Псих

– Её самую…

Он выпил, на что Илья, которого не надо было долго уговаривать, тоже приложился к опорожнению своей.

– Вот тут-то и наступает самое интересное… – закусив, продолжил Модест. – Да и вообще, люблю я срывать эти маски благопристойности, под которыми, ох! чего только не обнаружишь, и чего только я не навидался, – с задумчивым видом сказал Модест, видимо, пересматривая в уме то, чего он навидался. – А знаешь, мы порой, с друзьями даже иногда пари заключаем, что скрывается под той или иной маской скромности, из-под которой – в силу её тесноты – зачастую так и прёт, – сделал на последнем слово ударение Модест, бросив встречный взгляд на проходящую мимо Милу, воззрившуюся своим затуманенным взором на Илью.

– Так что, хочешь со мной пари заключить? – спросил Илья, тоже заметивший эту Милу.

– Ну, разве что… Как-нибудь потом, если, конечно, захочешь, – засмеялся Модест.

– Я пока что не слишком понимаю, о чём можно заключать эти ваши пари, но я почти готов это сделать, – с ударением в голову ответил Илья, для которого не прошли бесследно эти ускоренные, с применением допинга догонялки.

– Ладно, успеешь, – ответил ему Модест, затем пододвинулся поближе к Илье, как это делают близкие собутыльники в желании донести до собеседника сокровенное, которое, впрочем, часто носит в себе подоплеку дальнейшего уважительного разговора друг с другом. Хотя, наверное, именно таким только образом – через нашептывания на ухо – и передаются самые невероятные вещи, о которых в здравом и трезвом виде даже не помыслишь. – Я хочу довести до твоего понимания одно: в распоряжении человека – без всяких забытий со стороны природы – наличествует весь арсенал чувств и всяких там внутренних существенностей. И только от него и зависит, в каком состоянии их держать, от чего уже, в свою очередь, и измеряется степень применения им этих душевных качеств на основе теплопроводности, на основании которых и делается оценка человека, опять же – только самим человеком, что носит весьма необъективный характер.

Модест посмотрел на молча внимающего ему Илью, который не слишком улавливал суть сказанного, но Модеста уже было не остановить, и он продолжил:

– Знаешь, главное ваше заблуждение заключается в том, что вы материализуете душу, вернее то, что вы о ней думаете, как о целой существенности, но дело в том, что она – нечто совсем другое. Поверь мне, я-то знаю, – Модест впился взглядом в Илью, который ещё и не такое слышал и поэтому не мешал ему и продолжал внимать. – Душа – это, в некотором смысле, твоя возможность, мощность в степени, или ещё лучше сказать, глагол, ждущий вашего по нему решения. О наличии у себя этой, непонятно для чего нужной – в практическом плане – субстанции все подозревают, но не спешат раскрыть её даже для себя: либо, не видя в этом для себя применения, либо же, пугаясь оказаться лицом к лицу перед её осуществимостью. Так вот, ты тут говорил о провокации, а ведь она на мгновение позволяет вскрыть покровы и увидеть эту самую душу в частных её проявлениях. Хотя, сама по себе провокация – это всего лишь завершающая стадия, так сказать, практический опыт, служащий для обоснования и подытоживания результата наблюдения за той или иной личностью. Ведь, идя на провокацию, её организатор уже, как правило, рассчитывает на какую-нибудь предсказуемую реакцию на неё у своего подопытного. Из чего можно сделать вывод, что она проводится им для достижения своих намеченных целей.

– Ну, а какова твоя цель? – очнулся от транса Илья, чем заставил встрепенуться и Модеста, усыплённого своим же монологом, отчего тот – дабы развеять сгущающийся туман перед своими глазами – разливает, как он сам понимает, очень верное средство и, чокнувшись с Ильей, выпивает рюмку, которая крепостью содержимого пробивает его на слёзы с попутным искривлением лица, отражающего на данный момент прохождение выпитого.

Илья же, наоборот, внешне был в некотором роде бесчувственен к этим новым вливаниям, которые, скорее всего, нашли к нему свой путь, действуя другой внутренней дорогой.

– Суметь разглядеть и увидеть в человеке этот глагол, не прибегая к провокациям, – уставившись на Илью, произнёс Модест, а затем, краем глаза заметив отвлечённость в мини-юбке, последовал вслед за ней своим взглядом, запечатлевая для памяти один стоп-кадр, а вернувшись обратно, с иронией сказал:

– Хотя некоторые экземпляры просто напрашиваются на это.

После чего Илья бросил свой взгляд в сторону танцплощадки и, оценив все достоинства, которые так не скрывала эта леди, напрашивающаяся на внимание, не мог не согласиться с Модестом, сказав:

– А я – не против.

Но объективности ради надо сказать, что в зале, тех, кто был не против было гораздо больше, чем тех, кто не проявлял этого согласия, так что для того, чтобы сам объект вашего «не против» ответил вам в соответствии с вашими пожеланиями – вам ещё требовалось, ох! как потрудиться и, возможно, даже локтями, работа которых так часто сопровождает этот почему-то всегда узкий путь к успеху.

– Эта б…ь везде влезет, – не просто нелицеприятно, а уже несколько непечатно выразился уже способный не только на это Илья, чей взор перекрыла, влезшая в зону обзора перед этой леди, Мила, на которую тому и даром не хотелось смотреть.

– Что ж вы так раскидываетесь словами, – хлопнул по плечу Илью Модест.

– Да достала уже! – в сердцах сказал Илья.

– Ну не надо быть таким эгоцентричным. Этому «репродукту» – при всей видимости переизбытка калорий – очень даже полезно подвигаться, – ответил ему Модест, рассматривая, как зажигательно выплясывает Мила.

– А толку-то… – смягчившись, ответил Илья.

– Вопросы: что толку и зачем нужны такие – не в твоей компетенции задавать, – серьёзно ответил Модест.

– Ладно, раз ты такой умный, тогда может, мне немного приоткроешь тайну существования этого прыгающего – как ты сам выразился – «репродукта», – указывая вилкой на Милу, заявил Илья.

– Мне кажется, в данном случае ты и сам всё знаешь. Ведь, всё-таки, когда физическое совершенство – или, наоборот, недостаток – бросается в глаза, то он не только для вас служит определяющим в человеке – эта физичность, можно сказать, и кружит самим человеком, – ответил Модест, всё продолжая смотреть, как эта физическая масса рулит на площадке, расширив вокруг себя пояс небезопасности, в который не проявляют – несмотря на наличие в крови «храброй воды» – желание войти потенциальные жертвы крушений.

– Ну… Я так и знал, стоило перейти к практике – сразу же начинаются отговорки, – недовольно заявил Илья.

– А с чего ты взял, что ты для меня закрытая книга? – неожиданно для Ильи заявил Модест. – Тебе, может быть, и хочется немного насолить этой толстушке, но это так, между делом. Тот же, кто тебя по настоящему тревожит, находится где-то там, в глубине зала, ну а тот, кто достоин внимания – тот и вовсе не пришёл, – отбил речь Модест.

– Я что-то ничего не понял, но мне почему-то не понравилось твоё такое разделение, – не сводя своего взгляда с Модеста, сказал Илья.

– А всё просто, пока есть разделение, это значит – у тебя ничего нет, – ответил Модест.

– Тогда пошли. Я тебя сейчас с ней познакомлю, – поднявшись с места, заявил Илья, на что последовал ответ Модеста:

– Может не надо?

Ну, а когда следует подобный ответ – он, естественно, только подначивает, даже и самого нетребовательного просителя. На что сразу же последовал ответ Ильи:

– Надо.

И если вы всё-таки не слишком торопитесь участвовать в этом «надо», и кажется, что безвыходность ситуации не даёт вам иного выхода, как только выполнить все предъявляемые к вам требования – в этом случае существует лишь одна возможность хотя бы отсрочить эти, по-вашему, ненужности, на которые ваш оппонент смотрит другими глазами, видя в них обратное, и эта возможность заключается в вашем – на первый взгляд кажущемся для оппонента – желании смазать колеса, предложении выпить на посошок, которое, между тем, таит в себе различные форс-мажоры.

– Давай тогда – для храбрости, – разливая по рюмкам «храброй воды», заявил Модест.

Ну, а разве Илье – да что только Илье! – каждому, находящемуся в таком героическом состоянии, когда он готов схватить бога за бороду, и из которого так и прёт эта храбрость, разве ещё нужна дополнительная толика этого качества, с проявлениями которого он готов поделиться с любым первым встречным, даже несмотря на его желание?

Но почему-то все эти храбрецы не отказываются от подобного предложения и присоединяются к предложившему эту дополнительную порционную храбрость. Наверное, эти храбрецы видят в этом вызов для себя, от которого они не способны уклониться из-за их несгибаемого положения, вызванного большим количеством алкоголя, принятого «на грудь».

– Ну всё, пошли, – решительно поднимается Илья, даже после того, как удар по печени новой порцией отдался в его ногах, несколько утративших свою крепость.

– Ладно, веди… – нехотя заявил Модест, поднимаясь вслед за Ильей, который, выйдя из-за стола, встал перед весьма насущной дилеммой, заключающейся в выборе пути своего следования, которому мешала эта масса танцующих.

Путь напрямую сквозь эту толпу, хоть и был наиболее короток, но таил в себе массу скрытых опасностей, которые могли заблудить путника, как в кратковременной перспективе – потерей ориентации, так и в долгосрочной – со всеми изменениями планов на вечер.

Кроме этого имелась высокая вероятность того, что ваш проход не пройдёт бесследно, как для ваших боков, так и для ног танцующих, что может грозить не только стычкой с зажигающими в танце, но и в случае осложнений – выносом чьего-нибудь (с большой вероятностью – вашего) тела за пределы этого заведения.

Другой вариант заключал в себе окружной проход между столиков, за которыми с упоением веселилось множество ваших знакомых, которые (опять же, со своим желанием втянуть вас в застолье, чреватым не просто потерей времени, а скорее всего уходом в беспамятство), грозили закончить ваше путешествие, так и не достигнув своей цели.

– Нет уж, отважные герои не всегда идут в обход, – переделав известное выражение на свой лад и закусив удила, Илья рванул в гущу танцующих и сразу же – как будто бы его магнитом тянуло – упёрся в эту соблазнительную и так не скрывающую своих достоинств леди. Что, впрочем, было закономерно, и он, наблюдавший за ней последние полчаса, наверное, уже был запрограммирован на эту встречу, и если даже голова и стремилась к другому, то ноги, не слушая команды центра, сами привели его к этой «очень даме».

И откуда только у Ильи такая прыть появилась, с этими его откаблучиваниями по ногам, зазевавшихся на прелести этой дамы. А их, надо признать, было немало, плотным кольцом окруживших эту красотку и строивших свои радужные планы на её счёт, пока вдруг из ниоткуда не ворвался этот непонятно кто такой, растолкавший уже занявших свои позиции и презентующих себя перед ней парней (а ведь выбрать было из чего: рубашки от Армани, костюм от Бриони, часы от Картье, и только этот непонятно кто – от себя), от всей души – без всяких там условных предварительностей – обхватил красотку за талию и откружил её от чуть не задохнувшихся от возмущения этих – как их там? – от ворот поворотом.

Танец, с прижимающимся к тебе в волнении бьющимся сердцем в груди партнёром, в свете мелькающих огней, где музыка дополняет недосказанность, которая этим и очаровывает вас, заставляя не прибегать к словам и остановиться на слишком много говорящем взгляде (который хоть несказанно и противоречиво таинственен своей прозрачностью, но, тем не менее…), этим-то и заставляет трепетно биться ваше сердце.

«А ведь я, кажется, её знаю…», – вглядываясь в свою партнёршу, полностью попавшую под его ошеломившее её своей напористостью влияние и крепко прижимающуюся к нему, подумал Илья.

Он вспомнил, как трясясь, заходил в бухгалтерию, где так важно занимали свои места различные категорийные специалисты и экономисты, среди которых им и была замечена эта дама, которая, всего вероятнее, даже не обратила на него внимания.

– А вы кем работаете? – решился спросить Илья.

– Экономистом, – последовал ответ этой дамы.

– Ну… Я бы на вас не экономил, – улыбнулся Илья, вызвав желательную ответную реакцию у этой дамы. – И я это учту. Только, желательно, не в сухом сальдо, – разговорился Илья.

– И откуда такой знаток экономики выискался, – смеётся дама.

– Илья, – представляется он, но сильный толчок сбоку ставит точку в разговоре.

Илья, сбитый с ног, летя в темноту, в никуда, только и видит гримасу ужаса на лице его партнёрши, что-то беззвучно кричащей ему вслед.

Придя в себя в полулежащем положении на полу, Илья, осмотревшись по сторонам, успел удивиться непривычности вида окружающего его мира отсюда, но вслед за этим к нему пришло осознание своей ответственности перед своей личностью, неприкосновенность которой гарантирована его конституцией и находится под охраной его силового блока в виде кулаков. Ну, а если кто-то путём внезапного, без предупреждения нападения осмелился нарушить эти неприкосновенные границы, то ему нужно отдать должное, а именно: соответствующий кулачный отпор.

Но когда Илья поднялся на ноги, то он к своему удивлению заметил, что вид сверху своей неразберихой не слишком сильно разнился от вида из положения нижнего, и в этой сумятице ему совершенно невозможно было выяснить, кто же там такой бессмертный, а их, судя по всему, было немало, с таким удовольствием мутузивших друг друга, и было даже удивительно, как они в этой темноте находят нужные физиономии или задницы, чтобы усердно приложиться к ним своим кулаком или носком ботинка.

Человек, конечно, есть существо общественное, и его так и тянет принять участие в совместных общественных действиях, так что не было ничего необычного в том, что Илье захотелось приложить – тем более, совершенно безвозмездно – свои усилия в плане общественного участия, поддав какому-нибудь сильно выставляющемуся лицу. Что он, не откладывая на потом, и проделал, отправив в нокаут не ожидавшего такого удара судьбы и питавшего на счёт себя иллюзии ресторанного бойца.

Илье пришлось по вкусу подобное положение вещей, в котором ты служишь их укладчиком на пол, и он, одухотворённый первым успехом, бросился за добавкой, которая для поддержания баланса в этом мире непременно нашла своего героя.

Илья, получив приличную зуботычину, немного успокоился, заняв место на полу рядом с такими же, не слишком удачливыми спарринг-партнерами. При этом Илья заметил, что ему не слишком-то хочется подыматься на ноги, он и здесь, лежа на полу в безопасности, чувствовал себя даже очень неплохо, ну а после того, как устроил свою голову на чьем-то очень уж сильно выведенном из строя теле – Илье и вовсе стало прекрасно.

Правда, находились и такие, кто топтался не только на месте, но они и не разбирали на чём и ком топтаться (которые, опять же, были всего лишь жертвой обстоятельств), и так и норовили наступить на какую-нибудь часть тела тебя лежащего (и ладно бы на тех, кто из-за своего бесчувственного положения, пожалуй, был бы не против, а скорее всего, его даже бы не спросили об этом).

Но Илья, со своей стороны, даже был очень против такого топтания на нём, что он неоднократно выказывал, делая выпады своими ногами, которые сводили на нет усилия тех, кто чувствовал себя хозяином верхнего положения.

Что же касается администрации ресторана, то она, по всей видимости, не разделяла подобного настроя Ильи и иже с ним и, включив общий свет – и тем самым раскрыв безликие лица, которые почему-то не стремились к славе – тем и поставило точку во всём этом таком обыденном происшествии.

Илья же, надо признаться, тоже не собирался выставлять напоказ свою скромную персону и, поднявшись с места, быстренько покинул место представления, направившись в туалет, для того чтобы привести себя в должный вид.

В туалете же на тот момент было не неожиданно очень кучно, и правильно будет сказать, что он был заполнен теми тёмными рыцарями, которые ещё пять минут назад без страха и упрёка мутузили друг друга на площадке ресторана, а сейчас, улыбаясь окровавленными лицами, делились впечатлениями от прошедшего.

Илья, ожидавший в проходе, когда освободиться один из умывальников, с интересом разглядывал все эти лица, пытаясь поверхностно и чисто с исследовательскими целями выяснить для себя, с кем из них могла его столкнуть пока что не лбами судьба, как вдруг он ощутил, как его обдало сквозняком, вызванным открывшейся сзади дверью.

И всё бы ничего: мало ли кто заходит и выходит, но сейчас Илью охватило какое-то беспокойное предчувствие, и он, прежде чем занять освободившееся место, решил оглянуться назад и посмотреть, кто же там вошёл.

Но тот, подойдя сзади, видимо, предпочитал действовать на своё, а не на Ильи усмотрение, и поэтому он, не дав Илье времени на внешний осмотр, накинулся на него с кулаками, после чего Илья, получив новое ускорение (увлекаемый, или вернее сказать, подталкиваемый нанесённым сзади неизвестно кем ударом – судя по силе полученного ускорения, довольно внушительного), начал выворачивать наизнанку двери попавшихся на его пути индивидуальных кабинок, которые в большинстве своём – в силу нежелания оставаться в видимом одиночестве их посетителей – были приоткрыты, и поэтому создавали помеху для такого ударного перемещения Ильи, у которого совершенно не было времени (да и возможности) сманеврировать мимо этих таких хлипких дверок, которые одна за одной стали выворачиваться в обратную сторону.

Но если первые двери легко пропустили сквозь себя Илью и кого-то там сзади него, то последняя проявила упорство, и Илья, ухватившись сверху руками за неё, с грохотом опрокинулся на пол вместе с дверью и своей поклажей за спиной.

Ну, а когда вы падаете на кафель, постелённый на бетонный пол, используя дверь для приземления, и при этом на вас сзади давят эти весомые обстоятельства, то у вас есть только один шанс для того, чтобы выйти из этого для вас незадачливого положения, а именно: использовать пружинные свойства кафеля, который непременно – хоть и жёстко – но отпружинит вас от него, отдав назад, после чего у вас есть только лишь одно мгновение для того, чтобы получивший от вас удар затылком (и тем самым выведенный из своей концентрированности на вас) тот, кто сзади, замешкавшись, потерял инициативу, которую уже в свои руки взяли бы вы.

С чем собственно и справился Илья, для которого – хоть это и было в новинку – заложенная в нём природой хватка (вначале продемонстрированная на дверях кабинок, у которых не было шанса вырваться из его рук, а затем проявленная им твёрдость характера, в которой немалую роль сыграла та же характеристика его затылка) позволила ему вырваться, правда, не слишком далеко, а куда-то в глубину пустующей кабинки.

После чего Илья, наконец-то, развернувшись, попытался осмотреться, но узость прохода кабинки позволяла видеть только ограниченное этим проходом пространство, в котором наблюдалась лишь противоположная стена туалета.

Между тем, там, за проходом, борьба не только не собиралась утихать, но даже, кажется, получила новый импульс со своими комментариями участвующих лиц.

Илья попробовал встать, но у него внезапно, до тошноты закружилась голова, и он, дабы не присовокуплять к разбрызганной везде крови, ещё и свои продукты пищеварения, уткнулся в унитаз, выворачивая всё из себя.

Конечно, Илья, можно сказать, подставив свой тыл, поступил не совсем разумно, и тот, кто находился там, за дверью, вслед за первой попыткой вполне вероятно мог бы зайти на второй заход.

Но Илье на данный момент было всё совершенно до одного места, да и к тому же, по звукам исходящим оттуда, можно было заключить, что там и так очень неплохо справляются с делом.

– Падла! – сзади послышался приближающийся голос Модеста, о котором Илья, надо признаться, уже и забыл со всеми своими такими делами, которые, кажется, все до последнего вывернулись из него.

– Ну, ты как? – похлопав по плечу Илью, спросил зашедший Модест.

– Да вроде бы справился… – слезящимися глазами смотря на Модеста, поднявшись, сказал Илья.

– Ну тогда, пошли, – сказал Модест, и Илья, не имея ничего против, последовал за ним.

И если внутренность кабинки – за исключением некоторых новшеств, добавленных не по своей вине туда Ильей – вполне вписывалось в стандарт, то общий вид туалета, с позиции только что вошедшего, не мог не вызвать у впечатлительного наблюдателя шока от этого хай-тека. И если свернутые и частично вырванные двери кабинок, для Ильи было ожидаемо увидеть, то по мере следования по туалету ему открывались и другие, внесённые в интерьер – несмотря на весь его минимализм – весьма весомые изменения.

При этом – почему-то? – для тех, кто ещё остался в туалете, живой интерес вызвали не все эти новшества, а вид, показавшегося из кабинки Ильи, который хоть и претерпел определённые изменения, но всё-таки не слишком-то – по его мнению – заслуживал столь пристального внимания, в котором явно присутствовала некоторая доля переполнявшей их смеси удивления и страха.

Илья, проходя между ними, чтобы в очередной раз не натыкаться на обращённые на него взоры, старался не смотреть на лица окружающих его людей, акцентируя своё внимание на бездушных вещах, к которым в данный момент можно было отнести и показавшееся в проёме одной из кабинок чьё-то тело, с каким-то образом пристроенной к унитазу головой, прижатой крышкой от сливного бачка так причудливо, что, наверное, только конструкция самого этого устройства, не дала владельцу тела и головы возможности утонуть в нём.

Илья не стал останавливаться на этом зрелище и, подойдя к умывальнику, начал смывать с себя все те следы, которые оставили на нём все эти метания, как в зале ресторана, так и последующие здесь, в туалете, после чего он, обнаружив, что сушилка – как и контейнер для бумажных полотенец – не просто отсутствуют на месте (они, судя по их деформированному виду, видимо, сначала были чьей-то заботливой рукой вырваны с прежнего своего места), а затем подверглись изменению своего конструктивного вида с помощью чьей-то более крепкой головы.

Хотя, возможно, имел место и другой вариант, когда кто-то (зачем-то? почему-то?), не найдя более лучшего применения этим висящим на стене предметам, со всей своей дури ткнул носом кого-то сначала в эту электросушку, которая не выдержав бокового соприкосновения – к чему собственно, она была не готова – слетела со своих крепежей, после чего испытатель твёрдости лобовой кости своего противника, видимо, не добившись нужного результата, перешёл к дальнейшему опробованию, добравшись до контейнера с полотенцами. А этот прибор – судя по нескольким вмятинам – не сразу сдался, упав к ногам на милость победителя только после того, как тот, чьим телом крушили эти ни в чём не виноватые агрегаты, падая, не сорвал этот многострадальный контейнер с мясом со стены, а удачливый победитель туалетной аппаратуры, устав возиться с телом, отправил его (тело) в одну из кабинок остывать под журчащие звуки сливных бачков, напоминающие мелодию водосточных труб.

Илья ещё раз взглянул через зеркало на Модеста, который, всего вероятней, и был тем, кто навёл здесь дисциплинарный порядок. Ведь достижению порядка сопутствуют свои разрушения и даже – необходимая в данных случаях – своя ломка некоторых субъективно настроенных товарищей, один из которых, по всей видимости, не удовлетворившись в полной мере стычкой в зале ресторана, решил восполнить свой пробел здесь, в туалете, накинувшись сзади на Илью.

И кто знает, чем бы всё это закончилось, не подоспей ему на выручку Модест, который для доходчивости своих доводов использовал контраргументацию, которая подразумевала не вбивание в голову аргументов, а наоборот, используя голову, вбивать ею их. Что, конечно же, привело к небольшой порче имущества, но это всего лишь сопутствующие потери без которых трудно обойтись в подобного рода делах.

Выйдя в зал и чувствуя насущную потребность выпить, Илья сразу же устремился в сторону своего стола, который хоть несколько и пострадал от наскоков залётных проходимцев, но спиртное на нём уцелело.

Илья и присоединившийся к нему Модест, который на свой счёт испытывал, всего вероятнее, такую же жажду, что и Илья, быстро восполнили этот пробел, поглотив очередную порцию горькой, которая очень уж оригинально тушит эту – не имеющую ничего общего с физическим процессом – возникшую в них жажду.

– Ну… Так чего там было? – закусив, спросил Илья Модеста, который, сделав знак рукой с требованием подождать, разлил ещё по рюмке, после чего последовало логическое продолжение со своим ответом Модеста:

– Да и хрен с ним. Ты мне скажи, ты ещё не забыл, с кем меня хотел познакомить? – с налившимися красным цветом глазами спросил его Модест.

– Ан, нет, – не отставая от Модеста и демонстрируя ему ту же приверженность к красному цвету, который источали его глаза, заявил Илья, несколько тяжело подымаясь с места. – Всё, пошли, – сопроводил свой поворот Илья и теперь уже беспрепятственно, напрямую направился к столу, за которым в кругу единомышленников восседала Лика.