Рассказы

Надо сказать, что мужику, похоже, здорово не везло. Никто не хотел разделить с ним на скамейке радость солнечно дня. Следующим абонентом оказался Саня с крайне строгой, как я понял из разговора двух приятелей, женой. Причем жена эта, как на грех, оказалась дома и в весьма жестких выражениях потребовала присутствия мужа на семейной кухне. Затем последовал звонок таинственному Вадиму. Вадим, собственно говоря, был готов на многое, если не на все. Но у него, как выяснилось, не оказалось денег не то что на пиво, но даже на троллейбусный билет.

– Нет, нет, пешком идти не надо, – узнав о финансовом кризисе друга, тут же стал отговаривать его Пашка. – Когда ты дойдешь сюда из своей Росты? К вечеру? Отдыхай, отдыхай.

Однако напор Паши не ослабевал. И он продолжал жарить по телефонным клавишам. Его упорство напоминало старания человека, пытающегося прикурить от пустой или барахлящей зажигалки. Знаете, когда фильтр уже разжеван во рту, а высечь огонь все никак не получается. А ты все чиркаешь, чиркаешь, потому что кажется, что вот-вот, еще разок и из летящих из-под кремня искр возгорится наконец-то пламя…

Удача улыбнулась ему с шестой или седьмой попытки.

– Привет, Наташка, приходи на Пять Углов пиво пить, – уже почти отчаявшимся голосом буркнул он в трубку, вертя в руке пустую пивную бутылку, и добавил слегка ошарашено, но с явной радостью: – Жду.

Я только-только приступил к оттаявшему мороженому, когда Пашка принял на телефон входящий звонок.

– Ты на остановке? – заорал он в трубку, из чего я заключил, что Наташка на подходе. – Иди прямо по дорожке. Да. Там скамейка. Рядом урна. И блевотина. Видишь? Сразу за блевотиной – налево…

Он вел приятельницу к своей скамейке с уверенностью опытного авиадиспетчера, который туманной ночью заводит «Боинг» на посадку в незнакомом пилоту аэропорту.

– Вижу тебя! Вижу! – вдруг взревел Пашка уже не в трубку, а во все окружающее пространство.

Так, наверное, кричал гоголевский Вий, когда ему наконец-то подняли веки. Надо сказать, что испугался я куда больше Хомы Брута. И как следствие – уронил мороженое себе на брюки. Забот у меня тут же, как вы сами понимаете, прибавилось. Однако краем глаза я все же заметил, как к соседней скамейке подошла призываемая панночка.

– Погодка класс! – приветствовал ее Пашка.

– Ага, – кивнула та.

– Самое время пивко попить.

– Угу, – неопределенно протянула девушка, присаживаясь на краешек скамейки.

– Сбегаешь? – поинтересовался у нее Пашка, скосив глаза в сторону. – Понимаешь, тут ко мне еще приятель обещал подойти. Боюсь, не разминуться бы.

– Ладно, – согласилась девушка, поднявшись.

– Деньги есть? А то не хочу пятитысячную купюру бить, – роясь в кармане застиранной рубашки, продолжил кавалер.

– Есть, – кивнула девушка, – я быстро.

Наташка вернулась, когда я еще не успел понять, что носовым платком оттереть следы от мороженого с брюк не удастся. Из пакета она достала две или три бутылки пива и бутылку с минералкой.

– Это я себе, – поймав недоуменный Пашкин взгляд, объяснила она цель приобретения безалкогольного напитка.

– А чего, пиво не будешь? – изумился мужчина.

– От него полнеют, – почти заискивающе улыбнулась девушка.

– Так тебе можно, – хмыкнул Пашка, ткнув ее пальцем в то место, где с анатомической точки зрения должен был находиться живот, – кости одни.

– Я на фитнес хожу, – пояснила девушка.

– Тебя на мыловарню надо отправить, – снова хмыкнул Пашка и, взглянув на пиво, добавил: – Ладно, настаивать не буду, сам выпью.

– Ага, – с готовностью подтвердила девушка.

Затем я на какое-то время полностью погрузился в исследование пятна от мороженого и потерял нить их разговора. Когда я окончательно убедился в том, что с этим пятном мне придется идти домой, пиво и минералка на скамейке напротив были выпиты досуха, а диалог дошел до сакраментальной темы.

– Натаха, бабам что нужно? – с упорством, достойным лучшего применения, допытывался у своей собеседницы Пашка.

– Любовь? – почти подсказала девушка, придвинувшись вплотную к любителю пива.

– Нет.

– Секс, – с надеждой предположила Наташка.

– Нет, – с уверенностью семейного психотерапевта заявил Пашка, – им нужно жить, как за каменной стеной. И чтобы в стене была только одна дверь – в магазин со шмотками. У меня жен сколько было? Три. С Ленкой мы, правда, расписаны не были. Сожительствовали. Но ее Светку я любил, как родную. Даже удочерил.

– Удочерил? – недоверчиво спросила девушка.

– Почти, – кивнул Пашка. – Фактически, да. У нее все было. И у всех моих жен тоже. Включая Ленку.

– С которой вы сожительствовали? – уточнила девушка.

– Да. У всех трех.

– Ты, Пашенька, вообще молодец, – ласково гладя мужчину по руке, согласилась девушка.

– Мужик должен уметь две вещи: завязывать галстук, – тут Пашка почесал кадык на торчавшей из расстегнутого воротника рубашки тонкой шее, – и зарабатывать деньги. Это главное. Я ни одну свою жену не обидел. Квартиру каждой оставил. С евроремонтом. С обстановкой. Только живи. Это же для моих родных детей. Или удочеренных. Не жалко. Машину – каждой. Катайся. С гаражом. Что, говорю, вам еще нужно? Только скажите – я все сделаю.

– Ух ты! – изумилась такой щедрости девушка.

– А что? Слава богу, не последний человек в городе, – презрительно хмыкнул Пашка. – Знаешь, сколько у меня этих квартир было? Купил, оставил, купил другую… Проблем нет.

– Ты же вроде с мамой живешь?

– Это временно, – вздрогнул мужчина. – Хочу купить квартиру. Может быть, комнату в коммуналке. Как получится. Все зависит от бизнеса. И я тебе скажу: это вещь сложная. Сейчас на биржах черт знает что творится. Но справимся. Не из такого выпутывались. Мне бы только на работу куда-нибудь устроиться…

– Может, к Лешке в автосервис пойдешь?

– Тут надо подумать, – нахмурился Пашка. – Что там делать? Опять ремонтировать всякое барахло? Я отечественные машины вообще не признаю как транспортные средства. Кто на них ездит? Уроды. У меня раньше «БМВ» была.

– А сейчас на какой ездишь? – поинтересовалась девушка.

– Сейчас? Пока я безлошадный, – с этими словами Пашка встал со скамейки.

– Ты куда? – удивилась девушка.

– Пора, – неопределенно махнул рукой ее спутник, – у меня встреча. Извини, проводить не могу. Может, на такси поедешь? Деньги есть?

– Есть, – вздохнула девушка.

– Пока тогда, – хмыкнул мужчина и быстрой походкой направился в сторону остановки.

– Пока, – протянула девушка, тоже поднимаясь со скамейки.

Она уже сделала пару шагов вдоль по аллее, когда я вдруг заметил, что на скамейке остался лежать тот самый телефон, по которому почти знакомый мне теперь Пашка созывал своих знакомых в надежде на бесплатное пиво.

– Девушка, – окликнул я Наташу, – это не ваш друг телефон забыл на лавочке?

– Ой, да, спасибо! – обрадовалась она, взяв аппарат, а потом доверительно добавила: – Это приятель брата, не мой друг, к сожалению. А я бы хотела…

– А я бы на вашем месте – нет, – пробормотал я, вновь опустив взгляд на пятно от мороженого.

– Почему?

– Да это я так, не обращайте внимания. Бегите, догоняйте.

– Ага, – кивнула девушка и бросилась вслед за своим спутником: – Паша, подожди. Телефон. Куда тебя на такси отвезти?

Вот, собственно говоря, и вся история. Остается только вывести с брюк пятно от мороженого.

ГРЫЖА

Я бы, наверное, никогда не обратил внимания на нашего дворника, если бы у моей собаки не вошло в привычку после утренней прогулки подолгу сидеть возле подъезда, дыша воздухом и созерцая в праздной задумчивости людей, спешащих на службу. Волей-неволей и я вынужден был коротать время на крылечке, разглядывая прохожих. Таки интересный у нас народ… Впрочем, я отвлекся. Давайте о дворнике.

Итак, дворник. Пожилая худенькая женщина. Бледная. О таких говорят: как с креста снятая. Она всю зиму изо дня в день обреченно долбила ломом заледеневший наст на поребриках и счищала огромной фанерной лопатой с тротуаров пушистый снег. Работа такая. Ее товаркам, как правило, помогал кто-нибудь из мужчин – муж, сын. Наша старушка всегда справлялась сама.

– Одинокая, – предположил я.

Вскоре я стал узнавать ее на улице и без лопаты и ватной фуфайки. Она жила где-то неподалеку. Когда стоишь на крыльце в компании ньюфаундленда, невольно становишься заметным. Да еще как-то так получалось, что наши утренние бдения все время совпадали с чисткой ступенек на крыльце. Короче, мы разговорились. Сначала о собаке, потом о жизни. Пропущу детали…

– Мужа пять лет назад похоронила, – вздохнула женщина. – И ведь на пенсии давно, а приходится работать…

– На пенсию не проживешь, – почти уверенно поддержал я разговор.

– Да одной мне много ль надо? Прожила бы. Сынок у меня. Надо кормить.

Я тогда тактично удержался от замечания насчет того, кто кого должен кормить. Бог его знает: может, сын – инвалид.

– Мальчик у меня хороший, – заметила моя собеседница и со вздохом вновь взялась за лом.

Мне ничего не оставалось, как поверить ей на слово.

Так уж совпало, что «мальчика» я увидел чуть ли не на следующее утро. Крепкий детина подскочил к старушке со словами:

– Мать, дома есть чего пожрать? Ох и устал же я.

– А как же, сынок, котлетки в сковородке на плите. Чаек погрей.

Детина пробежал мимо.

– С ночной, наверное? – предположил я.

– Нет, – махнула рукой дворничиха, – из клуба он. Любит потанцевать. Должен же ребенок как-то развеяться?

– А то, – поддакнул я. – Работает?

– Год назад из армии пришел, – пояснила старушка. – Отдыхает пока. Наработаться еще успеет.

– А вам помогать не пробовал?

– Нельзя ему. Тяжело. Здоровье-то надорвано в солдатах. Грыжа…

Насчет грыжи сказано было как-то не очень уверенно. Ну да не врач же она, в конце концов.

– А вам? Не тяжело?

– Я к работе привычная.

Ну так тому и быть. Я вам не мистер Совесть.

Через полгода сынок так и не работал. Но однажды весьма удивил меня. Его  мобильник зазвонил как раз в тот момент, когда он просил, вернее, требовал у матери денег на пиво и сигареты.

– Да, Вован, щас буду. Что? Да, пиво куплю. Да брось ты, деньги есть. Что я, дружбана пивом не угощу! – это в трубку, на бегу засовывая в карман смятые бумажки из опустошенного материнского кошелька.

– Друзей у него много, – проследила дворник мой удивленный взгляд. – Он для них все сделает. Дружить он умеет.

Дальше пунктирно. В течение последующих двух-трех лет сынок работал в общей сложности месяца четыре. Могу ошибиться в сторону увеличения. Он попеременно устраивался то грузчиком, то сторожем, то охранником в магазине… Больше двух недель дитя на одном трудовом посту не выдерживало. Сынок-сторож все время залетал на какие-то недостачи. И матери приходилось потом доплачивать разницу между заработанными чадом деньгами и стоимостью утраченного товара. Как охранник он был несостоятелен, ибо лез в драку с покупателями. А карьере грузчика мешала легендарная грыжа.

Но стоп. Не смею утомлять читателя излишними подробностями. А поэтому перевожу повествование с шага на бег. Как-то я совершенно случайно узнал, что целых два года дворничиха работала без отпуска. Взяла компенсацию. Ей нужны были деньги. И я даже знаю, куда те деньги пошли. Сынуля посетил ресторан. На это мероприятие, по моей прикидке, как раз и ушла львиная доля ее отпускных. Ибо юноша побывал не абы где, а в… Впрочем, это была бы уже реклама.

– Должен же он сходить куда-нибудь со своей девушкой? – риторически вопросила меня его мать.

– Если бы он еще сделал это на свои деньги… – хотелось сказать мне.

Но я воздержался: обличать и растравливать язвы не мое призвание.

– А дешевые забегаловки он у меня не любит, – с гордостью подчеркнула моя собеседница. – Привык крепко стоять на ногах…

– На ваших?

– Что? Не расслышала я.

– Да это я так, собаке…

Пропускаем значительный отрезок времени ввиду отсутствия ярких и запоминающихся событий. Следующий эпизод связан с дележом квартиры. Реконструировано со слов матери, сказанных почти в слезах.

– Ты, мать, того, квартиру-то продай, – заявил ей сын. – Чего нам вместе сидеть. Я жениться хочу. Надо нам где-то жить? Не с тобой же. Меня уж и так Люська пилит: мать у тебя, блин, дворник, неудобно. А насчет работы ты не беспокойся. Мы тебе купим комнату где-нибудь поблизости. А то ты к своей мусорке, наверное, привыкла…

Кто такая Люська? Возможно, та самая девица, что проела в кабаке половину дворницких отпускных? Не знаю.

Но тут, правда, дворничиха что-то задурила и, как доверительно сообщила она мне, свою квартиру продавать отказалась.

Потом мы уехали в отпуск, потом как-то так получалось, что с собакой гуляла жена…

Опять отвлекся. Выхожу на финал. Прошло года полтора. Дворничиха у нас сменилась. Но не сменились привычки моей собаки. Утро, улица, фонарь, дворник… И опять, заметим, долбеж ступенек в технологически выверенное веками время. Скоро мы разговорились.

– Антонина Петровна? – удивилась в ответ на мой вопрос о ее предшественнице новая дворничиха. – Так померла она. Уж с год как. Грыжа. Ущемление вышло. Все тянула, тянула и дотянула.

– А как же сынок? – просто не мог не спросить я.

– Витька-то? Да квартиру он продал, деньги просадил месяца за два. Тут весь двор гудел. Друзей набежало…

Дальше последовала мечтательная пауза.

– А сейчас-то он как, что с ним? – поторопил я.

– С Витькой? А ничего. Ночует в подвалах. Бомж, получается.

СУЖЕНЫЙ МОЙ, САЖЕННЫЙ

Времена у нас странные. И дети непонятные. Да, может, они уже и не дети вовсе в свои девятнадцать? Особенно девочки. По крайней мере, сами себя они таковыми не считают. Или это старый добрый конфликт поколений во мне говорит? Не знаю. Но поколения друг на друга совсем не похожи. Сорокалетние считают, что выходить замуж еще рано, а девятнадцатилетние – что уже поздно, и жизнь, соответственно, прошла зря. Я уж молчу о том, что пятидесятилетние при этом задумчиво улыбаются и бормочут себе под нос:

– Вот когда я вырасту и стану взрослой…

И кто из них прав, сказать не возьмется, наверное, никто.

Светка – подружка дочки моих знакомых. Знаю я ее плохо, поэтому большую часть истории придется реконструировать по фрагментам. Так археолог по невзрачному черепку воссоздает в своем воображении прекрасную амфору. Что ж, все мы немножко археологи…

– Светка, Светка, Ленка замуж выходит!

– За кого? За Лешку?

– Да нет же, с Лешкой она ходила в прошлом месяце. Они давно поссорились. Он сейчас даже на районе не показывается. За Пашку.

– Какого Пашку?

– Да с третьего курса.

– Такого старого?

Подобную картину я с легкостью могу себе представить. Ну или что-то в этом роде. Не цепляйтесь к деталям. Суть в том, что Светкины подружки выходили замуж со стремительностью сверхзвуковых истребителей, захватывая сильный, но медлительный в таких делах пол врасплох. И каждая их победа больно отзывалась в Светкином сердце:

– Мне уже девятнадцать! Что же делать? Все кончено. Придется умирать старой девой.

Чтобы вырваться из порочного круга и хоть как-то скрасить одинокую и безутешную старость, Светка зарегистрировалась на сайте знакомств. Ребят там было хоть отбавляй. На большинстве фотографий они были запечатлены в автосалоне. Они стояли возле лакированного авто, вперив горящий взгляд в объектив. Даже уставшей от жизни девятнадцатилетней старой деве было понятно, что ни один владелец не будет фотографироваться со своей машиной в салоне. Это все равно что заниматься сексом с собственной женой на автобусной остановке. В общем, топорные усилия молодых людей выглядеть зажиточными удручали. Фальшь отталкивала Светку, как пенопласт воду.

Григорий выгодно отличался от своих конкурентов с сайта. Фотографии на его страничке не было вовсе. Зато в анкете убористым шрифтом на двадцати строках подробно излагалось его преклонение перед прекрасным полом. Он написал Светке первым. А потом в течение двух или трех недель заваливал ее душещипательными письмами о своем одиночестве и тоске по родному человеку. Тихая и скромная, но жаждущая при этом любви Светка плескалась в море чувств, как изголодавшийся тюлень в бассейне, кишащем селедкой.

В конце концов, преодолев природную робость, застоявшаяся в отчем доме девица предложила Грине встретиться. В ответном письме молодой человек превзошел красноречием Петрарку, но сообщил, что для быстрой встречи есть препятствие. Переписка продолжалась. Девушка настаивала, юноша намекал на страшные тайны своей одинокой жизни. Закончилось все почти телеграфно:

– Завтра в восемь на Пяти Углах! – это Светка.

– Не судьба, я в местах лишения свободы, – это он.

И дальше добавлено:

– Прощай, любовь моя!

Или что-то в таком духе. Может быть, даже патетичнее.

Реакция влюбленной и, замечу, уже немолодой, почти двадцатилетней женщины была предсказуема:

– Я приеду к тебе сама, любимый мой!

На практике наверняка было что-то более душераздирающее, но смысл от этого не меняется.

– Зачем? – возмутились замужние подружки, с которыми Светка поделилась своей радостью. – Зачем он тебе нужен? Как вы будете общаться?

– Он выйдет всего через два года, – парировала ослепленная чувствами дева. – Шесть лет уже отсидел.

– И где вы будете жить?

– У него.

– В тюрьме?

– В Вологде, дуры! Или в Костроме. У него там мама.

– Так в Вологде или в Костроме?

– Не помню. Может быть, в Саратове. Где-то у него точно есть мама. Он о ней писал.

– И ты поедешь?

– Поеду. Мне с ним везде будет хорошо.

– С ним и со свекровью?

– Можем и у меня пожить, если что.

– А за что он сидит, ты спрашивала?

– Конечно.

– Ну и?

– По глупости. Его подставила бывшая девушка. И я для него теперь, как свет в оконце.

В общем, переписка двух голубков приобрела почти семейный интимно-ласковый характер. И еще через пару недель Гриня предложил Светке руку и сердце. Радостные хлопоты пронеслись, как во сне. И молодая отправилась на свадьбу в ИК номер какой-то-там – не то в Карелию, не то в Новгородскую область, откуда она вернулась беременной.

– Ничёсе! С одного свидания? – только и смогли вымолвить подруги.

– Конечно, у него же шесть лет никого не было! – возмутилась Светка.

– Это да, накопилось, – согласились подруги и испуганно добавили: – Будешь рожать?

– А то.

– Смелая.

– Я его люблю.

– Может, это девочка?

– Гришу, тупицы!

Через положенное время Светка родила сына и начала о нем заботиться. Общение с Гриней продолжалось в основном по переписке. За последовавший после рождения ребенка год Светка еще пару раз ездила к мужу в места не столь отдаленные. Хотела даже показать ему малыша, но Гриня проявил себя заботливым отцом.

– Сына не вози! – строго-настрого запретил он. – Маленький еще. Может простудиться.

– Ладно, – почти восхищенно написала в ответ Светка.

Но малыш все равно заболел. И в самый неподходящий момент, когда  Грине пришло время выходить из тюрьмы. Так что Светка, лежащая с сыном в больнице, не смогла разделить с мужем счастливый миг обретения им свободы.

– Приезжай! Приезжай поскорее! – написала она ему.

Впрочем, быстро сказка сказывается, да не быстро дело делается. Особенно в Вологде. Или Костроме? Да все равно. Хоть в Саратове. Так или иначе, но Гриня завяз на родине надолго. На связь он больше не выходил, и Светка начала волноваться.

Через четыре месяца после того, как законный супруг канул без вести где-то на широких русских просторах, Светка подхватила сына в охапку и отправилась на поиски его папы. Она уже давно подозревала, что деревня Зюзюкино (название изменено в силу моего склероза) – это не совсем Кострома. И уж тем более не Саратов. Но нет такого места, куда не добралась бы бойко владеющая языком любящая женщина. Два часа на автобусе от областного центра пролетели для нее незаметно. И вот уже впереди замаячили сразу показавшиеся ей родными крыши. Выпытав у сидящей на автобусной остановке бабки, где живет Григорий, Светка бросилась вперед.

Во дворе искомого дома копошилась неопрятного вида женщина с замотанным на голове платком.

– Мама? – робко поинтересовалась Светка.

– Чего? – подозрительно прищурившись, удивилась женщина.

– Вы Гришина мама?

– Ага. А что?

– А я его жена!

– Кто?

– Жена.

– Он ничего не говорил.

– А сам он где?

– Нет его здесь.

– Как нет?

– Живет у какой-то бабы в городе.

– Как?

– Да уж как? Как освободился, так и живет. Приезжал пару раз сюда. Ночевал даже. Но потом снова к ней.

– Так мы же… – Светкин голос сорвался, – мы же женаты.

– Так а я вам что сделаю?

– Ребенок у нас, – Светка показала взглядом на сына, которого держала на руках. – Вот же, внук ваш.

– Нет, алименты он платить не будет, – снова подозрительно прищурилась женщина. – Не с чего ему. Он у меня запойный, да и не работает нигде.

– А как же…

– И не будет работать, – с уверенностью вздохнула женщина, – непутевый потому что.

– Но… – опять попыталась выразить охватившие ее сумбурные чувства Светка.

– Такой вот урод уродился, – пояснила женщина, – да еще и убийца.

– Убийца? – выдохнула Светка. – Он же говорил, что из-за девушки своей сидел?

– Да из-за нее все и вышло.

– Убийство?

– Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее смерть по неосторожности, – заученной скороговоркой произнесла женщина.

– И кого же он… убил?

– Так девушку свою и убил. Кого же еще. Нервный он, не любит, чтобы бабы к нему приставали. А она липкая была…

– Понятно, – выдохнула Светка и навсегда покинула территорию то ли Вологодской, то ли Саратовской области. В общем, осталась одиночкой, но зато не старой девой.

НИЧЕГО СВЯТОГО

Три подружки сидели на кухне, пили кофе и болтали обо всем сразу и ни о чем конкретно. Речь как-то сама собой зашла о женщинах. Прекрасный пол неизбывная тема для разговора, кто бы ни собрался за столом. Правда, аспекты для анализа слабой половины человечества представители разных полов выбирают разные. Мужчины чаще обсуждают женские достоинства. Сами женщины специализируются на недостатках товарок. Вот и на этот раз разговор очень быстро скатился к утверждению того, что все бабы сволочи. А историй, подтверждающих эту «непреложную истину», собеседницы знали неисчислимое множество…

– Когда я прошлой осенью попала в больницу, – округлила глаза Танька, – со мной в палате лежала женщина. Незадолго до того у нее умер сын. Вернее, погиб. Подробностей не знаю. Да это, собственно, и неважно. Трагедия-то какая для матери! Так вот, первое, что сделала невестка Лена, когда муж погиб, – поменяла замки на входной двери. Чтобы, значит, свекровь в квартиру не попала. В сынову квартиру! Невестка ей день и час для визита назначила. К этому времени все мужнины вещи в два чемодана сложила и за дверь выставила. Да что там говорить: хоронить отказалась. Представляете? Всем занимались мать с отцом. А невестка копейки не дала. Хотя покойный хорошо зарабатывал. И на похороны вдовушка не пришла. В общем, страшная история. Мать, конечно, слегла после такого. Потерять сына и… Так вот люди и проверяются.

– Да, ничего святого не осталось, – вздохнула Ирка. – Вот растишь, растишь сына, чтобы потом отдать какой-нибудь стерве. У меня была соседка Наташа. Нагуляла ребенка в семнадцать лет. Да и всю жизнь была завей горе веревочкой. До самой смерти. В гараже они угорели с любовником. Мужик-то, говорят, прекрасный был. С машиной. Семейный. Наташка на него, как змея, повесилась. Захомутала. Увела от жены. Семья, я слышала, практически развалилась. В общем, всю жизнь разбила мужику. И самого его погубила. Наташку-то мне уж точно не жалко. Получила по заслугам…

– Не драматизируй: «увела», «сгубила», «получила»! – вступила в беседу Маринка. – Не надо все на твою Наташку валить. Я эту историю слышала. И любовника, с которым они задохнулись в гараже, знала немного. Мужик – как же его звали? – кобель был еще тот. Прости господи! Ни одной юбки не пропускал. Тебе его жалко? А жену его тебе не жалко? Она от него ревмя ревела. Он и бил ее, кстати, частенько. Ленка сирота, из детдома. Уйти ей было некуда. А тут еще и свекровь попалась – врагу не пожелаешь. Сыночек у нее всегда был прав. Уж они вдвоем девку мучили-мучили… Оно, конечно, нехорошо так говорить, но оно к лучшему, что помер. Женщина хоть вздохнула спокойно. Редкостный мерзавец был. Да как же его звали-то? Миша… Миша… А! Миша Николаев!

– Так… – подавилась чаем Танька, – так я же… о нем говорила. Его мать со мной в больнице лежала…

ВДРЕБЕЗГИ

– Красивая история, – вздохнула Ирка, вернувшись с редакционной планерки в кабинет и задумчиво разложив на столе свежий номере своей же газеты. – И любовь прямо-таки лебединая. Хотя он, конечно, мерзавец…