Театр абсурдных теней

Андрей Валентинович говорил захватывающе и завораживающе. Он никогда не повышал голоса, он только смотрел, школьнику или школьнице, попавшимся под этот взгляд, становилось страшно.

Саша начал повествование. Так Дунаев спросил многих учеников. Плавало много «красных лебедей», но пять тоже, были у трёх человек, включая Тубунова. Все уроки Андрея Валентиновича прошли, он проводил последних учеников. Андрей Валентинович собрал тетради, которые нужно проверить дома взял своё пальто, закрыл кабинет и пошёл домой. В коридоре стояло сборище учителей. Он подошёл к ним и сказал:

– До завтра коллеги.

Его обратный путь был такой же, как и на работу, только он шёл пешком. По пути ему встретилось несколько учеников. На улице шёл снег, но сильного мороза не было. Прейдя домой, Андрей Валентинович разложил все тетради, заварил себе чая и погрузился с головой в их проверку. Это занятие доставляло ему огромное удовольствие, а особенно когда доходил до своего 7«А» класса наполнялся гордостью абсолютно за каждого мальчика, за каждую девочку, за отличника, за двоечника. После часовой проверки работ Андрей Валентинович посмотрел в окно. За ним была чудесная погода, светил месяц, мерцали дальние звезды, хранившие в себе столько тайн, столько загадок. Андрей Валентинович подумал:

«Ах! Какое небо, прекрасное небо! Что есть лучше чтения на свежем воздухе вечером? Конечно, лучше ничего нет. Нужно отправиться прогуляться в парк. Да!»

Вскоре собравшись, Дунаев вышел из квартиры. В подъезд, в котором был слышен пьяный ор соседа. Чтобы не слышать, его Андрей Валентинович поскорей вышел из дома. Пройдя около пятнадцати минут, он был уже вблизи парка. Жёлтые фонари освещали аллеи. Деревья покачивались от лёгкого ветра. Порхали снежинки разной формы и с разными узорами. Из ночных аккордов зимы самый громкий был хруст снега, напоминавший звук разлома свежеиспечённого хлеба. В парке казалось, не было никого кроме Андрея Валентиновича. Он шёл по аллеям вглубь. Наконец Дунаев подошёл к одной из скамеек, обмахнул её от белого пушистого снега. Присел на неё и достал из внутреннего кармана пальто зелёную ранее описанную книгу. Продолжил её читать. Во время этого примерно около часового сеанса Андрей Валентинович пару тройку раз вставал и разминался, чтобы не замёрзнуть. Он размышлял:

«Какой, однако, холод. Нужно отправиться домой».

Андрей Валентинович встал с лавки, поправился и отправился домой. Он был очень доволен своей прогулкой. Ах! Что могло произойти такого в жизни, за что Бог так наказывает людей? Дунаев шёл воодушевлённо домой, ничего не могло произойти плохого. Так думал учитель. В Сталинграде-младшем происходило множество непонятного и странного. Много было несправедливости, злобы и ненависти людей друг к другу. Страха и недоверчивости было столько же. Многие люди просто боялись выйти на улицу рано утром и вечером. В этом городе было за всю его историю много убийц и опасных преступников. Андрей Валентинович обо всём этом знал. След в след сзади за ним шёл человек, учитель не оглядывался. Этот человек выждал момента, и неожиданно набросившись на Андрея Валентиновича, повалил его за пределы дорожки. Дунаев, конечно, испугался, вскрикнул, но его рот закрыла рука нападавшего. Учитель отбивался и спустя несколько попыток, чуть отбросил его от себя, барахтаясь в снегу, словно маленькая мышка в мышеловке, он пытался встать. Злоумышленник тоже не отставал, а поднявшись, посмотрел серыми безумными глазами на бедного учителя, пронзая насквозь его беспомощную душу. Медленно мучая свою жертву, он направлялся к учителю. На правой руке этого сумасшедшего была надета перчатка с лезвиями, они отблёскивали от луны. Со лба Андрея Валентиновича струился пот, он вообще весь был мокрый от страха. Чуть опершись на руки, учитель привстал, окинул взглядом местность, по правую сторону от себя он увидел небольшое бревно. Убийца уже хотел напасть, Андрей Валентинович закрыл глаза, перед ним пронеслась вся его жизнь. Злоумышленник уже схватил Дунаева за пальто, улыбнулся и хотел пронзить лезвиями. Андрей Валентинович схватил бревно крепче и со всей своей силой, которую он мог только собрать ударил его по голове. Тот упал на правый бок прямо в сугроб, потекла алая кровь из затылка, пропитывая белый снег. Отбросив бревно, Андрей Валентинович не мог отдышаться от страха.

– Спасительница мать, это же Щекотун! – вскрикнул он в недоумении.

Быстро поднявшись, учитель побежал домой. Он не заметил дороги домой. На эти тридцать минут он выпал из реальности, он не мог вообще ни о чём думать.

****

Андрей Валентинович, словно пуля домчался до своего дома. Глаз не давал ему нормально жить, он всё дёргался и дёргался. Забежал в квартиру. Скинул с себя верхнюю одежду и приземлился на бордовый диван. Учитель весь дрожал. Он размышлял вслух, ходил из угла в угол:

– Я не хотел! Что же мне сейчас делать? Как жить дальше? Я, наверное, его убил, я убил Щекотуна. О-о-о-а-а-а! что теперь со мной будет? Как я буду продолжать жить с таким сильным грехом? Как после этого я буду смотреть в глаза детям? Этим безгрешным детям? Я же не хотел его убивать. Это была самооборона. Любой другой бы так же поступил на моём месте. Кому ни дорога собственная жизнь? Наверное, только сумасшедший.

Иногда Андрей Валентинович замолкал на несколько минут, а потом снова продолжал свои размышления:

– Я не хотел. Это было неправильно. Я не должен был его убивать! Зачем он напал на меня? Зачем? Что я сделал плохого? Кому я сделал плохо? Зачем ему захотелось меня убить? Кто меня заказал? Зачем вообще этот человек убивал людей? Что в жизни у него могло произойти, чтобы он начал убивать? Он убил много людей. Очень много! Возможно, я даже сделал лучше для общества. Теперь больше не будет стольких убийств? А что если у него были семья и дети? Как они теперь будут без него? О-о-о! Как я мог? Как я мог?

Андрей Валентинович не спал до трёх часов ночи. Он был весь мокрый. По его телу снова струился пот. Дрожа, учитель бросился на диван, укутался в одеяло. Пролежав на кровати, ещё около сорока минут Андрей Валентинович, наконец, смог заснуть. Просыпаясь несколько раз за ночь от дёргавшегося века, Андрей Валентинович угнетал самого себя ещё хуже, чем перед сном. В один из таких ночных моментов он накинул на себя одеяло и начал бродить по дому, словно призрак по старому европейскому пустому замку. Потом сел на кресло и уснул… В его голове городились непонятные сны. Где он сидел на допросе, потом на его руки надевали наручники. Андрей Валентинович то куда-то падал, то от кого-то бежал. Наконец наступила темнота.

Проснувшись позднее, чем обычно, Андрей Валентинович вскочил и просидел несколько минут никуда не глядя. Спустя несколько минут он встал с дивана, хотел взять книгу, но не заметил её на низенькой тумбочке. Дунаев хотел успокоиться и прочесть одну главу, но не понял где книжка. Андрей Валентинович обыскал тумбочку и ничего не нашёл. Потом он побежал к пальто, в карманах ничего не было. Он размышлял:

«Как я мог потерять книгу? Где её теперь искать? Что я надела?».

Андрей Валентинович не хотел, есть, пить, он не хотел ничего, он хотел спрятаться от осуждающих взглядов тех мерзких рож, которые могли сожрать заживо не только его тело, но и его несчастную душу. Он параноил, прокручивал, разные вопросы и рассуждения в своей черепушке. Андрей Валентинович вспомнил, что ему нужно на работу. Прейдя на кухню, он заварил себе чай, залил его в себя. Чуть не подавился. Дунаев собрал в портфель стопки тетрадей и учебники. Надел пальто с порванным вчера в троллейбусе плечом. Выскочил из квартиры. На пути ему встречались люди разные, на него они не смотрели, но учителю казалось, что на него все смотрят, ему казалось, что их взгляды хотят сожрать его. Дунаев читал на них: «Убийца, опасный для детей, до сих пор на свободе». Повторив вчерашний путь, Андрей Валентинович был уже в школе. Никого, не встретив, Дунаев прошёл в свой кабинет, сел за стол. В его голове была абсолютная пустота. Прозвенел звонок, начался урок, дети поприветствовали учителя. Андрей Валентинович так же продолжал сидеть с потерянным взглядом. Класс переживал за своего классного руководителя. Вдруг староста, коим был Саша Тубунов, спросил:

– Андрей Валентинович, с вами всё в порядке?

– Что… А со мной? Да, записываем тему урока… – через небольшое время ответил Дунаев.

Так шёл урок и под конец в аудиторию вошёл завуч. Высокий мужчина пятидесяти лет отроду. По словам учащихся злой, жестокий змей, так они его прозвали, прозвище вытекает из его фамилии Змеев. Но на самом деле отзывчивый, но очень строгий работник «храма наук». Всегда в коричневом костюме. И каждый день у него разные галстуки и рубашки. Чёрные зачёсанные волосы. Он был очень строг и принципиален. Часто ругал за мелочи, но был отходчив. К нему относились хорошо и работники и ученики. Иногда правда бывали моменты, когда с ним ругалась Тупакова, но это не удивительно, она со всеми ругалась. Змеев был завуч и по совместительству с этим был ещё учителем химии. Многие ученики химию не любили, но знали. Он рассказывал темы урока не сложными, длинными и скучными предложениями, а обычными русскими словами, объясняя тему, использовал примеры из повседневной жизни. Раньше Дунаев и Змеев были не в очень приятных отношениях, но сейчас они сработались.

– Андрей Валентинович, вас к директору просят, – с сочувствием в голосе сказал завуч.

– Что случилось, Михаил Эдуардович?

– Я не знаю. Пришёл кто-то, вас зовёт.

– Хорошо, сейчас буду. Только задание дам.

Захлопнув белую дверь, Михаил Эдуардович удалился из класса. Андрей Валентинович сказал ученикам задание на оставшийся урок и на дом. Собираясь уходить, он оглядел свой класс, и кабинет, вдохнув глубоко, отправился к директору. Идя по школьному коридору, он не встретил никого. Андрей Валентинович постучал в дубовую дверь с табличкой «Директор», из-за неё раздалось:

– Входите!

Андрей Валентинович вошёл в кабинет, там во главе стола, словно императрица Екатерина II сидела Любовь Фёдоровна Кукурузова. Роковая женщина, ей уже более пятидесяти, но она не выглядит на свой возраст. Её характер был дружелюбен, но её привычка говорить со всеми немного свысока многим надоела. Любит в свободное время ходить и проверять, чтобы всё в её учебном заведении было идеально ведь это главное в её жизни. Её тёмно-зелёный костюм напоминал форму генерала. Многие ученики её боялись, она была очень строгой. В городе её многие знали и уважали. Любовь Фёдоровна была не только директор, но и учитель литературы и русского языка. Она уважала Андрея Валентиновича, а что было раньше, не вспоминает. Кукурузова считала, что на работе не должно быть неприязни или чрезвычайного уважения, из-за личного отношения. Слева от неё сидел мужчина в зелёном пальто. Это был участковый – Жоркинов Николай Евгеньевич. Несколько маловатый мужик с лёгкой щетиной и большими густыми усами. Все его волосы уже выпали от такой работы. В народе о нём говорили по-разному, одни считали его внимательным, справедливым служителем порядка, другие трусливым и безразличным. Андрей Валентинович сразу увидел в нём врага. Он чувствовал, что участковый пришёл не просто так. Жоркинов смотрел на Андрея Валентиновича осуждающе, но при этом в его глазах преследовалось холодное безразличие. В стеллаже стоящем позади Любови Фёдоровны стоял бюст Ленина и Пушкина. Казалось, обе этих неживые головы смотрели прямо на Андрея Валентиновича. Вся обстановка была враждебной. Левый глаз начал снова дёргаться и от этого Дунаев прикрыл его кулаком.

«Зачем он здесь, – подумал Дунаев, – наверное, на меня уже завели дело. Как мне страшно. Что теперь со мной будет?»

– Да, Любовь Фёдоровна, вызывали? – попытался спокойно сказать Андрей Валентинович.

– Да, Андрей Валентинович, с вами хочет провести беседу товарищ-участковый. Я, пожалуй, выйду, чтобы вам не мешать.

– Спасибо Любовь Фёдоровна. Я у вас долго не задержусь, – смотря на Дунаева, говорил участковый.

Директор вышла. Чуть помолчав, Жоркинов сказал:

– Товарищ Дунаев, где вы вчера были в период с двадцати двух до-полпервого часов ночи.

– Я был в парке недалеко от своего дома.

– Хорошо…

Он полез в свою коричневую сумку, надел кожаную перчатку и достал влажную зелёную книгу. Андрей Валентинович понял, что это его книга. Но с чего участковый взял, что книжка принадлежит Дунаеву? Пока учитель прокручивал события вчерашней ночи, участковый вновь заговорил.

– Эта книга лежала на тротуаре, во время обхода я подобрал её, открыв её, был написан адрес библиотеки. Я пошёл в неё там мне сказали, что последний её владелец были вы.

– Да, я был её владельцем. И что? Вы пришли мне её вернуть?

– Нет, вы главный подозреваемый в убийстве Коршунова, товарищ Дунаев, а это главная улика.

У Андрея Валентиновича задёргался левый глаз. Перед ним всплыло страшное видение. Как его забирает участковый, надевает на него стальные браслеты, отводит его в холодную влажную тюремную камеру. Ведь никто разбираться не будет, всем наплевать на его несчастную и бесполезную жизнь. Левое веко дёргалось, Дунаев прикрыл глаз рукой и начал успокаивать себя. Мол, всё будет хорошо, это ошибка, а если и нет то найдётся добрый человек, который поможет Андрею Валентиновичу. Было слышно, как к кабинету кто-то подходил. Это была Любовь Фёдоровна она, стуча каблуками, зашла в свою обитель. Но она никак не заходила.

– Андрей Валентинович, что вы делали вчера в парке?

– Читал эту книгу. Но позвольте, с чего вы взяли, что я… убил?

Наконец, дверь распахнулась, вошла директор.

– Николай Евгеньевич, я, конечно, извиняюсь, вы беседуете уже долгое время, сами сказали, что пришли на пять минут, Андрею Валентиновичу нужно вести уроки.

– Хорошо, я ухожу, а мы с вами – позже договорим, товарищ Дунаев.

– Спасибо, до свидания. Я вас провожу, – открыв дверь, ответила Любовь Фёдоровна.

Участковый ушёл, Андрей Валентинович остался наедине с собой. Враждебная обстановка стала нейтральной, Дунаев оглядел кабинет, на полках стояло много книг: красные, жёлтые, зелёные, синие, разной толщины тонкие и толстые все были расставлены по порядку, по авторам которые их написали. Большую их часть Андрей Валентинович прочитал и не один раз. Он размышлял:

«Всё я попал. Ничего в жизни не сделал, меня упрячут в тюрьму, а там… Бог знает, я там не выживу. Его фамилия Коршунов. У этого монстра фамилия Коршунов. Как теперь выпутаться? Остается, надеется на лучшее».

После пятнадцати минут одиночества в кабинет вошла Любовь Фёдоровна. Присев в кресло она поправила книги и другие принадлежности у себя на тёмно-оранжевом длинном столе. Директор выглядела обеспокоенно, Андрей Валентинович прежде её такой никогда не видел. После некоторого молчания она заговорила:

– Андрей Валентинович, я боюсь вам нужно сегодня отправиться домой. Прямо сейчас, немедленно. Это для вашего же блага.

– Хорошо, я понял, но почему?

– Участковый, приходил, чтобы что-то сообщить. Он сообщил?

– Да.

– Мне кажется, вам нужно отдохнуть, поэтому идите домой, я вам и раньше хотела сказать, вид у вас сегодня уставший и… да идите домой.

– Да, я услышал вас. Но поймите меня, если он вам что-то обо мне наговорил – я не виноват. Он говорил вам что-то про меня?

– Он сказал, что вы совершили преступление.

– Любовь Фёдоровна, прошу вас, ничего не думайте обо мне дурного. Я надеюсь, что всё разложится по своим местам, и я смогу вам, потом всё это объяснить.

– Успокойтесь.

– До свидания, Любовь Фёдоровна.

– До свидания и удачи вам Андрей Валентинович. И да, завтра тоже никуда не ходите.

– Спасибо, Любовь Фёдоровна.

Выйдя из кабинета, Андрей Валентинович пошёл в свой класс. Там было пусто, собрав все вещи в свой портфель, он надел пальто с всё ещё порванном плечом. Он удалился из школы и направился домой. По пути Андрей Валентинович пару раз оборачивался из-за чувства, будто за ним следят. Так же по пути ему встречались люди. Учитель всё так же видел в их лицах не безразличие, а осуждение. Дунаев шел, ускоряя шаг, чтобы как можно скорее прийти, домой, закрыться и никому не показываться. И вот Дунаев уже в квартире, повесив пальто, он направился в кухню. Открыв дверь, Андрей Валентинович увидел серую мышь. В голове учителя все мысли перемешались, наступил полнейший бардак. В его голове была и ненависть, и печаль, и радость. Скорчив радостную гримасу, он взял веник и со всей силы ударил по столу. Все внутренние органы и впрочем, само несчастное животное размазалось по квадратной желтовато-зелёной скатерти. Андрей Валентинович вскрикнул и отбросил веник:

– Что со мной? Зачем я это сделал? Я ненормальный! А-а-а-а-а! как мне страшно!

Дрожа, Андрей Валентинович поднял и свернул скатерть, вместе с веником отнёс обе эти вещи на ветхий балкон заваленный снегом. Вдруг во входную дверь кто-то постучал, Андрей Валентинович испугался, что это милиция. Он подошёл к двери и настороженно спросил:

– Кто?

– Это мы Дима и Саша, – раздался звонкий голос Димы Шапкина.

– Пожалуйста, проходите.

Дунаев открыл дверь ребятам.

– Спасибо вам, – сказал Дима.

Пройдя в квартиру, мальчики сняли верхнюю одежду, пошли в гостиную. Андрей Валентинович поставил к дивану небольшой столик, пошёл на кухню, погрузил железный чайник на газовую плиту, взял три чашки и заварку, отправился в зал.

– Андрей Валентинович, я был обеспокоен вашим состоянием, придя к Дмитрию, я предложил ему сходить к вам.

– Да, Андрей Валентинович, что произошло. Поделитесь с нами, мы не кому проболтаемся.

– Я… я… совершил плохой поступок.

Их беседа продолжалась больше часа. Затем вскипел чайник, учитель и дети продолжали разговор, только попивая чай. Они говорили, что происходило в школе, потом что в городе, говорили они о многом. За это времяпрепровождение Андрей Валентинович почувствовал себя счастливым, нет по-настоящему счастливым. Дети ушли, и Дунаев снова остался наедине. После получаса в дверь снова кто-то постучал. Стучащий явно был настроен не на дружелюбный диалог, так казалось Андрею Валентиновичу. Возможно, это был сосед алкоголик, который опять пропил все свои деньги и ходил по соседям прося дать в долг. Нервничая, Дунаев пошёл открывать входную дверь. За ней был участковый. Даже не спросив разрешения войти квартиру, он зашёл в. Пройдя на кухню, он усадил своё седалище на табуретку. Глаз Андрея Валентиновича начал дёргаться из-за волнения.

– Я пришёл договорить, – начал диалог Жоркинов.

– Хорошо, давайте я налью чай?

– Да, не откажусь, с баранками желательно.

«Будут вам баранки, – подумал учитель».

Дунаев поступал по ситуации. Участковый сидел спиной к нему и что-то говорил. Андрей Валентинович впал в небытие, его взгляд стал стеклянным. Учитель схватил огромный кухонный нож. Натянув на себя счастливую гримасу, он подхватил холодное лезвие второй рукой. И со всей злостью вонзил его в спину Николая Евгеньевича. Его белая рубашка запачкалась алой кровью. Орудие убийства упало на деревянный пол с металлическим звоном. Андрей Валентинович отскочил в сторону, он весь трясся, похолодел от ужаса, тело участкового упало вместе с табуреткой. Дунаев отодвинулся к стенке и смотрел прямо на труп участкового, пристально не отрывая глаз несколько часов. Потом он встал, сходил на балкон за топором. Потихоньку Андрей Валентинович начал расчленил тело на мелкие части. Вся кухня была заляпана алой тягучей жидкостью. Дунаев разложил все части по мешкам и мешочкам. Потом он раскидал «мусор» по всем контейнерам города. Он занимался этим до четырёх часов ночи. Когда Дунаев пришёл домой, не раздеваясь, лёг спать. Он ворочался не долго, в его голове не было никаких мыслей. Наконец он заснул.

Андрей Валентинович проснулся в белой комнате, в белых одеждах. Играла приглушённая оркестровая музыка. Дунаев шёл на неё. Впереди он увидел оркестр. Подходя всё ближе и ближе, музыка становилась громче и страшней. На глазах Андрея Валентиновича этот оркестр начал распадаться на части тел и внутренние органы. Под ногами Дунаева образовалась лужа крови, и из неё вылез труп Щекотуна с пустыми глазницами и отмороженными частями тела. Хрипевшими звуками из его потрескавшихся окровавленных уст выходили обрывки слов:

– Ты убийца… опасный… для общества и детей… псих!

Из этой ямы начали выпрыгивать части тел и, собравшись в едино, образовали тело участкового. Из его рта и пустых глазниц начали выползать чёрные мыши с налитыми кровью глазами. Булькающими звуками слышались обрывки слов:

– Больной психопат… убийца!

Обернувшись, Андрей Валентинович увидел, как он идёт в школу и кромсает всех тех, кто стоит у него на пути. Под его ногами пропал пол и он начал падать, он вопил от страха он кричал:

– Я не такой! Я не хотел!

Андрей Валентинович упал на кровать. Вокруг него пылал кровавый огонь, но рядом был колодец Дунаев туда и прыгнул, но там была не вода, а кровь, смешанная со слезами. Наступила темнота.

Андрей Валентинович вскочил от ужаса, он был весь мокрый. В его голове снова путались мысли. Он потерялся абсолютно. Его мысли передать не возможно, возможно лишь сказать какие в нём преобладали эмоции. Это были грусть и злоба. Грусть превозмогала в нём из-за безнадёжности существования, от безвыходности в этой ситуации и от неизбежности того конца, которого учитель совершенно не ждал. А злоба была у Дунаева к самому себе.

«Зачем, – думал учитель, – я захотел прогуляться в тот день? Лучше бы я сидел, как обычно дома. Какой бес попутал меня на эту прогулку? И даже не дожил до пенсии! Что делать, я не знаю. Знаю только, что я опасен. Да опасен! Какова вероятность того, что я больше никого не убью? Ой! Как мне больно! Я совершил большие грехи. Что теперь делать? Только… конец… правильный конец».

Он пошёл к рабочему столу, достал лист бумаги, начал писать письмо. Иногда он прекращал и несколько минут сидел и смотрел через окно просто вдаль. Андрей Валентинович много раз вставал из-за стола и прохаживался по комнате. Через полчаса его «исповедь» была написана.

«Любовь Фёдоровна, я Андрей Валентинович хочу во всём признаться. Вы для меня один из близких людей. Пускай в молодости у нас с вами ничего не сложилось, но на всё в нашей жизни воля божья. Все мы рабы божьи, у каждого своя судьба. На каждого у Бога свои планы. Любовь Фёдоровна, я пишу вам потому, что доверяю и уважаю вас. Мы с вами были вместе с самого открытия школы. Я не буду этого всего пересказывать, что было уже не вернуть, да и вы всё это знаете.

Когда я вчера был в школе, вы могли заметить, что тогда я был расстроен и потерян. Вчера школу посещал участковый, он говорил вам, что я совершил преступление, но не сообщил какое. Я убил Щекотуна. Он уже несколько лет совершал преступления против человечности… а я убил его. Стал таким, как и он. Я действительно сделал это… Любовь Фёдоровна, простите меня, но если я не заслужил прощенья, то дальше не смогу я существовать. Возможно, совершённое мной, преступление принесло пользу для общества. Теперь больше не будет тех убийств. Уже третью ночь я не могу нормально спать. Всё время думаю об последних своих поступках. Как я мог совершить два этих поступка? Убийство не было намеренным, это случайность, да глупая и абсурдная, но, тем не менее, случайность. До того ужасного дня я жил обычной, скучной жизнью, которая меня устраивала, но сейчас… я понимаю, что поступал не правильно. Я не обращал внимания на мир вокруг себя, в этом одна из моих ошибок и я считаю главная. Сидя в парке, читая книгу мне было абсолютно всё равно на то, что было вокруг меня. По своей привычки и невнимательности я не заметил, как он подобрался ко мне сзади… дальше как ножом срезало. Когда я пытаюсь вспомнить, что было только пустота.

Вчера… Господи, прости, я не знаю, что было со мной тогда. После того как вы, Любовь Фёдоровна, вчера отпустили меня домой, через некоторое время ко мне пришли Саня и Дима из моего класса, мы хорошо беседовали, в то время я почувствовал, что есть надежда на лучшее. Мои грёзы хорошего конца этой истории продлились не долго. Пришёл участковый, всем своим видом он показывал мне, что я – проиграю. Тогда в моей голове снова начали путаться мысли, я впал в темноту, а очнулся от всего этого, когда у него в спине был нож. Поэтому я и хочу пойти сдаться. Какова вероятность, что эти два убийства последние? Я теперь стал бояться себя, а ещё больше боюсь за детей. Я признаю вину и каюсь перед Богом и перед людьми.

Это должны знать только вы, Любовь Фёдоровна. Пожалуйста, не говорите никому в школе, что я убийца. Я не хочу, чтобы мои ученики видели во мне монстра. Скажите им лучше, что я по семейным обстоятельствам уехал к племяннику в Ленинград или, что я умер. Хотя я и так уже умер, потихоньку начался процесс гниения… По окончании своего письма, я хочу дать своим детям один совет. Скажите им, чтобы они на меня не ровнялись и не брали моё мировоззрение за основу в своём. Я жил, не обращая ни на кого своего внимания, жил вне общества, я желаю детям, чтобы они жили в обществе и видели мир вокруг себя. Так и передайте им: «Дети, смотрите на мир вокруг себя, любите его и живите в нём!» Надеюсь, что в вашей памяти, Любовь Фёдоровна, и в памяти учащихся я останусь хорошим человеком