скачать книгу бесплатно
– Ваша племянница тоже участвует в постановках?
– Редко. Только в исключительных.
– Это как та, в цирке? И вы заставили ее..
– Она просила выбор. Выбор я оставил за ней. На вашем месте мог быть другой.. А вы говорите, заставил.. Ее не заставить.. это кровь, это наследственное.. Вы бы еще ее прабабку знали.. актриска та еще.. бросила мужа с ребенком на руках, укатила с труппой в Самарканд.. Через поколения проявляется..
– Мне кажется, вы бы и сами справились..
– Я не пишу. Et il y a des forces d’un ordre plus grand.. есть силы, что ставят условия мне.. Возраст, например..
– А ничего, что.. и я не пишу..? – наверное, с того бы по-хорошему начать.
– Вы не пробовали. А мне доводилось.. Умение именно писать.. вы про навык, если вы об этом.. что ж.. пусть будет критерием не главным.
– Что тогда главное..? И, да я работаю допоздна..
– Несколько встреч, время подберем удобное и вам и мне. Быть может, позже вы продолжите сами.
– Как это?
– Мне недолго осталось.. И я все же надеюсь, вы уловите суть. Так вы согласны?
– Да вот не..
– Вы сомневаетесь? В чем? Но думайте хорошо.
– Да я склоняюсь, наверное.. – согласием к Анастасии шаг, помни, – да думаю согласиться.. попробуем..
– Тогда по рукам и утвердим документально, – в руках его бумага и перо, пустое место – против гонорара.
– Впишете позже, – 31.12.2016 / размашистое AV, – впишете сколько надо. Понимаю ваше смущение, одно – есть люди; одни обманывают, другие же не обещают.. Бывает, попадаются еще люди слова, des gens d’honneur, но все реже, реже..
– Я не верю словам.
– Претенциозно для будущего писателя. В отсутствие веры погрязнешь в предрассудках.. Уж лучше – вера.. Миллионы не обещаю, но.. но и средств не пожалею. Сколько надо дам. Честь слова.. Оставим пока так? – царапал я пером бумагу, свисавший хвостик подводил, – как видите, в едином экземпляре, и он у вас.. У вас пусть, вчитайтесь, позже в конторе поставим печать.
Уже с заднего сиденья подкатившей за ним черной «Волги» Вершанский бросил мне:
– А что вам, деньги не нужны? Не бывает так.. Горностаева мантия, серебро, за два года до смерти.. тысяч двести на современные.. Вот эти деньги.. Пусть аванс будет. Нет, нет, возражения не принимаются.. Берите. Вы мне здравствующим нужны и в расположении духа, а, значит, нелишние.. Да, а штопор не понадобился. Мы обошлись без вина. До встречи, простите, спешу. Канцелярию закрывать. C наступающим.. нас..
Под свитером на поясе проверил я швейцарский нож.
<>
Павел Сергеевич Неучет, служащий главным бухгалтером в «ОООО «Le Montashe du Sharash», все еще крепкий старичок в коричневом пальто, на локтях несколько облысевшем, сидел у окна хромого трамвая под №41, направлявшегося в сторону Петегрофского шоссе. За окном моросил дождь, сквозь который неприглядно темнело.
Ехать было долго, что настраивало бы на меланхоличный лад, кабы не, но о «кабы не» позже.. трамвай мирно качало, постукивали рельсы. Под кепкой Павел Сергеевич смахнул платочком пот и свесил было обе руки свои за спинку сиденья спереди, да тут же брезгливо одернул; обтер настрадавшихся о пальто. Жирная жвачка налипла на гнутой трубе.
– Ух, я вам.. – обругался главный бухгалтер, молодежь-то какая пошла, потряс кулачком. Трамвай меж тем трясло мимо радиорынка.
Так и к сидушке задом примерзнешь, так и не встанешь, как выходить. Холодный трамвай дребезжал, спуская ход, подходил к остановке. Павел Сергеевич поправил очки в широкой роговой оправе. Как не родного родной город встречает, думал он. Как какого-то, знаете ли, пришлого, а ведь прожил тут всю жизнь, и прожил-то безвылазно! А дома хорошо, ух, хорошо: а дома теплый плед, а дома чай с сахарком, а то и с ликерчиком, кошка Муська на коленях ластится. Одно только – дом-то он на Василевском острове, а тянется трамвай по каким-то пустырям, вдоль трущоб юго-западных, чтоб их, и пустыри, и трущобы, и уводит, и уводит-то трамвайчик от острова Василевского не в ту сторону. А чаю бы с сахаром бы.. До Пионерстроя, нехорошее название, бухгалтеру уже не нравится, дальше пешком до переулка, как его, кстати.. Уть, мать, тать, затянулся узелок на потускневшем от жиру целлофановом пакете, замерзшие пальцы боролись с узелком. Проще пальчиком дырочку проткнуть да разодрать, что и сделано, так и высвободился бочок запревшего пирожка с картошкой.
А в окно посмотришь, хоть и не смотри вовсе, тоска тоской хватит. Да что знать вам о тоске, когда не видели вы Петербурга в ноябре! Эх, не знаете вы тоски.. такой, такой, такой бездонной, запредельной.. одно сердце пирожок греет. Небо серое, сырое, и пустыри тянутся.. проступали сквозь копченый туман штучные лысые деревья, раскиданные то тут, то там по пустырям.. Груздились панельки домов в массив серых, будто спичечных, коробок. И пустыри.. Зрелище унылое в свете рано догорающего дня. Ну вот еще, еще и течет.. тьфу-ты, где ж платок?
Засвистывающие на просторе порывы хоронились в бетонной посадке новостроек, на остановке ж случайную кепку рвало. Силуэт четвероногий шакалил по пустырю.
– Злая, какая-то ободранная.. как в ларьке продавщица.. Ой, сюда идет.. Того гляди тяпнет! Уходи! Уходи! Не люблю собак я. Кошка у меня.
– Ты домой возьмешь..? Так какого подзываешь..
Воспламененное лицо показалось на миг в форточке, огляделось лицо вокруг, и вместе с «да подавись ты мелочью своей!» продавщица на тарелку ссыпала мелочь. И это на мое вполне, заметьте, естественное «сдачу, пожалуйста»! Знала бы ты, дура, сколько за пазухой везу, тебе всю жизнь в ларьке своем сидеть, не заработаешь столько.. Ду-у-ра.. Неприметность, скажете вы, конспирация, за то и держат.. Другого дню так вообще..
Ик! У бочки. Детины мутные глаза философски уставились на уровень пены, репа чесалась, уровень пены сверялся. Подполз старичок, тоже с кружкой; ссохшийся временем старичок, что урюк, не старичок просто.
– Вань.. пошел бы ты, может, к нам, на завод.. А что, подсоблю.. Словечко замолвлю, если надумаешь. Давай, может, Ванек, а? Я и мастера ихнего знаю.. Пили как-то..
– Бать, да нагот оно всралось! Чтоб как ты волочаться? Так и так старым буду.. – а дернулся-то он, точно ошпаренный.. и с бидона на брючки-то мне жах.. Фу-у-у, и как это пьется? Это ж пить непозволительно! Это ж моча, моча это самая настоящая! Несет теперь от брючек кисло, хоть и просохло.. А что люди подумают? Что люди скажут? А? Не добежал, не справился.. то есть, как раз и справился.. Тьфу! Будь он проклят, пирожок этот! А вкусный, зараза, вкусный.. с картошечкой.. Так, половинка отъелась, вторая завернута была обратно в карман.
Обшарпанная дверь, в дверь-то обшарпанную и надобно, а в подъезд зайдешь, люди добрые.. Ну тут такой душок, что со штанов не учуят. Павел Сергеевич вообще был настроен на оптимизм и очень редко падал духом. А как разрисовали! Руки бы поотрывать за такие художества! А лампочки-то побиты.. И лифт, конечно, не работает.. Бутылки, окурки, грязь везде.. Свобода свободой, а в подъезде убери! Надавил он на кнопку, лифт где-то сверху поурчал, поурчал, да не тронулся.. «Все комуняки – казлы» нацарапано было на лифте, нацарапанное прочел Павел Сергеевич. Сказать по правде, Павел Сергеевич коммунистов недолюбливал, потому как тайно считал себя умнее других и никак не хотел ровняться. Он и баловнем судьбы себя считал отчасти. А доводы его оппонентов, когда случались дебаты по поводу, разбивались весомо: «Как так?», «Как так?». А почему «как так?», тайно знал один лишь Павел Сергеевич.
– Идеи-то правильные пишите, только вот пишете правильно! Так, какой этаж.. Только б на наркоманов.. (Павел Сергеевич не любил наркоманов, он за порядок был)
«..и снова седая ночь..»
– Дед, ты к кому..?
«..все мои тааайны..»
– Да постой ты! Вино будешь?
– Я п-п-пью.. не..
«..и темнота твоя..»
Попал как кур во щи..
«..совсем ни к чему..»
– Стой! Поговорить надо.. Да поговорить надо! Куда пошел? Стой! Э!
– Да ну его на.. – прыщавая птушница припала к бутылке портвейна, – давай еще раз эту же..
– Серый, ну ктооо там? – занудил из комнаты прокуренный женский голос. В комнате орал телевизор.
– Да хрыщ старый приперся. Бабки привез, – оскалился беззубо бритый бугай; пальцы синие, татуировки били жженкой, – чо, а? Дело оттяпал?
– Добрый вечер, – поздоровался Павел Сергеевич.
– Здаров.. Давай, заходи. Все привез?
– Да, как и уговаривались. Денюшки получены.. Считать будете? Они-то, денюшки, счет, знаете ли, лю..
– Где?
В прихожей Павел Сергеевич не успел темно-серую кепку свою на крючок повесить, а только расстегнул пальто, как посыпались оттуда, из-под подстежки, плотно сбитые пачки, завернутые в листы с кройкой.
– Деньгами ты не сори.. А так хорооош.. – бритый отдернул Павла Сергеевича за острую бородку, – козел.. Свободен..
– Кхм-кхм.. – и сквозь прокисшую улыбку – пожалуйста, передайте Константину Станиславовичу..
– Все, че надо, передам.. Сам знаю, не тупой.. А ты-то чо съизюмился?
– Я.. я.. Ничего.. – это был тактичный человек, человек исключительного природного такта, но про себя Павел Сергеевич подумал: ничего; ничего; время такое; с первым дуновением голову-то покрутит, шальное то, а молодость еще не откружилась осенним листом, любой становится немножко приблатненным; скоро-скоро проходит, и печаль и радость, и это пройдет; ну да то ничего; Павел Сергеевич в душе был поэт, глубоко в душе и скрытно.
– Серый, ты скоооро..? – из-за ширмы высунулась толстая блондинка в наскоро застегнутом халата, засияла блондинка «фонарем».
– Ага, ща.. Э, все давай.. Я, эт, слышь, занят.. Все давай. Схрыстнул!
– До сви.. – хлопнула дверь, хлоп и камень с души Павла Сергеевича, а бугай обратно пошел к осветленной перекисью клуше. На старости-то лет! Нервотрепка какая! Да разве можно! А дельце какое провернул, а, знатное дельце, а ловко как камазик сбагрил, ну теперь-то оно уж точно за Константином-то Станиславовичем не..
Горела на столе лампа, стоял чай, Павел Сергеевич сидел за месячным отчетом. Уж и стемнело давно, а сидел Павел Сергеевич и сидел, цифры ручкой к знаменателю подводил. Цифры его плясали и по-свински как-то никак не хотели сходиться. И глаза-то разболелись, так то разве цифрам скажи? Павел Сергеевич снял очки, протер под ними. Павел Сергеевич извлек из кружки залипший чайный пакетик, встряхнул его над чашечкой с аккуратностью и отложил-то на блюдце.
– Еще на раз пойдет. Еще натянется.. – Павел Сергеевич закрыл глаза, принялся растирать височки..
– Ты это кого, мразь, наебать вздумал..? Константина Станиславовича? – образовались в комнатке двое в турецких кожанках, и завел один, который из двух, видимо, поразговорчивей, – я к тебе обращаюсь! Онемел, блядь, что ли? – шлепок плевка в пол и в воздухе взмахи пистолетом.
– П-позвольте.. П-п-простите.. Я вас.. эт-это.. какое-то недоразумение.. должно..
– Ты че прикидываешь? Че, шельма, дуришь? Остальное где?
– Я не.. я н-несколько раз пересчитывал..
– Ты чо, бля! А там не все.. Себе взял, а?
– Я счи.. я не..
– Собирайся.. С нами поедешь. Еб твою мать! – этот лысый, разговорчивый, сплюнул в сторону дозатор, подзалил в топку, – в долларах им плати, та еще возись с ней! Фр-р-р-р.. Одна сивка, что наша.. Дело делаем, и на дно.. понял?
«Невские сутки», от 28.11.1991:
«..в лесополосе под Ломоносовым обнаружен труп мужчины шестидесяти лет с пулевым ранением в области сердца.. из личных вещей при нем.. золотые часы, вероятно, находившиеся в момент убийства в нагрудном кармане.. позже труп был опознан.. жертвой киллера оказался Павел Сергеевич Неучет, бухгалтер частной фирмы, зарегистрированной в подмосковных Мытищах.. название фирмы в интересах следствия не разглашается.. следователи придерживаются версии, что убийство может быть связано с профессиональной деятельностью жертвы.. заведено уголовное дело по статье..»..
«..на аукционе пенсионер из Питера купил очки Ричарда Гира..»..
<>
Часы до нового года, и стол мой кухонный, удостоившийся влажной протирки по случаю перемены дат, сервирован был извлеченной с морозилки водкой и графином с клюквенным морсом. Я не собирался есть, не собирался я и праздновать, я не праздную, есть один праздник, он в мае, а остальное – это так вам, повод выпить, но я собирался пить. Ну и я выпил первую, не запивая. Импозантно так тепло, как-то даже по-барски, разошлось изнутри. Вторую, и пригубить морсу. Что ж говорить, чиста водка и ясна, гармонична к закускам. И раскрывает как-то, да и, бывает, выводит она на честный лад.. Впрочем, гостей я не ждал.
Я погасил свет, откинулся в кресле. От фонаря через покров оконный тянулось сияние. Тень кованой решетки узором пала на трапезный стол. За окном крупный опускался снег. Простая тишина, простое созерцание, и момент же прост, и больше ничего, но ювелирная ценность, скажу я вам, взрослому. Я выпил еще.
– Падки вы до водки.. Как можно полстакана враз?
– Чай дома попью.. и с чабрецом, и с мелиссой.. С ромааашкой. С чем угодно чай будет.. Можно, знаете, когда повод имеется.. А вот и новый год.. А я на вас смотрю.. угольная бабочка, нате вам.. да костюмчик, поди, неспроста.. К чему щеголяете? По какому случаю праздник? Или..?
– Посмотрим.. слабо, однако ж, верится..
– Монплезир, мои поздравления.. А что так сдержанно? Дурной? Гениальность и безумие нераздельны! Полстакана, нет, стакан – за гениальность! И никак иначе!
– Многого не надо, правильно бы приложить.
– Ну-у вас! Всего лишь таланта мало! Не нужен нам всего лишь талант!
– Juste?
– А разницу знаете? Где она, рубиконья черта, между о-го-го и этим вашим талантом?
– И где?
– И вам-то не догадаться? Ну и ну..
– La diffеrence?
– Ой, ну не надо к нам с французским.. Мы и так умно скажем. Так вот. Талант – это про правила. Талант, пусть и большущий талант, он, знаете, что делает? Он правила изучает. Как надо, как правильно. Скрупулезно так изучает. Негодненько. А дальше, высытившись, у него путя три..
– Очень интересно..
– Не-е, пока не очень.. Там пути простые: правилам следовать, правилам возражать, ну и свои создавать правила.. Но правила! А вот где уже интересно – это где не талант уже, а гений! Гений! Вне правил! Вне систем координат! Вовсе! Полет! Эфир чистый! Да, и, ко всему, большой талант поймет однажды, что он талант большущий, ну и, сами знаете, меркантильное поползет.. червоточинка.. Гений – не-е-е, это другое, это переизбыток, это фонтан через край, сумасшествие, и пусть, пусть.. И всецело наслаждение безумием! Случается, прежде скажут сумасшедший, а уж иногда, опосля уже.. тогда еще и гением назовут.. Ну это другое.. У гения нет потолка, а тот, что есть, тот осыпается.. Ну и я вам наливаю..
– Вы потому не любите талантливых людей? Мне ж всякие встречались..
– Я зерна отделяю от плевел! Кто-то должен прийти и взорвать, иначе не вырасти нам из декоративных штанишек.. Уже в ведро нельзя плюнуть, потому как креатив..
– Необязательно было и на пол плевать.. Здесь довольно чисто убрано. И в некотором смысле я вашу точку зрения разделяю..
– Нет больших людей, нет фактур, нет характеров.. Идей нет! Вот прадед мой Альфред Изюмский, он идейный был! Он на поле брани пал смертью храбрых!
– Mes regrets..
– Не надо, ни мне не надо, ни герою.. На него доспех со стены упал.. Упал, и нету деда.. А, меж тем, в палатах жил. Я, простите, происхождения! Род древний! Ползет откуда-то оттуда, с семнадцатого, того и раньше, колено наше.. Так вот.. прадед Альфред.. когда живой был.. он под козырьком офицерским империалистическую войну всю окопами прошел. От Вислы до Рейна! Единственный из роты кто выжил под Ипром! Героем горжусь! И вам того же! По рюмочке – за героя? К Георгию был представлен! Да вот-те кираса со стены шмяк.. Позвольте ваш фатовый платочек.. вижу, у вас.. вон выглядывает.. слезу утереть надо..
..
– Мм..? Этот..?
..
– Кого я вижу! Встал наш бледный! Проснулся господин плагиатор! Изволили-с. Доброе утречко, падаль. Ничего, что ночь на дворе? Не разбудили, не, не потревожили?
