. – В подземелье не плакал никто, даже когда свечи погасли. И теперь не станут. Веди нас, Белая Дженна. Веди, Анна. Веди, и мы все пойдем за тобой, как тени.

* * *

Они разбили зеркало рукояткой Дженниного меча, а после подожгли кухню и Большой Зал. Дженна взяла в помощь только старших. Она не хотела, чтобы маленькие видели мертвых, и дети ждали у задней двери.

Когда дым повалил вверх, Дженна и Скада подняли койку Пинты, а остальные потянулись за ними.

Они срубили кривую ель, загораживающую тропу. Вскарабкались на скалу, веревками подняли наверх носилки и во главе с Дженной направились к Морю Колокольчиков, за которым лежал Селденский хейм. Это было единственное известное Дженне место, где она могла пристроить столько детей. Она поклялась себе, что, поместив их там, добудет новую карту и обойдет все остальные хеймы.

Книга четвертая

АННА

МИФ

И создала Великая Альта Анну, Белую Деву, – из огня и воды, из земли и воздуха.

– Та, которую создала я, – сказала Великая Альта, – от меча не погибнет, и в воде не утонет, и в огне не сгорит, и в земле и воздухе не сгинет. И будет она концом и началом всего сущего.

МИФ

И Великая Альта взяла ножницы и отрезала косу, которая связывала светлую и темную сестру, и коса упала между ними в колодец ночи.

– Как я сделала, так сделайте и вы, – сказала Великая Альта. – Ибо дитя, которое кутается в волосы своей матери, носит одежду своей матери, живет в доме своей матери, навсегда остается ребенком.

Тогда царица света и царица тени расстались, но прежде они взяли по волоску из косы и обвязали себе запястья в знак своей любви.

ЛЕГЕНДА

Однажды Майри Магорен, играя в шашки, подняла голову и увидела: идет по дороге старуха и качает головой, ток-ток, ток-ток. А за ней поспешает вереница грязных, оборванных детей.

– Старуха, старуха, – сказала Майри, – куда ты так спешишь? – Майри хотела напоить странницу и дать ей отдохнуть, а дети пусть бы себе шли мимо.

Но старуха молча шла дальше, качая седой головой, ток-ток, ток-ток, и тень ее на земле тоже качала головой, а дети следовали за ней.

Тогда Майри увидела, что дети связаны волосяными веревками и что сквозь них видны придорожные деревья.

И поняла Майри, что это Ханна-Бука, которая крадет непослушных детей из их кроваток и водит за собой, пока их одежда не износится, и башмаки не изорвутся, и матери не упокоятся в своих могилах.

ПОВЕСТЬ

Они шли по ночам, но не потому, что так было безопаснее. Даже Дженна при всем своем искусстве не сумела бы скрыть следы тридцати трех детей от нескольких месяцев до двенадцати лет. Они шли по ночам, при луне, чтобы Скада могла помочь Дженне нести Пинту. Но в густом лесу Скада пропадала, и ее сменяла темнокосая Петра.

Петра была необычайно разумна для девочки, не достигшей еще возраста странствий, и Дженна не удивилась, узнав, что она выбрала путь жрицы. Дженна пыталась вспомнить себя год назад, но память сохранила только хлопанье дверьми, скрежет сердито отодвигаемых стульев и вечное копание в себе. Петра же равно спокойно чувствовала себя с детьми и с Пинтой, которую все еще лихорадило. У нее имелся неисчерпаемый запас сказок и песен, а голос ее все больше напоминал Дженне шестипалую Мать Альту.

Из хейма они захватили столько еды, сколько могли унести. Каждая из старших тащила мешок или корзину с хлебами, сырами и сушеными фруктами. На младших надели кожаные сумочки с «бродом», твердым печеньем, которым славился Ниллский хейм. Дженна повесила себе за спину с полдюжины винных мехов, чтобы наполнять их водой из встречных ручьев.

– Даже если мы никогда не дойдем до Селдена, – заметила Скада, – с голоду мы не умрем.

И дети подняли радостный крик впервые с тех пор, как покинули хейм, но Дженна мигом их утихомирила.

* * *

Море Колокольчиков под луной казалось бескрайним со своими белыми цветами среди темной травы. Дженна благодарила судьбу за то, что теперь нет тумана.

Они со Скадой повели детей прямиком через луг, махнув рукой на примятую траву, которая оставалась за ними. Главное – поскорее добраться до цели. Дети нуждались в материнской заботе. Пинта в уходе, и, что бы там ни говорила Скада, еды им хватит всего на несколько дней. Кроме того, в памяти Дженны постоянно звучал голос Матери Альты: «Ты пойдешь из хейма в хейм, предостерегая сестер. Ты будешь говорить: „Близится последний срок“. И каждый раз, повторяя эти слова, Дженна вспоминала страшное зрелище Ниллского хейма, трупы во дворе и на лестнице, а после – тонкую струю дыма, поднимающуюся в небеса, словно нить из клубка душ.

В первое утро они сделали привал у восточного края луга. Малютки, проспавшие всю ночь на руках у своих носильщиц, пробудились, но остальные так притомились, что тут же уснули на траве под веселое воркование самых маленьких.

Дженна и Петра весь день караулили, сменяя друг друга, но, к счастью, не видели никого, кроме лисьей семейки, игравшей неподалеку от спящих, да диких гусей, летевших клином на север.

Вечером все поели хлеба и сыра, запивая ужин водой, а Дженна во время одного из бдений Петры нашла беличий тайник с орехами. Фрукты приберегли на остаток пути.

После еды Дженна подняла всех на ноги.

– Вперед, мои отважные воительницы. Вперед, мои путешественницы. Петра расскажет нам сказку, и мы отправимся в дорогу.

Петра спела вечно волнующую балладу «Скачка короля Крака». Все подхватывали за ней припев:

Вот скачет король под полной луной,И сестры следом – одна за одной.

И даже младенцы махали ручонками в такт. Вспомнив, как Пинта прочла им перед боем первые строки этой баллады, Дженна опустилась на колени рядом с носилками.

– Ну, как дела, тень моя?

Пинта приподняла голову.

– Кажется, я иду на поправку, Дженна. Кто бы мог подумать? Я болталась между тобой и Скадой, точно в маслобойке, однако лихорадка ночью прошла, а рана ноет еле-еле, как больной зуб.

Дженна положила руку Пинте на лоб – он был прохладный и влажный – и укутала Пинту в одеяло, а Петра тем временем допела балладу. Пинта шепотом повторила припев:

– «И сестры следом – одна за одной». Хорошие слова, Дженна. С ними дети будут идти быстро и без страха.

– Она того и хотела, – сказала Скада, возникнув рядом с Дженной.

Дженна увидела, как луна взошла над горизонтом, и сказала тихо, словно про себя:

– Ага, вот и ты. Значит, можно отправляться.

Луна уже пошла на ущерб и таяла по краям, но Скада оставалась все такой же бодрой, и ее смех рассеивал тоску Дженны. Дженна попробовала было унять ее, но Скада воспротивилась:

– Если я умолкну, Дженна, ты будешь твердить про себя одно и то же, а это совсем не весело, согласись.

– Тише, Скада, – я что-то слышу. – И Дженна остановилась, склонив голову набок. Скада застыла в том же положении.

– Одной Великой Альте известно, что ты могла расслышать за топотом шестидесяти шести маленьких ног, – сказала она, продолжая, однако, прислушиваться.

– Замолчишь ты или нет?

– Я молчу – это ты языком мелешь.

Дети, идущие за ними, остановились тоже, и из леса донесся едва слышный хруст.

– Кошка? – шепнула с носилок Пинта.

– Слишком шумно.

– Медведь?

– Недостаточно шумно.

– Нечего сказать, утешила.

– Ох, Пинта, у нас ведь уже был как-то такой разговор.

Пинта усмехнулась, несмотря на страх.

– Нашла время для веселья!

Пинта приподнялась на локте.

– Дженна, ты всегда твердишь мне: думай, думай – вот и подумай сама. Вспомни, что было, когда мы слышали этот звук в тумане.

– Это был Карум, – внезапно смягчившимся голосом сказала Дженна.

– Теперь это не Карум, но это человек – и он один. Нас гораздо больше, кто бы он ни был.

Дженна кивнула и вынула меч. Скада последовала ее примеру.

– Спрячь меч, Джо-ан-энна, – сказал чей-то голос. – Если бы я захотела застать вас врасплох, ты бы меня в жизни не услышала.

Пинта села на носилках и улыбнулась, преодолевая боль.

– Ама!

Амальда вышла из мрака, и рядом с ней тут же возникла ее темная сестра Саммор.

Дженна и Скада разом убрали мечи и отошли, пропуская Амальду и Саммор к носилкам.

– Что с тобой, дитя мое? – воскликнула Амальда.

– Я говорила, не подумав, и вылезала вперед. Не ты ли меня от этого предостерегала? Ну, на этот раз я, кажется, усвоила урок. Но ты-то как здесь оказалась, Ама?

Саммор взяла Пинту за правую руку, Амальда за левую.

– Из-за тебя, бесенок, – хором сказали они.

– Когда из Калласфорда пришла посланница и сказала, что тебя не было с двумя другими… – начала Амальда.

– Вот видишь, Дженна, – перебила Пинта, – говорила я тебе, что они доберутся сами.

Амальда продолжила:

– Мы не смогли оставаться дома, узнав, какую глупость ты совершила, – мы боялись, как бы ты не подвергла опасности себя и других. Марга, ты открыто ослушалась Матери.

– Да, ослушалась, потому что она распорядилась неправильно, всем во вред.

– Приказ есть приказ, что бы ни говорило тебе твое сердце. В Долинах говорят: «Сердце бывает жестоким хозяином». И посмотри, как жестоко обошлось оно с тобой. – Амальда Саммор огорченно рассматривали повязку Пинты.

– Еще более жестокая судьба постигла женщин Ниллского хейма, – шепотом сказала Дженна и обвела рукой детей, которые стояли тихо, ожидая дальнейших приказаний.

Пинта потупилась, прикусив губу.

– А мы-то ума не приложим, кто это такие, – сказала Саммор. – Какие тихие – настоящие Альтины детки.

– Знатный урожай собрала ты в горах, Дженна, – добавила Амальда. Дженна кивнула. – А где же их матери?

– Они мертвы.

– Все?

Дженна молчала.

– Все до единой, – впервые подала голос Скада. Амальда и Саммор уставились на нее.

– Да ведь ты же…

Скада и Дженна кивнули обе и стали рядом, соприкасаясь плечами. Теперь их сходства нельзя было отрицать.

– Ничего не понимаю, – сказала Амальда, став перед ними. – Тебе ведь еще целый год до Сестринской Ночи. Не могли же в Ниллском хейме подготовить тебя так скоро, а сама ты ни разу не видела, как проходит обряд.

– Это случилось само собой, – пожала плечами Дженна.

У Скады этот жест вышел еще более красноречивым.

– Нужда позвала нужду, – сказала она, – и я пришла.

Настала долгая тишина, но вот четырехлетняя девчушка протолкалась к взрослым и дернула Дженну за рукав.

– Анна, – зашептала она, – тут поблизости кашляет кошка. Малышки боятся.

– А ты разве не боишься? – Дженна стала на колени рядом с девочкой, Скада тоже.

– Нет, Анна, – ведь ты же здесь.

– Почему она зовет тебя Анной? – спросила Саммор.

– Анна – это… – начала Амальда.

– Я знаю, кто такая Анна, – сказала Дженна, – но больше уже не знаю, кто такая я. – Она обняла девочку с одной стороны, Скада с другой. – Так что вы слышали, солнышко?

– Кошку в лесу. Она кашляла вот так. – Девочка очень похоже воспроизвела рык зверя.

– Рассказ может и подождать, – сказала Саммор, – а вот кошка ждать не будет. Мы с Амальдой убьем ее, и кто-то из ваших малюток нынче будет спать в шкурке потеплее своей. – И обе охотницы неслышно скрылись в лесу.

– Скажи всем остальным, – сказала Дженна девочке, – что мы подождем их здесь. А кошки можете больше не бояться. У нас в хейме говорят: «Кошка, которая подала голос однажды, сделала это на один раз больше, чем следовало».

– У нас тоже так говорят, Анна, – захлопала в ладоши девчушка. Она обошла всех, и дети, усевшись на траву, стали ждать.

– Кошка – еще не беда, – сказала Дженна.

– Как и необходимость рассказать обо всем, – добавила Скада.

– Беда в том, – отозвалась с носилок Пинта, – что луна вот-вот зайдет.

– Об этом можно больше не беспокоиться, – сказала Скада. – Ама поможет нести тебя. Вы можете идти и днем, если захотите.

– Будь с Пинтой только Амальда и я, мы шли бы и днем и ночью. Но детям это не под силу. Они у нас и так плохо едят и мало спят.

– Они быстро все наверстают, – сказала Скада.

Дженна посмотрела через ее плечо на лес, темный и грозный при луне.

– Скорей бы уйти с этого места. Оно навевает дурные воспоминания.

– И где-то близко могила, – добавила Пинта.

Меньше чем через час, когда луна еще не достигла зенита, Амальда и Саммор вернулись, неся кошачью шкуру.

– Быстро управились, – с легкой улыбкой сказала Дженна.

– Кошка была не из крупных. Да и ободрали мы ее кое-как. Шкура будет плохо пахнуть, но дома мы отскоблим ее как следует. Надо спешить.

– Мы того же мнения, – сказала Пинта.

Шкуру бросили Пинте на ноги, и все дети стали трогать ее, отпихивая друг дружку – своих грудных сестричек они на время оставили в траве.

– Пусть каждая потрогает разок, и все, – распорядилась Петра. – Пора идти.

Девочки, тихо и серьезно совершив этот обряд, подобрали малюток и построились двумя ровными рядами.

– Пойдем на юг, – сказала Амальда. – Так короче, да и мимо одного нехорошего места идти не придется.

– Что за место? – спросила Дженна.

– Могила со сломанным крестом наверху, а на кресте шлем в виде оскаленной собачьей головы.

– Так ведь я этот шлем бросила в могилу, – брякнула Дженна.

– Ну а тот, кто нашел могилу первым, похоронил покойника заново, как требуется по их обряду.

– Тот, кто нашел первым? – повторила Пинта.

– Мы были вторыми, – пояснила Саммор. – На ваш след мы напали сразу – это не делает нам чести, как наставницам. Вы топтались кругами на одном месте.

– Так ведь туман был, – сказала Дженна, но Амальда и Саммор пропустили это оправдание мимо ушей.

– Когда мы вышли на ту изрытую поляну и увидели свежую могилу, то испугались худшего. Но оказалось, что в могиле лежит здоровенный мужик, – сказала Саммор.

– Убитый дважды, судя по его ранам, – добавила Амальда. – Один раз в бедро, а другой…

Дженна судорожно вздохнула.

– Прошу вас, – сказала Скада, – Дженна не может об этом слышать. Не знаю уж, как у нее достало духу сделать это.

– Я сделала то, что должна была. Но радости мне это не доставило, как не доставляет и теперь. Дети ждут – не пора ли двигаться?

В пути они поделили между детьми остатки «брода» и фруктов, а малюток напоили водой с медом, который Амальда и Саммор имели при себе.

Пинта и Скада поведали об ужасах Ниллского хейма, стараясь не слишком сгущать краски, – бледность Дженны пугала их. Амальда и Саммор выслушали рассказ, не прерывая, и все пятеро надолго умолкли – что можно было сказать в утешение? Они позаботились о том, чтобы дети ничего не услышали, а Петра вовсю щебетала, развлекая малышей.

В конце концов, южная дорога свернула в лес, и Саммор со Скадой исчезли, а Дженна и Амальда понесли Пинту дальше. Они молчали и утром, собрав детвору под скалой и поместив Пинту посередине. Все улеглись спать у подножия Высокого Старца, чей бородатый лик смотрел на них сверху дотемна.

Дети проголодались, и некоторые стали жаловаться, несмотря на уговоры и нескончаемые песни Петры. Девочки обессилели от долгого перехода, и Амальда с Дженной стали брать самых маленький себе на плечи, а на носилках у Пинты лежало сразу по несколько младенцев. Таким-то образом маленький отряд из тридцати шести человек утром пятого дня подошел к воротам Селденского хейма, сопровождаемый двумя молчаливыми дозорными, – те не задавали вопросов, чтобы не задерживать путниц еще больше.

Ворота открылись сразу – детей в хейм пускали без промедления, – и женщины сгрудились вокруг, принимая девочек в теплые объятия. Затем путешественниц повели на кухню – кормить.

Дженна знала, что бани в хейме топятся чуть ли не весь день, и уже предвкушала прикосновение горячей воды к своему усталому телу. Она обняла Петру за плечи.

– Пошли, моя правая рука, – надо подкрепиться горячим жарким и искупаться, прежде чем предстать перед Матерью. – Она сказала это шутливо, хотя при этой мысли у нее свело живот, и с удивлением увидела слезы на глазах Петры.

– Ведь теперь все хорошо, Анна? – шепотом спросила девочка.

– Да, все кончилось хорошо, благодаря твоим заботам.

– Богиня улыбается, – сказала Петра, словно эхо шестипалой жрицы.

Дженна отвернулась и прошептала тихо, чтобы Петра не слышала:

– Богиня смеется, и я не знаю, нравится ли мне этот смех.

– Что ты сказала?

Дженна вместо ответа повела Петру в кухню, где Дония поставила перед ними две миски дымящегося жаркого и толсто нарезанный хлеб с маслом и вареньем из морошки.

* * *

Амальда никому не позволяла расспрашивать их, пока они ели, а потом отнесла Пинту к лекарке. Кадрин осмотрела плечо и спину Пинты, пока та поглощала вторую порцию жаркого.

– Хорошая работа, – сказала Кадрин, по обыкновению плотно сжав губы. – Рука не откажет тебе, что часто случается при повреждении мышц. Только начинай упражнять ее как можно раньше.

– Когда? – спросила Пинта.

– Я скажу когда – и это будет раньше, чем захочется тебе или твоей руке. Будем работать над ней вместе. – Пинта кивнула. – Но шрам останется большой, – предупредила Кадрин.

– Я буду вести счет твоим рубцам, Марга, – улыбнулась Амальда. – Шрамы воительницы – это лицо ее памяти, карта ее мужества.

Пинта, поколебавшись, сказала матери:

– Я больше не воительница, Ама. Я видела столько смертей, что достало бы на двадцать воинов, хотя моя рука поразила лишь одного, да и того только в бедро. И все же я принесла ему смерть, как если бы во мне таилась какая-то зараза.

– Но как же… – побледнела Амальда.

– Я приняла решение, Ама. Не принимай это как укор, но в Сестринскую Ночь я скажу, что хочу воспитывать детей, как Марна и Зо. У меня это хорошо получается, и мои услуги не будут лишними, раз в хейме появилось столько новой ребятни.

Амальда хотела сказать что-то, но Кадрин удержала ее:

– Не надо, Амальда. Есть шрамы, которых мы не видим, и заживают они медленно, а то и вовсе не заживают. Я знаю. У меня самой есть такие.

– Ты устала, дитя, – кивнув, сказала Пинте Амальда.

– Да, матушка, устала, но не поэтому так говорю. Видела бы ты их, всех этих красивых, сильных женщин Ниллского хейма – сестер, что лежали плечом к плечу. Дженна поставила мою койку между кухней и залом, чтобы я могла проститься с ними. Она сказала – и эти слова навсегда останутся со мной, – что мы должны запомнить их. Ведь если мы забудем, то будет так, ровно они погибли напрасно. Сестры, плечом к плечу. – Пинта отвернулась, глядя в стену, словно видела что-то на ней, отстранила от себя миску и заплакала.

Амальда села к ней на постель, гладя ее кудрявую голову.

– Как скажешь, сердце мое. Как скажешь, дитя, которое я носила под сердцем. Ты всегда была упрямицей. Успокойся и усни. Все хорошо.

Пинта обратила к ней полные слез глаза.

– Нет, Ама, ты не понимаешь. Никогда мне уже не будет хорошо – вот в чем беда. Но я посвящу свою жизнь тому, чтобы оберегать маленьких, – пусть они не испытают того, что испытала я. Ох, Ама… – Пинта села и обняла мать, несмотря на боль в спине, – крепко, словно навеки.

ПЕСНЯ

Баллада о Белой ДженнеВолны стонали, ревел прибой,Тридцать и три отправились в бой.Стрелы остры, а рука легка —Сестры пошли против злого врага.Светлой ведомые Дженной.Сияла луна, пылали костры,Духом крепились тридцать и три.Дженна вскочила на груду камней,«Сестры, – вскричала, – бейтесь смелей.Во имя Великой Альты!»Кровь перед битвой – жарче вина.Тридцать и три стоят, как одна.Дженна клянется: «В последнем боюЯ отвоюю землю свою.Во имя Великой Альты!»К морю, где бьется волна в берега,Сестры ушли, чтобы встретить врага.Но стрелы летят, и недели летят —Тридцать и три не вернулись назад.Светлой ведомые Дженной.Но в новолунье приходит срок.Вновь слышится клич тридцати и трех,И кони храпят, и звенят мечи,И пламенем белым горят в ночиСветлые косы Дженны.

ПОВЕСТЬ

Ванна успокаивала – Дженна даже заснула ненадолго в горячей ароматной воде. Ее распущенные белые волосы плавали вокруг нее, словно блеклые водоросли.

Петра, зажав в руке прядку, легшую ей на грудь, ждала, когда же Дженна заговорит, и, наконец, не выдержала:

– Какая она, ваша Мать Альта? Я ведь буду учиться у нее.

Дженна открыла глаза, обращенные к стропилам крыши. Она долго не отвечала, и молчание натянулось между ними туго, как веревка.

– Твердая, – сказала она, наконец. – Непреклонная. Точно камень.

– Хейм нуждается в прочном камне, чтобы стоять на нем, – заметила Петра. Дженна не ответила. – Но о камень можно и ушибиться. Наша Мать всегда говорила, что жрица должна быть не камнем, но водой, которая набегает и отступает. Наша Мать Альта…

– …Мертва, – завершила Дженна. – И я тому виной.

– Нет, нет, Джо-ан-энна. Ничьей вины тут нет. «Нет вины, нет и кары», – всегда говорила Мать Альта. И об Анне она мне рассказывала. Жрица должна знать наизусть все пророчества. Если Анна – это ты…

– А так ли это?

– Я верю, что да.

– Веришь, но не знаешь наверное?

– Я буду знать лет через сто. Буду знать завтра.

– Это еще что такое? Все жрицы вечно говорят так, что ничего не поймешь. – Дженна плеснула водой на Петру. Та протерла глаза.

– Так Мать Альта говорила. Это значит, что мы должны заботиться о настоящем и предоставить отвечать на вопросы тем, кто придет после нас. И я в это верю.

Дженна встала. Вода доходила ей только до бедер, и тело, окутанное тонкими белыми волосами, точно светилось в полумраке.

– Хотела бы я верить так, как ты. Хотела бы знать, во что мне верить.

Петра встала тоже, по пояс в воде.

– Дженна, пророчество только намекает, оно не говорит ясно. Его можно будет разгадать лишь долгое время спустя. Мы, ныне живущие, должны читать его вприщурку.

– Так говорила Мать Альта.