Полная версия:
Облачно, местами «Град»
Илья Павлов
Облачно, местами «Град»
© Павлов И., 2025
© Абеленцева А., (худ.), 2025
© ООО «Яуза-каталог», 2025
Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.
От автора
В тот день, вернувшись с боевого дежурства, я ощущал дикую усталость и волнение. Казалось, что голова разорвется от напряжения, все тело буквально дрожало от наполнившего его адреналина. Еще месяц назад я жил обычной жизнью, был погружен в заботы строительного бизнеса. Как все мы, мечтал об отпуске. Все изменилось в конце сентября 2022 года. Попав на СВО по мобилизации, обычным, таким же, как все, рядовым бойцом, через два месяца я первый раз выехал на огневую в качестве старшего офицера батареи. Сказать, что было страшно, не могу, но волновался я сильно. В моих руках оказалось грозное, мощное оружие – реактивная система залпового огня «Град». Она уничтожает все живое на огромной площади. Ошибаться нельзя. Чтобы работать на ней, нужно обладать специальными знаниями, поэтому, очутившись на фронте в реактивном дивизионе, я посвятил себя изучению этой системы. Многое, что преподавали в артиллерийском институте двадцать пять лет назад, пришлось освежить в памяти, многому пришлось научиться у командиров. Но когда оказался на огневой, я ощущал себя щенком, брошенным в воду. Однако вариантов было немного – стрелять нужно точно!
Вечером того дня я написал первый рассказ. Мне хотелось поделиться с родными, запечатлеть свои чувства, свои переживания и эмоции в этот момент – настолько они были яркими и сильными. Рассказ получился напряженный и импульсивный. Спустя время я подумал: «А многое ли рассказывают ветераны после войны?» Как правило, они не говорят о пережитых моментах. Рассуждая об этом, я продолжил писать о нашей жизни, о нашей работе. Пытаясь описать атмосферу, погружаясь в стихию войны, я старался передать все чувства, все эмоции, всю страшную красоту, которая нас окружает. Постепенно у меня появлялись вопросы, на которые нет однозначных ответов: кем стали внуки вчерашних фашистов? Что движет предателем? Откуда берутся «ждуны»? И другие не менее острые темы. Большую часть времени проводя на дежурствах, находясь где-нибудь глубоко в лесу под Кременной или в блиндаже в районе Авдеевки, в ожидании цели, я мысленно углублялся в эти противоречивые загадки и продолжал писать.
Выбор
Пролог
Было все прекрасно: все о мире пели,Олимпийский мишка полетел куда-то,И никто не ведал, что на самом делеВ этот год рождались новые солдаты.Игорь Растеряев.Песня про Юру ПрищепногоВыбор – наверное, самое сложное в жизни. Когда находишься на перепутье дорог, приходится идти вперед, не зная, что тебя ждет. Хорошо, если есть опыт, можно что-то предвидеть или просчитать, но и это не будет служить гарантией, что в конце пути ты увидишь то, что ожидал.
Мне повезло: в начале моего пути был лицей – СУНЦ[1] УрГУ. Неспроста я возвращаюсь именно в этот период жизни. Полученные знания, а может, в большей степени – мироощущение, мировосприятие сформировались именно там.
Это были девяностые, лихие девяностые, мир вокруг стремительно менялся. Для меня, молодого пацана, он загорался яркими красками, казалось, в какую сторону ни пойди – везде хорошо. Но в конечном счете, возможно, это сыграло со мной злую шутку: я долго не мог определиться, куда же двигаться дальше.
Пасмурный июльский день. Над головой – низкие, не летние облака. Поднимаю голову и вижу на постаменте «Катюшу», мать современных «Градов». ЕВАКУ[2]. Спокойно прохожу через вертушку на КПП, впереди – новые испытания, новая, неизвестная пока жизнь.
Экзамен по физике в училище считался одним из самых сложных. Перед кабинетом много народу, все боятся заходить. Думаю: «Чего испугались? Пойду первым!» Зашел, взял первый попавшийся билет, сел, посмотрел, подумал: «Ерунда какая-то, но надо что-то писать. А что? Тут и писать-то нечего».
Сразу вспомнился физфак УрГУ с его зубодробильными задачками и разгильдяйской студенческой жизнью: Куйбышева, 48, аудитория, если не ошибаюсь, 401 – большой амфитеатр, идет лекция, мы сидим на самом верху и разливаем из алюминиевого электрического чайника времен СССР пиво в стаканы. На кафедре стоит профессор и объясняет, как работает гироскоп. В руке у него велосипедное колесо на оси, а на полу вращающийся диск. Встав на него и раскрутив на оси колесо, направляя его в разные стороны, он начинает сам поворачиваться. В один момент, заметив нас, преподаватель сходит с диска, складывает пальцы так, как делают, когда приглашают выпить, и, вращая рукой, показывая на нас, говорит: «Гироскоп работает так, воон те ребята меня понимают…» Удивительное дело: тот жест профессора вернулся в мою жизнь спустя много лет. Странным образом он поменял свое значение и стал сейчас называться «Джамбо». Теперь этот жест – воинское приветствие в некоторых подразделениях на СВО.
А народ все еще заходит, берет билеты и садится на места. У меня до сих пор пустой листок. Чего сидеть? Я встал, подошел к преподавателю:
– Можно сдавать?
Он укоризненно посмотрел на меня:
– Ничего не знаешь, что ли?
– Почему не знаю? Знаю!
– Ну, рассказывай.
Что конкретно было – не помню, но я полез в дебри физики.
– Ты откуда такой? – удивился профессор.
– Из УрГУ, с физфака.
И тут его понесло:
– Так что ж ты мне голову морочишь? Сразу сказать не мог? 5! Иди.
Так, проучившись год на физфаке УрГУ, я поступил в военное училище – ЕВАКУ. И вот тут я погрузился в новый мир, он был совсем другой. Сознание никак не хотело воспринимать реальность. Во времена лицея учителя прививали нам свободу мысли, творческий, нестандартный подход к решению задач, к развитию своей индивидуальности.
Армия! Первое, что я услышал: «Ты – никто, у тебя даже имени еще нет!»
В это время уже шла Первая Чеченская война. Помню, как переживала мама. В самом воздухе была напряженность. Среди ребят страха, пожалуй, не было – мы ежедневно общались с теми, кто вернулся с войны: командиры, преподаватели…
В 1997-м вышел фильм «Чистилище». Запомнилось, как мы его смотрели вечером в казарме после отбоя. Тишина, тяжелая тишина пронизывала темное, с мерцающим огоньком телевизора помещение казармы, чувствовалось, как у ребят сжимаются зубы от злости.
Война тогда прошла мимо, но все понимали, что это еще не конец.
Страну трясло в похмельном угаре, рассматривая на занятиях США как наиболее вероятного противника, в реальности мы видели, как власть сливает ее, превращая Великую Россию в страну-бензоколонку. Тогда мне казалось, что сейчас мы наиболее ослаблены и противник обязательно воспользуется этим, напав на нас. Но он действовал хитрее, проникал, подобно раковой опухоли, все глубже и глубже в ослабленный организм нашей страны. Немногие тогда понимали, что «помощь» США – это таблетка с медленным ядом. Еще во времена лицея, в начале девяностых, появился Сорос. Тогда считалось почетным для преподавателя получить звание «Соросовский учитель». Дети участвовали в олимпиадах, учителя с энтузиазмом боролись за это звание, и лишь единицы кричали: «Очнитесь, что вы делаете?!» – никто их не слышал.
Обнищавшая страна, преданная и проданная армия, офицеры, вынужденные выживать. Доходило до того, что курсанты привозили командирам со своих огородов картошку. Но при этом в новом мире открывались невероятные, потрясающие, до сей поры невообразимые возможности.
Зимой 1999 года, выходя из училища одетым по гражданке, вдыхая полной грудью морозный воздух, я ощущал чувство свободы, будто тяжелый камень скинул с плеч. Остались где-то позади бесконечные наряды, караулы, полигоны, стрельбы.
«Нет армия – это не мое, сюда я больше не вернусь» – так я думал тогда, не подозревая, что через двадцать лет знания, полученные здесь, сильно пригодятся. Придется вспоминать, что забыл, и учить то, что не доучил.
Война придет откуда не ждали.
В лицее наш преподаватель истории, пожалуй, лучший в мире учитель (на ее уроках мы погружались в события с головой, будто становились участниками), влюбила в предмет.
Потом, много читая про историю России, понимаешь: в начале каждого века – война. Тяжелая, разрушительная, но через боль делающая Россию сильнее.
Умом осознавая неизбежность событий, ты все равно надеешься, что пройдет мимо, не заденет.
В конце весны – начале лета 2022 года для меня уже было понятно – не пройдет. В стороне оставаться нельзя, несмотря ни на что!
Глава 1
Там, над сопкой, в недавно очистившемся от дыма небе, медленно плыл, распластав крылья, неизвестно откуда взявшийся аист. Он парил на небольшой высоте, с земли было видно, как он поворачивал голову на длинной шее то вправо, то влево, будто высматривал, что делается здесь, на бывшей уничтоженной батарее, и там, возле разбитых танков, под которыми лежали немцы, и еще дальше, за речкой, на узкой кромке открытой земли между болотом и лесом. Вслед за Иваном аиста увидели Магомедов и Ружейников. Несколько минут три человека, грязные, заросшие щетиной, в оборванных, обгорелых гимнастерках, забыв на эти минуты о немцах, о павших и похороненных в воронке от вражеского снаряда своих товарищах и о своей неотвратимо приближающейся, как понимал каждый, смерти, наблюдали за вольной и сильной птицей.
Анатолий Иванов. Вечный зовВ августе на Луганщине царит настоящее жаркое лето, утреннее небо покрывается всеми оттенками розового, оранжевого и фиолетового, неспешно пролетающий клин журавлей исчезает вдали, в воздухе чувствуется запах просыпающихся цветов, легкий бриз с расположившегося рядом лимана. Вот уже несколько месяцев мы стоим между Кременной и Сватово – в небольшом поселке Залиман. Ведем наступление на Макеевку, поддерживаем огнем штурмовые отряды. На днях удалось форсировать реку Жеребец и оттеснить противника на запад. Но сегодня у нас перекат, куда мы направимся дальше, никто не знает. Во дворе царит суета, ребята выносят вещи, наши питомцы – собаки, Батыр и РС[3], бегают, мешаясь под ногами, – помогают собираться. За оградой на линии электропередачи, на проводах, как на нотном стане расположась, – целая стая ласточек. Изобразив неизвестную нам мелодию, они с любопытством наблюдают за нами, заметив пролетающую мошку, – пикируют, тут же возвращаясь на место.
Перекат отнимает много сил, много нервов. Как правило, ты не знаешь, куда едешь, что будет дальше, на каком участке фронта предстоит работать. Ребята давно усвоили: где сложно – там мы. В разговорах только и слышно: Бахмут, Запорожье, Херсон.
Перекаты. Вся наша жизнь состоит из них. Только в текучке повседневности мы их не замечаем, не задумываемся, не делаем из них события. На фронте все иначе: каждый перекат становится осязаемым, каждый – очередная веха твоего боевого пути. Почти год назад случился мой первый перекат здесь, на СВО.
День четвертый, как нас призвали. Вечером построение на плацу, объясняют:
– Ребята, вы в лагере, но ненадолго, тут временный пункт, места мало, видите, там, на поляне, пацаны уже сутки живут. Утром часть из вас собирается и уезжает, пакуйте вещи!
Лагерь. Краешком детства я еще успел захватить время пионерских лагерей. Советский ребенок был просто обязан «оздоравливаться» каждое лето в лагере: ежедневная зарядка, обед из трех блюд по расписанию, отрядные мероприятия, непременные взвешивания в начале и в конце смены (с уверенным привесом после отдыха). Я в лагере был лишь однажды, лет в десять-одиннадцать. У нас, в Сысерти, это было не в почете, и мне не очень понравилось: ограничение свободы, расписание, ходить строем – не для меня.
Гораздо прикольнее, когда ты сам решаешь, где купаться, на каком поле играть в футбол. Хочешь есть – бегом к бабушке. Велик – это круто, можно съездить на свалку. Классно залезть на завод и побегать по цехам. Сходить в депо: а вдруг пригнали вагон с арбузами? Может, на хлебозавод? Там можно у пекаря горячую булку выпросить, разломать ее и тут же съесть. А в лагере есть тарзанка? Нет, а у нас есть, и не одна!
– А может, пойдем с моста прыгать? Или на рыбалку?
– Давай на рыбалку, на плотинку, спустимся в шлюзы, там рыба пытается подниматься против течения – можно руками ловить.
Рядом старый завод, там древний разрушенный мост, ты видел, какая там высота? А слабо перелезть по нему?
– Да легко!
– Врешь!
Потом на Талик рванем (Тальков камень) со скалы прыгать, а завтра – на карьеры… Какой уж тут лагерь? Кто мог подумать тогда, что другие, военные, лагеря меня настигнут, когда уже мои дети вырастут из пионерского возраста, а сам я отправлюсь по-настоящему защищать Родину?
И опять перекат! Снова лагерь, снова палатки между холмиками спрятались. Леса нет. Под ногами хлюпает, пройти невозможно. Дорога разбита, черная мяша земли и воды. Утопая в грязи, с огромным трудом вещи тащишь, они давят, тянут, но нельзя отпустить. Шаг шагнешь, постоишь, дальше прешь.
Тут быт – ужасный! В предыдущем лагере воды «не было» – оказывается, была. Кого спросить, попросить? Не найдешь никого! Но кормили прилично. Повара – просто боги. Один был таджик, второй – армянин. Оба контрактники, не мальчишки, отношение другое. Молодцы, все очень вкусно! Такой каши овсяной с тушенкой, да и не только, я не ел, хоть верь, хоть не верь! Но с хлебом проблема – галеты жуем. Не думайте – это важно! Хлеб – это сила, галеты – пузо набить.
Жили в лагере четверо суток. В эти дни наконец занялись нами, составили списки, стали учить.
Кто учил? Сами себя и учили! Нашли в строю медиков, кто на скорой работал, нашли ребят, кто в пейнтбол-страйкбол играл или кто воевал – знает тактические приемы, как в паре работать, или втроем. И понеслось: одна группа бегает с автоматом, другая жгуты мотает, все в поле, почти как в боевых условиях. Выглядит все это, если ласково, ну очень странно!
Спустя время начали распределять. Никого не принуждали, я бы сказал – помогали.
Был случай один. Парнишка, двадцать с хвостиком лет, невысокий, худощавый, совсем детское личико, да и сам он – пацан.
Командир:
– Кто в разведку готов, выйти из строя!
Он – вперед, ему:
– Ты куда? Опомнись, встань обратно!
– Кто снайпер или знает, что метко стреляет, шаг вперед!
Он опять тут как тут!
С ним пообщались, встал на место.
– Кто в арте служил, два шага вперед!
Опять парнишка первым вышел. Красавчик! Кстати, наш, сысертский, такой молодец! Мы стоим, улыбаемся. Все как в фильме, ну, вы знаете: «Песчаный карьер! – Я! – Цементный завод! – Я! – Погрузка угля! – Я!..»
Ваш покорный слуга тоже вышел. Со стороны подошли офицеры-артиллеристы, всех опросили: кто, где, на чем служил. Заметил, офицер галочку поставил напротив меня. Дальше – больше: списки диктуют, кто минометка – колонна один, стволка – два, меня нет! Волнуюсь: забыли, потеряли, перевели куда-то? Тут вдруг третий список диктуют – реактивный дивизион!
Слышу свою фамилию:
– Я!
Вышел, встал в колонну. На душе – радость! Я представить не мог, что так обернется! Артиллеристы знают: попасть сюда сложно!
Перекличка, стою, слушаю, жду, когда меня крикнут. Вдруг дежавю! Резко бросает в пот холодный, и как будто мне 20, я в вузе военном стою на плацу. Фамилию прочитали до боли знакомую. Мне послышалось? Нет! Точно нет?
Офицер идет, строй смотрит, парень, чуть справа и впереди, его останавливает, говорит:
– Можно мне в ствольную, я из военного училища – ЕВАКУ, не доучился, но там все знакомо.
Я про себя:
– Стоп, стоп, стоп!
Потянул за плечо парня, чтоб повернулся, смотрю – Андрей!
Мы вместе учились, были в одной батарее, я – в первом взводе, он – во втором!
Так бывает?! Бывает! Вот так судьба!
Но в итоге в училище мы оба не доучились, я на третьем курсе ушел, он – на втором. Обнялись, говорили долго, посчитали года. Прошло их двадцать четыре! И это чуть больше половины жизни!
На следующий день нас собрали, объявили:
– Дальше тут вас готовить не будем, собираемся, перекат!
Глава 2
Новая правдаНовой метлыТеплом, ласкойПронимала до слез.Наливала, подносила,Целовала, подкосила,Мягко постель стелила,Да мне не спалось.К. Кинчев.Бес паникиУходя с направления Макеевки (ЛНР), мы еще не подозревали, что нас ждет целая серия перекатов, а пока мы разместились в красивой лесополосе, вблизи Старого города. Находясь в тылу, развернули туристические палатки, сделали кухню – получилась уютная беседка. Поставили душ. Ребята шутили: «Мы как будто на Грушинском фестивале». Грустная шутка на самом деле. Густая листва скрывала наш лагерь. Утром теплое солнце, пробиваясь сквозь ветки деревьев, согревало теплом. Обстановка – по кайфу. А на третью ночь пришла команда – перекат. Расчеты едут на машинах, остальные полетят на вертолетах.
Ранним утром, чуть забрезжил рассвет, проезжая вдоль лесополос на боевых машинах, выехали к асфальтированной дороге. Там уже ждали тралы, вытянувшись вдоль обочины длинной змейкой. Водители готовили их к погрузке. Повсюду творилась суета. Грузили противотанковые пушки, гаубицы, «мотолыги» (МТ-ЛБ), БТРы, БМП.
Водитель нашего «Града», Саня-Белаз, уверенно заехал на платформу. Убедившись, что машина стоит правильно, закрепили ее, притянув тяжелыми цепями.
– Ну что, готовы? – спросил нас водитель автопоезда Олег. Тучный, небрежно одетый в грязную, местами засаленную военную форму, он вскарабкался в кабину тягача, немного поерзав, удобно устроился за рулем, включил музыку. Зашипел воздух, освобождая тормоза, и машина плавно тронулась.
– Олег, куда нас везут? – спросил я.
Водитель глубоко задумался. Опустив голову, отвернулся от меня. По нему было видно, что внутри идет борьба: говорить мне это или, следуя инструкции, молчать? Наконец сквозь зубы ответил:
– Запорожье.
«Значит, Работино», – подумал я. Сейчас там самое жаркое направление: фашисты, не прекращая, штурмуют наши позиции. И то, что нас перебрасывают в спешном порядке, говорит о многом.
В кабине нового «Урала» просторно, я бы сказал, даже уютно. Утреннее солнце приятно греет, проникая через окно, светит в глаза. Невольно жмуришься. Рядом с открытым люком два вентилятора, заботливо установленные водителем, нежно обдувают лицо.
Мелькают деревья, бескрайние поля уплывают за горизонт. Скинув кроссовки, подогнув ногу под себя, я откинулся на высокую спинку сиденья. Закрыв глаза, задумавшись, погрузился в негу.
Сколько мне было лет, когда это все началось? В девяносто первом мне было тринадцать. Какой прекрасный возраст: ты еще не взрослый, но уже и не ребенок. А ведь я помню все события очень хорошо, помню свои ощущения. Новые, тогда непонятные слова: путч, ГКЧП. «Лебединое озеро» по телевизору, танки в Москве, встревоженные лица родителей.
И сегодня мне непонятно, почему никто до сих пор жестко не осудил этих двух предателей, продавших Россию, в угоду своему личному благополучию, удовлетворению личных амбиций? Спокойная, сытая старость Горбачева, периодически выдававшего свое мнение о стране. Кому оно нужно? Человек, разваливший Варшавский блок, выведший армию из ГДР с колоссальными материальными убытками, не получивший ничего взамен для страны, – именно он оголил наши границы. Только вдумайтесь: если бы сейчас наши парни стояли в Германии, разве у кого-нибудь в мире возникла идея даже посмотреть в нашу сторону?
Пустые полки магазинов, бесконечные очереди: за хлебом, молоком, за обувью – за всем, что только можно представить. Хорошо помню это слово – дефицит. Тогда мне казалось, что оно звучит отовсюду. Родители работали на четырех работах, и им нигде не платили деньги. В тот год папа, ведущий инженер-конструктор, и мама, преподаватель русского и литературы, ночами, после основной работы, топили печи в вечерней школе. Нас с сестрой брали с собой. Я, как старший сын, помогал с печами, младшая сестренка тоже не стояла в стороне – подтаскивала полешки. Наколов дров, растопив все 12 печей, я ложился на одеяло, расстеленное на полу рядом с одной из них. Тепло от очага согревало одну сторону тела, другую – обжигал еще не прогревшийся воздух. Темные коридоры пустой школы, неспешное потрескивание дров, из приоткрытой двери одного кабинета пробивается тусклый свет – там мама сидит, проверяет тетради своих учеников.
Ранним утром Сысерть еще спит. Лунный свет, отражаясь от ярко-белого снега, освещает припорошенные ветви тополей. Морозный воздух обжигает щеки – протопив печи, мы возвращаемся домой. Через три часа маме уходить на работу, мне – в школу. Понимая, что жизнь изменилась, я не представлял, насколько тяжело выживать родителям. Люди верили Ельцину, была надежда, что активный, дерзкий, уверенный в себе человек выведет страну из сумрака перестройки. У кого тогда, в декабре 1991 года, екнуло, когда Борис Николаевич, первым делом после подписания Беловежских соглашений, позвонил Бушу – президенту США: «Дорогой друг, задание выполнено!»
Открыв глаза, повернувшись к окну, облокотившись на дверь, закурил. Немного высунув руку, ощущаешь сопротивление – свежий летний воздух, завихряясь, приятно обдувает, проникая под футболку, охлаждает разгоряченное на солнце тело.
«Где мы едем, что за город?» – внутри непонятное чувство. Сейчас это уже наша земля. А разве она была когда-нибудь не нашей? Помню, в девяностых по телевизору показывали сюжет про детей, которых отправляли в лагерь «Артек»: диктор с упоением рассказывал о том, как здорово, что Украина предоставила места для детей России. Помню, с каким трудом продлевали аренду баз для Черноморского флота в Севастополе. Несмотря на то, что я был пацан, чувство отчаянья и нереальности происходящих событий не отпускали. Ну разве это не маразм, разве это не предательство? Как?! Как можно умудриться отдать исконно русские земли? Как можно было отрезать от страны Калининград?
А ведь находятся люди, оправдывающие это, воздвигающие памятники, центры, продвигающие фонды, названные именами этих клятвопреступников. Они становятся в один ряд с псевдоисториками-коллаборантами, обеляющими Петра Федоровича (Петра III), переодевшего российского солдата в прусский мундир, вернувшего Фридриху II завоеванные во время Семилетней войны, вошедшие в состав Российской империи Восточную Пруссию и город Кёнигсберг (Калининград). Глубоко пропитанные кровью наших солдат земли он вернул без каких-либо условий.
Петр Федорович был внуком Петра Великого. Карл Петер Ульрих – его настоящее имя – родился в Голштинии, сейчас это северная Германия. Недалекий, слабоумный, взбалмошный Карл стал единственной соломинкой, за которую могла ухватиться бездетная императрица Елизавета Петровна, чтобы продолжить престолонаследие по линии Петра Алексеевича. Но могло быть и по-другому, ведь он претендовал еще и на шведский престол, так как был по отцу внучатым племянником Карла XII. Заклятому врагу России – Швеции – повезло.
Одержимый военщиной, Петр III изводил солдат муштрой. Почитатель Фридриха, он верил в военный гений разбитого нашими войсками прусского короля, считал его своим идеалом. «Ваше величество желаете насмехаться надо мной, расхваливая так мое царствование. Вам благоугодно глядеть на ничтожныя вещи, я же должен дивиться доблестным поступкам и необычайным в свете свойствам вашего величества, ежедневно все более и более считая вас одним из величайших в свете героев». Из письма Петра III Фридриху II.
Конечно же, за это в войсках Петра III не любили и презирали. Историки по-разному оценивают сто восемьдесят шесть дней его правления, выискивают и пытаются трактовать подписанные им законы по-новому, но для меня он всегда будет предателем, тем, кто правил Россией в угоду интересам другого государства.
В современной истории подобные по своим делам личности принесли нашей стране немало вреда.
Разве ни у кого не промелькнуло в голове, что Ельцин – предатель, когда в июне 1992 года, он, выслушав унизительную речь в конгрессе США от президента Буша, произносил свою – под желчные, злорадные улыбки собравшихся в зале западных лидеров. Словно нашкодивший школьник, признающий вину, он унижал Россию. Готовый предоставить доступ ко всем секретам страны, отдать ее на растерзание хитрым гиенам, он произносит: «Господи, благослови Америку!»
Машина, прижимаясь к обочине, сбавила ход, остановилась, пшикнув, щелкнул ручник.
