В СССР я повидал все

Но последствия совершенного мной деяния обернулись для меня ужасной катастрофой. Вскоре я был срочно вызван в военкомат и направлен в медицинский кабинет. Сидевшая там врач показала мне мое письмо в академию наук и сказала:

– В этом письме вы критикуете Эйнштейна. Критика ученого, который признан во всем мире, является признаком психического заболевания. Вам немедленно надо ехать в областную психбольницу на обследование.

Безусловно, я сразу же попытался что-то возражать. Разгорелась жаркая дискуссия, в которой в конечном итоге верх одержала врач, предъявив мне весьма неоспоримый аргумент – если я не поеду в психбольницу добровольно, то меня туда отвезут принудительно.

Чтобы избежать позора на Рем-базе, я сначала уволился оттуда и только потом поехал в областную психбольницу. Это было во второй половине ноября 1983 года.

В психбольнице меня встретили довольно приветливо. Так как я критиковал не Советскую власть, а только иностранного ученого, то меня поместили в хорошее отделение – так называемое «отделение неврозов».

Там все было для того времени вполне прилично – свободный вход и выход, цветной телевизор, музыкальные инструменты, бильярд и т.д. Регулярно приходил мужчина и играл на пианино, а все желающие пели или танцевали. Между пациентами разных полов завязывались головокружительные романы.

На другой день после моего приезда, в отделение поступила очень красивая девушка с потрясающей фигурой. Она приехала из поселка с ярким названием Девица – уже само это название говорило о том, что там живут красавицы. У этой девушки были какие-то непростые отношения с Советской властью. Как только ее муж уехал, она сразу бросилась на шею одному парню из нашей палаты. Остаток дня и всю ночь они просидели на диване в коридоре, страстно обнимаясь и целуясь.

Парень потом с волнением рассказывал о том, что у них там происходило. Но получалось так, что секса у них пока не было – тем не менее, к этому уже все шло. К сожалению, парня вскоре выписали из больницы – и самого главного у него с той девушкой не случилось.

Оставшись без кавалера, эта красавица устроила танцы в коридоре отделения, включив там магнитофон. Когда на звуки музыки стали собираться пациенты, девушка поспешила пригласить меня на медленный танец. Во время танца она стала нежно прижиматься ко мне. Конечно, мне ничего не стоило ответить ей взаимной нежностью и пополнить этим ярким экземпляром свою богатую коллекцию женщин. Но в то время у меня была семья, которую я считал самым святым в своей жизни. Я просто не мог совершить подлость, изменив своей жене – поэтому я оттолкнул эту девушку.

В течение нескольких дней после этого она с лютой ненавистью смотрела на меня, пока не нашла другого поклонника. Этот мужчина тоже имел семью, но это не помешало ему регулярно ходить в палату к этой девушке. Там они часами сидели наедине – а может быть и лежали.

За все время моего пребывания в том отделении, меня несколько раз приглашали к врачу на беседу. Он просил меня рассказать о созданной мной теории. Я с радостью делал это. Один раз я услышал от него замечание такого характера:

– Но ваша теория противоречит идеям Эйнштейна. А ведь он является признанным во всем мире гением.

На это я ответил:

– Эйнштейн утверждает, что человек может переноситься из настоящего в будущее, минуя большие промежутки времени. Каким образом человек может миновать их? Логически это утверждение Эйнштейна бессмысленно. Считает ли психиатрия подобные идеи Эйнштейна логичными?

Врач поднял указательный палец вверх и загадочно произнес:

– А может быть, где-то там в бесконечности…

После нескольких дней своего пребывания в больнице я начал понимать, что здесь мне могут приписать какое-нибудь нехорошее заболевание, которого у меня вообще нет. А как мне защитить себя от подобной врачебной ошибки? Во время очередного визита к врачу я и задал ему этот вопрос. Ответ был таким:

– Увы, психиатрия – это не юриспруденция.

К моему счастью, никакого лечения мне назначено не было – весь персонал отделения следил только за моим поведением, пытаясь разглядеть в нем какие-нибудь странности. У других пациентов таких привилегий не имелось. Их лечили – и делали это довольно сурово и безжалостно. От полученных уколов они передвигались неуверенной походкой, озираясь кругом мутными глазами. Это были люди, пойманные на критике Советской власти.

У одного пациента мне все-таки удалось узнать, в чем конкретно заключалась эта критика. Оказалось, он написал в Верховный совет СССР, что учение Маркса уже несколько устарело и его надо немного модернизировать. Его немедленно поместили в плохое отделение, где содержались психически тяжело больные пациенты, и стали беспощадно колоть сильнейшими препаратами. Осознав, что он может от этого погибнуть, этот человек стал кричать:

– Учение Маркса бессмертно, потому что оно гениально!

В качестве поощрения за эту придуманную им фразу, его перевели в хорошее отделение. Но интенсивное лечение специальными средствами для него все же продолжилось.

В отделении лежал один офицер Советской армии. За критику Советской власти его тоже сначала поместили в плохое отделение и закололи там специальными препаратами. Когда, осознав свои грехи, он начал истерически хвалить Советскую власть, его перевели в хорошее отделение. Здесь он, не покладая рук, работал день и ночь – выполнял какой-то ремонт в помещениях, оформлял различные стенды и т.д. Когда я поинтересовался, зачем он так напрягается, офицер с волнением в голосе ответил:

– Чтобы больше не положили меня в тот ад. И возможно мне еще разрешат продолжить службу в армии.

Его старания увенчались успехом. Из больницы он был выписан с пометкой в карточке: «К службе в армии пригоден».

Нередко пациентам в отделении предлагали выполнить какую-нибудь работу. От работы я не отказывался, но и на работу не напрашивался.

Однажды сестра-хозяйка попросила меня отнести какие-то хозяйственные принадлежности в соседнее отделение. Мы шли с ней по территории больницы. Наш путь пролегал мимо какого-то памятника. Я спросил женщину:

– Что это за памятник?

Она ответила:

– Во время войны немцы оккупировали наше село. Потом они зашли на территорию больницы. Узнав какие больные здесь содержатся, немцы приказали вывести их из помещений и собрать в одном месте. Потом их всех расстреляли. Вместе с ними расстреляли еще и одну молоденькую врачиху. Я это все лично видела.

Женщина смахнула с глаз слезы. Я спросил:

– А врачиху то за что?

– Она была евреечкой.

Но вот, наконец, настал тот день, когда должна была решиться моя будущая судьба. В отделение пришел тот самый таинственный судья, которому предстояло вынести приговоры группе подследственных – иными словами, поставить диагнозы нескольким пациентам, включая меня. Этим человеком оказалась женщина, носившая звание профессора медицинского института. Пациенты по очереди заходили в кабинет к ней и потом довольно быстро выходили – радостные или огорченные.

Когда подошла моя очередь, я зашел и сразу же, немного волнуясь, произнес заранее подготовленную реплику:

– Я прослужил в армии 8 лет и собираюсь продолжить службу там. Прошу вас по состоянию моего здоровья разрешить мне эту службу.

Заведующая отделением, питавшая ко мне некоторое уважение, поддержала меня:

– Я считаю, что ему можно разрешить службу в армии. В отделении он был спокойным пациентом.

Лицо профессорши налилось кровью – она не на шутку рассердилась. Недовольным тоном она произнесла:

– Но он даже сейчас ведет себя странно.

А что же странного было в моем поведении? Может быть мне следовало просто молчать и ни о чем не просить ее? Тем не менее, видя меня впервые и особенно не задумываясь над тем, что она творит, женщина вынесла мне приговор:

– Легкая форма психоза – работать можно без ограничения, но в армии служить нельзя.

Убитый горем, я вышел из кабинета. Заведующая успокаивала меня:

– Ничего страшного. Такая болезнь была у всех талантливых людей, например, у Пушкина.

Действительно, это сравнение с Пушкиным меня несколько успокоило. Позже, провожая меня домой, заведующая говорила мне:

– Приезжайте к нам на будущий год летом и отдохните у нас. Летом здесь замечательно.

С благодарностью приняв это приглашение, я вернулся в Борисоглебск. Здесь мне пришлось наблюдать, чем закончился для одного пациента полный курс лечения специальными препаратами в той психбольнице. Этот человек жил в доме по соседству со моим. Он был симпатичным и хорошо сложенным парнем – я всегда восхищался его классической мужской фигурой. За критику Советской власти он в течение 40-ка дней подвергался «лечению» в той больнице. После выписки оттуда он стал резко терять в весе. Через несколько месяцев он превратился в какое-то убожество, на которое было страшно смотреть. Вскоре его не стало.

XI

Так как на момент возвращения в Борисоглебск у меня не было работы, то мне пришлось ее искать. В декабре 1983 года я попытался устроиться экспедитором на мясокомбинат. Там в отделе кадров мне посоветовали прийти на другой день пораньше и понаблюдать за работой их лучшего экспедитора – чтобы получить представление об этой работе. Если понравится, то можно будет устроиться.

Я пришел рано утром следующего дня и стал сопровождать того экспедитора повсюду, куда его посылали развозить произведенную на мясокомбинате продукцию – колбасу, мясные наборы, пирожки и т.д. Эти изделия надо было доставлять в различные магазины, буфеты и склады.

Совесть не позволила мне просто наблюдать за этим человеком. Я стал ему довольно активно и напряженно помогать – таскать коробки с продукцией, следить, чтобы никто не разворовывал товар и внимательно контролировать весы при взвешивании завезенных продуктов.

Эта работа показалась мне очень тяжелой и ответственной. Она затянулась до позднего вечера. Экспедитор в течение этого продолжительного времени так и не нашел для себя возможности принять пищу. Тем не менее, мне самому все-таки удалось пообедать в столовой мясокомбината.

По окончанию работы экспедитор подвел итоги – они были неутешительными. Даже этот опытный работник где-то допустил промах – в тот день он оказался «в минусах». Это означало, что позже из его зарплаты вычтут ту сумму денег, которой он тогда не досчитался. Экспедитор был сильно расстроен и грубо ругался. Тем не менее, за помощь, которую я ему оказал, он все же дал мне немного копченой колбасы из собственных запасов.

Но самое удивительное заключалось в том, что колбаса, завезенная нами в магазины, на прилавки не попала. Она была распределена в виде пайков среди городских партийных работников. Простому же народу такой деликатес был недоступен. Этому народу, чтобы попробовать вкус колбасы, предстояло ехать за ней в Москву, расположенную в 700-ах километрах от нашего города. Какой позор для Советской власти! А народ все это видел. Но он молчал и терпел, думая, что так и должно быть.

Испугавшись тягот и лишений работы экспедитора, я не стал поступать на мясокомбинат. Вместо этого я решил устроиться на завод Химмаш. Это было знаменитое на всю страну и за ее пределами предприятие. На его знамени красовался Орден Трудового Красного Знамени.

Начальник отдела кадров этого завода, ознакомившись с моей трудовой книжкой, с восторгом сказал:

– Ты отслужил в армии 8 лет! Нам такие ценные люди нужны! Будешь работать у нас в самом лучшем месте. Все наши рабочие мечтают туда попасть.

Потом, как бы невзначай, он спросил:

– Ты пьешь?

Конечно, стараясь представить себя с лучшей стороны, я ответил:

– Нет, я не пью.

Мой ответ несколько озадачил его. Потом он, махнув рукой, сказал:

– Ничего, научат.

Я попал работать на участок ширпотреба, где из алюминиевых и резиновых листов сбивали защитные щитки для легковых автомобилей. В физическом плане работа оказалась не очень тяжелой. Но она имела некоторые тонкости, к которым надо было привыкнуть. Я сразу активно включился в работу.

Перед обеденным перерывом ко мне подошел бригадир и сказал:

– У нас такой закон: пришел – литр, ушел – литр, день рождения – литр, отпуск – литр.

Я сказал:

– Все понял, – и дал ему денег на полтора литра водки.

В бригаде имелся собственный мастеровитый повар, а в кладовой хранились огромные запасы продуктов. К обеду стол ломился от изобилия напитков и закусок. Начался праздник, который продолжался до конца рабочего дня. К нам заходили различные цеховые и заводские начальники – каждому наливался полный стакан водки. Выпив и закусив, начальники уходили. Спиртное периодически кончалось, и специальный гонец тут же доставлял новые бутылки. Проблема с наличными решалась путем продажи готовых защитных щитков за территорией завода.

На другой день опять же все работали только до обеда, а после праздник снова продолжился. И так повторялось в течение всех 9-ти дней, которые я отработал на Химмаше. Конечно, о такой работе можно было только мечтать. Домой с завода я возвращался изрядно навеселе и с большим опозданием.

Однажды, проснувшись утром, я увидел свою жену Таню, сидевшую у моей кровати и горько плакавшую. Она тихо сказала мне:

– Пожалуйста, увольняйся оттуда…

В том же месяце я уволился с Химмаша, поставив ребятам положенный литр. Все были довольны и очень тепло проводили меня.

Опять передо мной встала проблема – куда-то надо было срочно устраиваться на работу. В местной газете я прочитал объявление, что городской базе хозтоваров требуются на работу грузчики – зарплата 260 рублей в месяц. По тем временам это были весьма приличные деньги. Я вспомнил о своих последних месяцах пребывания на Рем-базе, когда моя работа чем-то напоминала труд грузчика. Она доставляла мне радость и не казалась трудной. В январе 1984 года я пошел устраиваться грузчиком на базу хозтоваров.

Заведующим базой оказался евреем. Он обладал замечательными человеческими качествами – что бы там не говорили, но и среди евреев тоже имеется много прекрасных людей. Узнав, что я собираюсь работать у них грузчиком, он вежливо сказал мне:

– Зачем же грузчиком? Это очень трудная работа. Я могу предложить вам что-нибудь полегче.

Я настоял на том, чтобы меня приняли грузчиком.

Вопреки моим ожиданиям эта работа оказалась чертовски тяжелой. Пожалуй, она была даже тяжелей той в Дивногорском стройотряде на очистных сооружениях, где здоровые мужики вырубались от непомерно тяжелого труда. С первых минут рабочего дня я сразу сильно уставал, а до конца этого дня оставалась еще уйма времени. Это время тянулось ужасно медленно, поэтому работа показалась мне страшной пыткой. Я успокаивал себя, ожидая, что вот-вот начну втягиваться в этот тяжкий труд, и мне станет значительно легче. Но облегчение никак не приходило.

Зарплата грузчиков на базе зависела напрямую от веса перенесенного ими груза. Ребята там все были крепкие, работали на этом месте уже давно. Практически они не делали никаких остановок для отдыха – работали и работали, таскали и таскали. Заканчивался восьмичасовой рабочий день – они оставались и продолжали так же напряженно работать ночью. Заканчивалась пятидневная рабочая неделя – они выходили работать в субботу и в воскресенье.

Я восхищался этими людьми. И сейчас, с уважением вспоминая их, я думаю следующее. А ведь для человека, который может и хочет работать, восьмичасового рабочего дня действительно недостаточно. Такой короткий рабочий день придумали ленивые и, похоже, ненормальные люди – этим они затормозили развитие страны из-за недостаточно продолжительного рабочего дня.

Вскоре на базу приняли нового грузчика – мужчину, который только что освободился из колонии особого режима (то есть, он был полосатиком). Поработав несколько дней рядом с ним, я был поражен его невероятной работоспособностью. Он мог очень напряженно работать день и ночь без отдыха и еды. Попытавшись работать наравне с ним, я вскоре сдался – это было абсолютно невозможно. Этот человек часто рассказывал, как напряженно работают зеки в колонии особого режима на лесоповале. Не скрою, от его рассказов у меня бегали мурашки по коже.

Каждое утро все грузчики собирались в раздевалке, чтобы переодеться в рабочую одежду. Я приходил на работу в военном бушлате, который мне выдали во время службы на зоне. Обратив на это внимание, кто-то из грузчиков спросил меня:

– Где ты служил?

Я машинально ответил:

– На зоне.

Услышав это, все грузчики переглянулись – большинству из них в своей жизни пришлось испытать горькую участь заключенных.

В тот момент я почувствовал, что между мной и остальными грузчиками назревает серьезный конфликт, который обязательно закончится дракой. Шансов победить в этой драке у меня, конечно, не было – вполне вероятно, что эти крутые ребята могли и убить меня. Меня терзала обида от того, что моя жизнь так нелепо оборвется.

Но ситуацию неожиданно разрядил тот человек, который вернулся с особого режима. Он сказал, указывая на меня:

– Этот парень помог мне в тюрьме, когда я очень хотел есть – он дал мне кусок хлеба.

Возможно, эта фраза спасла мне жизнь. Но я так же заметил, что после этого все грузчики стали относиться ко мне с некоторым уважением. Я мучительно пытался восстановить в своей памяти тот момент, когда я в тюрьме давал этому человеку хлеб. А, может быть, этого вовсе и не было? Но все-таки я вспомнил, что такой факт действительно имел место.

Я проработал на базе хозтоваров всего один месяц, заработав при этом 170 рублей. За это время моя мускулатура заметно увеличилась, но я так же и понял, что эта работа не для меня. К тому же, от чрезмерного напряжения мышц живота желудочный сок из моего желудка выливался мне в рот – это было ужасно. В то время я, наверно, и заработал грыжу, которую мне прооперируют 20 лет спустя – это отмечено в моем дневнике.

XII

В феврале 1984 года я уволился с базы хозтоваров и в том же месяце устроился на котельно-механический завод слесарем КИПиА (контрольно-измерительных приборов и автоматики). Это предприятие в народе называлось Чугункой.

На новом месте работы я продолжил трудиться в том ритме, к которому привык на базе хозтоваров. Я постоянно находился в движении, полностью отдаваясь работе и стараясь не останавливаться для отдыха. Моим начальником там оказалась женщина. Понаблюдав за моим самоотверженным трудом, она сказала мне:

– Посиди, посиди. Здесь не надо так напряженно работать.

Новая работа оказалась легкой и интересной. Здесь я увлекся электроникой и автоматикой, с которыми до прихода на Чугунку практически не был знаком. Утром я спешил на завод со страстным желанием окунуться в мир электрических схем. К концу рабочего дня я настолько увлекался какой-нибудь интересной работой, что мои сотрудники с трудом заставляли меня уходить домой. Среди многочисленных приборов автоматики, которые я изготовил там по своим проектам, один до сих пор (более 30-ти лет) исправно работает в моей квартире – это автомат для включения и выключения света в ванной.

Со мной в отделе работала одна девушка по имени Татьяна – тоже слесарем КИПиА. Она была родом из того же села, что и моя первая жена Тоня. Однажды я услышал, как Татьяна рассказывала про какую-то аферистку, которая наживалась за счет обмана своих мужей. Она выходила замуж за простоватых и доверчивых мужчин, а потом крупно обворовывала их. Один раз она даже привезла в кузове грузовой автомашины большое количество новой мебели, которую украла у какого-то старичка. Приемы этой аферистки показались мне знакомыми, и я спросил у Татьяны:

– А как ее зовут?

– Тоня.

И тут я с некоторой обидой понял, кто был тем старичком.

В момент моего прихода на завод Татьяна заканчивала вечерний индустриальный техникум. После его окончания она некоторое время продолжала еще работать слесарем КИПиА.

Летом нас с завода часто посылали в село Тюковку помогать колхозникам. В поле мы там работали только до обеда, а после нас подвозили к реке Хопер, где мы в течение нескольких часов наслаждались отдыхом на природе.

Один раз, взяв с собой леску и крючок, я попробовал ловить рыбу в Хопре. Рыбалка оказалась удачной – я поймал около килограмма рыбы. Жене рыба понравилась, и я продолжил заниматься рыбалкой в колхозе после работы. Работники завода, находившиеся там со мной, сначала равнодушно наблюдали за моими рыбацкими похождениями. Но потом, позавидовав моим удачным уловам, все они, как один, тоже увлеклись рыбалкой. У многих это получалось даже лучше, чем у меня.

Вскоре я вспомнил, что меня приглашали отдыхать летом в областную психбольницу. Я решил все-таки поехать туда – но только для отдыха. Помня, что там в отделении был баян, я набрал с собой много нот. Зная, что недалеко от больницы протекает река Дон, я взял с собой леску и крючки.

Действительно, я прекрасно отдохнул тогда в психбольнице.

Разыскав с помощью местных жителей Дон, я вышел к его берегу. Сломав длинную ветку кустарника, я привязал к ней леску с крючком. В качестве насадки я использовал хлебный шарик. Забросив удочку, я стал ожидать поклевки.

К тому месту, где я стоял, подошли два еврея – отец и сын. По всей видимости, у сына был какой-то конфликт с Советской властью. Из-за этого его и направили в психбольницу. Он говорил отцу:

– Все равно, надо уезжать из этой страны.

Отец возражал ему:

– Ты знаешь, два моих знакомых уехали в Америку. Один устроился хорошо – у него есть дом и машина. А другой не смог устроиться – украл на рынке кусок мяса, и его посадили на 5 лет.

Ловить рыбу одному было скучно, поэтому в следующий раз я взял с собой на рыбалку пациента, который работал редактором какой-то Воронежской газеты. Мы с ним неплохо находили общий язык друг с другом, и я ожидал, что на рыбалке мне будет тоже интересно с ним. Но когда у меня клюнуло, и я вытащил небольшую плотвичку, редактор серьезным тоном заявил мне:

– Отпусти рыбку, не мучай ее.

Я проигнорировал его просьбу, посчитав ее шуткой. На глаза редактора навернулись слезы, и он стал умолять меня:

– Ну отпусти рыбку, она тоже жить хочет.

Я не спешил это делать, несколько шокированный поведением этого человека. И только когда редактор кинулся на меня с кулаками, я поспешно отпустил рыбу. После этого случая я предпочел не контактировать с этим больным.

В следующий раз я взял с собой человека, у которого вроде бы не было никаких странностей. Но странность у него проявилась во время рыбалки. Он забрал у меня удочку и потом целый день сам ловил рыбу, не возвращая эту удочку мне. На другой день повторилось то же самое. Этот человек так глубоко ушел в рыбалку, что мне было неудобно попросить у него свою удочку. Более того, я заметил, что ему нравилось ловить рыбу в одиночестве – и я с некоторой неохотой предоставил ему такую возможность.

К счастью, этого мужчину вскоре выписали, и я потом спокойно стал ходить на рыбалку один. Пойманную рыбу я отдавал местным ребятам.

В то время я играл на баяне только классические произведения Бетховена и Моцарта. Пациентам отделения очень нравилась эта музыка, и они с удовольствием слушали меня. Но работникам отделения, которые в основном были жителями местной деревни, моя игра на баяне не нравилась, и вскоре они отобрали у меня этот баян.

Одна научная сотрудница из Воронежского медицинского института проводила на мне различные научные исследования в рамках психиатрии. Она с помощью многочисленных тестов проверяла черты моего характера, мои интеллектуальные способности и т.д. К концу моего пребывания в отделении она подвела итоги. Исследования показали, что я представляю собой сильную личность. Мои же интеллектуальные способности оказались самыми высокими среди тех людей, которых эта сотрудница проверяла, включая ее саму и преподавателей ее института.

Эта сотрудница также проводила исследования с группой пациентов, в числе которых был и я. Мне запомнилась одна игра, в которой мы участвовали в той группе. Сотрудница предложила мне роль начальника, который заставляет подчиненного ехать в колхоз на картошку. Другого пациента она попросила сыграть роль подчиненного, который категорически отказывается ехать в этот колхоз.

Имея опыт работы начальником, я стал умело давить на того пациента своим авторитетом, заставляя его ехать в колхоз. Пациент как-то уж слишком серьезно вошел в свою роль и начал кричать, что он больной, у него есть освобождение, он будет жаловаться прокурору и т.д. Конечно, мое самолюбие начальника не позволяло мне уступить этому отщепенцу. Я стал всячески угрожать ему различными наказаниями – выговором, лишением премии и т.д. Подчиненный не унимался. В итоге дошло до того, что я уже собирался увольнять его по статье. Пациент же был совсем близок к тому, чтобы броситься на меня с кулаками. Но сотрудница вовремя остановила эту игру. Этот человек не простил мне мою принципиальность – он затаил на меня обиду и перестал со мной общаться.