Последний пазл

Фелисити уже ерзала от нетерпения, так она заждалась выступления Хьюго. Ей очень помогла бы программка: с ее помощью она усмирила бы свои нервы. Она стала озираться, чтобы попросить программку у соседей, но женщина слева сидела с пустыми руками, а сосед по другую сторону так впился взглядом в свой экземпляр, что у нее не хватило духу к нему обратиться. Оставалось только ждать.

К счастью, ожидание не затянулось.

– А теперь Хьюго сыграет нам на скрипке! – провозгласил директор.

Фелисити съехала на самый краешек сиденья, сердце грозило выпрыгнуть у нее из груди. «Давай, Хьюго, милый! – хотелось ей крикнуть. – Вспомни, как мы репетировали!»

Хьюго встал и шагнул вперед. В одной руке он держал ноты, в другой скрипку и смычок и, кажется, не знал, что со всем этим делать. Он неуверенно посмотрел влево, где сидела его учительница – та ободряюще кивнула, но не подошла, чтобы помочь. Фелисити еле сдерживалась, чтобы не броситься сыну на подмогу. Зачем они заставляют его так мучиться? Не видят, что ли, что ему нужна помощь? Бедняжка смешается и собьется при игре. Фелисити сверхчеловеческим усилием заставила себя остаться на месте.

Хьюго, держа скрипку и смычок в правой руке, попытался левой положить ноты на пюпитр, но тонкие листы предательски сворачивались. От замешательства он задел пюпитр смычком, и вся эта штуковина со звоном рухнула на сцену. Сосед Фелисити хихикнул и получил от жены локтем в бок. Злость на Ричарда, которую она до того сдерживала, готова была выплеснуться, и ей пришлось сжать кулаки и впиться ногтями себе в ладони, да так сильно, что заболели мышцы.

В конце концов учительница встала и помогла Хьюго с пюпитром и с нотами, чтобы он начал играть. Зал притих. Фелисити затаила дыхание, мысленно она слала сыну поверх голов яростные лучи поддержки. Ей хотелось, чтобы он хорошо выступил, проявил свой природный талант. Как музыкант он превосходил всех остальных детей на сцене, не считая, правда, юной пианистки: Фелисити признавала скрепя сердце, что та очень хороша.

Хьюго зажал подбородком скрипку, Фелисити прикусила губу. Судя по постукиванию смычка по струнам, у мальчугана дрожали руки. Ну же, Хьюго, думала она, не подведи меня!

Он заиграл. Это была полька, которую он разучивал для своего первого экзамена. Подбирая произведение для этого выступления, Фелисити немного волновалась. Среди трех пьес, из которых они выбирали, эта была самая трудная – быстрая, с необычным ритмом, зато, хорошо ее разучив, он мог блестяще продемонстрировать свое дарование. Сейчас Фелисити переживала, как бы инцидент с нотным пюпитром не сбил его с толку. Для него настал прекрасный момент проявить себя во всей красе перед полным залом родителей. Пускай его папаша – лживый изменщик, зато ее ребенок мог доказать им всем, что она сила, с которой следует считаться.

Первые ноты, извлеченные Хьюго из инструмента, получились неуверенными, слышалась даже некоторая фальшь. Почему он не проверил заранее, хорошо ли настроена скрипка, зря, что ли, она над этим билась?

Ее сосед негодующе расправил плечи и зашептал жене:

– До десяти лет детей нельзя подпускать к скрипке!

– Тсс! – шикнула на него жена.

Фелисити тоже хотелось двинуть его в бок, а потом уведомить, что талантливых скрипачей младше десяти лет на свете пруд пруди, просто у Хьюго сегодня не самый удачный день, что не помешает ему и дальше штурмовать высоты мастерства. Но вместо отповеди она демонстративно отвернулась от дурня и сконцентрировала внимание на Хьюго.

Ее малыш уже вошел в раж. Его пальцы шустро сновали по шестнадцатым долям, смычок плясал по струнам. Совсем другое дело! «Видали? – хотелось ей крикнуть дурню-соседу. – То-то!»

Хьюго добрался до завершения польки и сорвал аплодисменты, пусть это и была просто дань вежливости. Фелисити хлопала как сумасшедшая, Хьюго отвесил залу благородный полупоклон – не забыл мамин урок. Потом взял свои ноты и с достоинством сел. «Видали?!» – звучал в голове его мамы торжествующий вопрос.

Она надеялась, что где-то позади нее сидит Ричард. Надеялась – но знала, что в зале его нет.

11

Греция

Назавтра, в среду, Сесили уже чувствовала, что освоилась на новом месте. Уединение, к которому она себя сперва приговорила, пошло ей на пользу: теперь появилось желание пообщаться. Не зря же она сюда прилетела! Кто сказал, что она должна посвятить все время ожиданию неизвестно чего? Если она найдет себе занятие, то время пролетит быстрее.

Она приняла душ, тщательно выбрала одежду и, довольная своим видом, стала изучать расписание мероприятий на день. Первым пунктом утренней программы была прогулка с целью встретить восход. Его она, увы, пропустила: солнце давно встало и уже припекало не на шутку. После завтрака на террасе намечалось занятие хатха-йогой для новичков. Это ей подойдет.

За отсутствием в ее гардеробе спортивной одежды она взяла с собой пару футболок и пару шортов для бега. Она натянула комплект поприличнее и решила проверить, что припас для нее наступивший день.

София застала ее за завтраком.

– Как провели вчерашний день? Сегодня утром вы выглядите гораздо лучше, уже набрались сил!

Сесили сочла эти слова учтивой ложью. Но глаза у нее этим утром и вправду не были распухшими, не то что после неудачной первой ночи.

– Чудесно, благодарю, – отозвалась она. – То, что доктор прописал.

– Как насчет сегодня? – выражение лица Софии было нейтральным, она спокойно отнеслась бы к решению Сесили провести в одиночестве еще один день.

– Я подумываю о занятии в десять утра, – сообщила ей Сесили, в сомнении опустив уголки рта. – Думаете, это разумная идея?

София широко улыбнулась. Ей очень хотелось, чтобы ее гостьи не скучали. А она хорошенькая, подумала Сесили и пожалела о своей ушедшей молодости.

– Хатха? – спросила София. – То, что надо! Вы занимались йогой раньше?

Сесили отрицательно покачала головой. Как ни смешно, у нее было чувство, что она подвела Софию тем, что ни разу даже не пробовала.

– Не беда, – сказала та. – Вам понравится. Я все объясню, чтобы вы знали, что происходит. Увидимся на занятии!

София хотела вскочить, но Сесили не позволила.

– Спасибо, что передали конверт, – проговорила она, стараясь встретиться с Софией взглядом и передать ей некий смысл помимо слов.

София осталась сидеть.

– Не стоит благодарности. Ситуация щекотливая, но, надеюсь, все вскоре разрешится.

Сесили воодушевилась.

– Так вы в курсе? – спросила она, сохраняя загадочность. Если София – всего лишь передаточное звено, то ей ни к чему знать лишнее.

Та пожала плечами.

– Отчасти, – ответила, вернее, проронила она.

– Вы знаете Марни Стоун? – решила рискнуть Сесили.

София молча кивнула.

– Она здесь? – У Сесили так забилось сердце, что она услышала его стук.

– Сейчас ее нет, но она придет. Больше ничего не могу вам сообщить, Сесили, как бы ни хотела. Марни хочет обставить все по-своему, придется нам дождаться, пока она подготовится.

Сесили кивнула.

– Простите, – пробормотала она. – Зря я стала напирать. Просто я настолько…

София сочувственно покивала.

– Знаю. Хорошо вас понимаю, поверьте. Но ничего не поделаешь, остается посоветовать вам не терять время зря и спокойно ждать. – Улыбка Софии померкла. – Учтите, она может решить не знакомиться, но вы ведь это знаете?

Сесили снова кивнула.

– Это самое трудное, – созналась она. – Такое ощущение, что я прохожу проверку.

София состроила гримасу – доказательство, что Сесили права.

– То есть я знаю, конечно, что Марни вправе сама решать, что делать, просто переживаю, что не пройду проверку и не смогу с ней встретиться.

– Могу только повторить, – София опять вскочила, – что решение за Марни.

С этим она ушла.

Придя в класс для тех, кто впервые пробовал заняться йогой, Сесили застала на матах пять женщин. Она примостилась на краю террасы, не зная, что ей делать, хотя ответ был очевиден: выбрать себе мат и усесться на него.

– Доброе утро, Сесили, – окликнула ее Сью из Милтон-Кинс и похлопала ладонью по соседнему мату. Сесили направилась к ней. – Немного йоги – отличный способ начать день. У меня не выходит совершенствоваться, но я не прекращаю попыток. Хуже не становится, и то хорошо.

Она засмеялась, колыхая обтянутым лайкрой животом. У Сесили мелькнула мысль, что надо бы ввести возрастной лимит на ношение леггинсов; одновременно она не могла не уважать Сью за смелость: что хочет, то и носит, хотя знает, что ей лучше избегать всего обтягивающего.

– Я еще никогда не пробовала, – созналась Сесили. – Это первый раз.

Йога оказалась способом контролировать свое дыхание и надолго принимать причудливые, но не требующие больших усилий позы. Стараясь не терять равновесие, она успевала поглядывать на остальных занимающихся, которые были, оказывается, ничуть не лучше ее, но и не хуже. Даже молоденькие не могли похвастаться мышцами и растяжкой. К концу занятия она обнаружила, что получила больше удовольствия, чем ожидала, хотя до расслабления дело не дошло. Никогда еще ей не доводилось лежать с утра на полу в окружении чужих людей!

Они протерли свои маты, свернули и сложили у стены, а потом вышли на солнышко. Семеня за остальными, она старалась понять, не наблюдает ли за ней кто-нибудь издали. В разгар занятия йогой она забыла про Марни, а теперь опять вспомнила. Никто за ней не наблюдал. Оставалось только ждать дальше.

Те, кто обошелся без йоги, отдыхали в шезлонгах вокруг бассейна, болтая или читая. Сесили решила, что солнце палит слишком сильно и что ей лучше удалиться к себе в комнату, взять книжку и отыскать уголок в тени.

– Как насчет чая? – раздался у нее за спиной голос Сью.

Сначала Сесили огорчилась, что ее лишают блаженного одиночества, а потом передумала грустить. Она уже утомилась ждать. Лучше проводить время в компании, и Сью – не худший вариант.

– Пожалуй, – услышала она собственный голос.

– Только чай ненастоящий, – хмуро предостерегла ее Сью. – Все отдала бы сейчас за хороший крепкий чай со сладкой булочкой! – Она прыснула, ее глаза заискрились, как у заправской озорницы. – У нас дома в ходу йоркширский чай. У вас тоже, наверное, раз вы оттуда.

– Его делают в Харрогейте, недалеко от нашего дома, – сказала Сесили. – Не выращивают, конечно; это чаеразвесочная фабрика, там готовят разные смеси.

– Как интересно! Знаете, я никогда не задумывалась, откуда что берется, пью и все. – Сью подмигнула. – Но не здесь. – Заглянув в корзинку с чайными пакетиками, она скривила губы. – Фенхель, мята, имбирь, гибискус, эхинацея, ройбос, шалфей, мята лимонная. Широкий выбор ядов!

– Лимонная мята, – выбрала Сесили.

Они понесли чай на террасу и устроились в тени фигового дерева.

– Так… – Сью сделала глоток и скривилась. – У вас есть дети?

– Три дочери. – Только три? Всякий раз, говоря это, Сесили испытывала сердечную боль, тем не менее всегда отвечала только так. – И шестеро внуков.

Сью вытаращила глаза.

– Все – мальчишки? Представляю, как шумно у вас дома в Рождество! У меня сын и дочь, внуков пока что нет, и слава богу. Я и так чувствую себя старой… – Она смутилась от собственных слов. – Не хочу сказать, что вы старая, вовсе нет. Просто моему старшему всего девятнадцать, заводить своих детей ему еще рановато. А мне только что исполнилось пятьдесят. Это само по себе удар по организму, не хватало еще внуков!

Всего пятьдесят! Одного возраста с Марни, подумалось Сесили. Она вгляделась в лицо Сью и ничего в нем не увидела. Перед ней сидела всего лишь Сью из Милтон-Кинс. Вот, значит, как выглядит пятидесятилетняя женщина, полезно это учесть.

– Моим дочерям уже за тридцать, – сообщила Сесили. – Пусть заводят детишек, я не против. Да, на Рождество у нас оглохнуть можно, тут вы правы.

Сью посмотрела на левую руку Сесили, на ее золотое кольцо.

– Вижу, вы замужем.

– Да, мы с Норманом женаты уже сорок лет. Мне очень повезло.

– А мой сбежал со своим лучшим другом Робом, – сказала Сью. – Я знать ничего не знала, он, кажется, тоже, а поди ж ты, они все еще вместе, живут в милой квартирке в центре города. Я не вправе его осуждать, но я осталась как судно на мели. Между нами говоря, поэтому я здесь. В пятьдесят самое время преобразиться: сбросить вес, позаботиться о прическе, принарядиться. Стану совершенно новой женщиной!

Сесили тянуло подсказать, что важнее внутреннее содержание, но она оставила свою мудрость при себе.

– И правильно! – одобрила она.

– Чем собираетесь заняться после обеда? Лично я – прыжками.

Сесили не осмелилась попросить разъяснений.

– Типа маленьких батутов, – пояснила Сью. – Отрываешься целых полчаса!

– Для этого я, пожалуй, уже старовата, – сказала Сесили. – Лучше прогуляюсь вдоль моря. Может, поплаваю.

– Храбрая вы! Я моря боюсь, всегда боялась, с раннего детства. Нет у меня к нему доверия, как говаривал мой отец.

Сесили улыбнулась.

– Или греблей заняться? – Она знала, конечно, что просто пойдет плавать.

– Вот по той тропинке можно спуститься в бухту, – сказала Сью, указывая на маленькую железную калитку. – Местами она крутая, особенно трудно возвращаться назад, но оно того стоит. Там, внизу, есть бар, сангрия у них – восторг! – Она прижала к губам пухлый палец. – Не бойтесь, я никому не скажу. Главное, сами помалкивайте.

– Я могила, – отозвалась Сесили с улыбкой.

Она вернулась к себе в комнату и надела купальник. Не факт, что она войдет в воду, но лучше подготовиться. Вернувшись, она не нашла Сью: не иначе, та отправилась прыгать на батутах. Никто не видел, как Сесили выскользнула за калитку и стала спускаться к морю.

Каменистая тропинка была крутовата, она боялась оступиться, камни норовили выскользнуть из-под ног и укатиться вниз по склону. По обеим сторонам росли кусты жесткого дрока. В одном месте Сесили даже испугалась, что переоценила свои силы, но успокоила себя мыслью, что теперь уже поздно возвращаться, цель близко; она продолжила спуск, и вскоре тропа стала шире, открылся вид на пляж.

Там не было ни души.

Сесили доковыляла по гальке до кромки воды. На берег лениво накатывались низкие волны, потом гальку затягивало обратно в воду. Звук при этом был как расслабляющая музыка в массажном салоне. Море было хрустально-прозрачное, бирюзовое, цвет сгущался с каждым метром. Крохотный пляж прятался под старыми узловатыми деревьями, отбрасывавшими густую тень. Чтобы здесь загорать, пришлось бы подойти к самой воде. С обеих сторон громоздились поросшие кедрами скалы. Попасть сюда можно было одним путем – по тропинке, по которой только что спустилась Сесили. Еще сюда можно было приплыть. Сью что-то говорила про бар? Сесили оглянулась и обнаружила бревенчатый навес под рифленой крышей, несколько столиков и стульев под выгоревшими зонтиками, почти не дававшими тени. Судя по стоявшему здесь же пикапу, сюда все-таки вела дорога. Сесили испытала легкое разочарование: местечко оказалось не настолько затерянным, как она надеялась. В баре, правда, не было ни души, она была одна-одинешенька.

Она вошла в тень деревьев и сняла сарафан. Купальник у нее был скромный, но все же более открытый, чем ей хотелось; однако ничего не поделаешь, придется плавать в таком. Только сейчас она поняла, что больше всего на свете хочет искупаться. Она заковыляла по гальке – выходило совсем не элегантно, и она радовалась, что ее никто не видит. Вода оказалась теплее, чем она думала, но назвать это тепло тропическим было нельзя, она поневоле ежилась. Зайдя в воду по пояс, она набрала в легкие побольше воздуха и окунулась целиком. К прохладной воде она привыкла быстро и скоро поплыла вперед сильными мерными гребками.

Плывя, она думала о семье. Фелисити пришла бы в ярость, если бы узнала, что мать плавает в море, никому не сказав, куда отправилась. «Мало ли что может случиться? – слышала Сесили ее голос. – Никто же не знает, где тебя искать!»

Иногда ей казалось, что дочери ее недооценивают. Они не имели возможности оценить ее потенциал, потому что никогда им не интересовались. Для них она была просто мамой, они понятия не имели, какой сильной она может быть. Ни малейшего понятия! Что они скажут, когда узнают? Сейчас об этом не стоило волноваться. Всему свое время.

Издали бухта выглядела уже не такой укромной. Сесили плыла вдоль бросивших якорь кокетливых яхт, опутавших бухту якорными тросами, как телефонными проводами. Справа показалась еще одна бухточка, и она слегка поменяла направление, чтобы туда заглянуть. Над водной гладью зазвучали голоса. Несколько мальчишек затащили свою лодчонку на прибрежную гальку, чтобы не уплыла. Язык, на котором они переговаривались, она не опознала.

Возникло желание повернуть обратно, но раз она уже заплыла так далеко, ей захотелось обследовать новую бухту. Обратно можно будет вернуться пешком, сверкая своими белыми ляжками – подсматривать все равно будет некому. Она подплыла как можно ближе к берегу, вышла из воды и побрела по гальке в тень. Мальчишки оглянулись на звук, но интереса не проявили: что им за дело до пожилой женщины?

Сесили храбро углубилась в ущелье, спотыкаясь в воде об отмытые штормами добела, выцветшие за тысячи лет на безжалостном солнце камни. Здешний пейзаж смахивал на съемочную площадку с мастерскими декорациями; казалось невероятным, что все это – работа природы и стихии.

Сесили зашла так далеко, что уже не видела мальчишек на берегу. Не совершает ли она глупость? Вдруг им известно что-то ей неведомое? Не успев так подумать, она услышала, как они залезают в лодку, как тарахтит лодочный мотор, затем голоса стали стихать, и вскоре воцарилось полное безмолвие. Они уплыли, и она осталась совершенно одна в бухте на острове Кефалония. Ни одна живая душа не знала, где ее искать. Ее чувства метались между восторгом полной свободы и страхом, но первое постепенно перевесило.

Она прошла немного дальше, ее зрение уже привыкло к полутьме. Пещера оказалась просторнее, чем выглядела со стороны моря, и уходила все дальше вглубь скалы. Чтобы продолжить ее исследование, Сесили понадобился бы факел. Она огорчилась, что попала сюда неподготовленной, но при этом испытывала облегчение оттого, что поход завершился не по ее воле. Теперь в ней боролись зуд первооткрывательницы и предчувствие беды. Вдруг она не сможет вернуться, вдруг откажут ноги, вдруг случится сердечный приступ? Вдруг она рухнет здесь, не сможет плыть назад, захлебнется? Сколько времени пройдет, прежде чем Сью поднимет тревогу да и просто заметит ее отсутствие? Что, если начнется прилив? Найдет ли она место, где его переждать?

Сесили покачала головой и мысленно высмеяла себя. В ней проснулась материнская привычка взвешивать риски, хотя рядом не было ее чад. Но, так или иначе, пора было возвращаться. Как бы не окоченеть здесь, а ведь впереди еще заплыв в обратную сторону. Она нагнулась, достала из воды белый круглый, как монета, камешек и сжала его в кулаке: пусть это будет сувенир в память о ее приключении.

До «своего» пляжа она доплыла быстрее, чем думала. У нее не было полотенца; пришлось обсыхать, лежа на плоском камне, – декадентское занятие, разве она кинозвезда из пятидесятых годов? Солнце было уже в зените; у ее ног мелькнула крохотная ящерка. Надо было взять с собой денег, чтобы отпраздновать свое выживание хваленой сангрией из бара. Она решила вернуться сюда на следующий день, уже в полной готовности.

Высохнув, она надела через голову сарафан, сунула ноги в босоножки. Оглянувшись на тропинку, которую ей теперь придется штурмовать, она увидела, что за одним из столиков перед баром кто-то сидит. Это была женщина, очень загорелая, с темными волосами до плеч. Она была в солнечных очках, но Сесили все равно показалось, что она смотрит на нее.

Она улыбнулась незнакомке и приветственно подняла руку.

– Хэлло! Здесь чудесно, не правда ли?

Вместо ответа женщина пожала плечами. Обычно в таких ситуациях Сесили не продолжала попыток общаться, но здесь, на тихом кефалонском пляже, вдали от друзей и родных, в полном одиночестве, ей хотелось быть дружелюбной. Она побрела к женщине. Та подняла очки и закрепила дужки у себя в волосах. Бесцеремонно оглядев Сесили с ног до головы глазами цвета кофе, она спросила:

– Вы Сесили Найтингейл?

– Да… – робко ответила Сесили.

Женщина кивнула. Ее взгляд стал оценивающим.

– Я Марни Стоун, – сказала она.

Часть вторая

1

Англия

Прошло уже два дня после отъезда Сесили, и пока что Норман был собой доволен. Он выполнил обещание – разобрал сарай, и ненужный хлам оттуда лежал теперь грудой на заднем дворе. Сарай стал выглядеть образцово, чего нельзя было сказать о заднем дворе, но эту проблему можно было решить если не сегодня, то завтра. Лапша с говядиной тоже более-менее удалась. Все вышло, конечно, не так просто, как выглядело у мистера Оливера – оказалось нелегко подготовить все ингредиенты сразу, – но в целом Норман остался горд собой. Сесили удивится, когда вернется и обнаружит, что он не только выжил без ее привычной кормежки, а даже расцвел. Он нисколько не возражал против кухонного труда, но такое уж разделение труда сложилось у них за долгие годы; теперь в него вполне можно было внести изменения. Он не противился переменам и даже приветствовал их, учитывая то, что в это время происходило, как он считал, на Кефалонии. Норман предчувствовал немалые перемены в их жизни.

Он заварил чай и взял к чаю целых три печенья с ванильным кремом, благо некому было их сосчитать и одернуть лакомку. Наслаждаясь тем и другим на лужайке, он планировал свои дальнейшие действия в рамках операции «Сарай». Однако ограничиться только этими мыслями было трудно. Норман гадал: где Сесили сейчас, как у нее дела? Он не сомневался, что его супруга со всем справится. Других таких умелых женщин, как она, Норман не знал. Но даже ее завидное душевное равновесие могли поколебать новости последних нескольких дней. Он жалел, что ему не хватило решительности настоять на том, чтобы отправиться в Грецию вместе с ней; он знал, впрочем, что его настойчивость ни к чему не привела бы. Через ЭТО Сесили должна была пройти сама. Его место было здесь, дома, его долгом было оборонять крепость до ее возвращения, а потом помочь ей собрать разлетевшиеся черепки. Он, правда, надеялся, что до этого не дойдет. Только эта надежда его и поддерживала.

Звякнула задвижка на боковой калитке, появилась Лили с прикрученным к бедру младенцем.

– Доброе утро, папа! – прочирикала она и тут же ахнула. – Что ты натворил с сараем?

– Я же говорил: затеял уборку, пока ваша мать в отъезде.

– Думаю, тебе придется потрудиться изо всех сил, – сказала Лили, разглядывая, склонив набок голову, кучу хлама. – Тебе помочь?

– Нет, благодарю, – натянуто ответил Норман. – С виду хаос хаосом, но, уверяю тебя, даже в этом безумии присутствует особый порядок. Я точно знаю, что где лежит и что когда делать.

Это было правдой лишь отчасти, и, судя по улыбке Лили, она знала это не хуже отца; но она не стала спорить и села к нему за столик, устроив сынишку у себя на коленях так, чтобы он мог наблюдать за происходящим. Он забарабанил по столу пухлыми ручонками – пришлось Лили схватить его за пальчики, чтобы усмирить.

– Мы были на музыкальном занятии, – объяснила Лили. – Дай, думаю, загляну к тебе на обратном пути.

– Не маловат ли он для этого? – спросил Норман, любуясь внучонком, засунувшим в рот кулак; непонятно, как он при этом не задыхался. – Или у нас в семье народился новый музыкальный гений?

Лили бросила на отца укоризненный взгляд. Ей никогда не нравилось семейное подтрунивание друг над другом, даже в шутку.

– Хьюго действительно хорошо играет на скрипке, не смей дразнить из-за этого Флисс. Она принимает это слишком близко к сердцу.

Нормана подмывало возразить, что Фелисити рискует горько разочароваться, излишне – по крайней мере, так ему подсказывал собственный музыкальный слух – расхваливая талант Хьюго, но он счел за благо прикусить язык.

– Этим вечером мы встречаемся с сестрами, – напомнила ему Лили. – Как всегда, в третью среду месяца. Можешь присоединиться, если хочешь, – спохватилась она. – В программе всего лишь карри.

– Очень мило с твоей стороны, Лили, но сегодня вечером я записываю телепрограмму для вашей матери. – Ставить программы на запись он так и не научился. – А еще я хочу опробовать новый рецепт.

– Как знаешь, – сказала Лили. – Наверное, будет даже лучше, если ты не придешь. Мне надо пошептаться с Джулией. Чует мое сердце, она что-то затевает втайне от меня.

– Это на тебя не похоже. Я думал, ты проникаешь телепатическим способом во все ее мысли. Недаром вы близнецы! – Теперь он подтрунивал над ней, но она не реагировала.

– В этот раз не смогла, – призналась она. – Но знаю: что-то назревает.