Луминокс

– Ждём, – скупо пояснил Кай.

Они ждали. Секунды растягивались в минуты. Ноктурис чувствовал, как его Осколок ликует в такт этой фазе, становясь тяжелее, раскалённее. Он снова был вынужден создавать внутренний противовес, чтобы не засиять самому и не выдать их с головой.

И тогда свет на просеке начал меняться. Он не просто угас – он истончился, стал водянистым, пористым. Яркая белизна сменилась на жёлтую, потом на оранжевую, словно наступали неестественно быстрые сумерки.

– Идём! – скомандовал Кай и рванул вперёд.

Они пересекали просеку, пока длилась эта короткая переходная фаза. Под ногами хрустела выжженная земля, пахло пеплом и озоном. Но это было безопасно.

– Закон Циклов, – говорил Кай на ходу, его слова отрывисты, как его шаги. – Игнорируешь его – становишься мишенью. Используешь – получаешь преимущество. Лес живёт по этим ритмам. Мы – гости. Веди себя соответственно.

Он кивнул на обугленный ствол рядом. На его коре были вырезаны тонкие борозды – древние часы Леса. По ним Хранители читали фазы: когда Свет смягчается до сумерек, когда Тень отступает перед утренним туманом. Сейчас борозды были покрыты трещинами – цикл сбился, но ритм ещё можно было уловить, если знать, как слушать.

Они снова нырнули в чащу, где властвовала Тень. Здесь было прохладно, густо, и воздух дрожал от низкого, гулкого напряжения, пахло сыростью и перезрелой гнилью. Кай теперь реже использовал посох, экономя силы. Его серые импульсы были точечными, лишь чтобы отвести от них самые цепкие щупальца тьмы, тянувшиеся из глубины.

Именно здесь Ноктурис почувствовал это впервые. Не боль, не страх. Нечто иное.

Он шёл за Хранителем, стараясь повторять его движения, держать внутренний баланс, и вдруг… ощутил пустоту. Не впереди, а рядом. Словно шаг в сторону – и провал в ничто. Он остановился, скользнув взглядом по участку меж двух искривлённых корней. Там было темно, но это была не живая глубокая Тень. Это была дыра. Отсутствие чего бы то ни было.

– Не смотри, – резко оборвал его Кай, буквально дёрнув за рукав. – Это не твоё дело.

– Но там… Пустота. Распад.

– Это Отражение, – мрачно произнёс Кай, не останавливаясь. – Нашей передышки. Карман Лираэль стабилен. За стабильность в одном месте платит хаосом в соседнем. Та дыра – цена, которую мир заплатил за твой отдых. Она притянет своих пожирателей, разрастётся. Наша задача – успеть сделать своё дело, пока она не стала новой Трещиной. Идём.

Ноктурис снова посмотрел на то место. Теперь ему чудилось в той пустоте слабое, сухое, стрекочущее эхо, словно там уже начинали точить незримые зубы существа, рождённые из ничего. Он сглотнул и побежал за уходящим Хранителем, чувствуя тяжесть новой ноши – ответственности за последствия своих действий.

Через несколько сотен шагов Кай снова замер. Они вышли на край огромной поляны. Но это была не поляна.

Земля здесь проседала в огромную чашу. В центре её, в воздухе, висела… рана. Она была похожа на вертикальное зеркало, разбитое изнутри, сквозь которое сочится чёрный и белый дым, перемешанный с сияющими осколками. Вокруг неё не было ни Света, ни Тьмы. Был хаос. Бесформенная материя то вспыхивала ярче солнца, то проваливалась в абсолютную черноту. Отсюда исходил тот самый рёв, что наполнял весь Лес. Это было сердце боли.

– Эпицентр, – голос Кая прозвучал почти шёпотом, но был слышен сквозь гул. – Разлом. Видишь? Он не просто разорван. Он застрял. Его не отпускает.

Ноктурис присмотрелся, и холодный ужас сковал его внутренности. Кай был прав. Всплески энергии вокруг Трещины были неестественно ритмичными, почти механическими. Они не утихали и не усиливались волнами, как всё вокруг. Они пульсировали с мёртвой, однообразной регулярностью. Кто-то или что-то искусственно поддерживало разрыв в этом состоянии, не давая миру исцелить рану.

– Закон Запрета Абсолюта, – прошептал Ноктурис, внезапно осознав. – Кто-то пытается создать здесь точку вечного… Ничто.

Кай мрачно кивнул. —Именно. Они не понимают, что вечное Ничто – тоже Абсолют. И он так же губителен. Наша задача – не залатать дыру. Наша задача – сорвать этот проклятый насос, качающий в рану хаос. Вернуть её в естественный цикл. Тогда мир сам начнёт исцеляться. Он обернулся к Ноктурису,и в его глазах горел тот самый холодный, безжалостный свет Хранителя. —Ты – ключ. Твой внутренний разлад – это миниатюрная копия того, что там. Ты чувствуешь его ритм. Ты можешь в него войти и… перестроить. Сломать искусственный ритм своим. Но для этого тебе нужно найти внутри себя не борьбу, а резонанс. Понимаешь? Не усмирить силы, а направить их в унисон с этим хаосом, чтобы затем изменить его песню.

Ноктурис смотрел на бьющуюся в истерике Трещину, чувствуя, как его собственные силы отзываются на её зов, грозя снова вырваться наружу. Но сквозь ужас он, к своему собственному изумлению, уловил тот самый мёртвый, механический ритм. Его внутренний разлад звучал иначе – яростно, но живо. И в этом была разница.

– Я… я не смогу контролировать это.

– Тебе и не нужно контролировать, – сказал Кай, и его голос внезапно стал безжалостно спокоен. – Тебе нужно будет принести жертву. Отдать ту часть хаоса, что в тебе, в обмен на стабильность. Стабильность – самая дорогая валюта в этом мире. И за неё всегда платят кровью и болью. Моей. Твоей. Мира. Ты получил передышку. Теперь пора платить по счету. Готовься.

И он сделал первый шаг навстречу ревущему Разлому.

Жертва Сумерек

Рёв Разлома обрушился на них не просто звуком, а физической гнетущей массой, выворачивающей сознание наизнанку. Прежде чем страх успел парализовать волю, железная хватка впилась в плечо Ноктуриса.

– Сейчас! – Голос Кая рассек гул, как лезвие. – Слышишь его ритм? Это не жизнь, это мертвый стук молота по наковальне. Твой – дышит. Войди с ним в резонанс!

Он резко толкнул ученика вперёд, к самому краю, где земля превратилась в зыбкую, переливающуюся хаосом трясину. Ноктурис едва устоял. Внутренняя буря, подстёгиваемая внешним хаосом, рвалась на свободу. Осколок в груди взвыл ослепительными, рваными вспышками, а тень, затравленная, металась в поисках укрытия. Попытки удержать внутренний баланс рассыпались – здесь он был не зрителем, а инструментом в оркестре, игравшем симфонию распада.

– Не сопротивляйся! – крикнул Кай, его посох выписывал в воздухе сложные руны, ограждающие их от самых яростных выбросов энергии. Серый свет камня мерцал, напряжённо борясь. – Позволь силам выйти! Но направь их! Заставь свой хаос петь в унисон с этим – но своей, живой мелодией!

Ноктурис закрыл глаза, пытаясь подчинить внутренний шторм. Он вырвал из груди спираль Света и Тьмы и швырнул её в Разлом, как копьё – резко, с яростью, пытаясь подавить его.

Это была ошибка.

Разлом не принял вызов – он ответил. Из его пульсирующей раны вырвалась плеть из чистой Пустоты – чёрная, как застывшая кровь, с краями, шипящими, будто раскалённое железо в воде. Она ударила не в Ноктуриса. Кай бросился вперёд, заслоняя его телом.

Удар пришёлся в плечо. Раздался хруст – не кости, а чего-то более глубокого, будто рвалась сама ткань плоти. Кай вскрикнул – коротко, сдавленно, как зверь в капкане, – и рухнул на колени. Из раны хлынула густая, маслянистая кровь, чёрная с фиолетовым отливом, пахнущая озоном и прелой землёй. По коже вокруг раны поползли тёмные трещины, как у древесной коры в Прологе, и плоть начала чернеть, превращаясь в сухую, хрупкую пыль.

– Идиот… – прохрипел Кай, пытаясь подняться, но левая рука уже не слушалась. Он опирался на посох, лицо его исказилось от боли, жилы на шее надулись. – Ты не должен… подавлять… Ты должен… сплестись…

Ноктурис смотрел на друга, и в груди у него всё перевернулось. Это была не просто рана. Это было начало распада. И он его вызвал.

В этот миг он вспомнил тишину Лираэль. Не как убежище. А как точку отсчёта.

Он отпустил.

Не пытался управлять. Не пытался победить. Он позволил Свету и Тени внутри себя найти друг друга – не в борьбе, а в объятии.

Боль была невыносимой. Свет и Тень, вырываясь наружу, слились в нестабильную, вихрящуюся спираль, которая, подчиняясь мёртвому ритму Разлома, вносила в него трепещущую, живую ноту диссонанса.

Разлом среагировал мгновенно. Рев сменился пронзительным, визгливым скрежетом. Хаотичные всплески энергии участились, сбивая искусственный ритм.

– Так! Держи! – в голосе Кая впервые прозвучало одобрение, тут же задавленное болью. – Теперь – жертва! Помни Закон!

Ноктурис помнил. Цена силы. Он должен был не просто выпустить хаос, но отрезать от себя его часть и отдать. Мысленно, сквозь боль, он нашёл тот самый клубок собственной агонии – боль от чужеродного Осколка и отчаяние своей Тени.

– Отдаю… – его шепот потонул в грохоте.

Акт воли. Он вырвал этот клубок из самой своей сути – и почувствовал, как что-то рвётся внутри, будто вырывают корень из живой плоти. Из груди, прямо под рёбрами, хлынула кровь – не красная, а серебристо-чёрная, как расплавленный металл и дым. Она не падала на землю – она взвилась в воздух, превращаясь в нити Сумерек, которые вплелись в рваную ткань реальности, словно иглы, зашивающие рану мира.

Наступила тишина. Оглушающая, после предыдущего рева.

Разлом не исчез. Он преобразился.

Теперь на его месте висели врата из переплетённого света и тьмы. Они пульсировали неровно, по их поверхности бежали волны энергии, но это был уже не хаос, а новый, естественный ритм. Точка Сумерек. Опасная, но стабильная. Рана затянулась, приняв новую форму.

Ноктурис рухнул на колени, чувствуя себя выжженным изнутри. Ужасная боль и борьба внутри прекратились. Силы, ослабленные, нашли хрупкое, зыбкое равновесие. Он заплатил свою цену – кровью, плотью и частью души.

Он поднял взгляд. Кай, опираясь на посох, тяжело дышал. Его лицо было влажным от пота и боли, но он смотрел на Врата с холодным удовлетворением знатока.

– Получилось. Закон Баланса восстановлен. Локально. Временно.

И тогда проявилось Отражение.

Прямо перед ними из земли пророс цветок. Не из плоти, а из сгустков полутвёрдого света и тени. Его лепестки медленно пульсировали, то ослепительно белея, то уходя в абсолютную черноту, подражая ритму Врат. Одновременно прекрасный и жуткий.

– Что это? – хрипло выдохнул Ноктурис, вытирая кровь с губ. На земле рядом с ним остались тёмные пятна, которые шипели и медленно испарялись.

– Отражение, – безразлично констатировал Кай, прижимая ладонь к ране. Кровь сочилась сквозь пальцы, но он не обращал внимания. – Закон в действии. Плата мира за восстановленный баланс. Новый закон этого места. Теперь он его часть. Может стать чем угодно: ядом, лекарством, ключом. Мы не знаем.

Хранитель отступил на шаг, окидывая взгляд всю картину. Его лицо ожесточилось.

– Мы не победили. Мы отсрочили, – его голос стал низким и безжизненным. – Следы на месте разлома… почерк мощный, но грубый, неискусный. Это не работа Моргаэля.

При этом имени сердце Ноктуриса сжалось, пробудив давнюю боль.

– Моргаэль не ломает, – продолжил Кай с ледяным презрением. – Он не рвёт реальность. Он творит Пустоту. Выгрызает суть, оставляя идеальную, беззвучную оболочку. Это… – он резко кивнул в сторону Врат, – это топорная работа. Сила есть, ума нет. Значит, объявился кто-то новый. Сильный, глупый и столь же жаждущий Абсолюта. Ученик, соперник или просто орудие в чьей-то игре.

Он развернулся к Ноктурису. В его глазах не было благодарности – лишь констатация факта и тень глубокой тревоги.

– Он попытается снова. И Моргаэль со своей тихой чумой не дремлет. Наша работа только началась. Встань. Ты жив, а значит, должен нести последствия перед Орденом Хранителей. Нам нужно к ним. Только Глава Ордена поможет распутать этот клубок.

Ноктурис с трудом поднялся на ноги. Слабость и лёгкость странным образом смешались в нём. Имя Моргаэля вернуло цель, но теперь она казалась сложнее и страшнее. Мысль о предстоящей встрече с самими Хранителями вселяла не страх, а ощущение неотвратимости. Он заплатил частью себя и приобрёл не покой, а тяжёлую ответственность и знание: враг не один.

Он бросил последний взгляд на Цветок Равновесия – прекрасный и ужасный плод его жертвы – и последовал за Хранителем вглубь Сумеречного Леса. Путь к разгадке вел не к одному злодею, а в самую гущу тьмы, где жаждущих силы было много, и пролегал он прямо к сердцу Ордена.

Но прежде чем шагнуть в чащу, Ноктурис замер. В груди больше не было огня и льда – только тяжёлая, глухая пустота, где раньше бушевал хаос. Он провёл рукой по груди, где пульсировал Осколок. Тот теперь не жёг – он дышал. Медленно, неровно, как раненое сердце.

Имя «Моргаэль» не просто всплыло в памяти – оно ударило, как клинок в старую рану. Мать… её исчезновение… тишина, что осталась вместо её голоса. Всё это не было прошлым. Это было начало. А теперь оно возвращалось – не как призрак, а как тень, уже касающаяся их мира.

Он посмотрел на Кая, чьи плечи под плащом казались тяжелее обычного.

– Он всё ещё помнит меня? – тихо спросил Ноктурис, почти шепотом.

Кай не обернулся, но его шаг замедлился на миг.

– Моргаэль не помнит. Он распознаёт. И ты – один из немногих, чьё существование нарушает его Пустоту. Это и есть твоя сила. И твоя проклятая удача.

Ноктурис кивнул. Ветер, пробираясь сквозь искривлённые ветви, принёс с собой запах горелой коры и далёкой грозы. Где-то впереди, за завесой мерцающего тумана, ждали Хранители. И суд. И, возможно, ответы.

Он поправил ремешок на запястье – тот теперь светился тусклым серым, как утренний туман над ручьём Лумары. Баланс не был восстановлен. Но он был возможен.

И этого было достаточно, чтобы сделать следующий шаг.

Тропа к Ордену

Тишина после битвы с Разломом не была спокойной. Она была тяжёлой, как свинцовая пелена, нависшая над выжженной землёй. Воздух больше не рвался на части, но всё ещё дрожал – не от ярости, а от боли, как тело после пыток. Каждый шаг по тропе, ведущей прочь от Врат Сумерек, давался с мукой.

Кай шёл впереди, прижимая ладонь к плечу. Рана больше не кровоточила – чёрная, маслянистая кровь свернулась коркой, но плоть под ней не заживала. Она пульсировала – не сердцем, а чем-то чужим, холодным. С каждым ударом пульса по коже расползалась новая трещина, будто кора на дереве, высохшем от внутренней гнили. Ноктурис видел, как тень Кая стала рваной, будто её разрезали ножом – края дымились, будто на солнце.

– Ты должен остановиться, – сказал Ноктурис, голос хриплый, будто его выжгли изнутри. – Рана не заживёт сама. Это не просто рана. Это отпечаток Распада.

Кай не обернулся. Он лишь плюнул на землю – слюна была тёмной, с искорками серого.

– Орден знает, как с этим справляться, – ответил он, и в голосе звучала не надежда, а усталая покорность. – Если дойдём. А если нет – значит, такова плата за твою неудачу.

Ноктурис стиснул зубы. Упрёк был заслужен. Его первая попытка чуть не убила их обоих. Он ощущал это в каждой клетке: пустоту там, где раньше бушевал хаос, и тупую боль под рёбрами – там, где вырвал часть себя. Он кашлянул, и на ладони осталась серебристо-чёрная слизь, которая шипела, испаряясь.

– Что меня ждёт у Хранителей? – спросил он, чтобы отвлечься от боли и вины.

Кай наконец остановился. Обернулся. Его лицо было бледным, как мел, глаза – ввалившимися, но взгляд – острым, как бритва.

– Суд, – сказал он. – Не за слова. За последствия. Ты чуть не убил Хранителя. Ты впустил Разлом в своё тело, пусть и на миг. Они это почуют. Как псы чуют кровь.

– Я же закрыл его! – возразил Ноктурис.

– Закрыл? – Кай горько усмехнулся. – Ты перешил рану гнилой нитью. Врата стоят. Но внутри них – твой след. А значит, Разлом теперь помнит тебя. И Цветок… – он кивнул назад, туда, где на месте битвы проросло жуткое растение, – он тоже помнит.

Как будто в ответ, в груди Ноктуриса что-то дёрнулось. Не Осколок. Глубже. Там, где он вырвал себя, что-то потянулось назад – к Цветку. Он почувствовал его: не зрением, не слухом, а внутренним натяжением, как будто между ними протянулась невидимая нить из боли и света. Цветок пульсировал в такт его сердцу. И в этот миг Ноктурис понял: это не просто Отражение. Это связь. Он создал его своей жертвой. А значит, он за него отвечает.

– Он… зовёт, – прошептал Ноктурис.

Кай кивнул.

– Да. Так всегда. Отражение не просто плата, а – зеркало. И если ты не научишься с ним жить, оно начнёт жить за тебя.

Эта связь была не шрамом, а открытой раной. Ноктурис чувствовал её как второй, чуждый пульс в своей груди, как голод Цветка, который начинал влиять на его собственные желания. Хотел ли он пить, или это Цветок тянулся к влаге? Эта пульсация была опасным каналом, через который его сущность могла утекать, а нечто иное – просачиваться внутрь.

Они пошли дальше. Лес вокруг менялся.

Сначала – тихо. Мерцание стало реже, вспышки Света и Тьмы – менее яростными. Воздух перестал рвать лёгкие – теперь он просто холодил, как должно быть в Сумеречном Лесу. Потом – звуки. Сначала – тихий шелест, будто листья ворочались во сне. Потом – пение птицы, робкое, прерывистое, но живое.

Ноктурис смотрел, как трава под ногами медленно зеленеет, теряя больной фиолетовый оттенок. Мох на стволах набухает влагой, перестаёт крошиться в пыль. Даже деревья кажутся менее скрюченными – их ветви медленно распрямляются, будто вздыхают с облегчением.

Но это не было чудом. Это была агония исцеления. Каждый лист, каждый стебель дрожал, проходя через внутренний разлад, как и Ноктурис. Баланс возвращался болезненно, как кости, срастающиеся после перелома.

– Это твоя работа, – сказал Кай, заметив, как Ноктурис смотрит на лес. – Ты не просто закрыл рану. Ты вернул ритм. Даже если он все еще хромает.

– А если я не смогу его удержать? – спросил Ноктурис. – Что, если Цветок… или Разлом… вернётся?

– Тогда ты умрёшь, – ответил Кай без тени сомнения. – Или станешь частью Распада. Но пока ты идёшь, пока чувствуешь эту боль – ты жив. А живой – значит, может учиться.

Он остановился у ручья. Вода в нём ещё мутная, с редкими серыми искрами, но уже не шипит. Кай опустился на колени, снял плащ. Под ним рубаха на плече прилипла к ране, пропитавшись чёрной слизью. Он стиснул зубы, рванул ткань. Раздался влажный, липкий звук отрывающейся плоти. Ноктурис отвёл взгляд, но не успел – он увидел: рана не кровоточит, но из неё сочится тусклое мерцание, как из трещин в деревьях у разлома.

Кай поймал его взгляд. «Не жалей. Жалость – роскошь, которую мы не можем себе позволить. Я принял на себя этот удар, потому что рассчитал риски. Твой потенциал как Хранителя Баланса перевешивал вероятность моего падения. Пока что». В его словах не было бравады, только ледяная констатация факта, от которой стало ещё холоднее.

– Держи, – Кай протянул ему глиняный шарик из поясной сумки – «песчинку стабильности». – Раздави в ладони. Это замедлит заразу. На время.

Ноктурис взял шарик. Он был холодным, как лёд, и пульсировал слабым серым светом. Он сжал его – и почувствовал, как внутренняя пустота на миг наполнилась чем-то твёрдым, спокойным.

– Спасибо, – сказал он.

– Не благодари, – Кай уже вставал, лицо его покрылось испариной, но он держался. – Это не доброта. Это расчёт. Мне нужен ты живым у врат Ордена. Они могут увидеть в тебе инструмент. Или угрозу. Или и то, и другое одновременно. Готовься к тому, что твои намерения для них будут значить меньше, чем твоя природа.

Последние слова повисли в воздухе, холодные и тяжёлые. Они шли дальше, час за часом, в напряжённом молчании, прерываемом лишь редкими, отрывистыми фразами Кая, когда тот указывал путь или предупреждал о скрытой опасности. Лес постепенно терял следы хаоса, превращаясь в тот самый таинственный, но уравновешенный Сумеречный Лес, каким он и должен был быть. Воздух стал чистым и прохладным, а свет фильтровался сквозь листву ровным серебристым сиянием.

Солнце уже клонилось к горизонту, окрашивая небо в цвета угасающего дня, когда Кай наконец остановился на краю большой, идеально круглой поляны. В центре её рос одинокий, древний дуб, его ветви простирались к небу, словно застывшие молнии. Вокруг не было ни намёка на жильё, ни признаков цитадели.

– Мы здесь, – просто сказал Кай.

Ноктурис окинул взглядом пустую поляну. Ничего.

– Где?

– Там, – Кай указал посохом в центр поляны. – Но чтобы увидеть Врата, нужно не смотреть, а чувствовать. Они скрыты не иллюзией, а самим Законом Баланса. Сюда не приведёт ни одна карта. Сюда можно только прийти, если ты знаешь дорогу. А чтобы войти…

Он переложил посох в здоровую руку и сделал шаг вперёд. Затем, медленно и точно, начал описывать им в воздухе сложную спираль, которая то сужалась, то расширялась. Камень на навершии не светился, но воздух там, где проходил посох, начинал вибрировать, словно поверхность воды.

– …Нужно не заклинание силы, а вопрос, обращённый к равновесию, – продолжил Кай, не прекращая движения. – Просьба, выраженная на языке Сумерек.

Он закончил рисунок, и спираль повисла в воздухе, почти невидимая, заметная лишь по лёгкому мерцанию, как жар над раскалённым камнем. Кай повернулся к Ноктурису.

– Теперь твоя очередь. Протяни руку. Коснись центра. Но не пальцами – волей. И найди внутри себя не Свет и не Тьму, а ту самую точку тишины, что тебе показала Лираэль. Без неё Врата останутся слепы для тебя.

Ноктурис глубоко вздохнул. Он закрыл глаза, отсекая внешний мир, и погрузился в себя. Внутри всё ещё болело, всё ещё пульсировала связь с Цветком. Но глубоко под слоями боли и усталости он нашёл её – крошечное, холодное эхо той абсолютной тишины. Он протянул руку, кончиками пальцев почти касаясь невидимой спирали, и выпустил наружу это чувство, это состояние – не силу, а её отсутствие. Не порядок, а равновесие.

Воздух перед ним дрогнул и расползся, как плёнка масла на воде. Мерцающая спираль вспыхнула ровным серым светом и начала вращаться, становясь плотнее, реальнее. В её центре проступили очертания – сначала размытые, затем всё более чёткие. Это были не просто ворота. Это были два гигантских ствола, сплетённых в арку, один – из тёмного, почти чёрного дерева, испещрённого серебристыми прожилками, другой – из светлого, с вкраплениями обсидиана. Между ними колыхался занавес из чистых, спокойных Сумерек, сквозь который был виден лишь туман и отблески далёких огней.

Врата в Цитадель Хранителей. Место, куда нельзя войти силой. Только доказав своё понимание Баланса.

Ноктурис опустил руку, дрожа от напряжения. Он сделал это.

Казалось, он услышал тихий, холодный голос Лираэль: «Начало положено. Теперь предстоит суд».

Суд

Тишина Цитадели не была пустотой. Она была наполнена – ожиданием, вниманием, весом древних законов. Ноктурис стоял в центре Круга Суда, чувствуя, как его собственное дыхание звучит слишком громко в этом безупречном порядке. В груди всё ещё пульсировал Цветок – не как угроза, а как напоминание: он не один. Он привязан.

Аэлиндор первым отвёл взгляд от Ноктуриса. Он подошёл к Каю, всё ещё стоявшему на колене у края Круга. Глава Хранителей не коснулся раны, но его пальцы замерли в полуметре от плеча, где чёрная корка на коже пульсировала в такт чуждому ритму.

– Ты принял удар, предназначенный ему, – сказал Аэлиндор тихо, почти ласково, но в голосе звучало не одобрение, а упрёк. – Это не героизм, Кай. Это нарушение баланса долга. Ты поставил свою жизнь выше его обучения. А обучение – долг перед миром.

Кай не опустил головы. Он поднял взгляд, и в его усталых глазах мелькнула гордость, прикрытая сдержанностью.

– Я рассчитал, что его потенциал перевешивает мой риск. И я не ошибся. Он закрыл Разлом.

– Он заштопал его, – поправил Аэлиндор. – И привязал себя к нему нитью из собственной сути. Теперь он – якорь, а не Хранитель. Разница колоссальна.

Он повернулся к Валтерису, чей пристальный взгляд всё это время не покидал рану.

– Валтерис, – сказал Аэлиндор, – его нужно срочно доставить в Лазарет Теней. Проследи за очищением лично. Если зараза Распада дойдёт до сердца – его тень погаснет навсегда.

Валтерис кивнул, но не двинулся с места. Вместо этого он взглянул в сторону галереи, где стоял Хранитель в тёмно-сером плаще с вышитыми серебряными нитями – целитель.