Маг 17

«Теперь я Сергей Афанасьевич Ржевский, прошу любить и жаловать. Никому не подчиняюсь, кроме императорской четы. Даже цесаревич ниже меня по уровню подчиненности, поэтому должен слушаться моих указаний как доктора».

Правда, я ему ничего не приказываю и не заставляю учиться, не мое это дело. Подлечил вывихнутую при падении с дерева руку и отбитое плечо, заслужив искреннюю благодарность от него и родителей. Теперь помогаю мастерить аэропланы из дощечек и картона, насколько что-то понимаю в аэродинамике. Помог вырезать из жести и правильно загнуть хорошо цепляющий лопастями воздух винт, теперь вместе с цесаревичем экспериментируем с полоской натурального каучука, используя ее в качестве привода винта.

Форма на меня пока шьется на заказ, осталось еще пара дней, как я ее надену.

Однако, зря я думал, что теперь все надолго затянется. Именно – осмысление последнего нашего разговора.

Кажется, самому императору мысль стоять над схваткой и раздавать свои указания понравилась гораздо больше, чем участвовать в ней и получать пинки со всех сторон.

Этакий элемент из правильной конституционной монархии, когда правишь и ни за что не отвечаешь.

Или, скорее всего, сильно нестерпимая мысль о том, что на Ленских событиях сделает себе громкое имя именно тот ненавистный теперь ему и императрице человек, который своим появлением прикончит само самодержавие.

Пусть не специально, но задержит его в России до тех пор, пока сам не вылетит из власти после могучего большевистского пинка.

И заодно подставит под дула большевистских револьверов гражданина Николая Александровича Романова с его супругой Александрой Федоровной и всех их ни в чем неповинных детей.

Поэтому императорский указ именно о Ленских событиях оказался опубликован через всего-то неделю после нашего разговора и произвел на всю Российскую империю эффект разорвавшейся бомбы.

Царь встал не то, чтобы на сторону забастовщиков беспорядков, но обвинил руководство компании в создании нечеловеческих условий и приказал до рассмотрения дела заключить в тюрьму ротмистра, что было и так уже сделано. Однако обвинение главноуправляющего «Лензолото», самого Белозерова, за несколько лет сколотившего миллионы, в том, что он завел на приисках «каторжный режим, чем обеспечивал акционерам получение очень высоких прибылей», потрясло страну, ведь его тоже приказано задержать до выяснения именно монаршей волей.

Впервые император не стал замалчивать случившееся и задал новые стандарты содержания рабочего класса в российской истории. И тот момент, что за смерти и увечья пострадавших теперь должна платиться постоянная пенсия самой компанией. А если она будет подобному справедливому требованию противиться, то на ее место тут же найдутся другие желающие. Вопрос обсуждению не подлежит, все должны принять его так, как указ напечатан.

Я не сразу понял, что публикация указа оказалась так скоро в прессе потому, что в начале августа все рабочие должны были покинуть прииски, не дождавшись справедливости.

Сам же обратил на данный факт внимание императора. У него получилось опередить события.

В газетах все писаки наперебой комментируют сам указ и крайне нехотя признают, что в данном случае император проявил себя, как самое ответственное лицо Империи.

Обломал всю малину с популярностью Керенскому и сам назначил виновных своей властью.

Но первый указ оказался еще только цветочками, в середине августа свет увидел новый указ, где время рабочего дня ограничивается по примеру передовых стран десятью часами, но после восьми часов труда теперь следует платить на четверть больше за каждый проработанный час.

Все, как я и рекомендовал:

– Или вы сами объявите такое время работы, или такое сделают первым делом революционеры! Когда возьмут власть!

То есть капиталистам дали выбор – или заставлять работать десять часов и платить тогда сверху за полчаса рабочего времени, фактически за десять с половиной часов или сделать рабочий день восьмичасовым.

Кое-где на фабриках рабочий день и так оказался не больше девяти с половиной часов, но указ создает понятные условия для пролетариев и эксплуататоров всей страны.

Вот тут уже промышленники и фабриканты попробовали договориться с царем потихоньку, но рабочие сразу же поняли свой интерес и без особого труда дожали хозяев до условий царского указа.

Оба эти указа произвели на общество потрясающее впечатление, теперь популярность императора среди народа вернулась к временам начала века, до русско-японской войны и первой революции девятьсот пятого-девятьсот седьмого годов.

А, может даже до трагических событий на Ходынском поле.

В начале сентября так же поменялся закон о прессе, многие журналисты с редакторами приуныли, поняв, чем он грозит им лично за неподтвержденные сплетни.

– Государь, вы сделали еще пару уверенных шагов от пропасти, в которую могли сорваться со всей страной, – так я прокомментировал его решительность.

– Благодаря вам, Сергей Афанасьевич! Вы полностью правы, я должен так поступить! – Император реально воодушевлен своими шагами и возросшей популярностью.

Ну, раз так, придется мне показать императору, что мое умением вместе с силой может помочь не только его семье.

Еще оно может спасти жизни или здоровье тем людям, кому он благоволит или кого необходимо перетянуть на свою сторону.

– Государь, я могу каждый день лечить кого-то по вашему указанию. И лучше всего, как мне кажется, начать именно с вашей матушки!

Глава 5

– Насколько я знаю, моя матушка уехала в Крым со своим двором, – ответил мне император и поэтому вопрос оказался дальше между нами не обсуждаемым.

Есть свой двор у Марии Федоровны, ее суверенное право, конечно, чтобы пытаться влиять на сына и страну.

Лоббировать кого-нибудь через влияние на сына и статус вдовствующей императрицы.

«Ну, мое дело – предложить, там уж пусть они сами с супругой думают, кому из своей родни помочь в лечении. Такой очень сильный ход на самом деле для налаживания потерянных родственных связей», – решаю я.

До этого момента император многое делал неправильно, часто не сильно подходящих людей ставил на должности, а его близкая родня все такие слабые решения отчетливо наблюдала в реальном времени.

Наверняка, у них сейчас имеются схожие мысли насчет того, что явно не тот человек работает самым главным в стране. Только взялся управлять страной, возможно, и не сильно для такого дела подходящий человек, а все же тянет бразды правления, как может. Других-то желающих отсюда больше не видно, очередь из претендентов на трон не стоит.

Мысли, которые отчетливо оформились у великих князей к концу шестнадцатого года и самореализовались для начала именно в убийстве Распутина.

Правда, дальше никто почему-то не пошел, то ли император среагировал правильно, послав зачинщиков в ссылку, то ли – всем просто и так очень хорошо жилось. Поэтому впрягаться в управление неотвратимо разрушающейся страной дураков не нашлось ни одного.

Хотя подобное вполне могло получиться, если бы всемогущие союзники признали нового правителя с чистого листа и дали команду своим шестеркам не мешать.

Однако – наблюдать со стороны и критиковать могут все, а вот помочь в управлении заваливающемся на ходу кораблем самодержавия что-то желающих не наблюдается.

Только разбежаться смогут в стороны от рухнувшей конструкции.

Теперь Распутина при дворце и в стольном городе больше нигде нет, не позорит он правящую династию своими приемами и обещаниями походатайствовать перед Матушкой. Ничего, хейтеры и критики режима найдут новые болевые места, за таким делом не заржавеет, особенно когда хорошо платят в иностранных сребрениках и местных рублях.

Правда, теперь самодержец Николай Второй сделал довольно внезапно для всех критиков пару сильных и независимых ходов.

Принял закон уже о нормальных тюремных сроках за злостную, неоднократную клевету.

Обозначил свое негативное отношению к явному злоупотреблению властью и выложил указ про дополнительно оплачиваемые девятый и десятый часы работы.

Тем более сильный ход, что законодательно сделал рабочий день самым маленьким по времени во всем цивилизованном мире.

Осудил Ленский расстрел и назначил понятных виновных в нем, в общем-то такие, хотя бы самые минимальные шаги по наведению своей монаршей справедливости в довольно ясном всем вопросе от него только и требовались.

Уже довольно своевременно выбил из рук и уст серьезнейший повод для своего осуждения.

Я прямо почувствовал, как своим указом про десятичасовой рабочий день с немного повышенной оплатой он серьезно пошатнул землю под ногами пламенных революционеров и иностранных наймитов.

Судя по очень сдержанной реакции в прессе, никто из критиков к такому повороту сюжета оказался абсолютно не готов.

Понятное дело, десять часов совсем не восемь, которые требуются пролетариату, но объективно говоря в остальных передовых странах Запада пока даже такого времени рабочего дня ни у кого вообще нет.

Поэтому помалкивают ярые критики, ждут новых указаний от спонсоров. Как я смог понять, регулярно покупая и почитывая газеты.

Уже к семнадцатому-восемнадцатому годам начнется переход именно к восьмичасовому рабочему дню после тяжелейшей войны сначала в Германии и Англии. Когда рабочий класс ощутимо поднимет себе цену, да еще просто целых мужиков весьма мало останется на рынке труда.

С одной стороны, много с кем из родни у императорской четы натянутые отношения, частично из-за закрытости Александры Федоровны и болезни цесаревича.

Теперь данная проблема снята, хотя отношения по-прежнему так же остаются далеко не в лучшем виде. А поддержка императорской чете от родственников требуется очень серьезная, свой клан великих князей может здорово помочь в любом случае спасти самодержавие и страну.

Или дружно сбежать в Париж в случае неудачи.

Хотя, если случатся ожидаемые мной шаги от императора в четырнадцатом году с обязательным разрывом отношений с коварными союзниками – тогда, наверно, с Парижем придется всем подождать.

Тем более его вот-вот возьмут германцы.

Один я могу такое дело не вытянуть. Пока все шансы есть на успех моих задумок, император начал менять политическое поле и правила игры на нем.

Поэтому возможность приблизить к себе сегодняшних, пока пассивных противников – тоже дорогого стоит.

Тем более – мне подобное лечение совсем не трудно организовать, три-пять процентов маны я без проблем набираю в царских банях два-три раза в неделю.

Особо мне делать больше нечего, кроме, как понемногу забираться к императору в голову со своими идеями. Даже Палантиры пока почти нетронутые стоят, из одного только я выкачал на свои нужды пару раз по два процента и все.

Впрочем, через день я узнал, что царская семья внезапно уезжает в свое крымское владение, в Ливадию.

Странное дело, у меня в исторических заметках такой поездки не было, они же недавно, в марте–апреле там уже побывали. Вполне понятно по весне туда прокатиться, после сырой питерской зимы отправиться в солнечное и теплое место погреться, пока тут снег лежит и только сосульки плачут днем от влажного и холодного воздуха.

А следующая поездка по графику обозначена осенью тринадцатого года, так что налицо изменение истории царской семьи.

Думаю, именно мое появление и принесенные следом тяжелейшие предсказания будущего так повлияли на императора с супругой, что они решили провести еще раз дополнительное время со своей семьей в прекрасном для жизни месте. Набраться солнца и морского воздуха, проживая в сказочном дворце, совсем недавно построенном для них.

Здесь их можно понять, сбудутся ли мои слова-прогнозы или все же удастся вывернуть неумолимый рок истории семье Романовых с моей помощью – кто его знает?

А тут лишняя попытка еще раз побыть в счастливом для всех месте.

Зато я, оказывается, тоже отправляюсь вместе с ними в Ливадию, чему откровенно рад. Дворец с парком здорово уже надоел, такая совсем замкнутая жизнь, больше двух месяцев я тут торчу, Таисия тоже особо не радует, уже приелась весьма разборчивому ценителю межполовых отношений.

Хочется какое-то более харизматичное и изысканное общество для подобных радостей найти.

Как раз в шестом вагоне есть отдельное пустующее купе для такого гостя, как я. Рядом с гоф-маршалом и министром Двора, даже среди таких влиятельных персон. Его мне предложил Николай Второй, хотя я понимаю, что от такого Лекаря под боком царская семья не откажется никогда. У них нет еще особой уверенности, что болезнь сына прошла полностью и не вернется как-то трагически внезапно.

Болезнь вдруг вернется, а меня рядом нет. Тем более всегда может случиться что-то серьезное, кто-то заболеть тяжело или даже сломать ногу.

Но весьма хорошее предложение, подумав несколько секунд, я сразу согласился, все же ехать одному гораздо комфортнее, чем вместе с остальными офицерами охраны, у тех размещение по два и четыре человека в купе.

И отдыхом довольно долгое и медленное путешествие тогда точно не назовешь.

Пусть я похож на одного из них по форме и наличию оружия, все же род моих занятий при императоре точно не определен, нести службу по охране и обороне вверенного объекта я никуда не назначен.

Конечно, буду рядом с ними находиться, только пока некому наем убийц спонсировать, император внешне никак не рушит планы союзников насчет войны за их сокровенные интересы, поэтому пока находится в относительной безопасности.

А вот что начнется через пару лет, враждебная деятельность сразу же станет неотвратима – попытки снять его с должности и трона. Любыми методами. Тогда я и мой защитный купол очень даже императорской семье пригодятся.

Поэтому я с очень важным видом загрузился в вагон, занял запасное купе со своим уже солидным багажом. Деньги пока свои трачу на самом деле, но пора встать на довольствие у императора.

Получать денежное жалование согласно утвержденным тарифам? Самому смешно.

Едем красиво, народ частенько машет шапками, на больших станциях император с супругой выходят принять караваи хлеба от представителей власти. Не каждый раз, а только иногда, по какому-то своему графику.

Я стою рядом с видом охранника, сканирую пространство насчет эмоций окружающего народа, только трудное такое дело, когда напротив толпа восторженных граждан. Впрочем, с крыши вокзала и его чердака виднеются лица солдат и полицейских, присматривают все же, как положено, за местами укромными, где могут злоумышленники спрятаться.

Мелькают в толпе и очень симпатичные мордашки, однако в самом поезде амуры крутить совсем не с кем.

Фрейлины и прислуга – явно не моя охотничья территория, не буду даже стараться. Хотя молодые офицеры и казаки за принятием еды иногда признаются, кто и на кого глаз положил.

Офицеры охраны как-то решили, что я точно свой товарищ, только без определенного места несения службы, поэтому иногда просят не закрывать им обзор на толпу.

Понятно, при входе на вокзал тех же женщин никто не думает обыскивать, поэтому может все случиться.

Только тогда возможным революционеркам-террористкам необходимо поближе к царю пробиться, не в толпе же взрываться. И стрелять из пистолета тоже нужно с маленького расстояния, чтобы попасть наверняка.

Хотя могут все же в толпе попробовать, ради святого дела и для искупления грехов царской власти на все могут пойти революционеры-борцы с кровавой тиранией.

Только ведь не было у императора проблем с подобными случаями покушений в этом времени, насколько я помню, тем более сейчас, когда он достаточно внезапно выехал на юг.

На второй день путешествия тот же Пистолькорс позвал меня в вагон императора на беседу.

После моего поклона и почтительного приветствия Николай Второй очень довольным тоном немного пожаловался мне на родню и рассказал про то, почему именно сейчас решил уехать из Царского Села.

– Понимаете, Сергей, после трех таких указов на меня начали оказывать очень серьезное давление.

– Наверно, Мария Федоровна, ваше Императорское Величество?

– О, она больше всех! Тут же начала звонить и требовать отменить указ о наказании за Ленские события!

Император с интересом смотрит на мою реакцию, совпадет ли она с его мнением.

– У нее большой пакет акций, что вполне понятно. Директор компании сразу же пожаловался вашей матери на свое заключение под стражу, и на обременение компании содержанием семей убитых и раненых. Только пусть директор посидит как следует, а матушка ваша получит на десять процентов денег поменьше, чем к власти придут большевики и все просто отнимут совсем-совсем бесплатно. Необходимо придерживать постоянное ограбление народа, государь, потому что хорошо известно – богатые никогда не нажрутся, даже если им придется есть плоть и кровь людей.

Видно, такое сравнение матушки со сказочными вампирами императора не радует, однако он уже привык к моим отчасти пролетарским словам. А еще очень доволен, как ловко ускользнул от наметившихся проблем на отдых.

– Промышленники, наверняка, очень бузят тоже, государь?

– Да, я уже получил не одно сообщение о разных опасных разговорах, ведущихся промышленной элитой. И финансовой тоже, потому что принятый закон ухудшает показатели промышленности и соответственно выручку банков. Еще иностранные вложения уменьшатся, как мне часто про это сообщают мои советчики с большим трагизмом в голосе.

– Разговоры, конечно, на заборе, как стыд не висят, но показать себя защитником народа в любом смысле выгоднее, фактически и морально, чем угождать до бесконечности предпринимателям, своим и иностранным. Если еще парочку болтунов прихватить с поличным и отправить посидеть с годик в камере на предварительном расследовании, тогда разговоры станут заметно тише, а уважения к императорской семье – гораздо больше. Но вы же не хотите злоупотреблять властью, государь?

Вижу, говорим мы уже довольно-таки доверительно, ибо почувствовал император, что я ему пользу советую.

А не за влияние около трона борюсь, чтобы за кого-то из своих походатайствовать в удобный момент.

Я, как можно сказать, вообще – чистый идеал бессребреника в данном случае.

И еще просто никаких своих в этом мире у меня нет.

Ибо ни денег, ни поместий мне не требуется, самому только за державу обидно. А женщину я сам себе найду без проблем, вот только до берега моря доберемся.

Хотя несколько тысяч рублей все-таки попрошу у императора на представительские расходы и красивую жизнь.

– Да, мне тоже кажется, Сергей, что императорской фамилии лучше стоять над схваткой, как независимый судья. Не решать постоянно растущие проблемы промышленников с их рабочими силой государственного оружия, – замечает император.

– Конечно, государь, причем, требуются первым делом понятные всем правила жизни. Промышленники закладываются на чуть повысившуюся плату своим наемным рабочим. Рабочие с понятным удовлетворением отработают пару лишних часов за немного большие деньги. Даже на Ленских приисках часть возмущения рабочих была вызвана именно запретом администрации приисков искать после работы самородки. Они на этом деле неплохо зарабатывали, так что все очень непросто. А со стороны государства еще все сложнее – правды никогда не раскопаешь, если связан какими-то обязательствами перед теми же вкладчиками и промышленниками.

– В газетах мои указы критикуют, но как-то уже совсем не со стороны рабочих, а наоборот переживают за промышленников, – внезапно заметил император.

– Оно и понятно, именно они заказывают музыку в прессе. Многие промышленники на самом деле не насколько беспощадно жадные к своим работникам, могли бы и сами повысить плату или сократить рабочий день. Однако, постоянная конкуренция со стороны более жестких фабрикантов не дает им так поступить. А тут все понятно устроено с временем рабочего дня, все теперь в одинаковых условиях работают. И рабочие знают, на что сослаться в свою защиту.

К вечеру третьего дня путешествия мы добрались до Севастополя, где часть эшелона попала на борт императорской яхты, в том числе я там тоже оказался.

«Штандарт» – яхта не очень большая, но может вместить до пятисот человек. Уступает четыре метра по длине яхте богатейшего сахарозаводчика, будущего заговорщика от Ротшильдов и масонов Терещенко, на которого я пока в теории точу острый нож.

Меня с остальными камер-юнкерами разместили в каютах на нижней палубе в носу. Условия так себе по сравнению с поездом, но поздно уже что-то менять, тем более за мной тоже положено присматривать охране его монаршей милости.

Правда, переход оказался довольно быстрым, машины яхты держат комфортные километров пятнадцать в час, я с попутчиком из знакомых офицеров охраны провели ночь в каюте и утром уже оказались в Ялте. Пришвартовались, императорская семья отправилась на автомобилях во дворец, мы же поехали на извозчике эти три километра.

Разместили меня в Малом дворце, а не в Белом, поэтому я задумался на время о проживании в самой Ялте, чтобы отдохнуть от одних и тех же людей перед глазами. И во дворце нормальной жизнью взрослого человека не поживешь, да просто не приведешь к себе никого из прекрасного пола.

Мне вспомнилось сейчас, как в мае в Петербург приплывал на своей яхте кайзер Вильгельм ради кое-каких переговоров с Николаем Вторым. Он собирался уговорить Россию сосредоточиться на Китае и Японии, чтобы она не мешала выполнять свои цели в Европе самой Германии.

Конечно, ничего у него не получилось, тогда еще Николай Второй не знал никакого будущего и не мог подыграть кайзеру в этом вопросе.

– Нам лезть в Китай и снова осложнять отношения с Японией точно ни к чему, – объясняет мне император. – Вилли был слишком настойчив и нахально требовал того, что ему никак не положено.

Уже в июле я сам из окон своего флигеля видел визит премьер-министра Франции Пуанкаре, но тогда меня попросили особо не мелькать перед гостем. К тому времени Николай Второй уже все знал о будущем, но по понятным мотивам никак не выдал того, что мы с ним задумали. Да еще Пуанкаре ему понравился гораздо больше своего нетерпеливого кузена Вилли, на что я заметил, что так выглядит реальная политика втягивания России в ненужную самому самодержавию, и стране войну.

– Конечно, Пуанкаре очень обаятелен и убедителен, потому что уже понимает неизбежность войны с гораздо более развитой Германией, очень хочет спрятаться за вашей спиной, государь. Ему нужен позарез еще один союзник с большой армией на континенте, а им можем быть только мы. В Англии он совсем не так уверен, что она без России вмешается в события на континенте.

– В любом случае мы пока ничего не меняем во внешней политике, чтобы не спугнуть будущие возможности, – заметил и сам император.

– Государь, Кайзер так неприлично настойчив потому, что его генералы убеждены в своей быстрой победе над Францией, независимо от того, будет ли Россия участвовать в войне, – читаю я ему предварительные расклады плана Шлиффена-Мольтке из немецкого генерального штаба.

– А Пуанкаре убедителен тоже именно поэтому, но настоящая жизнь всех очень здорово удивит, государь. Ни у кого планы в быструю не сработают, неизбежно останется впереди только долгая война на выживание. Да еще, государь, необходимо начинать производство противогазов. В этой войне и ее невероятном ожесточении немцы первыми начнут травить противников ядовитыми газами. За время первой газовой атаки в шестнадцатом году погибнет сразу пять тысяч французов, а еще десять станут инвалидами, – подробно рассказываю я. – Так что маски от газа с фильтрами необходимы каждому солдату.

– Неужели дойдет до такого зверства? – не верит мне император.

– Вполне возможно, что не дойдет, государь, если дела у германцев пойдут получше, чем оказались до этого. Если без России в противниках они быстро нанесут поражение французским войскам. Тут уже трудно предугадать, но французы так просто не сдадутся, потреплют германскую армию тоже солидно.

Николай Второй задумчиво пощипывает бородку и внезапно говорит мне:

– Тогда я, тем более не хочу загонять Россию в войну, раз там пойдут в ход такие нечеловеческие методы.

– Да, государь, ожесточение будет величайшее, так что явно лучше спокойно постоять в сторонке. Пусть самые цивилизованные европейские страны уничтожают друг друга, как им угодно. Поэтому нам проливы не так нужны, хотя если Османская империя рухнет, а она должна к девятнадцатому году, тогда их можно и нужно забрать без большой крови. Не отдавать же их наглым британцам!

Вот такая идея Николаю Второму очень нравится.

А пока я уговариваю императора отпустить меня пожить в саму Ялту:

– Ваше Императорское Величество, там со мной ничего не случится. Отправите со мной одного офицера или камер-юнкера из холостых и все. Меня пока никто не знает, степень моего влияния на вашу семью назвать правильно не может. Поэтому проблем никаких не окажется, а я обещаю из Ялты никуда не уезжать, пока не получу вашего разрешения.