Кваздапил. История одной любви. Окончание

Вновь до чесотки в ладонях захотелось дать ей вдогонку «леща». Благо, плацдарм для внезапного удара был предельно расчищен и прямо-таки просился под силовое воздействие. Не ремня же, в самом деле? Девочка выросла, ремень отменялся на веки вечные.

Именно то, что девочка выросла, заставило меня вернуть поднявшуюся руку на место. Не хотелось попасть в двусмысленное положение. Шлепок по заднице нашкодившей сестренки – это одно, а касание мужской пятерни обнаженной пятой точки красотки вроде той, какой стала Машка, если глядеть на ситуацию со стороны…

За моей спиной Машка изменила маршрут, опередила меня на пути к бывшей нашей с ней, а сейчас моей с Дашей спальне, и сунула туда любопытный нос:

– Я придумала новую игру! Сыграем потом все вместе, такого еще не было: будем играть в карты на одевание!

– А ремня не хочешь?

– Отличная идея! Сыграем на «дать ремня»! И уж тогда я отыграюсь за прежнее!..

Я не выдержал, ладонь взвилась в замахе.

С хохотом Машка увернулась, поскольку я постарался промазать, и юркнула за дверь туалета. Установилась благословенная тишина.

Я вернулся к Даше. В голове звенела пустота. Мир вокруг стал неконтролируемым, и мне не нравилось то, что происходит.

Нет, кое-что нравилось. Даша ждала меня накрытая одеялом, и едва дверь захлопнулась, все лишнее было отброшено – нам не требовались посредники. Мы оба хотели видеть и чувствовать, и все, что этому препятствовало, воспринималось как личный враг.

Но меня грызли сомнения. Я присел рядом с потянувшейся ко мне Дашей. Ложиться не стал, просто погладил ее по растрепанным волосам:

– Не знаю, что делать. И не знаю, надо ли что-то делать. Мне не нравится чрезмерная раскрепощенность Машки, так не должно быть. У тебя есть брат?

Даша опустила глаза.

– Нет.

В короткое слово она вложила столько тоски и отчаяния, что у меня мурашки пробежали. Одна в целом мире… Некому защитить, некому приласкать, некому обнадежить и утешить…

Все же хотелось выяснить волновавшее меня, и я продолжил:

– Если бы у тебя был брат – ты бегала бы перед ним нагишом?

– В детстве все братья и сестры бегают нагишом друг перед другом.

– В том и дело, что детство кончилось.

– Детство заканчивается, когда начинается ответственность. Маша всегда думает, прежде чем что-то сделать. Разве она делала что-то такое до сегодняшнего дня?

В отношении меня – нет, но за ней тянулся целый хвост неприличных приключений…

Я знал это из фотографий и видеозаписей. Почему дошло до того, что снимки и записи такого рода появились на свет? Сильный брат, который мог не допустить, был далеко, и до сестры, вступавшей во взрослость, ему не было дела. Родители вечно на работе. Маша осталась с суровой жизнью один на один, ей приходилось самой решать любые проблемы. Иногда ее решения были не лучшими, но откуда мне знать подробности и, особенно, то, что творилось у Машки на душе? Возможно, стоило бы порадоваться, что она не вскрыла вены и, после всего, осталась нормальным человеком.

– Не делала, – признался я. – Она очень повзрослела. Теперь я ее просто не понимаю.

– И не надо. – Даша прижалась ко мне сзади. – Она делает, как считает нужным. Ты всегда поступаешь так же. Результаты и действия у вас не всегда одинаковы, но это и здорово. Захар любит Машу за то, что она именно такая. Если она изменится, то это будет не Маша, а кто-то другой. Ее поведение – это именно ее поведение. Тебе что-то не нравится в ней? Просто скажи ей об этом!

Меня оплетали теплые руки, по спине расплывалась мягкая грудь, шею щекотали губы и волосы, в ухо втекал жаркий шепот. Смысл с трудом пробивался сквозь завесу удовольствия, но он нравился мне не меньше. Все, что говорила Даша, было верно от первого слова до последнего.

– Саня, каждый из нас видит мир по-своему, но мир-то – один! Благодаря тебе Маша стала другой – лучше и спокойнее. Не укоряй ее и не думай о ней плохо. Ну, выскочила без белья, но посмотри вокруг: обстановка здесь у нас настолько интимная и свойская, что ей такой поступок показался нормальным. Никаких глупостей у нее на уме нет и быть не может. Ну, если только она старается позлить тебя немножко… Не может простить того ремня. Прости ее.

– Простить не проблема, я уже простил. Но она же снова нарывается!

– Просто не понимает, что тебя это нервирует. Наивным способом Маша показывает всем вокруг, насколько ей хорошо, когда ты рядом. Неужели ты не видишь главного? В твоем присутствии она ничего не боится и ничего не стесняется, она может быть просто собой, ей не нужно притворяться правильной или примерной, ты знаешь и терпишь ее настоящей, а если потребуется – защитишь. С тобой она чувствует себя в безопасности. Эту уверенность даешь ей ты – лучший брат в мире.

Лучший брат в мире – я? Серьезно?!

А действительно, Даша права в каждом слове: каждый Машкин поступок говорит, что со мной она ничего не боится и ничего не стесняется, при мне ей не нужно притворяться, потому что я знаю ее настоящей. И если потребуется – защищу. «Неужели ты не видишь главного?» – мелькнул в речи Даши хороший вопрос. Кажется, я увидел.

А Даша продолжала:

– Думаешь, почему я приехала домой, а не осталась в областном центре? Потому что сюда вернулся ты. Таких, как ты, я больше не встречала, мне с тобой хорошо и спокойно. Ты особенный. Любой, кто рядом с тобой, чувствует себя защищенным и неодиноким. Я хочу быть с тобой до тех пор, пока не прогонишь. Ничего не отвечай, пожалуйста. Когда надоем – скажешь «уходи», и я уйду, а до тех пор – молчи. Мне достаточно твоих рук и поцелуев. И твоего присутствия в одной комнате. На одной улице. В одном городе.

Слова – как бальзам на рану. Неприятно зацепила фраза «Пока не прогонишь». Проблема в том, что такие люди, как я, не прогоняют. К нам, вот таким, приходят, от нас уходят. Мы терпим, оправдываем и защищаем. Вряд ли Даша об этом не знает. Тогда получается, что она все продумала, и замечательная речь – наживка на крючке, чтобы рыбка клюнула. А там – подсекай, тащи и потроши, он твой навсегда.

Впрочем, я тоже могу выгнать. Есть одно необходимое условие. Я вряд ли прощу, если у той, которая рядом, параллельно будет кто-то еще. Даже если один раз. И любые обстоятельства, в которых этот кто-то может появиться, меня нервируют.

Даша интуитивно почувствовала, о чем я хочу услышать.

– Пока ты меня не прогонишь, мне не нужен никто другой. Я не прошу верить на слово, но это так. Я докажу своей жизнью. Единственный мой приработок на сегодня – разовая работа в клубе, но я брошу эту работу. Брошу все и всех. Только скажи.

– Брось, – сказал я.

Это был ответ сразу на множество невысказанных вопросов.

Казалось, Даша не верила, что я это произнес. У нее навернулись слезы.

– Уже бросила. – Она улыбнулась: жалобно, умоляюще, с надеждой.

Ей требовалось подтверждение. Намек, даже прямой – еще не ответ.

И я улыбнулся в ответ.

– Спасибо! – Даша навалилась на меня, по коже в самых разных местах пронесся шквал жадных многообещающих поцелуев.

Я тихо радовался жизни. Это не то, о чем я мечтал, но непредставимо лучше, чем я мог мечтать после всего, что случилось.

Теперь я буду с Дашей. Мы друг друга стоили. Оба через многое прошли, много повидали. Оба умели терять и проигрывать. Если подумать, то из нас получится отличная пара.

Вру. Она уже получилась. Без любви, без души, на чистом расчете и удовольствии.

Разве нужно что-то еще? Так живут миллионы, если не миллиарды. Нам было хорошо здесь и сейчас. Что это, если не счастье?

Внутренний голос что-то бубнил, но я его заткнул. Пусть молчит, когда взрослые разговаривают. А то ремня получит. У меня в этом плане опыт большой.

«Моя Надя приехала»

Ну и сны. Сколько можно? Может, мне и это снится? Я сунул руку под одеяло и ущипнул себя.

Больно.

Это ничего не значит, я уже щипал себя раньше, и тоже было больно. Так же проверена версия про удивление. Обманывают нас господа ученые, на самом деле человек во сне удивляется, и еще как. Это не показатель. Другое дело, что позже проснувшееся сознание недоумевает и ужасается, почему откровенную чушь считало чем-то нормальным. Но удивления во сне тоже хватало. Как и боль, оно ничего не значило.

Во снах ко мне все время кто-то приходил. Если приходила девушка – все получалось замечательно. Может, это намек, чтобы и я куда-то сходил и что-то сделал, чтобы в реальной жизни тоже стало все замечательно?

Для начала нужно заставить себя встать.

А зачем? Что меня ждет? Очередные долгие часы в тоске и одиночестве. Что бы я ни сделал, Хадю не вернуть.

А Дашу? Созвониться и пригласить ее куда-нибудь – глядишь, и вышло бы что-то путное, как во сне.

А разве оно было путное? Даша – путная?!

Второй вопрос: а я сам – путный?

То-то и оно.

Чтобы забыть любовь или хотя бы как-то от нее отрешиться, существуют водка и другие девушки. Надо проверить, вернулась ли Даша, как это было в моем сне, или осталась в областном центре. Спрошу у Машки, когда вернется. Звонить ради этого не стоит, а то сестренка посчитает праздное любопытство за прямой интерес к подруге.

А разве он не прямой? После такого сна…

Все мысли распугал звонок в дверь. Даша?!

Одна часть сознания стремилась туда, во тьму прихожей, вторая требовала остаться. Но какой смысл оставаться и продолжать жалеть себя, непутевого? Зачем жить прошлым, которого не воротишь, если возможно сладкое бурное будущее?

Меня останавливала любовь. Любовь не умирает, а объект любви – да, к сожалению. Можно похоронить себя вместе с ним, а можно жить за двоих.

Моя любовь жива, и она говорит: ты должен быть счастлив вопреки всему. И если заставить себя быть счастливым, то однажды…

Хватит переливать из пустого в порожнее. Меня вынесло из постели. По пути в прихожую руки вделись в банный халат, и когда дверь приглашающе распахивалась, я завязывал на животе узел.

Глаза отказались верить.

– Ха…

– Тсс!

Приложив палец к губам, Хадя шмыгнула мимо меня в квартиру.

Яркие брюки и кофта, прямые длинные волосы вместо еще более длинной косы – она стала другой, но узнал я ее раньше, чем увидел изменения.

Дверь закрылась. В полутьме прихожей нас бросило друг другу в объятия. Мир растворился, словно был сном.

Нет, на этот раз сном было все остальное. Наш поцелуй стоил жизни. Живая Хадя была в моих руках. Она любила меня.

Явь оказалась лучше сна.

– Ты голый, – улыбнулась Хадя, когда в тесной возне мой плохо завязанный халат сам собой распахнулся, и руки Хади, под халатом скользнув мне за спину, обвили и прижали не менее крепко, чем я прижимал ее к себе.

– Ты под одеждой тоже голая. – Не лучшая тема для первых слов после невозможной встречи. Я срочно исправился: – Ты откуда? Я слышал…

– Посторонние думают, что меня похоронили, но никаких похорон не было, просто свадьба не состоялась. Слухи ходят разные, но это слухи. Дома я рассказала родителям о нас с тобой, и они, хоть не поверили сначала, а потом долго негодовали, в конце концов смирились и поняли меня. Они все утрясли, и сейчас я свободна.

– Это стоило денег?

– Больших. – Хадя посерьезнела на миг, но радость и мои руки заставили забыть о неприятностях, хотя бы временно. – Что может быть дороже счастья и жизни? Плохая живая дочь – лучше чем хорошая мертвая. Совсем недавно они потеряли Мадину. И Гарун был на моей стороне. Он очень хвалил тебя, рассказывал, как ты любишь меня. Втайне от всех он привез меня сюда. Родители скажут всем, что я вернулась на учебу, а потом – что собралась делать карьеру. Постепенно слухи утихнут, и можно будет заговорить о свадьбе. Мои родители – современные люди, они понимают, что в жизни возможно даже невозможное. Они хотели мне другой судьбы, но примут любую, которую я выберу сама. А я выбираю тебя.

Счастье переливалось через край, и все же я нашел силы спросить:

– Разве мусульманкам можно замуж за немусульманина?

– Какая разница, кто есть кто? Мы живем в двадцать первом веке. Никто не заставит меня жить с человеком, которого я не люблю.

– Но ты сбежала от меня как раз по этой причине.

– Я считала, что долг перед родителями выше собственного счастья, меня так воспитали. Потом перед глазами встал пример Мадины. Она мечтала о другой жизни, из-за этого все пошло наперекосяк. Мадина погибла из-за своих желаний, которым старые традиции не давали осуществиться. Каждый сам должен отвечать за свою жизнь. Мадине нужен был карнавал с фейерверком, а ее собирались запереть на кухне. Мне, наоборот, хочется домашнего покоя, но с тем человеком, которого я люблю и уважаю. Имам Шамиль говорил: «Если мужчина будет мужчиной, женщина будет женщиной».

– А еще он сказал: «Боишься – не говори, сказал – не бойся», – с глупой от свалившегося счастья улыбкой добавил я, не зря восполнивший информационный вакуум на тему Дагестана и его стержневых особенностей. – И «На дне терпения оседает золото».

– Именно! Жизнь показала, что лучше тебя мне не найти. Я люблю тебя. Именно тебя. Поэтому я здесь, назло традициям и обстоятельствам. Не они определяют нашу судьбу. Мы сами строим нашу жизнь и отвечаем за каждый поступок.

– Саня, ты скоро? – огорошил раздавшийся где-то рядом игривый женский голосок. – Кто там?

Хадя окаменела. Я, честно говоря, тоже. Дома никого не было!

Но я не заглядывал в родительскую спальню. Пока я спал, туда могли незаметно проскочить Машка с Захаром.

Тогда при чем здесь «Саня, ты скоро?»

Голос похож на Дашин. Неужели мне решили сделать «подарок», и теперь во второй спальне меня ждет «приятный» сюрприз?

– Кто это? – Хадя отпрянула от меня и попятилась к дверям. – Ты не один?

– Сам ничего не понимаю. Я был дома один. Подожди, сейчас посмотрю.

Два широких шага привели меня к родительской спальне. Я рывком распахнул дверь…

Сложенный для сидения диван тускнел желтым покрывалом. В комнате никого не было.

Я осторожно отворил дверь во вторую спальню.

Поверх измятого одеяла в моей постели заждавшейся звездочкой раскинулась Даша. Груди торчали, ущелье ног призывно сочилось желанием.

– Я соскучилась.

Ко мне потянулись липучие руки-щупальца, которые однажды (пусть и во сне) я так любил, что хотел остаться с ними навсегда, а сейчас ненавидел всеми фибрами, жабрами и канделябрами.

Сзади обреченно хлопнула закрывшаяся за Хадей дверь.

Бежать вслед и уговаривать? А смысл? Чтобы как в анекдоте – «Это не то, что ты подумала»? После того, что Хадя видела собственными глазами, ее не вернуть.

Я не звал Дашу, она каким-то образом пришла сама. Но в предыдущей наявульной жизни, где сон не отличался от яви, когда мне было невыносимо плохо, именно Даша превратила «плохо» в «хорошо» – и разве я тогда возражал?

Судьба отплатила той же монетой. Девушка, которая по моему желанию в тот раз из «плохо» сделала мне «хорошо», теперь из небывалого «сказочно» сделала «отвратительно». Зеркальный ответ. За все в жизни надо платить.

– Ты откуда взялась?!!!

Я орал что есть мочи – в крик вложил всю горечь катастрофы. Кулаки сжимались, сердце рвалось на части.

Даша удивленно хлопнула ресницами:

– Ты чего? Я жду продолжения, а ты ушел. Кто там был? Соседка за солью приходила? А соседка красивая?

На полу валялись свидетельства бурного времяпровождения.

Ничего не понимаю. Явь и сон перемешались. Кажется, я действительно схожу с ума.

В дверь позвонили – долго и требовательно.

Хадя вернулась?!

Я не успел броситься в прихожую, меня пригвоздило на месте, а по спине пополз холодок: по роскошной фигуре Даши прошла рябь, она коряво растянулась сразу во все стороны и оплыла кляксами лица, грудей, живота и бедер. Комнату заволокло серым туманом.

Через миг непроглядную завесу пронзил яркий луч, и картинка превратилась в другую – в невыносимо привычную, от которой хотелось выть и лезть на стену. В нашей с Машкой комнате я был один и лежал в кровати, хватая ртом воздух. В груди мощно стучало сердце. Недавняя жуть оказалась очередной проделкой подсознания. В лицо било утреннее солнце.

Все опять оказалось сном. Все, кроме звонка. Он был настоящим, потому что повторился. Почти сразу его сменил резкий стук. Настойчивый стук, в свою очередь, сменился грохотом, от которого дверь дрожала и скрипела деревянным косяком.

Открывать не хотелось.

А если дверь сломают? И, собственно, какая мне разница, кто за дверью? Хадя мертва. Кроме как во сне, она не придет. Остальные люди меня не волновали.

Я машинально потянулся за халатом, но не стал его брать. К черту халат. Ничего не хочу. Никого не хочу. Хочу тишины и покоя.

Поправив на себе трусы, я прошел в прихожую. Трусы – тоже одежда. Пляжная и спортивная. Возможно же, что я только что загорал и занимался спортом? Ну а то, что мятый и сонный – значит, много занимался и настолько устал. В общем, плевать, что обо мне подумают.

Я распахнул дверь. За ней стоял Захар – в джинсах, рубашке поверх белой майки и надетой задом наперед бейсболки. Он глядел на меня умоляюще, как смертельно больной на врача:

– Маша не отвечает на звонки, и я решил узнать – вдруг что-то случилось?

Меня будто ледяной водой облило. Куда же тогда делась сестренка?

– Я думал, она с тобой.

– Обычно мы встречаемся утром и идем гулять. Сегодня я ждал, но она не пришла. Телефон выключен. Уже несколько дней с Машей что-то происходит. У нее появились тайны, иногда она куда-то исчезает, а потом ничего не рассказывает.

– Хорошо, попробую что-нибудь выяснить.

Подавленный Захар ушел, а едва я набрал номер Машки и убедился, что телефон действительно выключен – дверь родительской спальни приотворилась. В щель выглянула явно неодетая Машка:

– Прости, я не хотела тебя будить и выключила телефон. Сейчас включу. Мы тут с другом… В общем, не обращай на нас внимания, мы будем тихо.

Дверь закрылась.

Я тупо изображал столб посреди коридора. Машка дома. С другом. И, можно быть уверенным на сто процентов, это не Захар, поскольку он только что ушел.

Или мои глюки продолжаются? Может быть, все это мне тоже снится? Войду к Машке – а там Захар. Почему нет? Даша же оказалась в моей постели, когда пришла Хадя?

Неправильно. Даша оказалась в моей постели, поскольку я хотел ее там видеть, и подсознание с удовольствием пошло навстречу. Я стыдился факта, что хочу видеть Дашу в своей постели, поэтому она приснилась вместе с Хадей, которую я хотел видеть больше, чем кого бы то ни было. Объяснение простое. И если сейчас, хотя я, конечно, в это не верю, сон продолжается, то за дверью родительской спальни с Машкой привычно окажется Захар. Блаженно раскинувшись на диване, он прикроется простыней, а Машка, витая с приятелем в запахе плотских утех, сморозит какую-нибудь чушь по поводу своей взрослости и моего тупого неприятия этого казавшегося ей незыблемым факта. В то, что Машка притащила домой случайного партнера, не верилось – пусть она и легкомысленная, но не настолько.

Я резко распахнул дверь. Машка без признаков одежды сидела на краю разложенного дивана и ждала загрузки телефона, а остальную часть двуспального сексодрома занимал…

Это оказался не сон.

Лучше бы сон.

На диване с Машкой был Гарун, его одежда валялась на полу.

– Ты чего?! – взвопила Машка, с визгом прыгая за Гаруна.

Находившийся в ступоре мозг все же сделал из произошедшего два заключения: она меня стесняется, и это хорошо, но она не стесняется Гаруна и считает его защитой от меня. Это плохо.

Выглядывая из-за широких плеч моего приятеля, сестренка затараторила:

– Выйди отсюда, извращенец, я же к тебе не вламываюсь, когда… Впрочем, ты хитрый, тебя на этом не поймаешь. Но я постараюсь, я поймаю и тоже вломлюсь! Или еще что-нибудь придумаю, обещаю!

В первой части речи Машка была права, своим поступком я выставил себя не в лучшем свете. Во второй части тоже права – как сказала, так и сделает, и меня ждут веселенькие деньки. Скорее всего, чтобы не портить себе жизнь, придется договариваться и «возмещать моральный ущерб» – выполнить очередной каприз или пойти на уступки там, где обычно граница дозволенного проходила твердо. Обидно. Но – сам виноват. Нечего верить в сны.

Гарун обернулся к Машке:

– Зайка, погуляй, пока большие дяди разговаривать будут.

«Зайка». Как-нибудь припомню своей дурехе, когда опять начнет права качать. Как все возомнившие о себе мелковозрастные, кто вопреки мнению действительно взрослых считает себя взрослыми и от этой несправедливости страдает комплексом неполноценности, сестренка ненавидела ласкательно-уменьшительные прозвища. Любое «Солнышко», «Котик» или «Рыбка» и им подобные (не говоря про смертельно обидную «Крошку») вызывало у нее аллергию, а у того, кто осмелится ляпнуть такое – синяк или вызванную более изощренными способами идиосинкразию на уменьшительные суффиксы до конца жизни. А на этот раз – ничего подобного. Сразу как бы забыв, что брата нужно стесняться (или не как бы, а чтобы снова обозвать извращенцем), сестренка вскочила исполнять высказанное мягким, но непререкаемым тоном распоряжение «друга».

Я отвернулся, но, когда она спрыгивала с дивана, успел заметить, как Гарун поводил ее нежным шлепком по заднице. Вышло у него это мило, любовно-ласково, почти по-родственному, словно они сто лет знакомы. А я точно знал, что никогда сестру и друга не знакомил, и пересечься они никак не могли – жили в разных городах, а когда Гарун приезжал сюда ко мне, Машка всегда находилась где-то в другом месте. Зная Гаруна заочно, как спасителя своей репутации и героя-защитника на «стрелке» с соседним двором, Машка никогда не видела его и не знала в лицо. И вот…

– Подожду на кухне. – Выходя, она солнечно улыбнулась Гаруну, а мне привычно показала язык.

– Нет. Погуляй на улице, я скоро приду.

– Хорошо.

Машка выскочила из комнаты, через минуту хлопнула входная дверь.

Гарун оделся и похлопал ладонью по краю дивана, приглашая сесть рядом.

Мы сели – с разных сторон, словно между нами сидит кто-то невидимый. До сих пор этим «кем-то» была Хадя. Теперь могла быть Маша. У меня многое вертелось на языке, но вина друга в отношении моей сестры накладывалась на такую же мою вину. Это заставляло молчать.

Гарун вытащил из кармана длинный раскладной нож, раздался щелчок, блеснул открывшийся клинок. Острие уставилось мне в живот.

Я давно знал, что будет именно так. К этому не привыкнуть, даже если готов. Но зачем в наши разборки вмешивать Машу?

– Я виноват.

– Хорошо, что ты это понимаешь.

– Но ты тоже виноват. И если бы я не был так сильно виноват, то не разговаривал бы с тобой, а ты летел бы сейчас с лестницы…

– Подожди, сначала скажу я. – Нож замер в руке бывшего друга. – Ты опозорил мою сестру. Из-за этого она мертва. Думаю, ты поймешь мои чувства, когда дослушаешь до конца. Я решил ответить тебе тем же. Я искал подход к Маше, для этого сошелся с рыжей Наташей из соседнего дома – девчонке сам черт не брат, обожает приключения и деньги. Я сказал, что хочу познакомиться с Машей. «Нет проблем, – сказала Наташа. – С тебя ресторан, с меня Маша». Твою сестру оценили в один обед в ресторане. Говорю это тебе, чтоб было о чем подумать. А главное, что за ресторан я действительно получил Машу. И снова не было проблем. Это тебе еще один повод подумать. Я сошелся с Машей, чтобы отомстить тебе. Я хотел сделать ей больно, чтобы потом тебе стало больно так же, как больно мне. – Гарун неожиданно сложил нож, бросил его на пол и отвернулся от меня. – Я не смог. Что-то во мне не дало сделать так, как задумано. Маша оказалась так похожа на Мадину… Хадю не вернешь. И Мадину не вернешь. Я вдруг понял, что с ними обеими все было бы нормально, если бы не кое-что вот тут, – он постучал пальцем себе по виску, – у них, у отца и у меня. У нас всех. Твоя жизнь – неправильная, но привлекательная, она заманила Мадину, слишком рано втянула Машу и сломала Хадю. Моя жизнь, как я ее вижу здесь, – Гарун еще раз дотронулся пальцем до виска, – не может дать того, что дает твоя.

– У твоей жизни, назовем ее традиционной, есть свои плюсы, – сказал я.

– А у твоей, назовем ее нетрадиционной, свои. Жаль, что они – два разных полюса, которые невозможно соединить. Одно нужно душе, второе – телу.

– Из этого и состоит жизнь – метаться между моралью и желаниями.

– Жизнь состоит не в этом. В чем она состоит, можно выяснять долго, а у нас разговор не о том. Вернемся к фактам. Сейчас мы с тобой как бы квиты, хотя для нас с тобой это неравнозначно. Ты переспал с моей сестрой, я с твоей. Разница в том, что моя мертва, а твоя жива.

Хотелось напомнить, что моя сестра – несовершеннолетняя, но этот довод не добавит чести ни одному из нас. Мы все «хороши» так, что пробу ставить негде.

– Мою сестру ты опозорил, а с твоей все как с гуся вода, – глухо продолжал Гарун. – Но это не имеет значения. Я не хочу мстить. Ты не представляешь, какое чудо растет у тебя под боком. Ты читал стихи, которые пишет Маша?