скачать книгу бесплатно
– Спускайтесь, я приду через пару минут… – стараясь говорить как можно тише, я выразительно таращила глаза, пытаясь придать лицу максимальную убедительность.
– Куда ты? Ты что? – Они явно перепугались, но с места не тронулись.
– Тихо! – Я приложила палец к губам. – Не бойтесь, я скоро…
Квартира располагалась на шестом этаже восьмиэтажки. Значит, и пройти-то всего два этажа. Стараясь не касаться ступенек и не дышать, осторожно пошла наверх. Дойдя до чердака, остановилась. Лестничный пролет перед чердачной дверью был перекрыт решеткой. Дом у нас достаточно спокойный, преимущественно здесь живут тихие и солидные люди, много пожилых, молодежи мало. Поэтому чердак никого, кроме слесарей, не интересовал, как и во всем подъезде, здесь царил порядок и чистота. Решётка обычно (насколько я помню) заперта на висячий замок, а если возникала необходимость попасть на чердак, все знали, что запасные ключи имеются у пенсионера Петра Фомича, живущего на втором этаже. Но сейчас замок отсутствовал. Свет был очень тусклый, я подошла поближе, наклонилась и увидела на дверной петле широкую свежую царапину. Тронула ее пальцем и почувствовала металлическую крошку. Сердце опять рванулось, а я стояла, прикусив согнутый палец, и никто в мире, включая меня, не знал, побегу ли я сейчас вниз или пойду вперед.
Так и не определив, что же мне делать, я развела металлические створки и пошла наверх. Толкнула дверь. Она не была заперта и поддалась. За ней было абсолютно темно, а до конца дверь почему-то не открывалась. Я толкнула сильней, сдвинув ее еще немного. Глаза чуть привыкли к темноте, и я различила большой темный мешок на полу, мешающий двери открыться свободно. Сделав один шаг внутрь, я присела на корточки и пригляделась. После чего беззвучно заорала во все горло (если так можно выразиться, вероятно, лучше сказать – хотела заорать), плюхнулась на задницу и, откинувшись, сильно ударилась головой о косяк двери. Приглядевшись, я различила черные ботинки на толстой подошве, черную куртку и черную шапку на голове. Прижав колени к груди, спиной ко мне лежал человек, судя по всему, мертвый. Завывая тихонечко: «Ы-ы-ы…», я на четвереньках, царапая руки, скатилась с лестницы, ударилась плечом о решетку, вывалилась на лестничную клетку и рванула вниз.
***
Вчера мне казалось, что я прожила худший день в моей жизни. Сейчас стало ясно, что ошибалась. Сидя на заднем сиденье Сашиного автомобиля, я, глядя в лицо что-то взволнованно говорящей Ленке, вдруг осознала, что не понимаю ни слова. Это было так странно, что я начала тереть виски руками и… улыбаться, а возможно, и хихикать, потому что Ленкино лицо вдруг вытянулось, брови поползли вверх, а челюсть – вниз. Подняв глаза, я увидела, что в зеркало заднего вида на меня смотрит Саша, смотрит очень странно, и я испугалась, потому что вдруг поняла, что мы едем. А если Саша будет смотреть не на дорогу, а на меня, нас наверняка ждут неприятности… Надо смотреть на дорогу…
– Надо смотреть на дорогу! – громко сказала я, покачав головой. – На дорогу!
Ленка вздрогнула и громко всхлипнула. Потом двумя руками обхватила мою голову и прижала к своей груди. Она заплакала тоненько и жалобно, мне стало жалко ее и себя. И я тоже заплакала, сначала тихо, а потом все громче и громче. Вскоре мы с Ленкой на пару завывали и причитали, и, если вы спросите, на это стоило поглядеть. Не знаю, сколько мы за это время проехали. Нарыдавшись и отведя душу, я освободилась из Ленкиных объятий и глянула в окно.
– Куда это мы?
– Куда! Туда! У Саши вон спроси, куда.
– Проверяемся, – не дожидаясь вопроса, ответил Саша. – Такие дела, не знаю, что и думать. Так что не раздумываю, а проверяюсь. Не знаю, кого, зачем, для чего, тоже не пойму, но… Может, вы все же скажете? Если, конечно, хорошо себя чувствуете…
Он опять принялся разглядывать меня в зеркало.
«Опять на дорогу не смотрит, – подумала я. – А чтой-то все о моем здоровье пекутся?»
Я покосилась на Ленку и уверенно сказала:
– Я себя прекрасно чувствую!
– Полчаса назад я бы этого не сказала! – подала она голос. – Полчаса назад я решила, что ты сбрендила, а я лишилась подруги. Ну в жизни я не видала, чтоб в здравом уме из подъезда на четвереньках выбегали! И в гроб краше кладут, чем ты была!..
Выяснилось, что, когда я выскочила из подъезда, все уже ждали меня у машин. Саша сильно нервничал, порывался идти за мной и ругал девчонок за то, что они меня отпустили. Тут наконец появилась я, принялась трясти всех по очереди за грудки, взахлеб твердя: «чердак» и «мертвый». Доведенный до отчаяния, Саша не стал испытывать судьбу и, затолкав всех по машинам, рявкнул Юльке:
– Не отставать!
После чего вылетел с нашего двора, а следом за ним – Юлька на моей ласточке. И теперь мы выписывали по городу пируэты, петляли по переулкам, благо машин было мало и некому было принять нас за идиотов, кроме гаишников. Оглянувшись назад, я увидела Юльку в моей машине, бледную и несчастную. Из-за того, что в машине она находилась одна, бедняга не могла порыдать на чужом плече, не могла закатить глаза, не могла даже пожаловаться вслух, потому что все равно никто бы не услышал. Все это подругу явно огорчало и раздражало. Я вздохнула и сосредоточилась.
– Саша! – позвала я через некоторое время. – Выбери уголок поспокойней!
Ленка выжидающе смотрела на меня. Мне было ясно, что все здорово сбиты с толку и напуганы, и принятие дальнейших решений ожидается от меня.
– Витька где? – Я понизила голос. – Хоть что-нибудь он знает?
Она отрицательно мотнула головой.
– А если будут спрашивать, он скажет?
– Он скажет только то, что я попрошу.
– Отлично. Вот что, дорогая. Вызывай его сейчас. Едешь домой и баиньки. И, пожалуйста, постарайся эти дни быть с ним рядом. Что сказать, мне тебя учить не надо. И с Пупсиком никакого баловства! Если он вдруг объявится… Ленка, миленькая, не шути с этим, видишь, что выходит. Но самое главное, не забудь про выставку, очень прошу. Я Саше объясню, он все привезет, а ты в галерею сама не суйся. Позвонишь Верочке, она в курсе, ребята сами все сделают. Лады?
– Лады, Алька. Только уж и ты, голубчик, стерегись. – Ленка вытащила из сумки телефон. – В аэропорт завтра не опоздай. С месье Дюпре места в самолете у вас рядом, так что не ошибешься… – Она подняла вверх указательный палец. – Витя? Это я… Не волнуйся, все в порядке. Подъезжай, Витенька, забери меня… Да, я с девчонками. Ты что, ничего мы опять не затеяли, просто пообщались… Трезва как лист… Обижаешь. Значит, если бы мы были в стельку, то было бы не странно?.. – Ленка отлепилась от трубки и посмотрела на меня. – Куда подъезжать-то? – Я быстро назвала адрес. – Ну, давай, жду!
Она убрала телефон. В это время Саша остановился в узеньком переулке, подруга приткнулась следом. Мы выбрались из машин, Юлька спросила:
– Ну?
– Сейчас Витек забирает Ленку, мы едем на квартиру родителей, я остаюсь там, а тебя Саша везет к маме. Как раз к утречку и поспеете. Он поспит у тебя и вернется. Машину мою в гараж к Андрею поставит, переживет благоверный, все же любит как-никак. А ты будешь отдыхать, загорать и прочее. И ничего не знаешь, а остальное забыла. Шутка. Что говорить, если что, знаешь. Я залечиваю душевную травму и постараюсь позвонить. Вы тоже постарайтесь держать связь…
– Да это все ясно… – перебила Ленка, – Не волнуйся, все будет в порядке.
– И всем нам, девчонки, ни пуха ни пера!
***
Подходя к родительской двери, я почувствовала, что сейчас снова зареву. Количество слез на душу населения сегодня уже перекрывало всяческие нормы, но я знала, что сдержаться все равно не смогу.
Была уже глубокая ночь, глаза у всех троих слипались. Саша старался зевать украдкой, культурно прикрывая ладонью рот, Юлька же зевала так откровенно и часто, что я стала опасаться, как бы она не вывихнула челюсть. Я прошла на кухню и поставила на стол пакет. В квартире не было никаких продуктов, поэтому, сдав Ленку на руки Витьке, мы заехали в ночной магазин и купили чаю, кофе и печенья. Было решено быстренько перекусить, после чего Юлька с Сашей должны отправиться в Клин. Но, глядя на измотанных ребят, я решила планы немного изменить. Никто, в конце концов, от этого не умрет.
– Вот что, – вздохнув, возвестила я. – Делаем так! Ночуете здесь, а утром пораньше отправитесь. Большой разницы нет, зато я не буду переживать, что с вами что-то случилось.
Для вида они немного поспорили, но было ясно, что такой расклад обоих устраивает. Пока мы препирались, вскипела вода, Юлька заварила чай. Чаепитие прошло почти в полной тишине, каждый старался побыстрее дожевать печенье и лечь. Я отправилась стелить постели.
– Саша, где вам постелить? – Спокойная обстановка способствовала восстановлению прежних отношений.
– В коридоре!
– Где? – Мне показалось, что я ослышалась. Заглянула на кухню, где еще сидели мои гости. – Вы сказали: «в коридоре»?
– В коридоре, у двери, – повторил Саша. – Я должен все слышать.
– А-а! – уважительно протянула я. – Образно говоря, через ваш труп?
– Ага! – весело подтвердил он, а Юлька подавилась чаем.
Постелив Юльке в спальне, себе в папином кабинете, а Саше в коридоре на раскладушке, я пошла в ванную. Из нее вышла Юлька, по-моему, на автопилоте проскользнула в спальню, и я услышала характерный скрип кроватных пружин. И больше ни единого звука. Очевидно, Юлька уснула еще на ходу.
А из коридора вдруг раздался жалобный стон. Это зарыдала наша старенькая раскладушка, когда на нее взгромоздился Саша. Я подумала, что у старушки немного шансов дожить до утра.
Глянув на себя в зеркало, я ужаснулась. Лицо измученное, под глазами синяки. Ну что ж, подруга, держись, теперь не соскочить. Этот поезд явно дальнего следования. А ты, похоже, в нем без билета. Я подмигнула своему отражению. Прорвёмся… Взгляд мой упал на старенькую, когда-то яркую накладную картинку, висевшую на стене. На ней виднелись горы, лес, солнце… Она выцвела и потемнела от времени. Краешек солнышка совсем облупился, и мне вдруг стало нестерпимо горько. Я вспомнила, как давным-давно ее принесла мама, и мы втроём спорили, куда её повесить. Папа предлагал на дверь, а мама – около зеркала… Нет, кажется, я хотела повесить ее на дверь. Мы чуть не переругались, а потом смеялись над чем-то, над чем, не помню. Наверное, как всегда папа сказал что-нибудь смешное. Мой папа всегда говорил что-нибудь смешное, он был очень веселый… Мама рассказывала, что он очень похож на своего отца, моего деда.
Деда я не знала, он умер, когда я ещё не родилась. Он был профессором геологии, известным учёным. По утрам за дедом к подъезду подъезжал автомобиль, поздно вечером он возвращался домой. Он был невероятно увлечен своей работой, а протирание штанов в кабинете считал решительно невозможным. Он постоянно мотался по командировкам, забывая иной раз о семье. Но, будучи человеком веселым и общительным, любил хорошие компании. Поэтому, когда он работал в Москве, по выходным и праздникам в квартире всегда были гости. И однажды после одного из таких застолий к дому ночью подкатил чёрный «воронок»… Шесть долгих лет бабушка не могла узнать о нём ничего. Что пережила она в это время, оставшись одна с трехлетним сыном, одному богу ведомо. Она никогда об этом не рассказывала. Только через шесть лет удалось узнать, что он сослан, а в заключении занимается тем же, чем и на свободе – разработкой полезных для любимой Родины ископаемых. Единственное, что все время повторяла моя бабушка: «Зачем понадобилось его арестовывать, чтобы послать туда? Ведь если бы ему сказали, что это необходимо, он поехал бы туда добровольно?»
Но понять этого нельзя было ни им тогда, ни нам сейчас. Отсидев, вернее, отработав пятнадцать лет, мой дед вернулся домой. Через год его реабилитировали, наградили и даже дали квартиру. Но дед ничему уже не радовался, он почти ничего не видел. Прозрачный сгорбленный человечек больше не смеялся, не собирал застолий и не пел песен. Свой долг перед Родиной он выплатил сполна.
Отец, как и дед, был геологом. Мама в юности танцевала в балете, ей прочили большое будущее, цветы и поклонников. Но, познакомившись с отцом, она, не раздумывая, оставила сцену, чтобы быть рядом с любимым. Ездила вместе с ним в экспедиции, ведя беспокойную жизнь на чемоданах. Они исколесили всю страну, особенно любили Кавказ, заведя там большое количество друзей.
Я уже была замужем, когда однажды позвонила мама и предупредила, что они уезжают недели на три, а возможно и дольше. А я просто ответила:
– Ну, счастливо! Когда вернётесь, позвони!
Эх, если б знать!
Погода в горах стояла отвратительная. То дождь, то ветер, а чаще и то и другое сразу. Под вечер уже подмораживало, и ждать больше времени не было. Утром караван машин не торопясь двинулся вверх по горному серпантину, строго соблюдая дистанцию и скорость. Первым полз автобус с местными геологами, затем КАМАЗ с аппаратурой, мои родители в УАЗе и ЗИЛ со снаряжением. Подъем был почти закончен, когда на последнем опасном участке у идущего вторым КАМАЗа отказали тормоза. Несмотря на отчаянные усилия шофера многотонная груженая махина, скрежеща железом, поползла вниз. Он сделал все что мог, почти сумел прижать ее к горе, но обледеневшая дорога и потёкший ручьем щебень свели его усилия к нулю. Машина вместе с грудой камней уже скользила, набирая скорость. Поняв это, отец без раздумий резко развернул УАЗ поперек дороги, пытаясь свободной рукой вытолкнуть мать из машины… Потом я часто думала об этом. Почему она не выпрыгнула? Потому что не смогла? Или… Дорога здесь была достаточно широка для маневра, но отец хорошо знал, что в кабине рядом с водителем сидел его шестилетний сын. Груженая машина в секунды накрыла УАЗ, протащив вниз, скомкав под кузовом, и остановилась, только ударив в ЗИЛ. Удар едва не выкинул грузовик в пропасть. Выскочившие перепуганные насмерть люди сначала даже не смогли понять, что УАЗ сложило почти пополам.
Всё это рассказал мне Нодар Ксителия, водитель того самого КАМАЗа, приехавший на похороны. Тяжёлые слезы катились по его огрубевшим на ветру щекам, он неловко размазывал их большой мозолистой ладонью. Рядом с ним плакал его маленький сын.
***
«Пора ложиться, завтра трудный день. И послезавтра, и через два дня… Да, нашла себе занятие, нечего сказать».
Я встала, прошлась по гостиной, разглядывая творения тёткиных рук, в который раз дивясь ее мастерству. Да, тетя Юля была мастером с большой буквы. Чего стоит бархатная скатерть с атласными аппликациями, расшитая бисером и стеклярусом, или панно «Царевна Лебедь»! Это было настоящее произведение искусства. Тетка работала над ним почти год, готовя подарок на юбилей маме. Вылепленная из специального разноцветного пластилина сияла прекрасная луноликая Царевна. В ногах у нее простирал крылья белоснежный лебедь. Крылья его плавно переходили в платье царевны, казалось, что они составляют одно целое – прекрасный волшебный цветок. Часть пластилина была закрыта настоящими перьями и стеклярусом. Низ панно украшали разноцветные камушки, словно выброшенные на берег волной ракушки, сверкала выложенная стеклянными бусинами корона, во лбу царевны горел желтый прозрачный камушек, вытащенный из специально купленной брошки.
Мама, увидев этот фантастический подарок, просто потеряла дар речи. Потом она долго и тщательно выбирала для него место и успокоилась, купив, в конце концов, раму со стеклом, чтобы на царевну не попадала вездесущая пыль.
Сев на краешек дивана, я любовно взяла в руки небольшую диванную подушку. Это тоже была теткина работа, и здесь тетя Юля превзошла саму себя. Подушка напоминала фантастический одуванчик, неизвестным образом оказавшийся в городской квартире.
Я поднялась, аккуратно поправила подушки, как любила их раскладывать мама, и пошла в папин кабинет.
Крадясь на цыпочках мимо храпящего телохранителя, я только собралась покачать головой, как неожиданно замерла от непонятного предчувствия. В следующее мгновение я поняла, что Саша не спит, а, держа в руке пистолет, неслышно отодвигает раскладушку от двери. Заметив, что ручка входной двери вдруг плавно поползла вниз, я испуганно закусила кулак, чтобы не закричать. Подняв глаза на Сашу, увидела, что он знаком велит мне уйти из холла. Я осторожно вошла в спальню, где обнаружила Юльку. Она дрыхла как сурок и сладко посапывала. Возмутившись такой несправедливостью, я было решила ее разбудить, чтобы не трястись в одиночку, но вовремя сообразила, что спросонья она может зашуметь. Поэтому, молча погрозив спящей подружке кулаком, я прильнула к приоткрытой двери. В замочной скважине чуть слышно шуршал ключ. Наконец дверь тихо дрогнула и начала медленно приоткрываться. В образовавшуюся щель ударил свет фонарика. Саша, стоящий сбоку от двери, напрягся, готовясь, как я понимала, оглушить пришельца пистолетом. Дверь еще больше приоткрылась, луч забегал по стенам холла, и в щель вдруг просунулась… скалка.
От неожиданности и любопытства я высунула голову из-за двери. Я могла ожидать чего угодно, но чтоб вот так… Между тем вслед за скалкой показалась рука, сухонькая и маленькая. Я, поняв, в чем дело, крикнула метнувшемуся к руке Саше:
– Нет!
Слава богу, реакцией он обладал завидной, сумев правильно среагировать на мой голос, иначе с рукой бабе Глаше пришлось бы проститься. Облегченно вздохнув и утерев со лба пот, я подошла к двери и распахнула ее. Саша зажег свет. Передо мной со скалкой наперевес стояла бесстрашная баба Глаша и подслеповато щурилась, стараясь меня разглядеть.
– Ты ли, Алька? – раздался знакомый с пеленок голос, и я отозвалась:
– Конечно! Кому ж еще быть? А ты, баба Глаша, как была партизанкой, так и осталась!
Баба Глаша согласно кивнула, деловито осмотрела холл, увидела Сашу, раскладушку и подозрительно спросила:
– А это что еще за бугай?
Саша ответил ей хмурым взглядом и незаметно убрал за спину оружие. Сразу стало ясно, что они друг другом, мягко говоря, недовольны.
– Что же ты, баба Глаша, не узнала? Это ведь Саша, у Андрея Дмитриевича работает. Помнишь, он еще с тетей Юлей нам помогал, перевозил ее?
Баба Глаша на секунду задумалась, потом еще раз окинула взглядом сердитого Сашу и сказала:
– А! Как же! Теперь вспомнила! И, правда, Саша! Александр Васильевич, да?
Саша кивнул.
«Ну, бабуся! – с некоторой завистью подумала я. – Я сама его отчество только сегодня узнала. А она не только знала, но еще и вспомнила через столько лет!»
Баба Глаша деловито засеменила на кухню, мы с Сашей за ней. Я вдруг обнаружила, что у меня трясутся ноги, поэтому быстренько села на стул. Глянув на бабу Глашу, я укоризненно покачала головой:
– Ты, честно сказать, нас порядком напугала! Чего это таким лихим способом сюда пробиралась? Позвонила бы.
– Эва, брякнула! Позвонила! Да пока бы я звонила, все ворюги уже бы сгинули. Ищи-свищи!
– Ну да! А ты на них, значит, со скалкой? В рукопашную?
– Да я б их всех, мать их растак! Ночью по чужим квартирам шарить! – Баба Глаша воинственно сверкнула глазами. – Не на ту нарвалися!
Саша уже не дулся, он с интересом следил за нашей поздней гостьей, пряча улыбку в кулак.
– Чайку, баба Глаша? – спросила я, с трудом сдерживая зевоту.
– Да не… Какой чаек? Время-то… А чего вы сами-то поздно приехали? Да ты и не позвонила? Раньше всегда звонила, приеду, мол.
– В спешке все вышло, не успела. Завтра уедем. Баба Глаша, ты знаешь… ты недельку-другую не заходи, отдохни. А подозрительное чего увидишь, сама не суйся, ни в коем случае. Договорились?
Баба Глаша задумчиво пожевала губами, покачала головой:
– Ты, Алевтина Георгиевна, не мудри. Скажи, как есть. Неча тут тайны разводить… В чем дело-то?
– Все в порядке, не волнуйся. Через пару недель еще заеду, тогда и поговорим.
Проводив бабу Глашу, мы с Сашей переглянулись и засмеялись.
– Ну и бабуся! – Саша улыбался, потом вдруг перестал и добавил: – Вот бы я ее зашиб, а?!
Он даже посерел от подобной мысли. Я поспешила его успокоить:
– Не беспокойтесь, Саша. Это только кажется, что эту старушку легко прибить. Она ловчее другого мужика будет. Она ведь, правда, в партизанском отряде была. Девчонкой совсем молоденькой. У нее вон целая коробка орденов да медалей. И снайпером была. Вот на вашем счету сколько душ? Э-э! То-то! А у бабуси – девятнадцать!
Это известие окончательно доконало несчастного Сашу, и он со вздохом улегся на раскладушку. Бедняга затрещала и застонала, а я подумала:
«Держись, бабуся!»
***
Дверца канареечной клетки никак не хотела запираться. Я злилась, но неподатливая проволока выскальзывала из рук. Петля задвижки выскальзывала из пазов, словно смазанная маслом. Закусив губу, я отбросила с потного лба прилипшую челку. Большая красно-оранжевая канарейка, укоризненно глядя на меня сверху вниз черными глазками-бусинками, осуждающе качала головой и вздыхала.
«Ну вот, – подумала я. – Каждая шмакодявка будет еще головой качать!»
Я-то прекрасно понимала, что она только и ждет, чтобы я отошла. А она фить – и готово! Ловите меня! Не выйдет! Я выразительно посмотрела канарейке прямо в глаз и сказала:
– Фигушки!
– Да ладно тебе, Алевтина! – примирительно сказала канарейка.
Я раскрыла рот, потому что никогда не сталкивалась с говорящими канарейками, ладно там попугай или хотя бы ворона. А тут…
