скачать книгу бесплатно
Рассказы на закуску
Денис Александрович Игумнов
Рассказы, объединённые в сборник под одной обложкой не для того, чтобы просто напугать, а для того, чтобы приподнять завесу мрака и познакомить читателя с тем, что скрывается там – в подполье чуждого нам разума.
Слепой бог вечно идёт к пылающему в лихорадке скорой гибели городу, празднующему свою смерть оргиями и пьянством. Кинорежиссёр, расплачиваясь за свою доверчивость, попадает в машину пыток. Бодибилдер-любитель летит в Таиланд на отдых, и после бурной ночи в местном клубе похоти его ждёт откровение собственного тела. Путешественник по чужим фантазийным мирам вступает в схватку с ожившими персонажами-бунтарями, не желающими больше оставаться в узких рамках их вымышленного существования.
Жизнь бурлит тенями вероятных событий, пахнет фантомной болью спасения. Героям остаётся сделать последний шаг на пути откровения и понять свою природу, прорвавшись через порядки консервативных запретов до самой сути – до бездны источника своей заблудшей души.
Содержит нецензурную брань.
Денис Игумнов
Рассказы на закуску
Камор
В этот раз всё было по-другому. Волны безумия, источаемые разумом слепого бога – Камора, накрыли город "Чёрного Козла". Его тень окутала кварталы ополоумевшей от ужаса столицы королевства Божьих Коров. Под чёрной тучей, бурлящей пузырями жёлтого подбрюшья, прёт слепой беспощадный разрушитель, за собой он тянет шлейф непроглядной тьмы, полностью закрывающей горизонт. С ним, позади него и впереди, идёт его проклятое войско – восставшие из могил мертвецы, кровожадные вампиры, подземные собаки, летят крылатые твари, не имеющие человеческих названий, бредут невообразимые в своём ужасе демоны, скачут чёрные колдуны, маршируют попавшие под каток сознания бога люди, потерявшие всякий человеческий облик. Впереди всех верных рабов Камора вышагивает, подпрыгивая высоко вверх, предводитель войска мерзостного господина, его генерал, демон – Ободранный.
На многие мили вперёд перед войском Камора лежащее перед каменными стенами города поле опустело. Не поют больше птицы, не стрекочут кузнечики, не летают стрекозы, цветы завяли, трава пожухла. Крестьяне побросали свои дома и хозяйства, поспешив укрыться в наскоро укреплённой столице королевства, убежали, испугавшись прихода слепого безумия и его ненормальных приспешников. Дует ветер неся с собой из недр Проклятых Земель холодный, всюду проникающий смрад. Орда нечисти приближается к городу, скоро рабы подземного мира смогут начать штурм.
Камор, подтягивая обрюзгшее серое тело, кожа которого покрыта бородавками чудных наростов, пропахивает в сырой земле, напитанной ядовитой дождевой влагой, борозды шириной в несколько десятков метров. Он и идёт, и ползёт. Вот он останавливается, и поднимая мясистое лицо, выпирающее прямо из черепа, с сомкнутыми багровыми рубцами веками глаз протяжно ревёт – "УУЖУУ УБУУУ УУУУУ". – Всё вокруг содрогается в вибрациях, как от колоссальной бурильной машины, будто врубающейся ржавым толстым сверлом в коренной зуб матери земли. – "БУУУУУ УКХУУУУ УУУУУУ".
Бог-демон чувствует молчаливое сопротивление своей воле, источник коего прячется в самом сердце непокорного города, оно беспокоит его. Он ощущает, как стены окружает и защищает фантом древнего рогатого змея, близкий к христианскому представлению о родоначальнике зла. Змей покровительствует противнику бога-демона, напитывая дух врага слепого зла флюидами упрямого сопротивления. Он не пугает Камора, змей приводит его в иступлённое бешенство. Бог совершает стремительный рывок вперёд, неожиданно быстрый для горы плоти такого размера – делает шаг, другой и под собственной тяжестью проваливается под землю. Люди по подсказки их короля, точно рассчитав путь демона, выкопали здесь яму-ловушку. Более лёгкие приспешники тьмы прошли беспрепятственно, а их огромный предводитель проломил верхний слой маскировки из дёрна, травы и фруктовых деревьев, подломил внутренние опоры столбов и стремительно ушёл на дно ямы. Там его ждали остро отточенные осиновые колья, выточенные из цельных стволов деревьев. Камор напарывается на них как гигантский кусок протухшего шашлыка. Будто проткнув нарыв, колья вонзаются глубже, принимая на себя потоки бордовой, густой, словно кисель, крови с прыгающими в ней кислотно жёлтыми головастиками.
Камор открывает пасть и во все стороны разлетаются звуки уродливо похожие на раскатистый смех буйнопомешанного, но, на самом деле, выражающими гнев – "АКХА ХА ХА ХАХАХАХА АААА!" – Бог-демон в ярости; его собственные слуги, оказавшиеся поблизости от ямы, гибнут от невозможности выдержать толчки потока чёрной злобы их повелителя. В их уродливых головах разрываются все кровеносные сосуды, а у некоторых лопаются черепа и на землю из них капает гниль и падают красные черви. Вокруг ямы образовывается ведьмин круг, внутри которого все мертвы кроме самого Камора.
На секунды бог теряет концентрацию и центр хаоса его мыслей перемещается внутрь него самого. Он подламывает собой колья, слезая, стаскивая самого себя с них. Его плоть, сама собой хватаясь за плохо обструганное дерево, вытаскивает колья из себя. Камор подтягивает себя из ловушки, опираясь на её края узлами кулаков. Над провалом в земле появляется его уродливая голова.
В то же самое время, когда Камор ревёт и беснуется, глубоко в глиняных норах канализации, тянущихся от города к реке, просыпается от тяжкого сна идущий в никуда и не по своей воле бывший трактирщик, ставшей невольным палачом всей своей семьи – Ла Фильер. Его окружает серый сумрак, света почти нет, только сквозь трещины водоотводных люков струятся его скудные блеклые ручейки. Вокруг пыхтят тени таинственных спутников трактирщика, может быть, такие же рабы, а может – просто здешние коренные жители. Вонь застарелых фекалий смешивается с гнилостным смрадом ворочающихся повсюду пятен живого мрака. Ла Фильер чувствует себя слабым, коленки дрожат, голова раскалывается от боли. Его мозг, как будто истерзанный ментальными когтями чёрного духа, саднит, горит открытой воспалившейся раной. Он напуган до смерти и, если бы в его желудке что-то лежало, обязательно произошло бы спонтанное опорожнение. Но как бы он не себя не чувствовал, здесь, под изнанкой мира, он оставаться не собирался.
Ла Фильер летел на крыльях паники, не разбирая пути он бежал, падал и снова бежал вперёд. Сколько прошло времени с начала утомительного бегства вслепую от себя, тьмы и страха определить было невозможно, время там внизу, в артериях вонючего подземелья, движется по-другому. Трактирщику же казалось, что прошли часы. Неожиданно его метаниям в темноте пришёл конец. Ла Фильер вбежал в пятачок яркого дневного света, разделённого на ровные квадраты теней, падающих от канализационной решётки. Туннели канализации не отличались особой высотой и Ла Фильер свободно достал до решётки рукой. Вцепившись ослабевшими пальцами в её прутья, он с усилиями достойными более тяжёлых предметов в несколько приёмов сдвинул её в сторону.
Выбраться наружу оказалось труднее, чем трактирщик думал. Истратив последние силы в лихорадочном забеге по километрам нечистот, он обыкновенным манером уже не мог подтянуться и покинуть яму. На шестой безуспешной попытке он понял, что так ему ни за что не справиться и не выбраться из ямы. Он слышал отголоски странной музыки и иногда шаги людей, но все его призывы о помощи оставались без ответа. Пришлось искать другой способ. Ла Фильер наковырял из стен достаточное количество глиняной плитки, при этом он обломал почти все свои ногти, выросшие за время блужданий в свите Камора до неприличных размеров, и всё же сумел соорудить для себя подставку необходимой величины.
Ла Фильер, наконец, выкарабкался, покинул воспалённые кишки большого города. Вынырнув из их темноты, он неожиданно для себя очутился на празднике. Водосточный лаз в канализацию находился в зажатом между домами проулке, его с трёх сторон окружали глухие стены, а единственный просвет с идиотской радостью мигал разноцветными огнями всеобщего карнавала. Горожане что-то праздновали. Так думал Ла Фильер, со стороны наблюдая весёлую суету. Трактирщик выглядел для праздника не очень – грязная оборванная одежда, измождённое, поцарапанное, избитое лицо и к тому же от трактирщика пахло (это ещё слабо сказано, от не несло тухлыми помоями). Но какой у него оставался выбор? Ла Фильер пошёл к людям.
При выходе из аппендикса переулка, ему путь преградила троица ввалившихся туда разгорячённых бормотухой горожан. Двое парней-подмастерьев тащили брыкающуюся молодой кобылкой девушку с длинными прямыми волосами, блестящими чёрным драгоценным блеском. На Ла Фильера они не обращали никакого внимания. Тот из подмастерьев, который казался повыше, с глумливой рожей ярмарочного клоуна, вывернул руки девушки назад и перекинул её через колено. Второй хулиган, с кирпичным лицом кузнеца или пьяницы, зажёг длинную каминную спичку и поднёс её к прекрасным волосам девушки. Волосы вспыхнули единым жёлто-красным лепестком яркого пламени. Бывшая брюнетка, в мгновение ока ставшая лысой, забилась в истерике и, выворачивая себе суставы, пыталась освободиться. Подтёки расплавленной массы облепили её покрывшейся в одночасье краснотой ожогов приплюснутый с боков и вздутый на макушке череп. Женщина, ставшая похожей на новорождённого циркового уродца, лишилась всей красоты. Огонь сделал её страшной ведьмой.
Глумливый подмастерье вздёрнул девушку и, по-прежнему удерживая за руки, прижал к себе. Второй, в два ловких приёма сдёрнул с неё пышные юбки, бельё, но не стал их снимать до конца, а оставил висеть путами на лодыжках. Теперь она стояла с обнажёнными ногами и пахом, а туловище прикрывало порванная во многих местах кофта. Девушка, откинув обожжённую голову, завывала тоскливо и безнадёжно. Внезапно красномордый насильник встал перед ней на колени. Из его рта вывалился широкий лопатообразный серый язык. Он согнутыми в когти пальцами грубо впился во внутреннюю поверхность ляжек жертвы и рывком раздвинул их в стороны. Подмастерье начал лизать – жадно, слюняво, со вкусом разминая чуть поддёрнутую пухом весны жизни вагину.
Дальше смотреть на это дикое шапито, как, впрочем, и выручать из сомнительной беды облысевшую незнакомку, Ла Фильер не стал. Он вышел на улицу. Город веселился. На улицах бушевал праздник. Отовсюду звучала музыка, из окон свисали флаги, несмотря на дневное время суток – горели фонари и декоративные бумажные фонарики, коптили факелы. Но было во всей этой суете нечто настораживающее, предельно искусственное, маскирующее под собой жуткое будущее, уже ждущее всех на пороге их общего дома.
Все как один пьяные в дым жители, с остановившимся взглядом разучившихся моргать глаз, с гримасами притворного веселья на бледных лицах людей, испытавших сердечный приступ, бесцельно катили по мощённой коричневыми булыжниками мостовой сразу во все стороны. Прибывая в трансе, бывший трактирщик брёл среди них.
Двери большинства домов стояли распахнутыми настежь. Под заборами, по берегам сточных канав валяются десятки неубранных с прошлой ночи разгульной резни трупов. Кого-то убили, кого-то затрахали насмерть, а кто-то сам свёл счёты с жизнью. Город, ощутив всепоглощающий ужас от приближения Камора, произвёл самоочищение от ненужного груза слабых и неготовых – ненужных. Теперь он праздновал, приветствовал грядущую смерть. Ла Фильер хотел забыться, освободиться от навязчивых мыслей о прошлом. Во что бы то ни стало выжить и начать всё заново. Он не знал, что за сумасшедший дом здесь твориться, но подозревал, что во всём происходящем вокруг есть доля и его вины. Хозяин близко!
Ла Фильер незаметно для себя очутился в квартале богачей. Около одного дома он задержался. Из трёхэтажного, богато украшенного лепниной и статуями особняка доносилась протяжная, постоянно возвращающаяся к своему началу, притягательная мелодия. Её гипнотический трип приманивал, заставлял войти в распахнутые ворота. И Ла Фильер, не выдержав напряжения, поддался зову и направился к мраморным ступеням лестницы под портиком, поддерживаемым статуями пещерных медведей, искусно вырезанными из чёрного мрамора. Перед двухстворчатыми дверями на крыльце лежали груды одежды и обуви. Обойдя их стороной Ла Фильер, уже взялся за ручки дверей, когда из-под правой кучи накиданной в беспорядке одежды вылез старик в золотой ливрее – мажордом или дворецкий. Он поклонился, сохраняя во всей позе и особенно на морщинистом суровом лице холодное достоинство и, указав на двери, произнёс:
– Прежде чем войти, вам необходимо снять одежду. Пожалуйста!
Ла Фильер разоблачился. Правила есть правила и когда ему что-либо подобное говорили – он подчинялся. Снять с себя эти обноски стало для него почти счастьем. Правда, он хотел оставить себе для прикрытия срама трусы, но золочённый привратник не позволил этого. Ла Фильер вошёл в дом таким же голым, как когда-то впервые увидел свет. Внутри происходило невообразимое, но в то же время очень ожидаемое Ла Фильером. Оргия. Потный жадный комок скользких тел сокращался в ужасе гибельного восторга на краю всеобщей могилы. Скрученные похотью в один большой клубок бьющихся в каскадном оргазме нагих мужчин и женщин, похожий на исходящее любовным соком влагалище, готовое принять в себя каждого, растворить в безличии порочного секса любого, подарить сладостное забвение всем. Люди, одуревшие от воплощения в жизнь своих так долго сдерживаемых запретных желаний, любили друг друга в разных позах и видах, разными способами и методами.
Ла Фильер вдыхает в себя источаемый самим воздухом терпкий пряный запах коитуса. Он служит феромонным катализатором. Его затягивает к ним – туда, в сад томных вздохов и заповедник пороков. Здесь все жидкости сладострастья перемешаны между собой – растленный пот, слюна похоти, любовная смазка, горячая сперма и даже пахучая мускусная моча. Ла Фильера незаметно, от тела к телу, как на валиках живого конвейера, переносит наверх на второй этаж. Вино льётся красными потоками, дымятся жаровни с дурман-травой, повсюду стоят прозрачные сосуды с мутью разноцветных жидкостей природных галлюциногенов. В этом доме разврата никто не знает отказа, каждый может играть ту роль, которая ему больше по вкусу.
Ла Фильера гладят десятки любящих нежных рук, прикасаются десятки влажных губ, лижут десятки языков. Манят к себе. Трактирщику предлагают себя инфернальные юноши, совсем юные девы, женщины с грудями пятого размера и осиной талией, старые и молодые, прекрасно сложенные и инвалиды. Он выбирает сразу трёх прекрасных, сверкающей нездешней красотой девушек. Трактирщик быстро становится мокрым от их поцелуев, при том его делают влажным даже там, где он и не предполагал раньше, что может очутиться чей-то рот или нежно щекочущий нос. Он тонет в омуте наслаждения, после тёмных месяцев рабства переноситься в рай приятной обезболивающей амнезии.
Совсем близко от происходящего падения в бездну животных желаний, всего в двух кварталах от особняка сластолюбивого богача, в королевском замке, в тронном зале, за накрытым обеденным столом восседал на троне в совершенном одиночестве король Хладомир. Длинный стол, заставленный разнообразными блюдами, деликатесами и венценосец, исподлобья смотрящий в никуда. Груды протухшей еды – кабаньи окорока, подёрнутые слизью зелёной плесени, пирамиды обтекающих коричневой гнилью фруктов, куски жареного мяса, ставшего законной добычей мух и червей, миски с похлёбками и закусками, превращёнными временем и жарой в дурно пахнущее желе, состоящее из сплошных плёнок болезнетворных бактерий. На всё это бывшее изобилие король взирал равнодушно, его дух витал далеко отсюда. Он давно ни с кем из придворных не общался. Единственным, с кем он поддерживал контакт, был новый начальник стражи и по совместительству магистр ордена "Воли" – Мор Благолепный. Статный мужчина пятидесяти с лишним лет, с высеченным будто из мрамора лицом и телом атлета.
Две части личности Хладомира – короля и маньяка, соединились воедино, создав новое невиданное доселе в королевстве существо. Он осознал свою двойную сущность, принял на себя бремя службы рогатому змею покровителю города "Чёрного Козла". Импульсы приказов змея проникают красными вспышками в плавающей в темноте вечной ночи мозг короля. Они подпитывают его решимость, делают противоборство с Камором осмысленным. Теперь и он, как и его покровитель, ненавидит слепца-разрушителя. Хладомир раздувается от силы ему не принадлежащей. Он как сосуд, в который налили для временного хранения масло, молоко или вино. Только жидкость эта смертельно опасна, ядовита. Король единственный из его подданных способен на противостояние с великим кошмаром, на единоборство. Солдаты, защищающие стены деморализованы и, если бы не присутствие среди них рыцарей ордена "Воли", давно бы разбежались по домам. Король один.
Хладомир запускает пятерню в вазу с когда-то красным виноградом. Ягоды большие, но уже потерявшие блеск и упругость. Их поверхность обвисла и покрылась лунками морщинистой вялости. Король сжимает в кулаке гроздь испорченных ягод и между его пальцев брызгает кислый забродивший сок, ползёт жёлтая мякоть. Дух маньяка-короля отделяется от тела. Да, он служит злу, но другому злу, для которого Камор неуправляемый беспредельщик, угроза всему живому и мёртвому, угроза порядку.
Дух Хладомира ищет и быстро находит предмет поиска – сознание слепого бога. Они сталкиваются. Камор атакует, его ментальные клыки грызут алмазную скорлупу разума Хладомира. Даже со всей мощью поддержки змея король может только защищаться – не пускать это чудовище внутрь себя. Разведка боем оборачивается для Хладомира сущим кошмаром. Он мечтает лишь об одном – вырваться из липких объятий щупалец нематериального осьминога. Цель Хладомира обмануть, увлечь Камора противоборством, дать время на ответные действия змею, но давление оказывается слишком сильным, слишком опасным. Его высохшее от перенапряжения и поста тело начинает трястись, Хладомир сопротивляется изо всех сил.
Сам бог-демон, чувствуя нарастающее раздражения из-за такой упрямой непокорности короля, всё же увлечённо движется к городским стенам, посылая вперед себя всё своё нечестивое войско. Начинается штурм. Первые на стены, преодолев глубокий двадцатиметровый ров, как стаи трескучих тараканов, карабкаются вампиры. Среди них мелькают исковерканные лики демонов, но самым первым взлетает к бойницам генерал армии, красный демон без кожи, кусок кровоточащего мяса – Ободранный. Одновременно с атакой с земли город накрывает, словно тучные поля пшеницы облако саранчи, летающие твари – зомби с крыльями летучих мышей. Солдаты в панике и некоторые бегут со своих постов, но они падают сражённые мечами рыцарей «Воли». Убивая трусов, рыцари кричат:
– Назад! На стены! Или все вы сдохнете!
Они подбадривают робких ударами рукояток своих мечей и секир. Гонят обезумевших от страха людей обратно на стены, на бойню. Воля рыцарей крепка, они готовы к смерти. Вся их предыдущая жизнь служила подготовкой к этому сражению. Своим примером они воодушевляют малодушных, подбадривают смелых, вселяют надежду в души слабых.
Всё давно подготовлено к обороне, рыцари ордена позаботились обо всём заранее. В котлах кипит смола и дымиться стальным жидким зеркалом расплавленный свинец. Гигантские и простые арбалеты заряжены заговорёнными стрелами. Медные трубы огнемётов, подключенные через двуручные насосы к бочкам с зажигательной смесью, своими раструбами, купающиеся в огне костров, наклонены в направлении наступающих врагов. Освещённое оружие вытащено из ножен и крепко сжато в мозолистых ладонях воинов. Магистр ордена, Благолепный Мор, построил оборону, состоящую из трёх эшелонов. Сначала оборона главной стены; при прорыве первой линии войска отступают на вторую линию, отстоящую от первой на квартал домов (в основном утлые жилища бедняков, по традиции селящихся на окраинах города). Вторая линия состоит из баррикад, перетянутых поперёк улиц цепей, оборудованных на крышах и чердаках гнёзд для лучников. Высокие добротные и редкие там здания, построенные из камня, соединены между собой, превращены фортификаторами во вторую городскую стену. Третья и последняя линия обороны – королевский дворец.
Первая паника проходит, большинство защитников города впадает в лихорадочное состояние смирившихся с надвигающейся опасностью гладиаторов. Смерть становится их судьбой. Город накрывает наползающий дым сверкающих огненными стрелами алых молний чёрных туч. В середине дня наступают багровые сумерки.
Навстречу ползущим на солдат по стенам упырям летят стрелы, камни. Кровососущих камни сталкивают целыми цепочками в ров, на его каменистое дно. Сдержать их поток очень трудно, на головы мерзких тварей из закопчённых котлов начинает литься кипящая смола и жидкий свинец. Они визжат, жарятся и всё равно лезут наверх. Впереди скачет Ободранный, одну половину его тела заливает налипающая на мясо чернота смолы. Он не чувствует боли, от него исходят ударные волны воздуха, как после взрыва, они отбрасывают защитников стен назад, многие из них катятся по лестницам в город, вылетают из бойниц. Перед Ободранным образуется широкий коридор. В один большой скачок он оказывается на стене. Победа нечисти близка, раз их генерал взобрался, значит, он теперь стал похожим на вожака волка, ворвавшегося в середину овечьего стада. Из его горящих адским огнём лёгких рвётся наружу рёв тираннозавра.
Битва, едва начавшись, грозит закончиться банальной резнёй. Рыцарь ордена "Воли", стоящей на башне рядом с большим арбалетом на шарнирных суставах, отталкивает солдата, занимает его место, одним плавным движением направляет арбалет на орущего о великой радости Ободранного и спускает стрелу. Всё происходит за доли секунды, между рёвом и свистом стрелы, напоминающей летающий, заострённый, с одной стороны, столб, проходит меньше секунды. Ободранный не успевает закрыть рта – в него врезается стрела. Его преждевременная спесь подводит его. Демона поднимает на воздух и выбрасывает за стену. Ободранный, кувыркаясь, с осиновым колом стрелы в животе брякается об землю. Странно, но такая мощная стрела не смогла пробить его тело насквозь – в него вошло только половина острия. Края раны начинают дымиться, магический заговор дерева действует. Демон гортанным клёкотом созывает к себе вурдалаков и оборотней. Те, взаимными усилиями помогая друг другу, обгорая сами от соприкосновения с заговорённой стрелой, вытаскивают её. Ободранный поднимается на прямых ногах, из вспоротого живота свисают гирлянды кишок. Он наматывает их на локоть и вырывает с корнем. Дыра раны закрывается, стягивается белой плёнкой. Больше не придавая ранению значения, он снова идёт на штурм.
Израсходовав весь запас стрел и камней, солдаты пускают вход огнемёты. Расчёт каждого огнемёта состоит из пяти человек. Двое накачивают горючую смесь насосом из бочки в медную трубу; ещё двое направляют её на цель; а пятый поддерживает под раструбом огонь нужной величины. Секретный состав смеси знают только служители ордена и именно они её в тайне от чужих глаз изготавливали на протяжении нескольких последних тревожных месяцев, начиная с того самого часа, как стало понятно – вторжение зла с Проклятых Земель началось. Несколько компонентов делают смесь не просто горючей, они делают её абсолютным оружием их мира. Струи всепожирающего огня могут расплавить железные щиты и самые крепкие кольчуги рыцарских доспехов, и они оказываются весьма действенным средством сдерживания атак монстров. Горящие комки слуг загробного мира осыпаются окалиной с горящих стен. Жидкий огонь стекает в ров, заполняет его, на время преграждая путь остальным кровопийцам и людоедам.
Наступает хрупкое равновесие. Армия нечисти не может атаковать, а защитники стен не могут победить. На арену битвы выходит Камор. Он добрался до ворот и стоит, по колено утопая в огне. Бог-демон бьёт по стенам сжатыми, надутыми его кровью, лиловыми подушками кулаков. Стены дрожат, камень крошится, летят осколки, поднимаются облака пыли. Камор отламывает зубья стен, рушит башни, сметает солдат и рыцарей, давит их словно клопов. Пламя, летящее из огнемётов на бога, не причиняет ему вреда, наоборот, оно его ласкает. Царь подземного мира дружит с огнём, он всегда был его излюбленным инструментом разрушения. Вскоре запас горючей смеси истощается. Огонь начинает затухать, а вместе с этим штурм упырей возобновляется. Магистр ордена решает отвести войско на вторую линию обороны.
В тот самый момент, когда Камор наносит первый удар по литым железным створкам ворот, внутри города из всех канализационных ям, отверстий, начинают выползать живые трупы и попавшие в рабство к хозяину тьмы обычные дистрофично исхудавшие чумазые люди, ставшие неотличимыми видом от их спутников – полуразложившихся зомби. Их послали в обход. Удар отступающим королевским войскам наносится в тыл. В рядах диверсантов должен был оказаться и трактирщик, если бы не счастливая случайность разомкнувшей связь ямы-ловушки, в которую угодил разрушитель.
Мертвецы вторгаются в открытые двери домов, пожирают очумевших от браги и страха горожан и набрасываются на солдат, не давая им спокойно занимать дублирующие места обороны. Офицеры выстраивают солдат ромбами, острия которых, ощетинившись копьями, направлены в передней части на упырей, демонов и оборотней, а широкое основание боевого порядка, размахивая мечами-топорами, режет толпы оживших мертвецов. Ромбы воинов пятятся назад, пытаясь добраться до защитных баррикад.
В крайний передний ромб врезается покрытый зелёными бородавками трёхметровый жабодемон. Он нарушает строй и ломает пехотинцев как сухую солому. Сломанных воинов он суёт себе в широкий, раззявленный ковшом рот, активно помогая себе длинным хлыстом синюшного языка. Офицера, засунувшего ему между ребер пику, жабодемон вдавливает ногой в пыль мостовой – из-под лат рыцаря брызгает красный сок крови, рыцарь становится похож на раздавленную клюкву, застрявшую в мармеладе блестящих доспехов.
За демоном следуют упыри, а с тыла раздирают защитный строй ромба на части зомби. Мертвецы, не стесняясь, вгрызаются в шлемы, разрывают истлевшими пальцами шеи, валят солдат гуртом. Упыри, обладая медвежьей силой, подбрасывают затянутых в кольчугу воинов будто оловянных солдатиков, ловят на свои когти, как на острия стилетов, и, расширив разрезы до удобных для их алчных ртов размеров, с наслаждением хлебают кровь.
За считанные секунды от атакованного жабодемоном ромба не остаётся ничего – все воины пали, став жертвой ненасытной нечисти. Остальные, ощетинившись мечами и копьями, продолжают отступление. Однажды добившись успеха, силы зла продолжают использовать тактику тарана, пуская впереди всех крупных демонов, а когда те нарушают порядок построения, в дело идут остальные хищники ночи. Борьба продолжается с переменным успехом. Где-то ромбический строй дает трещину, а где-то атакующих первыми демонов удаётся остановить. Худой демон, жилистый и чёрный, как головешка, падает первым. Центральным ромбом командует сам магистр Мор и он удерживает подчинённых в железных объятьях своей воли. Дисциплина и личный пример магистра дают хороший результат. Демон сутулым насекомым наскакивает на ромб командующего; его тело, утыканное стрелами, словно ёж иголками, натыкается на лезвия мечей, виснет на остриях копий и заваливается на бок. Он начинает дымиться, растворяться, переходя в состояние большой вонючей лужи, от которой валит коричневый пар.
Следующим рыцарям удаётся уничтожить демона Хохотуна, постоянного смеющегося вертлявого убийцу с рожей слащавого арлекина, ростом с обыкновенного, но очень тощего человека с раздувшейся от кишечных газов головой имбецила. Его наскоки встречают щиты пехотинцев и когда он отваливает назад, два рыцаря вооружённых секирами выбегают из-за спин солдат и разрубают его на три части. Отрубают руки и ноги, а ошмётки головы пинками отправляют прямиком в бегущую на них стаю оборотней.
До второй линии обороны остаётся не более ста метров, но они сплошняком заполнены мертвецами и уцелевшие в бою ромбы отряды королевской армии вязнут в этом болоте мертвой, жадной до свежих мозгов плоти. К нечисти подходит подкрепление – отряд старших демонов, возглавляемый пришедшим в себя от полученных ран генералом Ободранным. Он распределяет своих адских дружков по ромбам пехоты. На правый фланг он отправляет демона Коня – заросшее диким волосом пузатое тело с белой, горящей фосфоресцирующим светом лошадиной головой, а также сиамского демона – трёхного мутанта с вросшим в его пах взрослым близнецом, вертящего непристойно мускулистыми руками и пустыми рыбьими глазами – наполненными синей водой мешками. На левый фланг Ободранный посылает лесного демона людоеда – грудастого гермафродита с тысячью глаз на безротом лице и шарообразного демона, колючую голову которого занимает один сплошной зубастый рот. На центральный ромб генерал идёт сам, а за ним ползут десятки порождений кошмаров, приснившихся сотне душевнобольных в сотне параллельных миров. У некоторых вместо рук змеи, другие непомерно раздуты, а их ноги напоминают слоновьи, мягкие, как воск, лица искажены меняющимися в калейдоскопическом порядке злобными гримасами. Здесь в авангарде войска клацают клыками, грохочут голосами рогатые и крылатые фурии. Неплохая поддержка израненным демонам первого ранга.
На каждый ромб приходится по два, а то и по три демона. Магистр понимает – всё кончено. Вперёд выходят все оставшиеся в живых рыцари ордена "Воли". Они готовы принять последний бой на этом свете. Солдаты им с почтением и корыстной радостью, подогреваемой желанием прожить несколько лишних минут, освобождают места в первых рядах. На секунду всё замирает и люди, и нечисть словно превращаются в лёд. Раздаётся звук оглушительного взрыва. Это падают городские ворота, сокрушённые силой Камора. Когда он доберётся сюда, люди не смогут даже погибнуть с доблестью, их всех ждёт либо долгая мучительная смерть, либо, что в тысячу раз хуже – вечное рабство. Рыцари не хотят такой участи, они верят в реинкарнацию в других мирах и в другом времени и только Камор может им помешать стать бессмертными героями былинных сказаний. Братья ордена, все как один, выходят из строя и контратакуют чудовищ. Они жаждут, прежде чем умереть, как можно больше созданий мрака нарубить в капусту. Для них важно принять благородную смерть в бою до прихода слепого бога.
Покойники расползаются заразной болезнью по всему городу. Доходит очередь и до дома богача, где в самом разгаре оргия. Мертвецы появляются неожиданно, на закуску сжирают дворецкого и ордой дурных захватчиков вваливаются в дом. Поначалу их не замечают и только после того, как трахающихся людей начинают жевать заживо, голых развратников охватывает ужас скорой смерти. Защищаться они не умеют, им остаётся спасаться бегством. Но они, отупев от страха и похоти, бегают по кругу, трясся влажными разгорячёнными половыми органами, сталкиваются друг с другом и гибнут в мёртвых руках, отдавая свои мозги в дырявые желудки оживших трупаков и нелюдей людоедов – приспешников разрушителя.
Мертвецы толпой поднимаются на второй этаж, где и крики агонии умирающих внизу не пробудили разум увлечённых сексом прелюбодеев. Ла Фильер, забыв обо всех своих бедах, увлечённо наяривает загорелую блондинку, судя по упругому, чуть полноватому телу, крестьянку, когда до его обнажённых ягодиц касаются чьи-то ледяные пальцы. Он думает, что это вновь любители содомского греха предлагают ему свои интимные услуги и, нахмурившись, оборачивается, собираясь, как и прежде, дать им понять, что он не из их братии. Повернувшись, трактирщик, ещё никого конкретно не увидев, говорит:
– Отвали, приятель, я не из ваших!
И только тут Ла Фильер замечает, что над ним нависает не противный голубой развратник, а самый что ни на есть настоящий зомби. Кожу и вяленное временем мясо сорвало с черепа и закрутило в рулоны гнилой стружки, на подбородке и шее создав брыжи из коричневой плоти. В глазницах, заполненных истлевшими листьями, шевелятся незримые личинки и мошки, движения которых придают выражению лица мертвеца зловещую осмысленность. У него между зубов застряли кровавые нитки сухожилий предыдущей жертвы. Зомби кряхтит и, наседая на Ла Фильера, делает рывок в сторону его головы. Зубы щёлкают в миллиметре ото лба трактирщика.
Трактирщик перекатывается с девушки на пол и усиленно болтает ногами: быстрее хочет встать. Зомби переключает внимание на девушку. Она, увидев, кто лишил её законного оргазма, визжит так, что закладывает уши. Вслед за ней и все остальные женщины и мужчины в комнате начинают орать. В дверь валят все новые мертвецы. Они хотят жрать. Их пир начинается. Ла Фильеру ужасно не хочется стать чьим-то обедом и он, пользуясь всеобщей суматохой, выбивает бронзовым подсвечником окно и как был в костюме первого человека на земле, так и выскакивает на улицу. В нескольких местах он режется, но это пустяки по сравнению с тем, что с ним могли сделать в доме.
Трактирщик поднимается, у него, как это ни странно, всё ещё сохраняется эрекция. Сад вокруг него кишит зомби, и они его уже заметили! Ла Фильер бежит, как он думает, к летнему домику для гостей. Льющийся с неба сумрак зигзагами прочерчивают красные всполохи совершенно бесшумных молний. Ветер свистит в его ушах, из каждой тени на него смотрят красные уголья глаз, тянуться костистые руки и хрипят пересохшие глотки. Он вихрем залетает в домик, запирает массивную дверь, приваливает к ней шкаф, пододвигает скамейку.
В дверь начинают стучать, трактирщик вздрагивает от каждого стука и отходит вглубь горницы. К счастью, маленькие окошки защищены колючими, сделанными в форме извивающегося плюща, прутьями решётками. Он оглядывается по сторонам и понимает, что попал в баню, причём в баню для прислуги. По периметру комнаты стоят двухъярусные лавки, кадки, какие-то горшки глиняные, под потолком висят веники. В углу насупилась на незваного гостя белённая большая печь. Ла Фильер приглядывается и в мигающем красном свете, идущем из окон, замечает, что на ней кто-то сидит и смотрит на него. Бабка! На него уставилась дряхлая бабка! Она соскакивает с печки на пол и затем по горшкам, по горшкам, по горшкам!
Бабка стремительно приближается к нему и Ла Фильер понимает – она дохлая, давно дохлая. Он рискует тем, что эта бабка станет его последней невестой. Она подскакивает к нему, трактирщик встречает её ударом в нос. Ощущение такое, что он ударил по кулю пыльных тряпок. Бабка прилипает к нему ледяным пластырем, пытаясь кусать беззубым ртом. От неё жутко пахнет сыростью, прелью и гнилым луком. Откуда она откопалась? Трактирщика передёргивает дрожь омерзения от текущих по его груди вонючих слюней. Ла Фильер толкает бабку, она хватает его за горло; вместе они падают. Начинается мерзкая возня. Они закатываются под лавку, под руку Ла Фильеру подворачивается железный ковш на длинной рукоятке. Он выползает из-под лавки первым, встаёт на лавку и дождавшись, когда высохшая черепушка бабки появляется, лупит её изо всех сил её по темечку. Бьёт её снова и снова, пока череп не распадается, кожа не трескается и кости не дробятся в сыпучий серый песок. Выпавшие из черепа глаза, очумевшими слизнями уползают в темноту угла. Он победил.
Ла Фильер по-прежнему полностью обнажён, стоит на первой ступени в тёмной клетушке бани и держит в руке ковшик для воды, а вокруг дома ходят раздосадованные его удавшимся побегом голодные зомби. Увидев себя, как бы со стороны, трактирщика сотрясает истерический смешок. Конечно, ему не до смеха, он смертельно устал и хочет домой – в то место, которого у него никогда больше не будет. Он садится на корточки, машинально теребя мошонку. Что делать дальше? Сдаваться на милость слепого ужаса он не собирается. Проходил. Словно на его мысли о дальнейшей судьбе в ответ с улицы раздаётся громкий шум и оглушительный гул. Камор в городе, а значит, всему и вся приходит конец. Встречаться с ним повторно Ла Фильер не имеет никакого желания. Как говорили раньше в воровском квартале перед тем, как пырнуть жертву грабежа ножом, – "Сегодня ты, а завтра я". – Только трактирщик не хотел умирать ни сегодня, ни завтра.
Во дворце, в единственном месте в городе, где ещё нет нечисти, в тронном зале по-прежнему в одиночестве сидит Хладомир. Он прибывает в связующем его и слепого бога трансе. Силы короля на исходе, кожа на щеках ввалилась и приобрела желтоватый оттенок, из носа и из глаз не перестаёт идти чёрная кровь. Губы, подбородок и зелёный камзол залиты ей. Через наглухо закрытые двери и плотно прикрытые, зашторенные парчой наглухо окна проникает прибойный шум криков, слившихся в жужжание великого роя погибающих людей. Смрад от испорченных изысков обеденного стола уже давно не беспокоит короля. Слуги и охрана по негласному соглашению, опасаясь королевского гнева за нарушения запрета его уединения, не входили к нему неделю. К тому же им мешало открыть двери шестое чувство, предупреждающее каждого из них, даже самого тупого, не делать этого. Для ослушников такое нарушение наверняка окончилось бы смертью. Хладомир при необходимости сам выходил и раздавал никому непонятные приказы, которые, впрочем, выполнялись безукоризненно.
Магистр Мор, до недавнего времени, мог понять короля, но теперь он бился в смертельном бою и увидеть ещё раз своего повелителя, ему не позволит Ободранный. Правда, маньяк Душеглот, он же король Хладомир, больше не нуждался в общении, ему перестал быть кто-либо нужен. Всё его естество растворилось в изначально неравной битве разумов с легко прогнозируемым концом. Король просто не имел возможности выиграть, рогатый змей использовал его как приманку, наживку. Камор должен был телепатический крючок с Хладомиром на конце поглубже заглотить в лабиринт своего больного сознания. А король, словно южноамериканская рыбка, растопырившая иглы своих плавников, застрявшая в мочеиспускательном канале неосторожного купальщика, стальным крючком вонзился в тень глотки разрушителя, отвлекая бога навязчивостью соринки, застрявшей в глазу. И вот, когда оборона психики Хладомира начала разваливаться на листы горящей фанеры, лукавый змей нанёс удар.
Время делается скользким как лёд. Оно буксует, прокручивается, уходит из-под великанских ног Камора. Он оказывается запертым на коротком участке реальности, вечно бредущем к ненавистному козлиному городу. Ему ничего другого не остаётся, как общаться с великим множеством миром с помощью бледных своих ипостасей. Способность влиять на других, убивать и мучить он сохраняет только в своих снах, опосредованно заражая вирусом насилия на расстоянии, через века и параллельные вселенные. Но сам Камор навсегда лишился возможности разрушать. Теперь он пленник в клетке, прутья которой состоят из минут и часов, бесконечно бегущих по кругу. А вместе с этим, так кстати для людей, заевшим механизмом город и все его жители, король, трактирщик, демоны, зомби и остальные проваливаются за горизонт событий – в душную яму нескончаемых повторов. Они становятся забытыми персонажами сказок, теневой стороной легенд страны Божьих Коров.
Хитрость змея побеждает грубую силу слепого разрушителя. Котлы со смолой кипят, боевые барабаны бьют; и к сгорающей в пламени собственных пороков столице королевства вновь приближается подземный бог ужаса.
Шкатулка криков
Дэн Гордон вышел из торгового центра около половины второго. В этой когда-то великой державе, а теперь прозябающей под пятой тоталитарной тирании стране можно было до сих пор вкусно и дёшево поесть (местная еда действительно потрясала, не испорченная массовым производством и химией, как говорили у него на родине – экологически чистая), а ещё в местных магазинах продавалась отлично выделанная кожа. Изделия из неё ценились во всём мире, а здесь куртку из буйволовой кожи, лопатник или сапоги продавались за какие-то смешные деньги, и разница в цене могла достигать двухсот-трёхсот процентов. Дэн никак не мог остановиться и продолжал покупать, он любил кожу и у него в номере стояли уже два битком набитых чемодана изделиями местных фабрик.
Перед торговом центром веером раскинулась автостоянка, а громкоговорители, прикреплённые где-то наверху, и сюда транслировали ненавязчивую мелодию, своей домашней умиротворённостью влияющую на покупательскую способность посетителей. Дэн не возражал, ему нравилась такая располагающая к шопингу атмосфера. Он отоваривался в трёх километрах от побережья, ему нравился здешний торговый центр – и людей мало и выбор богатый. И потом дующий с побережья ветер доносил тёплый просоленный запах южного моря.
Жары, как таковой, не чувствовалось, прекрасный климат для жизни. Дэна, как кинодокументалист по профессии, известного своими честными политическими фильмами далеко за рубежом, пригласили в Главазию около двух месяцев назад лично по поручению президента, диктатора и палача. На родине Дэна Гордона много каких ужасов рассказывали про его жестокий полицейский режим и поначалу он не хотел сюда ехать. Он переменил своё мнение после одной знаковой встречи, на которой ему настоятельно посоветовали согласиться на предложение президента снять о нём и его народе фильм. Получив необходимые инструкции и пояснения, он отправился в путь. Перелёт на стратосферном авиалайнере занял всего час. А через сутки после того, как его поселили в президентском номере самой роскошной гостиницы столицы, он уже брал первое интервью у президента Главазии – Серджио Дракача.
Сейчас его миссия подходила к концу. Материал фильма практически был готов, также Дэн закончил здесь и вторую, не явную, часть своих дел. Послезавтра он должен был покинуть здешний климатический рай. На душе у него поселилось беспокойство, родившееся из-за несоответствия внешнего образа президента Дракача и его известных всему миру, неблаговидных поступков. Он железной рукой вырывал из почвы свободы все ростки демократии, оставляя за собой единоличное право вершить судьбы народа в целом и каждого гражданина страны в отдельности. Репрессии, запреты, ночные карательные рейды специальных подразделений полиции стали его основными инструментами управления обществом. Вся экономика Главазии ориентировалась на военную промышленность. Его куратором также стал военный – заместитель министра обороны Коско Славутич, с первого взгляда располагающей к себе, придерживающийся вполне демократических, хотя и насколько умеренных взглядов, простодушный дядька. Встретив его где-нибудь без чёрной униформы танкиста, невозможно было бы догадаться, что он хоть каким-то боком принадлежит к военному сословию.
В основном люди, как заметил Дэн, здесь жили трудно, хотя разделения на богатых и бедных не было. Никто не жаловался, не выражал открыто своего недовольства, потому что, как думал Дэн, – боялись. Но почему-то президента уважали простые люди. Этого он понять не мог. Научившись за долгие годы общения с совершенно разными личностями, безошибочно различать сермяжную правду и откровенную ложь, Дэн видел, что диктатора любят. Он видел, что народ верит Серджио Дракачу и это вселяло в сердце червяк гложущего сомнения. Дэн всё чаще задавал себе вопрос – "Правильно ли я поступаю? Тем ли людям я помогаю? И не лучше ли мне было остаться дома?". – Сегодня эти тревожные мысли его не мучили, сегодня он решил забыть обо всём и просто расслабиться.
Выйдя из центра, Дэн направился к припаркованной недалеко от центрального входа машине. Дэн подошёл к багажнику и поставил сумку с покупками на асфальт. До его слуха донеслись звуки открывающихся дверей машины, стоящей позади него. Он на них не обращал внимания. А зря. К нему со спины быстро, словно в ускоренной съёмке, бесшумно приблизились в ботинках на каучуковой подошве четверо спортивного вида мужчин. Все в коротких кожаных куртках и синих широких джинсах. Круглые шары их голов обтягивали плотные коричневые чулки, полностью скрывающие индивидуальные особенности их внешности. Дальше всё произошло в мгновение ока. Синхронно, тренированными движениями двое из них схватили Дэна под руки, а третий шарахнул его по голове короткой тяжёлой дубинкой. Четвёртый бандит к тому времени, когда бесчувственное тело режиссёра запихнули в багажник его собственной машины, успел сесть за руль и завести мотор. Похитители уселись в салон и никем незамеченными уехали со стоянки.
Очнулся Дэн, сидящем на железном стуле с прикрученными к полу ножками, в комнате с белыми железными стенами в крупных заклёпках. Его руки, заведённые назад, сковывали наручники. Голова после удара почти не болела, лишь её правая часть до лба онемела и всё. Перед ним сидели двое человек за необычным столом, сделанным скорее всего на заказ. Такой письменный стол походил больше на парту с эргономическими индивидуальными вырезами для каждого сидящего за ней. Первый – худой мужчина и сидя выглядел высоким. Коротко остриженная голова с глубокими залысинами, формой похожая на стоящий торчмя гидропонический огурец. Крупные черты лица, постоянно ехидно щурящиеся, такие как бывают у близоруких, глаза цвета коричневатого янтаря. Одет худой мужчина был в клетчатую рубашку, остальные предметы туалета скрывала передняя вертикальная плоскость стола. Его Дэн видел впервые. Второй – с квадратом широких плеч, волосы уложены гелем на пробор, пугающей своей идеальной, правильной, неземной геометрией. Своё сильное, по-настоящему мужское тело он скрывал под белой рубашкой с закатанными рукавами, из которых торчали мясистые предплечья, обильно заросшие золотистым волосом. В комплекте к рубашке шёл синий с желтыми прожилками, сверкающими битым стеклом галстук. Выражение его лица, охваченного паутиной мимических морщин, закаменело в символической неподвижности памятника. Дэн Гордон тоже не был с ним знаком, но вот его глаза, казалось жившие отдельной от его замурованного лица жизнью, напоминали кого-то очень знакомого. За спинами двух сидящих боссов стоял, едва не достающей макушкой низкого потолка, национальный гвардеец Главазии в серой форме, затянутый серыми же ремнями, безжалостный, выдрессированный в беспрекословном повиновении приказам вышестоящих чинов головорез. И за спиной Дэна стояли ещё два таких же безупречных солдата-убийцы. Он почувствовал бы их присутствие даже если бы не видел отбрасываемые ими устрашающе длинные тени. Гвардейцы ежесекундной готовностью к любому насилию давили на его затылок и спину, давили тяжёлыми танками своего служебного долга. А что больше всего угнетало, пугало, они делали это вполне охотно, тупо и безапелляционно убеждённые в правоте президента Дракача и своих командиров.
Увидев, что он очнулся, худой босс со вкусом, медленно почмокав губами, произнёс:
– Вы на подводной лодке. Не повезло.
В подводную лодку Гордон поверил сразу. Стоило обратить внимание на неестественную царившую здесь тишину и на эти стены, и всё вставало на места. Да, он на подводной лодке и это ему не повезло, а ни как могло показаться вначале, после второй фразы худого, что не повезло кому-то другому или самому боссу.
– Вы можете говорить, господин Гордон?
– Да, – ответил Дэн, но у него это прозвучало как – «Дла». Словно утвердительно ответив, он собирался тут же сблевануть. Такие удары по голове просто так не проходят, знаете ли.
– Вы, конечно, понимаете почему вы сюда попали?
Он собирался продолжать, явно считая заданный им вопрос риторическим, когда Дэн перебил его и неожиданно даже для себя самого ответил:
– Ни малейшего понятия.
– Даже так, – поразился худой, ещё больше прищурившись. – Вы мне казались умней. Ну да ладно. В конце концов, это сейчас не имеет никакого значения. Гений вы или слабоумный, у вас нет выхода. Даже теоретически нет шансов сбежать отсюда. Мы на совершенно бесшумной секретной подводной лодке, в открытом океане, очень далеко от берега. Лежим на дне, на такой глубине, что нас и со спутника обнаружить нельзя. Да и чем бы это вам помогло? Ничем. Штурмом можно взять любую крепость, любой бункер. Залезть в любую дыру, любую щель, хоть в задницу дьяволу! Но на подводную лодку проникнуть извне нельзя. Невозможно. Понимаете?
– Зачем вы мне всё это говорите? Я не супермен, я всего лишь режиссёр, снимающий правдивый хвалебный фильм про вашего президента. – Дэн сам не понял, как у него получилось так ехидно сказать про свой фильм.
– Небольшая поправка – уже снявший фильм. Ведь вам осталось его всего лишь смонтировать. Ведь так? А ещё вы шпион. Перед поездкой к нам вас завербовали люди из центра заграничных операций. Нам всё известно, Дэн. Вам нет нужды от нас что-либо скрывать.
– А я и не собираюсь от вас что-либо скрывать.
– Очень хорошо. Тогда вы расскажите, где скрываются путчисты? Кто они? Каковы их планы?
– Нет.
Всё время сидевший молча второй босс встрепенулся, но так ничего и не сказал. Худой продолжил допрос:
– Что нет? Вы не знаете кто они? Где они?
– Я не буду ничего вам говорить.
Дэн сказал правду: он не был супергероем, но и половой тряпкой он себя не считал. Когда его вербовали – ему говорили, что вариант с провалом и последующими пытками исключать нельзя, и он психологически готовился к этому, ведь ехал-то в гости к тоталитарному лидеру, а не на загородный пикник. Хотя как к такому можно быть готовым? Он с детства умел терпеть боль, и когда другие дети плакали навзрыд, ободрав коленку, он крепче сжимал зубы. На спор мог порезать себе палец перочинным ножом или засунуть руку в гнездо диких ос.
Наверное, его терпеливость в большей части обуславливалась генетикой, но и упрямый характер играл здесь не последнюю роль. Он много повидал на своём веку, особенно в молодости жизнь поваляла его на дороге жизни, прежде чем её мутный бульон не прибил Дэна в гавань творчества, сделав относительно независимым художником. Но до этого он успел поработать спасателем, пожарным, санитаром в больнице и ещё много кем. Работал в разных неблагоприятных условиях и разных неприспособленных для долгой счастливой жизни местах.
Дэн никогда не забывал поддерживать себя в хорошей физической форме. Каким-то образом он выкраивал в напряжённом рабочем графике время для занятий спортом. В основном он любил единоборства, лучшим из них считая контактное карате стиля Кёкусинкай, но не брезговал и качалкой. На тренировках он шлифовал не технику или силу, а в большей степени увеличивал свою выносливость и умение преодолевать боль. Каратэ для этой цели подходило лучше всего. Он учился не побеждать, его учили никогда не сдаваться.
В своих скитаниях по свету Дэн часто видел чужое горе и много раз переживал своё. Поэтому он знал жизнь с разных, в том числе и самых неприглядных сторон. Духовно он был вполне готов к смерти. Недавние сомнения о правильности собственных поступков отошли на второй план. Дэн на опыте подтверждал всё то, в чём его убеждали на родине и, будучи человеком социально вовлечённым, гуманистом, принимающим близко к сердцу любую несправедливость, принял решение идти до конца. Можно было начать хитрить, давать ложные наводки, сдавать мнимых заговорщиков, тем самым выторговывая себе лишние часы жизни и параллельно мучатся ожиданием неизбежного. А можно решиться – сыграть в открытую и закончить всё быстро. – "Перед смертью не надышишься"– так говорили у него в школе, и Дэн привык решать проблемы сразу, не откладывая их в долгий ящик. Принимать решения быстро и не менять их. Единственный девиз его рано умершего отца, который он чётко усвоил, гласил – "Не будь проституткой!". – Дэну этот девиз очень помогал и в трудные моменты, он всегда мысленно его повторял. Вот и сейчас Дэн, прежде чем ответить «нет» этому худому упырю, про себя сказал – "Не будь проституткой, Дэн, не будь!". – И всё же оставался маленький вопрос, на который предстояло получить ответ. Если с его духом всё хорошо, то к какому уровню боли готово его тело?
– Что ж, – как будто с сожалением произнёс худой босс, – считаю дальнейшие споры излишними. Через несколько минут вы увидите наше чудо современных технологий. Произведение искусства в своём роде. Давайте, ребята, покажите мистеру Гордону нашу шкатулку.
Последними словами босс обратился к гвардейцам, стоявшим позади Дэна. Те, схватив его за плечи, одним движением, словно пушинку, поставили на ноги. Голова сразу закружилась и накатила легкая тошнота. Всё-таки Дэна здорово приложили там на стоянке.
Когда его уводили, Дэн повернул голову и увидел, как второй, всё время пока длился разговор молчавший босс, провожал Дэна, как ему показалось, грустным и главное – до подкожного зуда знакомым ему взглядом.
Его вели довольно широкими для обычной подлодки коридорами. Он понял, что подлодка была атомной, хотя официально Главазия не обладала ядерным оружием. Вот это уже настоящий сюрприз! Имея такие технологии Дракач, мог натворить бог знает чего. Он становился опасен не только для своего народа, но и для всего мира. Раз ему до сих пор удавалось ото всех скрывать такое оружие, значит, диктатор лелеял далеко идущие за границы Главазии планы. А какие цели, кроме абсолютной власти, может вынашивать подобный тип? Ничего себе задачка для шпиона-любителя. Диктатор с амбициями императора мира.
"Меня переоценили. Здесь должна была работать целая армия профессионалов" – думал Гордон, слушая звуки раздававшихся по всей подлодке собственных шагов и шагов его спутников, подталкиваемый в спину грубыми гвардейцами. На своём пути они никого не встретили. Экипаж, не занятый на боевом дежурстве, заранее предупреждённый о их проходе, временно попрятался по каютам. Им давали зелёный свет на свободный проход вплоть до специального отсека.
Дэн и его конвоиры прошли всю лодку до конца. В самом хвосте их маленькая группка остановилась перед круглой, по виду сейфовой дверью. Один из гвардейцев набрал на сенсорном экране код, и стальная крышка отъехала в сторону. Всё-таки место в подводном корабле не хватало и для того, чтобы войти внутрь отсека, Дэну пришлось сильно нагнуться. Внутри их встречала пустота, если не считать горизонтально стоящего на решётке пола, окрашенного в белый цвет железного ящика, походившего на домашний холодильник.
Рифлёные панели из алюминия закрывали стены, кое-где торчали патрубки от каких-то демонтированных агрегатов. Лампы испускали белый режущий глаза свет через сетки специальных рассекателей. Дэна подвели к ящику, ударили под колени, и он упал. Пока один гвардеец удерживал его за шею, другой открывал ящик. Изнутри ящик был выложен серебристой, на вид мягкой тканью. Из стенок ящика торчали симметрично расположенные костыли, имеющие на концах плоские утолщения, как на ручках столовых ложек и вилок. Потом ему сделали укол под лопатку. Дэн отключился.
Пришёл в себя Дэн уже в ящике. Он будто парил в воздухе, его полностью обнажённое тело лежало на лапах костылей, не касаясь дна. Дэна зафиксировали, он не мог пошевелиться, максимально вытянуть конечности. Руки тянулись параллельно друг другу, делая из Дэна, сдающегося на милость победителя, раненного солдата. А ступни его ног застыли таким образом, словно он и лёжа хотел зачем-то встать на мыски и дотянуться до чего-то запретного. Его рот и глаза оставались открытыми и, несмотря на все старания, он не мог их закрыть. Правда, кроме тьмы Дэн ничего не видел. Словно подтверждая ненужность в таком месте зрения ему в уже страдающие от недостатка влаги глаза стала капать некая жидкость. Сначала в первую секунду он почувствовал облегчение, наконец роговица глаз увлажнилась. Но сразу за этим пришла боль. Страшная, разъедающая сразу оба глазных яблока жаркая резь. Его глаза будто резало множество раскалённых лезвий и кололо тысячами острых иголок. Сработала биологическая защита, слёзные железы активно истекали спасительной влагой. Но от слёз стало только хуже. Дэн был уверен, что потерял зрение. Ему просто выжгло глаза и текущие по щекам слёзы он воспринимал как кровь. А невидимая пипетка всё продолжала капать и капать в его глаза раскалённый расплав. Через миллион лет резервуары опустели, и пытка прекратилась. Глаза горели и ныли, всё никак не соглашаясь прекратить болеть.
Кричать Дэн не мог: горло, связки, язык всё находилось под принудительной заморозкой. По неясной причине его палачам не хотелось слушать жалобы Дэна. Хотя как они могли его слышать, находясь за сотней стальных переборок?
