Под созвездием Красного креста. Записки терапевта

И опять по обе стороны дороги потянулся лес. На этот раз, вперемешку с еловыми деревьями, попадались березы, ивы, какой-то кустарник

Пахнуло ветерком, речной сыростью, неожиданно, из-за верхушек ближайшей сосновой рощицы, навстречу УАЗу вылетели две чайки. Быстро развернулись, какое-то время летели, как бы сопровождая машину, а потом, с отчаянными криками улетели вправо… Дорога выскочила на бугорок, а потом плавно пошла вниз по склону. Впереди показалась синеватая гладь реки Елань, которая в этом месте была достаточно полноводная – около пятидесяти метров в ширину.

Мост через речку был деревянный, узкий – только двум машинам разминуться, но стоял он на прочных бетонных сваях. Вода в реке стояла высоко, и под мостом навряд ли можно было проплыть даже на лодке. Но это уже был максимальный подъем воды, и дальше ожидался её спад.

После моста дорога повернула влево, со всех сторон поднялись могучие разлапистые ели. Деревья росли очень плотно, а между ними были настоящие заросли кустарника и травы. Непролазные места!

По рассказам местных жителей в этом лесу жил лешак (то есть леший), который «отводил глаза», «кружил», «запутывал». И поэтому из здешних деревень народ в этот лес ходил с опаской, обязательно по нескольку человек, предпочитая держаться ближе к дорогам. А неосторожные горожане в поисках грибов и ягод, нередко долго плутали, аукались, с трудом выходили на дорогу, а иногда даже пропадали бесследно. «Лешак увел!» – заявляли в таких случаях деревенские бабки.

Но я, как человек современный, не верящий ни в Бога, ни в черта, ни в лесную нечисть, все эти россказни считал бредом полусумасшедших старух. Печальная правда заключалась в том, и я в этот был уверен, что в здешних лесах водились и медведи, и волки. Вот и нет заплутавшихся грибников!

Впереди показалось водное препятствие – прямо через дорогу перекатывался грязно-серый поток воды, шириной в десяток метров. В этом месте протекал ручей, который обычно прокладывал себе путь под дорогой через широкую бетонную трубу. Сейчас воды прибавилось, диаметра трубы не хватало, и ручей, поднявшись, потек поверх дороги.

Но глубина была небольшая – с половины колеса, почва плотная, и мы осторожненько выползли на сухое место.

Проехали еще пяток километров, лес поредел, а потом внезапно остался позади, и с обеих сторон дороги потянулись широкое поле. Слева оно уже было вспахано, а справа, вдали, у темневшей далеко кромки леса, доносилось тарахтенье трактора, который издали казался крохотной заводной игрушкой.

Началась деревня Буерак – большая, раскидистая, с обширными подворьями, где обязательно стоял дом-пятистенок, баня, хлев и несколько сараюшек. Жилых домов было много, только третья часть стояла с заколоченными окнами, и по нынешним временам это было очень неплохо. Кое-где во дворах и на огородах неторопливо копошились старики и старухи. Трудоспособное население, вероятно, было в поле.

Деревню проехали, не останавливаясь, и вновь к обочинам дороги подступил еловый лес. Ещё с полчаса езды – и мы на месте!

Село Шорборово, центр одноименного сельсовета, располагалось на берегу небольшой речушки, которая через пару километров впадала в Елань. Здесь, в селе, еловый лес исчезал (а может быть, был вырублен), кое-где росли разнокалиберные березы, кустарник. В селе был медпункт, почта, сельсовет, продовольственный магазин. На краю села были коровьи фермы, и каждое утро из райцентра приезжала машина и увозила на молокозавод фляги с молоком.

Медпункт находился в центре села, неподалеку от сельсовета. У крыльца уже ожидали пациенты – с десяток пенсионеров. Когда мы стали выходить из машины, на улицу вышла фельдшер – среднего роста, плотного телосложения женщина в белом халате, волосы с обильной сединой.

– Здрасьте, Екатерина Степановна! – поприветствовали мы её.

– Проходите, гости дорогие! Ждём.

Медпункт построили более двадцати лет назад. Обычный типовой проект. Две комнаты и просторный коридор. В одной комнате, побольше, обычно хранились лекарства, и вела прием фельдшер. Во второй комнате стояла кровать, тумбочка и стол. Это была палата для экстренных больных. Сейчас в большой комнате было два стола, еще один стол поставили во вторую комнату.

Мы с невропатологом разместились в большой комнате, а ЛОР-врач отправился в маленькую: ему придется проверять слух у пациентов – следовательно, необходима тишина.

– Сегодня народу будет много, – сообщила фельдшер. – Я пригласила двадцать человек, да еще, наверняка, кто-то сам подойти решит.

Начался приём. Основная нагрузка легла на нас с невропатологом. Причем, большинство пациентов стремились на прием и ко мне, и к Косареву. Но нас, районных врачей, большим количеством пациентов не напугать. Мы к этому привычные за годы работы в поликлинике.

Вполголоса, чтобы не мешать друг другу, мы с невропатологом расспрашивали пациентов. Осмотр я проводил на кушетке, отгороженной от любопытных глаз ширмой.

Я принимал больных без спешки, но достаточно быстро, подробно расспрашивал, но пресекал ненужную болтливость, и также быстро, но в полном объёме проводился осмотр. Основная масса пациентов пришла «провериться», но, конечно, попадались больные, нуждавшиеся в назначении лечения на дому. Некоторых я назначал на плановую госпитализацию в ЦРБ, тут же оформлял им направления. Потом фельдшер созвонится с заведующей терапией и уточнит день госпитализации.

Выявил я трех человек с подозрением на отравление фенолом – подозрительная тошнота, боли в животе. И все появилось в ближайшие два дня. Возможно, это обычное пищевое отравление или обострение хронических заболеваний желудка или кишечника. И состояние не назовешь тяжелым. Но в нынешней ситуации всех пациентов даже при подозрении на отравление фенолом лёгкой степени необходимо госпитализировать. Один из больных, мужчина средних лет, работник совхоза, отправится в больницу с нами, после приёма. А двое других – старушки из маленькой деревушки на берегу Елани, заявили, что им надо собраться, попросить кого-нито присмотреть за скотиной, а уже потом, на вечернем рейсовом автобусе (из Шорборово) они сами приедут в больницу. На том и порешили! Я выписал направления и попросил фельдшера госпитализацию старушек проконтролировать…

Я принял за четыре часа более тридцати пациентов, после чего наступило затишье.

– Наверное, все пришли? – решила фельдшер. – Надо ещё одну бабушку на дому навестить. Самой ей не дойти: полуслепая, да и голова постоянно кружится.

– Давайте сходим! – согласился я.

– Она недалеко живёт.

Почва в селе была песчаной, и по обочинам дороги можно было ходить, не промочив ботинок. Миновали сельсовет, прошли еще десяток дворов… и впереди, за небольшим заброшенным садом показалась такая же заброшенная церковь.

– Баба Маня рядом с церковью живет, – сообщила Екатерина Степановна.

На медпункте я бывал неоднократно, но в эту часть села раньше не заходил. И церковь эту, точнее, её останки, видел впервые. Картина печальная! От храма остались только кирпичные стены с пустыми проемами окон и дверей, крыша и купола отсутствовали. Я как-то непроизвольно, словно кто-то потянул, отошёл от дороги поближе к церкви, к самому входу и заглянул внутрь: весь пол усеян битым кирпичом, щепочками, листьями.

– Эту церковь построили в середине 18 века, – негромким голосом пояснила Екатерина Степановна, подошедшая сюда вместе со мной. – А в начале 30-х годов, в коллективизацию, ее закрыли, разрушить пытались. Священника со всем семейством выслали. Так и стоит без призора, потихоньку рушится…

Покинув церковь, мы прошли краем старого сада, за которым стояли ещё несколько домов.

– Вот и дом бабы Мани, – кивнула фельдшер в сторону ближайшей к нам избы. – Ее отец в этой церкви звонарем служил.

Жилище человека зачастую отображает его достаток. Дом бабы Мани был старенький, но добротный: рубленый пятистенок под двускатной шиферной крышей. Забор и калитка деревянные, крашенные. Краска потемнела, кое-где сгнившие штакетинки заменены на новые дощечки.

Калитка не заперта. Во дворе под навесом поленница дров, сараюшка впритык к дому. Поднялись на небольшое крылечко. Екатерина Степановна пару раз для порядка стукнула в дверь, открыла, и мы прошли в полутемные сени, в которые выходили две двери.

– Нам сюда, – кивнула фельдшер направо, сильно постучала в дверь.

– Войдите, – раздался приглушенный голос.

В таких деревенских избах я бывал не единожды. Обстановка обычная. Посередине русская печка. Небольшая кухонька, просторная горница, отгороженная низкой перегородкой спаленка. В красном углу несколько икон, на стене часы-ходики, несколько старинных фотографий. Стол, диван, черно-белый телевизор, в спаленке – железная кровать с пружинным матрацем.

Баба Маня, среднего роста худощавая старушка, по избе передвигалась с опаской, то и дело ощупывая руками предметы.

– Вижу плохо, левый глазок только солнышко от ночи отличает, а правым – все, как в густом тумане, – сообщила она. – Тяжело с хозяйством управляться. Два года назад всю скотину продала – не осилить.

Я провел осмотр. Для своего возраста – 78 лет, баба Маня была еще вполне приемлемого здоровья. У нее была гипертоническая болезнь, но цифры давления обычно – как сообщила фельдшер – не превышают 170/100, а сейчас – 150/90. Склероз сосудов головного мозга. Хронический гастрит.

Я выписал рецепты и передал их фельдшеру – у нее при медпункте своя аптека.

– Главное – принимать лекарства постоянно, – велел я пациентке, – тогда и здоровье поправится. А теперь давайте-ка посмотрим глаза.

Глазные болезни я изучал в институте. Это было давно, но основные заболевания и их диагностику я еще пока худо-бедно помнил. И поэтому сумел поставить предварительный диагноз:

– У вас катаракта обеих глаз. Необходима операция, и тянуть не рекомендую. Окулист в ЦРБ есть, напишет направление в областную больницу на операцию. Родственники есть?

– Дочь в райцентре живет, – сообщила Екатерина Степановна. – А сын далеко – в Сибири. Дочь как раз в эти выходные хотела приехать – картошку сажать. Всё ей и сообщу…

Когда мы вернулись на медпункт, пациентов больше не было. Только врачи и водитель.

– А теперь надо перекусить, – заявила Екатерина Степановна. – Мы со стариком своим всё приготовили, поедите – и в дорогу.

Жила Екатерина Степановна через три двора от медпункта. Дом очень добротный – пятистенок на высоком фундаменте. Обшит вагонкой, крыша из оцинкованного рифленого железа. Калитка из толстых крашеных досок.

У калитки нас встречал сам хозяин дома – высокий пожилой мужчина, одетый в синюю куртку. Голова покрыта кепкой. В прошлом он был бригадиром совхоза, привык жить размеренно и справно.

Шагнув во двор, я сразу понял, что хозяева работы не боятся – они её ищут! По двору куры ходят. В небольшом отгороженном загончике роется в земле поросёнок. Из хлева, что стоит у дома, мычание раздается. И все это под присмотром грозного лохматого пса, который сидел на цепи у своей конуры, периодически рявкал, но в присутствии хозяев на нас не бросался.

– Как скотину то поите? – поинтересовался я у Екатерины Степановны. – Из колодца то опасно.

– Раз в день цистерна с водой приезжает из райцентра – эту сами пьем. А для скотины дождевой хватает.

Я взглянул на водостоки и большие железные бочки, доверху заполненные водой. Действительно, воды хватит – края-то наши очень дождливые.

– А если не хватит, то здесь неподалеку, на горушке, родник бьет, – поддержал разговор хозяин. – Вода чистая, не отравленная.

– Соловья баснями не кормят! – сказала Екатерина Степановна. – Давай, Семеныч, веди гостей за стол.

Обстановка в доме значительно отличалась от скромого быта бабы Мани. Мебель добротная, практически вся – импортная (что в наше дефицитное время очень непросто достать). Тут тебе и новенький диван, и книжный шкаф, и комод, и цветной телевизор. Вместо лавок – стулья. На полу не домотканые половички, а ковровые дорожки. Короче, сразу видно, здесь любят не только много работать, но и с удобствами и даже определенным комфортом жить.

Угостили нас на совесть. Поели вкусных наваристых щей, картошечки отварной, чаю с пирогами попили.

А потом подошел тот самый мужчина с подозрением на отравление фенолом, и мы засобирались обратно в Жердянск…

Две старушки приехали с моими направлениями вечером, на рейсовом автобусе и сразу были госпитализированы в больницу. Диагноз отравления фенолом был диагностирован только у старушек. У мужчины жалобы были связаны с хроническим панкреатитом и алкогольной абстиненцией.

22.

Река Елань – главная водная магистраль нашего района, здесь идет молевой сплав леса, активно промышляют рыбу законопослушные рыбаки и жадные, не признающие никаких запретов, браконьеры (а где их нет?). В Елань впадает большинство рек и речушек района. Большинство – но не все! Есть еще озера – целых семь! – в которые впадают свои речки и ручьи.

Течет Елань извилисто, неспешно, словно уставший пешеход, медленно бредущий гуда-то в неведомые дали. И поэтому фенол, попавший в ее воды у станции Свищ, добрался до нашего райцентра (который тоже расположен близ Елани) только в субботу вечером. По крайней мере, так утверждали на водозаборной станции.

И опять всё было сделано оперативно и правильно. Запрет на использование водопроводной воды в пищевых целях был озвучен в субботний вечер в новостях местного радио и телевидения. А на следующий день соответствующие объявления были вывешены на каждом подъезде каждого жилого дома.

И в воскресенье утром автоцистерны с питьевой водой появились во дворах: воду разбирали ведрами и большими бидонами. Кое-кто стал в эти дни усиленно употреблять спиртные напитки, аргументируя эти действия необходимостью профилактики отравления. «Пей вино – и все пройдет!» – утверждали эти граждане.

С ведром воды я подходил к своему дому, и вот встреча – на лавочке у подъезда сидел Николай Забродин. Он был абсолютно трезвый, даже похмелья никакого не наблюдалось…

– Как жизнь? Как здоровье? – поинтересовался я.

– Здоровье в норме. А насчёт жизни – не знаю, чем себя занять. Всё ещё без работы сижу, – ответил Николай, как бы намекая мне, что ему нужна шабашка.

– Могу помочь – мне скоро работники понадобятся, – продолжил я. – Собираюсь веранду делать – из кирпича. Фундамент недавно поставили. Теперь надо сделать всё остальное – кладку, крышу, полы настелить, рамы и двери вставить. Дел хватит!

– Сделаем! – заверил меня Николай. – Позову Огородникова, по выходным да вечерами всё и осилим.

– О цене договоримся! Оценим объём работы и соответственно определимся с суммой. – сказал я. – И без пьянок, поработаем – заплачу по совести.

– А я с пьянками завязал, – сообщил Николай. – После больницы больше ни капли в рот не беру. И не тянет. Я столько лет водочку попивал, что в точности знаю, что со мной после каждого очередного стакана будет происходить. Всё одно и тоже. Неинтересно стало пить…

– Похвально, – сказал я. – Значит, своя цистерна уже выпита.

– Я для закрепления эффекта еще и в церковь съездил! – огорошил меня Николай. – Свечки поставил, помолился, как мог, на службе постоял… И теперь вот никаких болезней не чувствую, вроде бы и помолодел немного! И давление перестало скакать, и я дозу лекарств снизил до минимума.

Сообщение Николая походило на розыгрыш, но Забродин к шуткам и розыгрышам был, обычно, не склонен, и сейчас – это было видно, говорил искренне, не выдумывал и не привирал.

У меня, правда, закралось подозрение, что у него, по-простому говоря, слегка «поехала крыша». Это иногда случается после клинической смерти, особенно, если реанимационные мероприятия проводятся с небольшой задержкой. Хотя в случае с Забродиным, насколько мне известно, реанимация началась сразу после остановки сердца и продолжалась всего несколько минут. Так что каких-либо изменений мозга быть не должно! Скорее всего, сам факт клинической смерти является чрезвычайным событием в жизни человека, и у многих это оказывает решающее влияние на дальнейшую жизнь, заставляет переосмысливать свои действия, меняет взгляды и приоритеты. Вот и Николая потянуло в религию! Что и не удивительно, так как его семья – семья репрессированного крестьянина, испокон веков была очень набожной (как и все русские крестьянские семьи), и несмотря на десятилетия атеистического воспитания, вера в Бога всегда подспудно сохранялась в сознании Николая Забродина.

23.

Наш северо-западный край отличается непредсказуемой погодой. Вроде бы совсем недавно была необычайно тёплая весна, всё цвело и пахло, а с наступлением июня вдруг подул северный ветер и враз похолодало. И как всегда, в придачу, зарядили дожди!

Хорошо ещё, что мои работники успели закончить кладку стен веранды и даже поставить стропила. А потом, в перерывах между дождями, соорудили обрешётку крыши и покрыли её рубероидом. Теперь Николай, невзирая на погоду, спокойно занимается оставшимися плотницкими делами.

В стране царит непонятная политическая обстановка. Президент Горбачев поражает всех своими длиннющими выступлениями, которые, по-моему, никто уже не воспринимает всерьёз. На окраинах нашей могучей державы возникли и постепенно крепнут различные националистические движение, звучат соответствующие националистические лозунги вплоть до выхода из состава СССР.

И на этом фоне поднимается из небытия новая волна молодых политиков, среди которых заметно выделяется малоизвестный и опальный Борис Ельцин. Совсем недавно, 29 мая, он был избран председателем российского парламента. А 12 июня блок «Демократическая Россия» принял решение о суверенитете России, и теперь её законы выше законов СССР. Теперь в России двоевластие. Невольно приходит на ум аналогическая ситуация в России летом 1917 года. И если мыслить логически, то теперь надо ждать революции!

Пациентов в поликлинике, несмотря на ухудшение погоды, всё равно, как обычно бывает летом, заметно уменьшилось. И вызывать стали пореже. Здесь, в райцентре, всегда так – с мая по сентябрь народ на огородах да в лесу занят, болеть некогда. Да и люди, надо отметить, куда терпеливее и выносливее, чем в городе – по пустякам к врачам не обращаются.

Во второй половине июня ко мне на прием пришел Николай Груздев. В сопровождении жены он, приволакивая левую ногу, зашел в кабинет и уселся на предложенный стул. Жена стояла в стороне у окна.

– Вот, решил проверить здоровье. Самому захотелось прийти, – сказал он.

Я осмотрел пациента и сделал соответствующие записи в амбулаторной карте. Артериальное давление было в пределах возрастной нормы, работа других органов и систем тоже пока особых опасений не вызывала. А левосторонний паралич (по медицинской терминологии –левосторонний гемипарез) так теперь и останется с Груздевы до конца его жизни. Здесь уже ничего не улучшишь. И без того ему крупно повело – живой остался и даже сам ходит.

Уже выходя из кабинета, жена Груздев тихо шепнула мне:

– Я его теперь никуда одного не отпускаю, поглупел он заметно и с памятью плохо стало – может и адрес домашний перепутать.

Я этому сообщению не удивился – еще во время беседы с пациентом я заметил некоторое снижение интеллекта. Груздев был в коме почти две недели – понятно, что в какой-то степени мозг пострадал.

Приход на прием Груздева оказал на меня мощнейшее позитивное влияние. Практически безнадежный пациент не просто выжил, а даже сам, на собственных ногах, пришел в поликлинику. Вот ради таких моментов и стоит работать в медицине, невзирая на колоссальную ответственность и небольшие заработки.

Мой коллега, Алексей Гусев, заканчивает свою работу в нашей ЦРБ – он отработал уже три года и планирует увольняться. Но в свой родной город Ярославль он не поедет. Дело в том, что за эти три года он получил большую комнату (18 кв метров) в так называемой «малосемейке» и женился. Из разговора с ним я понял, что за просто так отдать комнату в фонд больницы он не хочет, продать невозможно – это не личный дом и не кооперативная квартира. Выпишешься – сразу потеряешь комнату. А возвращаться в Ярославль с пустыми руками не хочется. Поэтому в ближайших планах подкопить побольше денег, поменяться с кем-нибудь на полноценную однокомнатную квартиру, а потом уже думать об обмене на Ярославль. Но в нашем райцентре врачу денег больших не заработать. Но зато неподалеку от Жердянска – какой-то час езды на рейсовом автобусе! – находится большой промышленный город Ч. Там и зарплаты покрупнее, чем у нас. Туда и планирует перебраться Гусев – временно, не бросая свою комнату в Жердянске.

Перемены ожидают также и хирурга Александра: в сентябре его отправляют в двухгодичную ординатуру. Будет учиться с отрывом от производства, в институте усовершенствования врачей в Ярославле, а потом вернется назад, в ЦРБ.

24.

В июле наступило пекло. За каких-то несколько дней поднялась температура воздух до +25-27. А для наших краёв это уже перебор! От жары народ пытался спасаться не реках – купались, загорали, стараясь как можно больше ухватить этих чудесных дней, таких редких для нашей местности.

Забродин с Огородниковым полностью закончили строительство веранды. Правда, окна я застеклил сам, и замок самостоятельно поставил. Я с ними расплатился деньгами. Предложил отметить событие, но Забродин наотрез отказался. Я не настаивал – взялся мужик за ум, чего его с панталыку сбивать!

– Ищу работу – нигде не берут! – Пожаловался мне на прощание Николай. Ну да ничего. Я сейчас ягоды в лесу собирать буду и продавать. Всё копейку в дом принесу – жена попрекать не будет. А там, гладишь, и найдется где-нибудь местечко.

А мы с Гусевым занялись делёжкой стройматериалов. До этого они, уложенные в штабель и прикрытые рубероидом, высыхали на моём участке. Кое-что я даже успел затащить на чердак. Поделили всё поровну, а потом, выбрав свободный вечер, Гусев пригнал длинный грузовик-длинномер для перевозки досок. В помощь мы позвали всё того же безотказного Николая Забродина.

Загрузив половину машины брусом, сделали перерыв.

– Как дела с будущей работой? – поинтересовался я у коллеги.

– Через две недели увольняюсь, – сообщил тот. – Устроился на городскую скорую. Мой стаж участкового терапевта приравнивается к стажу скорой помощи, и оклад побольше, но самое главное – там ежемесячную премию дают, не менее чем в пол-оклада. Да и график работы очень удобный: сутки работаешь и трое отдыхаешь. Автобусы в город регулярно ходят, можно там не жить, а только ездить на работу. А со временем свою машину куплю.

– Три дня отдыха – роскошно, – сказал я.

– Займусь чем-нибудь в свободное время. Дачу дострою. Да и задумки кое-какие появились насчет кооператива.

Такие планы Гусева не были для меня неожиданными. В нашем районе, как и по всему нашему государству уже возникли разнообразные кооперативы. И дело это обещало стать прибыльным. Среди моих пациентов уже были основатели кооперативов – одна пациентка открыла первый в районе строительный кооператив, другой пациент – мужчина лет на пять постарше меня – вдвоём с товарищем открыл кооператив по ремонту автомобилей.

Закончив погрузку машины Гусев уехал вместе с водителем на дачу. А мы с Николаем начали обсуждать дальнейшие строительные дела.

У меня оставалось еще полторы тысячи штук хорошего красного кирпича. И я решил сделать печь. На русскую печь я замахиваться на стал, обычная печь-столбянка с плитой, с двойным дымоходом – один ход непосредственно для печки, а второй – в качестве вентиляции. Печника я уже подыскал, но это был весьма пожилой мужчина, и для подсобных работ необходим здоровяк, а лучше Николая Забродина и не найти.

– Какой разговор – сделаем! – согласился Забродин на моё предложение. Я сейчас не у дел, только ягоды собираю в лесу. Помогу, когда скажете.

Возвращаясь домой, я завернул в продовольственный магазин за хлебом. На соседнем доме усиленно трудилась бригада маляров: двое стояли в подвесной люльке, двое хлопотали внизу около каких-то бочек. Это была бригада шабашников из Белоруссии, которая с самого начала лета покрывала фасадной краской наиболее старые пятиэтажки. Работали мужики старательно, и уже закончили покраску трёх домов.

25.

В начале августа я ушёл в отпуск. И опять я не собирался ехать на южные курорты, а оставался дома. Тем более, что погода всё ещё стояла теплая, можно было загорать и купаться. На даче вызревали все ягоды, в теплицах и парниках уже вовсю собирали помидоры и огурцы, и можно было подкапывать первую раннюю картошку, две сотки которой я специально посадил на новом участке в первых числах мая.

В моём строящемся доме уже стояла новенькая печка. А я спешно закупал материалы для отопительной системы. Её я планировал делать на следующее лето, но всё необходимое решил купить заранее. Я не хотел ждать. Я предполагал, что в недалёком будущем, когда индивидуальное строительство станет популярным и масштабным, цены и на материалы, и на оплату строительных работ пойдут вверх. Так что каждая моя нынешняя покупка потом обернётся несомненной выгодой.