скачать книгу бесплатно
Завтракали быстро, Азат торопился на пастбище. Ели жареную пшеницу и вчерашнее мясо, запивали зеленым чаем, щедро забеленным молоком и присоленным. Потом молодой жузг уходил, и почти сразу же исчезал из юрты Ичин.
Пленника Калима пристегивала неподалеку от входа. Работать его не заставляли, и сначала Юрка этому радовался, но затем стало казаться, что от бесконечного пустого дня можно сойти с ума. Он не знал, чем занять себя. Разглядывал убранство юрты, пересчитывал узоры на коврах и кисти бахромы, чугунки, подушки, перекрестья прутьев в решетчатом круге на потолке. Следил за Калимой, пытаясь угадать, что она сделает в следующее мгновение, и сам с собой заключал пари. Проиграв, честно отбывал наказание: клал руку с часами на колено и замирал истуканом на пять минут. После вымерял, сколько нужно времени, чтобы закипела вода или подошла лепешка. Вспоминал фильмы, книги, песни и даже теоремы с уроков геометрии. День никак не заканчивался. Иногда, глядя, как медленно меняются на экранчике цифры, Юрка едва сдерживался, чтобы не завыть. Больно прикусывал пальцы и раскачивался из стороны в сторону. Хозяйку, похоже, это не тревожило.
Калима нечасто покидала юрту. Она варила творог, сбивала масло, лепила и выкладывала на доски белые комочки, те самые, что потом становились куртом. Мастерила рубахи сыновьям, не затрудняя себя выкройками. Полотнище сгибалось пополам, делался разрез-ворот, вместо рукавов вшивались прямые куски ткани, и бока расставлялись клиньями. Украшалась такая рубашка намного дольше. Для Ичина вышивка ложилась попроще, для Азата – позатейливее.
Через два дня на третий жузга ходила ткать. Деревянные станки стояли за границей аула, в цветущей степи. За ними собирались женщины и девушки, тут же крутились дети, приползали морщинистые старухи. Пленника Калима брала с собой. Спутывала ему ноги, цепочку пристегивала к своему поясу. Казалось, вот он – шанс! Но не драться же было с пожилой теткой.
После сумрака юрты солнце резало глаза. Юрка щурился, глядя, как рождается из нитей ткань, сплетаются цветные узоры. Надоедало – отворачивался, наваливался спиной на подпорку станка и рассматривал стойбище. Днем мужчин почти не было видно, они пасли скот или охотились. Шаман ходил среди женщин и детей, как облезлый петух в курятнике. Несколько раз Юрка замечал, что за стариком следит Ичин. Близко подбираться калека не решался, устраивался с деревянной заготовкой в стороне. Из-под ножичка сыпалась мелкая стружка, освобождая лошадиную голову или припавшего к земле зайца. Фигурка рождалась медленно, Ичин чаще поглядывал на шамана, чем на работу. А Юрка смотрел на малька. Растравлял себя, думая, какой тот противный, в болячках и коростах. Грязный, сопливый. Но все равно Ичина было жалко. Юрка злился, заставлял себя ненавидеть – и не получалось. Неистовая Калима спасает сына. Азат любит брата. Ичин хочет жить. А самому Юрке нужно в Бреславль.
«Я сбегу», – повторял каждый вечер, закрывая глаза.
Представлял, как доберется до города. Пройдет немощеными улицами, вонючими от помоев и лошадиного навоза. Из-за щелястых заборов его облают собаки. Отыщет узел, пока еще мертвый. Наверное, на площади, под охраной хмурых стражников. Те – за деньги, естественно, – укажут ближайший трактир. Войдет в темный зал с закопченными стенами и спросит у хозяина: «Зеленцов у вас остановился?» Конечно, у них, валяется в номере и дует от скуки пиво. Небритый, с опухшей рожей. Юрка вломится без стука и скажет: «Вы – сволочь!» Нет, лучше: «Ты – сволочь!» Или: «Убийца!» А может, просто дать по морде без разговоров? Нет, Зеленцов должен знать. «Дарья Жданова, помнишь ее?»
Представлять это было все равно что выдавливать угри – противно, но делаешь.
«Я успею, – думал Юрка, лежа возле постели Калимы. – Завтра точно получится».
Но завтра наступало, и ничего не менялось. Дни, неотличимые друг от друга, медленно утекали, приближая конец межсезонья.
Глупо. Совсем как Дик, тот тоже подрывал под забором, забыв, что сидит на цепи. Вот и Юрка – завернул у стены войлочное покрытие и копал. Пальцы с трудом рыхлили сбитую землю. Все, что выгребал, рассыпал под кошмой и приминал. Отсчитывали время часы, напоминая: скоро появится Калима, да и Ичин может заглянуть. Начал кровить заусенец на большом пальце, а потом обожгло болью – под ноготь впилось что-то острое. Чертыхаясь, Юрка выцарапал эту дрянь. Ух ты! Плоский, размером с ладонь, осколок лопатки. Край зазубренный, точно пилка.
Он успел очистить кость от земли и спрятать под футболку, когда вернулась с дойки Калима. Привычно окинула пленника взглядом. Юрка украдкой вытер о штаны грязные руки.
Вечером, укладываясь спать, сунул находку под ковер. Теперь у него есть оружие. Если ударить в живот… нет, одежда помешает. По горлу. Представил, и чуть не вырвало. Кого убить? Калиму? Ичина? Азата? Процедил кислую слюну сквозь зубы. На кошме осталось мокрое пятно.
Ночь прошла – хуже не придумаешь. Снилось, что убивает. Снилось, что убивают его – привязали к лошади и тащат по степи. Путы, затянутые жузгой на руках, заставляли принимать кошмары за реальность.
К рассвету решил: воспользуется лишь в крайнем случае, когда другого выхода не останется.
Разглядев в утреннем свете пленника, Азат встревожился:
– Ты не заболел? Лучше скажи…
– Обойдусь без вашей заботы, отвали!
Жузг укоризненно качнул головой, но больше не приставал.
Сели к столу. Юрка угрюмо посмотрел на осточертевший курт, и тут в юрту ворвался шаман. Он тряс головой, бубенцы на шапке оглушительно звенели. Азат вскочил. Охнула Калима. У Юрки ослабли ноги. Уже? Сейчас?..
Шаман рванул цепочку – ошейником перебило дыхание. Старик потянул, и Юрка, плохо соображая, пополз на четвереньках. Помог Азат – подскочил, дернул за плечи. Шаман сунул поводок молодому жузгу и первым бросился к выходу.
– Азат! – сдавленно крикнул Юрка, попытался перехватить цепочку, но только резануло ладонь. – Не надо!
Парень, не слушая, тащил за собой. Следом бежала Калима, толкала в спину.
Между юртами плясал шаман. Он трясся всем телом, притопывал и тянулся к небу. Скрюченные пальцы царапали воздух. В нескольких шагах стоял Обрег, гневно раздувал ноздри. Подбегали жузги, сбивались в толпу, не решаясь пересечь невидимую границу. Шаман бился и корчился в очерченном ими круге.
Азат остановился, намотав на кулак цепочку.
– Это проекция, да? – дернул его Юрка.
– Может быть. Шаман чует, но не может понять, где она – далеко или близко.
Старик шарил ладонями по земле. Длинное одеяние волочилось за ним, собирая навоз. Седые волосы выбились из-под шапки и пачкались в пыли. Вдруг шаман замер, упершись безумным взглядом Юрке в лицо. От страха перехватило горло.
В наступившей тишине слышалось хриплое дыхание шамана. На губах у него высыхала пена.
Резко спросил что-то Обрег, и старик подпрыгнул, вырвал цепочку у Азата. Толпа расступилась. Мелькали одинаково круглые, раскосые лица. Визжали под ногами собаки. Взметнулся грязный войлок, и Юрку втолкнули в темную, пропахшую сладковатым дымом юрту.
Тускло светились угли, только они освещали жилище шамана, сверху на решетчатый круг была наброшена шкура. Старик нырнул в сундук, полетело тряпье. Юрка попятился, но его схватил за плечи Азат.
– Не бойся, – негромко произнес жузг.
Юрка в бешенстве оглянулся на него.
– Он будет говорить с богами. Покажет им тебя. Скажет: мы на ваших землях, мы помним о вас. Вот наш дар, хотите – берите, но не карайте.
Шаман прыгнул к очагу. Теперь он напялил другую шапку, громоздкую, украшенную рогами. Лицо закрывала повязка с бахромой, в прорезях посверкивали глаза. Старик бросил на угли сушеную траву и завыл, раскачиваясь взад-вперед. Тень на стене повторяла его движения. Вой становился все громче, сгоревшая трава воняла. «Обкурился, – брезгливо подумал Юрка. – Торчок хренов». От сладкого дыма кружилась голова.
Пальцы, измазанные чем-то жирным, коснулись щеки. Засмеялся в лицо шаман.
Брызнуло светом – старик откинул полог, и Азат выволок пленника наружу. Их ждали. Мужчины оседлали коней, женщины держали ребятишек, и даже собаки суетились тут же. Они заворчали, когда из юрты выкатился шаман с огромным бубном. Гулкие удары отдавались через землю в пятки и колебаниями проходили по всему телу. Юрка почувствовал, как сердце начало биться в такт. Быстрее кружился шаман – быстрее пульсировала кровь. Уже шумело в ушах, не успевало дыхание. Юрка хватал пересохшими губами воздух.
Тишина. Замерло растерянное сердце, и несколько жутких мгновений казалось, что оно не застучит больше.
Шаман лежал ничком, похожий на убитую птицу с потрепанным оперением.
Обрег шагнул вперед и ткнул рукоятью плети, указывая на дальнюю часть аула.
– Хей-е! – отозвались мужские голоса.
Всадники лавиной потекли между юрт. Закричали мальчишки, бросились следом.
– Пойдем, – сказал Азат.
Из толпы вынырнул Ичин, пристроился рядом. Быстро глянул на пленника и отвернулся.
В полукилометре от стойбища начертили на земле круг. У границы его гарцевали всадники, посматривали друг на друга задиристо.
– Это чего? – хмуро спросил Юрка, вытирая лицо футболкой.
– Аударыспак. Игра, соревнование. Боги не стали путать мир, но шаман чувствует их гнев. Он пообещал дар, а сейчас наши воины покажут себя, какие они сильные, ловкие и храбрые. Может, боги перестанут сердиться.
Юрка хмыкнул.
По знаку Обрега всадники ринулись в круг и сцепились там, подняв пыль. Ревела толпа, подбадривая и ругая. На взгляд Юрки, это походило на обыкновенную драку, и на месте богов он бы еще больше разгневался на таких придурков.
То один, то другой жузг оказывался на земле. Лавируя между копыт, выползал за границу. Наверное, второй раз садиться в седло было запрещено, хмурые парни подзывали коней и уходили.
Юрка поскреб под ошейником. Саднило, хотелось откашляться, но стоило напрячь горло, и проклепанная кожа давила на кадык.
В круге остались двое. Они сшиблись, ухватили друг за друга за бока. Кони их смотрели злобно и пытались кусаться. Рывок! Все, последний противник на земле. Победитель, сам еле удержавшийся в седле, гордо выпрямился и поехал к Обрегу. Юрка сплюнул.
Ичин сидел на корточках и с завистью смотрел на парня, склонившего перед бием голову.
Вчера утром на степь наполз туман, и лошади брели в нем по колено, недоверчиво принюхиваясь. Вместе с туманом пришли звуки – колокольный перезвон. Сначала монотонный, размеренный, он постепенно усложнялся, вплетая высокие голоса. Звон плыл над степью, чудный, странный для здешних мест. Солнце быстро подъело прохладную муть, а колокола все не унимались, и звук их становился громче – Дан ехал в сторону проекции.
Вскоре над степью поднялась беленая стена. Зыбкая – трава просвечивала сквозь нее. В арочных проемах виднелось затканное тяжелыми облаками небо. Над арками поблескивали золоченые купола с прямыми крестами, на них лежал снег. Белые хлопья проплывали вдоль стены и исчезали, не коснувшись земли.
На Взгорский монастырь это походило мало, но Дан все равно остановился. Такая проекция не опасна, а звонарю разве что запах почудится, и он скажет: «Эк уже на весну заворачивает».
«Надо заехать к отцу Михаилу», – подумал вейн. Нехорошей вышла последняя встреча.
Маленькие, зазвонные колокола один за другим замолкали. Явственнее слышались басовитые голоса благовестников и подзвонных. Дан зажмурился. Ну вот, теперь похоже. Кажется, обернись, и увидишь затопленный перешеек, превративший полуостров в остров.
…Худой инок греб умело. Десятилетний Дан сидел на банке и презрительно щурился на монастырские стены. Сдалась ему эта школа! Он сам по себе вейн, подумаешь, ориентиров не знает, наберет постепенно. Вот возьмет и уйдет. Пусть попробуют удержать.
Лодка ткнулась в деревянный причал, инок кинул веревку.
– Вылезай.
Дан выпрыгнул, заставив борт удариться о доски. Затолкал кулаки в карманы штанов, отчего те скособочились и открыли грязные, в цыпках, лодыжки. Оттопырив нижнюю губу, оглядел изрезанный тропками склон и лестницу, ведущую к церкви. На верхней ступени ждал священник в теплой рясе.
– Отец-настоятель. Иди к нему.
Дан выпятил грудь с тощей низкой амулетов и не подумал двинуться с места.
Это был то ли одиннадцатый, то ли двенадцатый приют на его памяти. Предпоследний избавился от драчливого сопляка через полгода. В последнем попечитель начал рассылать письма уже через три месяца. Он предлагал вместе с Даном полную смену одежды и два мешка муки, в характеристике указывал несомненные творческие наклонности воспитанника, упоминал о его остром уме. Увы, никто не хотел принимать это сокровище под свою крышу. Наверное, в конце концов его бы продали на рудники – не со зла, с отчаяния, – но тут подвезло с даром, и попечитель быстренько сплавил пацана во Взгорский монастырь…
Вейн тронул каблуками бока Кыся.
Призрачная звонница осталась за спиной. Какое-то время еще пахло мокрой землей и снегом, потом пересилил степной дух. Вскоре замолчали и колокола.
Так было вчера, а сегодня от пустынной дороги тянуло жаром и бензиновой вонью. На западе открылась устойчивая проекция, и ветер дул с той стороны. Кысь, вбирая ноздрями непривычные запахи, нервничал. Да и Увалень мотал башкой, натягивая повод.
Вейн завязал голову тряпкой, низко спустив ее на лоб, но соленые капли все равно стекали на лицо. Смахнул их ладонью, поморгал. Глаза слезились. Ночью укусила мерзкая гадина, заползшая из неведомых земель. Попробовала его кровушки и издохла, судорожно растопырив лапы. Яд из ранки он отсосал, но еще лихорадило, и было больно смотреть на солнце.
Человека Дан заметил поздно. Тот грузно, точно медведь, поднялся и наставил на вейна ружье. Кремневое, и это означало, что оно может выстрелить. «Шатун» истекал потом в меховой куртке и теплых штанах, заправленных в унты.
Занесла же нелегкая.
– Прешле местье! – прохрипел человек. – Прешле!
Дан медленно поднял руки, понимая, что не успеет схватить арбалет. Слова показались знакомыми, но язык давно стерся из памяти.
– Я не враг, – сказал на всеобщем.
Человек от неожиданности дернул ружьем, и вейн помянул про себя Шэта.
– Прешле мьесте! Гьерд!
Ой, нехорошие у него глаза. Таращится, точно спятивший филин. От страха Дан припомнил:
– Да, прешле мьесте. Проклятое место.
Губы у безумца кривились. Лицо под лохматой шапкой побагровело и распухло.
– Кьяно. Мни. Отхей.
Мни – мне. Кьяно… Коня?
– Отдать коня? Я плохо тебя понимаю. А ты знаешь мой язык.
«Шатун» рыкнул по-звериному и неуверенно, запинаясь после каждого слова, выговорил:
– Коня. У тебя два. Мне одного.
– Хорошо.
Дан повернулся и начал отвязывать от седла повод Увальня. Рукоять ножа пришлась к запястью. Быстрое движение – и лезвие выскользнуло из чехла. Хлопнул жеребца по крупу, отправляя к новому хозяину. Конь, одуревший от жары, посмотрел на вейна мутным глазом.
Безумец подскочил к Увальню, схватил повод и осклабился. Но ружье не опустил, собака. Пролаял:
– Еду. У тебя много. Отдай.
Насчет «много» Дан бы поспорил, но чужак уже выдвинул новые требования:
– Ты поведешь. К выходу. Из проклятого места. Да. Не приведешь – убью.
Вот и делай людям добро.
– Убью! Гьерд!
Пальцы его тряслись. Того и гляди, нажмет на курок.
– Веди! Дьявол!
– Хорошо, договорились.
Вейн тронул коня, поворачиваясь к «шатуну» плечом. Чужак замешкался. Меховые одежки мешали взгромоздиться в седло, но выпустить ружье он не решался.
– Эй, помочь?
Недовольное ворчание. Ствол качнулся… Нож стальной рыбкой вылетел из руки Дана, пропорол горячий воздух и воткнулся «шатуну» в глазницу. Выстрел! Тоненько заржал Увалень, взвился и повалился набок. Вейн скатился с седла, распластался на земле. Кысь, освободившись, рванул подальше.
Унты, видневшиеся из-за лошадиного зада, ударили пятками по земле и затихли.
Дан полежал еще, прислушиваясь. Шумно дышал раненый конь. Протрещал коротко кузнечик.
