скачать книгу бесплатно
Петр предложил, а остальные согласились, – посетить город, а там пойти в неприличный район – поглазеть на местный колорит. Пока они ехали туда на такси, они пили коктейли и безостановочно говорили. Наступил вечер. Городские кварталы сияли неоном, а там, куда они приехали, преобладал над всеми другими красный цвет.
Генрих слабо разбирался, где они оказались – в какой конкретно клоаке продажной любви очутились. От выпитого или от экзотического энергетика иногда его настигали провалы в памяти, и он не мог бы сказать, что делал пять минут назад и вообще, чем он занимается сейчас. Вот они выходят из такси в галдящую толпу, развлекающихся туристов, а вот он уже сидит за барной стойкой в розовом тумане стрип-клуба. В руках у него полный стакан лимонной водки. Друзья нелепыми движениями, невольно пародируя сломанных роботов, выдавливают из себя давно забытый дискотечный танец, отплясывая в центре полупустого помещения. Все эти танцевальные па они видели в детстве в дешёвых американских боевиках и теперь это знание по открывшимся туннелям забытых эмоций запоздало выползло наружу. На сцене извиваются миниатюрные аборигенки, бесстыже выставляя на показ все интимные складки своих смуглых тел. А рядом с этим подиумом доступного, любому кто имеет деньги, разврата, сидят пузатые дяди и некоторые тёти, с азартом выбирая из танцовщиц себе очередную игрушку на ночь.
Генрих выпивает залпом содержимое толстостенного стакана и присоединяется к ребятам. Постепенно увлечённые их примером, а скорее просто из желания легко заработать, к ним из теней углов, из-за скрытых портьерами дыр дверей выходят с десяток таек. Все они невысокого роста, пухлогубые, черноволосые и одеты в облегающие платья разных цветов, едва закрывающие их оттопыренные, расщеплённые попки. Из мужчин примеру друзей следует всего пара человек. Музыка орёт и бьёт электронными басами ритма по глазам. Генрих практически ничего не может различить за постоянной сменой цветовых вспышек на его роговице. Об него кто-то трётся, он кого-то лапает за крохотную грудь. Наступает угар.
Невидимый диджей ставит новую запись. Под крышей притона непривычно и неожиданно раздаются тягучие звуки саксофона. Генрих видит оранжевые ленты ритма; движения танцующих замедляются. Из просто похабных переходят в порочно-интимные, завлекающие, дающие понять, что за такой прелюдией по умолчанию должен идти обязательно утончённо извращённый секс. Генрих понимает – играет "Блюз оранжевых джунглей", и ему никуда не деться.
В какой-то момент, сделав движение резче обычного, Генрих проваливается, перемещается из цветного мира алкогольных грёз в чёрно-белый негатив объёмной фотографии. Все окружающие его люди становятся чёрными силуэтами с синхронно открывающимися белыми провалами ртов. Всё почернело и обрело белую ауру, цвета исчезли. Ему становиться страшно. Окружающее пространство начинает растягиваться, по бокам скручиваясь перемотанными между собой жгутами в спираль фокуса его зрения. Он осознаёт, что происходящее реально только в его голове, но ничего не может с собой поделать. Злачное место накрывает Генриха психодымом эротической дискотеки. Раз, два и он отключается…
Просыпается Генрих в незнакомом месте. Перед глазами расплываются жёлтые пятна на измятой подушке. Пахнет странно, приторно, чем-то сладким или мучным и речным илом – липким и неприятным. Он переворачивается на спину. У него ломит пах и страшно болят грудные мышцы. – "Чёрт, отдохнул называется. Все деньги, наверно, спёрли" – думает он, осматривая номер, в котором очутился. Шторы на окнах плотно задёрнуты, но судя по мягким, слава богу, не мельтешащим отсветам на улице светло. Солнце уже встало, значит, настало утро. В номере царит сумрак. Различать предметы можно, но для того, чтобы разобраться в нюансах окружающей обстановки, требуется встать и подойти к интересующему предмету ближе.
Кровать, на которой Генрих лежит, большая, высокая, чёрного цвета, с кожаным изголовьем, на котором нанесены неизвестным для него способом картины из жизни кентавров. По обе стороны от изголовья стоят тумбочки, а на них – причудливо изогнутые в виде золотых змей светильники. Справа в стене открытая дверь, видимо ведущая к ванной комнате и входной двери. Слева туалетный столик с тумбами и высоким прямоугольным зеркалом в оправе, украшенной разноцветными стекляшками – имитацией под драгоценные камни. Зеркало повёрнуто боком к кровати. Генрих встаёт, его майка задралась почти до подбородка, а шорты стали как-то неправильно обтягивать, он хочет полюбоваться на себя любимого, узнать, как на его внешности отразился ночной период разгула, которого, кстати сказать, он во всех сногсшибательных подробностях и не помнит. Во всяком случае большая часть приключений на местной дискотеке вылетела из головы, а может попросту и не поместилась в неё.
Передвигается Генрих с трудом, ему мешает вдруг ставшая неудобной одежда. Он подходит к зеркалу и немного наклоняется вперёд, чтобы лучше себя рассмотреть. Оттуда, из глубины стеклянного небытия, на него глядит грубое размалёванное лицо дешёвой шлюхи. – "О боже! Кто это?.. Неужели это я?!" – его обуревает трясучий ужас. Взгляд Генриха падает ниже и то, что он раньше принимал за задравшуюся майку, оказывается женским топиком, из которого наружу выпирают настоящие женские сиськи. Он, мгновенно пропотев, хватает себя за промежность. Больно, но не это пугает. Нету! Его хозяйство пропало! Фантастический кошмар.
Какой-то злой шутник из Генриха сотворил мускулистую бабу. И теперь его будут звать Генриетта. Откуда-то, из давно забытого эпизода беспутной юности вылезают слова – "Иди к сладенькой Генриетте"– и в конце смачный смешок, больше похожий на издевательское предупреждение – "Уиах!". – В наступившей панике мозг бросался непонятными образами и фразами. Про Генриетту он вроде бы слышал в одном из старых ужастиков. Да, точно, там старая мёртвая бабка шла по подвалу и предлагала свои сомнительные услуги героям фильма. "Брррр. Что же делать-то, мать твою?". Напряжение прорывается наружу и он, или теперь точнее – она, сгребает разом со столика всю косметику и начинает выть:
– Ууууу! Уууу ууу у!
В ответ на его призывные вопли входная дверь открылась и в номер вошли пять весьма сердитых, самодовольных тайцев. Без лишних слов один из них коротко прикрикнул. Генрих сразу заткнулся. От окруживших его людей исходила такая угроза, что он решил поберечь силы и не спорить с ними. Он бочком отошёл к стене, так чтобы оказаться поближе к выходу. Другой таец, самый старший на вид среди них, пытался ему что-то втолковать на плохом английском языке. Генрих не слушал. Он вообще себя слабо контролировал, он знал только одно – ему во что бы то не стало надо выбраться отсюда. Не дождавшись окончания монолога тайца, Генрих рванул с места к двери. К сожалению, двигался он не так бодро, как раньше. Широко раздвигать ноги мешала боль, к тому же пришедшие к нему в гости местные жители оказались весьма расторопными тюремщиками. Стоящий ближе всех к нему сделал подшаг, преградил путь и круговым движением ноги влепил ему по ляжке отличный лоу-кик. Нога мгновенно отсохла и Генрих сполз по стене вниз. Его ещё пару раз пнули, прежде чем их главный схватил бывшего Генриха за волосы и отвесил пощёчину. Погрозил строго пальцем, призывая внимательно выслушать всё, что ему говорилось. Вот тогда-то он услышал то, что предназначалось для его ушей изначально. Смысл короткой речи главного сутенёра сводился к простой истине – Генрих стал их собственностью и теперь будет играть в частном подпольном борделе роль пожизненной проститутки, редкой диковинки из Европы, служащей для утех иностранных туристов и богатых тайцев. Его жизнь изменилась. Или приспосабливайся, или умри.
Добро пожаловать в мир любви, прокаченная Генриетта.
Много читаешь, умнее не станешь? (Хи Хи Хи)
Глава 1. Знакомство
– Отпустите его.
В словах мальчика десяти-двенадцати лет звучала неприкрытая угроза. Напротив него двое мальчишек, примерно его возраста, потешались над третьим. Самый старший из двух хулиганов, не по годам толстый, заплывший жиром боров, держал жертву за шиворот и протяжно рыгал ему в лицо – "Брэээээ!". – Его спутник, с длинными сальными волосами, второгодник, крепкий и ловкий, отвешивал мальчику пендели и при каждом раскате отрыжки своего приятеля ржал, изображая из себя второразрядного монстра из малобюджетного фильма ужасов. Услышав слова, адресованные к ним, хулиганы остановили свою жестокую игру, и, немного растерявшись от того, что кто-то смел им перечить в их родной школе, повернулись на голос, но жертву из рук не выпустили. Увидев того, кто отдал им приказ (слова, произнесённые с такой затаённой уверенной злобой, могли быть только приказом), они сразу погрустнели. Жирный, словно жалуясь, сказал:
– Иван, чё ты лезешь? Это наши дела. Иди своей дорогой. – Слова были правильные, вот только интонация подводила, делала их просящими.
– Ваши дела стали моими. Валите отсюда.
– Ладно, ладно. Мир, – произнёс вертлявый. – В другой раз поговорим. Пошли, Санёк.
– Ага, в другой раз увидимся. Чао, мальчики, – с издёвкой произнёс защитник униженных и оскорблённых.
Боров оттолкнул от себя мальчика и тот, не удержавшись на ногах, влетел в стену и упал. Его защитник подошёл к нему и помог подняться.
– Спасибо, – поблагодарил мальчик. – Без тебя мне бы не жить. Завтра всё начнётся сначала. Они в моём классе учатся.
– Не боись, разберёмся. Я тебя знаю, ты в пятом «А» учишься. Тебя зовут… – Иван напряг свою память и выдал: – Слава Яковлев.
– Точно.
– А меня…
Но договорить он не успел, Слава его перебил:
– Кто же Ивана Алёхина не знает. Рад знакомству, – и утерев нос, Слава протянул свою худенькую ладошку для рукопожатия.
Знакомство состоялось.
Мальчик Слава выглядел тщедушным, тонкокостным и красивым словно девочка. Его же спаситель, наоборот, мог гордиться высоким ростом среди сверстников и пользовался заслуженным авторитетом, добытым им в многочисленных драках. От компаний школьных хулиганов он держался подальше, с ними он скучал, – не те интересы, не те забавы. Иван предпочитал оставаться одиночкой, в нужный момент используя свои физические данные, полученные им в генетической лотерее от родителей, для отстаивания своей независимости. В школе его уважали и боялись. А вот злоба в нём никогда не бурлила: когда он дрался, он будто бы работу выполнял – нужную, важную, но не любимую. Родившись мальчиком с добрым сердцем, он старался при каждом удобном случае защищать более слабых сверстников. За своё великодушие Иван никакой благодарности не ждал. Учился он на тройки: классические школьные предметы, за исключением биологии, его не интересовали.
Заметив, что хулиганы вытряхнули портфель мальчика Славы на пол и расшвыряли по сторонам его содержимое, Иван помог собрать учебники. Наткнувшись на одну очень толстую книгу в сером матерчатом переплёте, явно художественного содержания, Иван её поднял и протянул Славе, пытающемуся привести себя и портфель в порядок.
– Какая толстая. Про что книга? – спросил Иван просто из вежливости и немного заинтригованный размером книги.
– «Графиня Монсоро», Дюма. Не читал?
– Не-а.
– Да что ты? Книжка высший класс. Я её уже второй раз перечитываю. Хочешь дам почитать?
– Да нет, – с опаской посматривая на её толщину, ответил Иван.
– Бери-бери. Потом мне спасибо скажешь, – настырно суя ему книгу в руки, советовал Слава. – Начнёшь читать – не оторвёшься. Тебе точно понравится. Там про настоящую любовь, честь и дружбу.
Поддавшись на уговоры, а больше не желая расстраивать спасённого им мальчика, желающего ему сделать что-то приятное, Иван согласился и взял книгу на почитать. Книга ему действительно понравилась, она стала его первой литературной любовницей, но далеко не последней в длинном ряду произведений человеческой мысли. Иван совершил для себя настоящее открытие.
Мальчики подружились и до семнадцати лет держались вместе. Иван шуточно называл своего друга Профессором, а Слава в свою очередь именовал его Героем. Окончив школу, Слава поступил в МГУ на физмат, а Иван вместе с семьёй переехал в Сочи. В следующий раз они встретились только через девять лет.
Глава 2. Встреча
Иван Алёхин к своим двадцати пяти годам, после машиностроительного техникума отслужив в армии, в танковых войсках, возмужал, превратился в высокого красивого парня с узкими бёдрами и широкими печами. Белёсые от рождения волосы потемнели и приобрели приятный пшеничный оттенок. С армейских времён Иван привык к коротким волосам и носил причёску ёжиком, выбривал затылок и голову с боков. Зелёные глаза запали глубже в воронки глазниц и оттуда мерцали неломким взглядом холодных, вмёрзших в череп изумрудов. Его мальчишеские густые брови остались в прошлом, словно сгорев в пламени сражения. Рот стал шире, а пухлые губы стали сочными, ещё более соблазнительными для противоположного пола. Щёки впали, резко обозначив носогубные складки, придав его лицу выражение сурового вызова. Подбородок, без характерной ямки, потяжелел и окончательно оквадратился.
Характер Ивана оформился: он, от природы человек не глупый, приобрёл житейский опыт. В первую очередь он понял, что беспощадным надо быть прежде всего к себе, а уже после этого требовать что-то с других. С ним осталось его любопытство ко всему новому, привитое ему лучшим другом детства – Стасом. Переехав в Сочи, он открыл для себя чудесный мир любви. Часто и быстро влюбляясь, Иван, так же быстро охладевал к предмету своей недавней страсти. Он держал свои чувства под жёстким контролем, отлично понимая, что сильные эмоции могут дать человеку очень много, но и забрать могут ещё больше, если он не умеет, как следует, справляться с этим всепожирающем любовным пожаром. Для Ивана за обожанием новой женщины всегда следовало разочарование, переходящее в презрение.
Не проходящее же влечение он испытывал только к книгам, стихам и в последнее время распробовал вкус фильмов разных стилей и направлений, объединённых наличием в них непримиримых конфликтов между героями и являющие собой пример триумфа воли над предлагаемыми безвыходными обстоятельствами. Сравнительно новым увлечением для него стало увлечение спортивными машинами. Средств на приобретение настоящего спортивного кара у него пока не хватало. Но он поставил перед собой цель и будучи по натуре упёртым, целеустремлённым, планировал купить машину в ближайшие три года. А имя машина-мечты – форд «Мустанг», в свободной продаже отсутствующая, ибо в нашу страну из Пендосии напрямую не поставлялась, а попадала в Россию частным порядком.
Сейчас Иван работал заведующим распределительным центром городской овощной базы. Место досталось ему не просто так, пришлось пахать день и ночь, начинать свой подъём по карьерной лестнице с простого грузчика, чтобы через три года дослужиться до полновесного хозяина склада.
Вроде бы всё в жизни складывалось хорошо, но чего-то не хватало. Ярко светило солнце, совсем рядом шумело тёплое море, несли улыбки на длинных гладких ногах прекрасные загорелые девушки. Каждый летний сезон в изобилии прибывали новые свободные женщины на отдых. Любовь с ними, конечно, тянула исключительно на одноразовую. Зато её, этой одноразовой любви, было много, разнообразие на любой вкус. С годами всё это превращалось в пресный гарнир, а отсутствие главного блюда на духовном столе – настоящей любви, сказывалось острее. Книги и фильмы по-прежнему выручали. Жаль только их герои, многократного изученные им с разных сторон, стирались, как изображение на старых монетах. Их образ тускнел, замыливался, произносимые киногероями слова уже так не трогали, а новые книги почему-то не захватывали, не дарили ощущения сопричастности к действию происходящему на страницах. Только книги и фильмы, которые Иван прочитал, увидел до двадцати одного года, могли оставить в душе борозду и при повторном просмотре, к сожалению, со временем, всё менее глубокую. Иван тосковал, и чтобы забыться посвящал себя полностью работе.
В один из обычных будних трудовых дней, на излёте лета, во влажных, быстро сгустившихся сумерках Иван возвращался домой. Припарковав свой Опель на охраняемой стоянке за полкилометра от дома, Иван не спеша топал домой, наслаждаясь пропитавшимся морской солью воздухом развлекающегося последние летние дни курорта. От побережья доносилась какофония весёлых звуков заканчивающегося праздника. Алёхин неделю назад расстался со своей очередной пассией, и как никогда ощущал себя полностью свободным вольным стрелком. Ещё год назад в схожих обстоятельствах, Ивана подбрасывало бы от распирающей энергии нереализованных планов, а сейчас только лишь щемило в левой половине груди и не хотелось идти домой. В его жизни явно чего-то не хватало. Отсутствие присутствия.
Иван шёл по тротуару и уже подходил к подъезду, когда его обогнала длинная чёрная лаковая иномарка представительского класса. Проехав несколько метров вперёд, машина затормозила, точнее – моментально встала, как вкопанная. Пассажирская дверь открылась и из салона вылез маленький человек в аккуратном полосатом костюме, немного напоминающем гангстерский прикид тридцатых годов прошлого века. Лицо остренькое, умненькое, не потерявшее с годами своей наивной красоты. В глазах красавчика «гангстера» летали озорные искорки. Этот суетливый человечек, прилизанный, вычищенный до блеска будто медный самовар, встал поперёк дороги Ивана и тихо так, с сиплым придыханием, словно заговорщик, произнёс:
– Здравствуй, Ваня.
Алёхин застыл, узнавание друга парализующем ядовитым шипом ударило в солнечное сцепление. Он покачнулся и на всю улицу заорал:
– Профессор! Родной ты мой человек! Славиииик!
Друзья бросились навстречу объятьям. Со стороны могло показаться, что они готовы вцепиться в глотки друг другу, так резки, порывисты, выглядели их движения, но кончилось всё звонкими похлопываниями по спинам и крепким мужским рукопожатием.
Сидели в ресторане на берегу моря. Стол ломился от принесенных блюд и по-праздничному нарядных бутылок. Иван и Слава стремились наверстать вынужденные годы разлуки. Они и сами не понимали, как так получилось, что связь между ними оборвалась неожиданно, а главное, как им казалось – навсегда.
Рассказывали про свою жизнь, работу. Больше говорил Иван. Многословностью он никогда не отличался, а сейчас плотину прорвало. Друзья поменялись местами. Если раньше всегда первым начинал говорить Слава (он был великолепным рассказчиком, интеллектуальным заводилой), то теперь он предпочитал отмалчиваться. Единственное, что Слава позволил о себе поведать, это то, что он состоялся как учёный и успел сделать карьеру на поприще исследований и открытий. Вячеслав Яковлев в своём научном мире дослужился до профессора физико-математических наук. Теперь его детская кличка себя полностью оправдывала. Он стал самым молодым профессором в стране.
Нашёл профессор Ивана не просто так поностальгировать, вспомнить прошлое. Особенно учитывая, как Яковлев это самое школьное прошлое не любил. Пожалуй, положительное исключение в эмоциях о том времени составлял сидевший рядом с ним слегка захмелевший человек. Но даже его Слава предпочитал не вспоминать, слишком тягостные воспоминания о своей беспомощности тащил за собой любой образ из его (слава богу!) прошедшего безвозвратно тягучего серого детства. Именно Слава, выбравшись из клетки школы, решил оборвать все старые связи, забыть. Это далось ему необычайно легко: до поры до времени он вычеркнул из памяти слабость детства, депрессию юности, а с ними и единственного друга стёр, как лишнюю формулу, начерченную мелом судьбы на доске жизни.
Вячеслав очень изменился, его дух заматерел, мысли приобрели ясную чёткость, а характер алмазную прочность. Трудился он в закрытом научно-исследовательском институте, занимающемся пограничными, непонятными и закрытыми для официальной науки проблемами. Яковлев был руководителем сразу нескольких тем, сведённых его разумом в единую систему создания его собственного фантастического детища. Институт, цеха экспериментального производства, общежития работников и собственные подсобные хозяйства НИИ были объединены Яковлевым в один комплекс. Секретный объект за номером 646 прописался под Екатеринбургом, городом хотя и крупным, но серым и негостеприимным.
Месяц назад Яковлев закончил секретный проект, финансируемый государством. Установка готова, осталось найти надёжного, преданного делу добровольца с развитым воображением, отвечающего строгим требованиям, предъявляемым к испытателю, на которого можно положиться, как на себя. Вот тогда-то Яковлев впервые за девять лет вспомнил о своём единственном друге детства. Найти Алёхина при теперешних возможностях Яковлева, не составляло труда. Теперь Яковлев сидит здесь рядом с морем, а тёплый ветерок обдувает его и его друга. Профессор смотрит на своего товарища и чувствует, как в сердце червячком ворочается что-то похожее на раскаянье.
Посидев ещё часа два, в волю наевшись и напившись, друзья покинули ресторан. Заночевать решили у Ивана дома.
