скачать книгу бесплатно
А запах такой, что.. выноси.. в общем и самому надо уходить, а оно тут пусть пока проветривается. Иду улицей, суета. Суета и безразличие. «Загуло хоть бы, у меня – новый год». Вам так праздника хочется или вам положено хотеть, я не умею читать маски.. Иду, вывески.. Черные пятницы, черные вторники.. в моем кармане черный хлеб, заскочил купить домой. Растянутые их улыбки, дети-то ладно, а взрослые.. безудержно.. тревожно как-то, когда радоваться надо.. вереницы лиц, напряженных в радости.. Радости стерильность, белая на бороду вата. И чтоб падал медленный, пушистый, и оркестровочка чтоб играла.. коробки с лентами, картонки, вытянутые улыбки картонные.. быстро переобулись вы, думается.. Я наступил в лужу. Ф-фальшь.., а лужа мокрая. Истерия вокруг, чуть с ног не сбили.. В моем кармане черный хлеб.., так, хлеб взял..
Да, но не хлебом единым, что-то я тогда забыл, так вот, сделав крюк по окрестностям, убив тем самым добрый час, зашел я еще в одно место. Стою в очереди, слушать вынужден.
– «Все.. что в мире есть у меня.. Все.. с чем радость каждого дня..» – кассирша вторила под себя за приемником, прощелкивая с ленты для своей, вероятно, приятельницы, которая, пользуясь случаем, на уши села:
– Значит так.. Глянь.. Укладку в том месте делала. Ну, помнишь, Томка все хвалила.. Дороговато, конечно, вышло.. ну, да.. ну и себя иногда нужно побаловать, правда? А то шо все им да им..
– И покрасилась? – с подозрением сощурились по ту сторону ленты.
– Да.. а что заметно..? Думала, муж и не заметит..
– Да пятнами ж пошло, как на овце! Как же не заметит! Придется заглаживать.. Ты вот что.. ты пива купи..
– Дама, можно было не говорить..? – взмолился плюгавый мужичок в кепке, – от одного.. со вчерашнего дню.. Совесть имеете..
– ..бери, бери.. вот это хорошее, как раз по акции. Лучше пива, а то еще вставит что промеж зубов..
– Ну да, он такой.. А шо, правда, заметно..? Полезла краска, видно? Пробивай пиво. Еп, еще нохти.. Три давай.. А то, он – да, того.. – вожделенно, к лампочке, покатились глаза, – а я тебе про шо.. Ангел! Искуситель!
– Да не.. змея он у тебя просто..
– Ну а себе, для тонусу чтоб, что посоветуешь? Ну чтоб.. ну чтоб самой.. хотелось.. – шепотом, да услышано:
– Уважаааааемая, очередь ждет..
– Лимонник пропей. В пакетиках продается. Как чай заваривать. Когда слабость, недомогание.., та и захочется..
– А от изжоги помогает?
– А от изжоги – кетчуп не есть.
– И шоб я без тебя.. Все-то ты знаешь.. Современная какая, и в интернеты залазишь.. И салоны находишь.. и какое взять.. А я-то что.. пиво да пиво.. совсем уже.. Куда нам.. До сих пор вон мы носим галоши.. Вон смотри, ты глянь, глянь, в чем хожу!
– Чего стоять? Расплатилась? Домой иди! – и с горечью об упущенном – второй тайм хоть бы..
– По земле ходишь.. здесь приходится мириться с лишениями..
– Е-е-е.. уважаемая, в темпе..
Ну а что остается – бритвы одноразовые со стойки рассматриваю, правда, любопытно, сколько степеней заточки и на сколько раз одноразовая выходит; оторвался от стойки, а не следовало бы; ошпарился; женщина глазами «последний шанс» по мне; елозит и так, и эдак елозит, взгляд мокрый, плаксивый, вот и попадись такой в бездну, в пучину.. закрыться, и глаза,.. и «белеет парус одинокий..».. то про себя..
Подтягивается очередь, как кишка сжимается натужно. Стою у кассы; передо мной крашеная, в манто терракотовом, мегера неопределяемого возраста от сорока пяти (каюсь, не способен определять в точности, особенно если этот возраст планомерно скрывают) выкладывала на ленту пивные бутылки и горы консервов. Из тех, что броско и безвкусно одеваются и перманентно размалеваны под боевой окрас, все никак не свыкнуться, что время-то over the hill right now и где-то давно прошло. Вавилоны на голове, часто дикой расцветки ультрафиолет – практически в обязательный порядок. Именно такая и выкладывала перед кассиршей с корзинки кошачьи консервы в пропорциях «три по цене двух» и пиво так же.
– Пируете сегодня? Пакет нужен? – и заготовкой вызубренной – по акции ничего не желаете? Сардины? Круассанчики? Только сегодня – на 28 рубликов дешевле!
– Ваше дело – считать.. – резко ответила мадам и с накипающей злостью рявкнула, – это кошкам.. Жизни не представлю без своих кошек и ненавижу людей. Всех и каждого бы передушила..
– Вы и детей не любите?
– А их.. их.. в первую очередь..
Градусник зашкаливает, подумал я. А есть ли кошки.. если да, то мое сожаление им.. Штукатурку на ночь отерев, а с ней и маску, кого ты дома дурачить будешь, кошек? Так и сидишь же, жуешь эти самые консервы, заливая дешевым пивом.
Дама, да не к ночи помянутая, прибрала манатки, вышла. Ну а осанку держит горделиво, ну ее.. но за спиной моей в очереди тут же разошлись эксперты.. ну и их, падальщиков.. Многократно, да по три раза, бабулька перекрестила расходящиеся в стороны двери, натужно втолкнула вперед груженую тележку.
Ну а когда я вышел из магазина, мне представилась весьма занятная постановка. Метрах в двадцати дама-эмансипе распласталась аккурат на молодом льду, да под витриной с «Жигулевским»; пакет ее порвался, пиво побилось, разлилось пиво разливанное, образовав пенную лужу, в центре которой барахталась раскоряченная кошатница, консервные банки постреляло по сторонам.
И стоял над нею грузный мужик в тяжелой стеганке, шапка на глаза нахлобучена, и водил он пальцем, и твердил. Дама, очевидно, отвечала скверным.
– Чо, дура, на подвирье так зразу и скурвилась? Не кличь лихо, тебе говорят.. Не копи ты злобу. В другой раз, чего добре, прилетит больней.. Лихо.. нехай соби сиде тихо..
– Вешать вас мало!
– О, упаси Христос, яки речи.. Да отож опоздали.. С тех пор и житью радуюсь. Ото и тебе того желаю, карга старая.
– Вечор добрый, вашсиятельство. Эколь картинка-то вырисовалась, та на дуру гляньте.. Променадом на сон-та пробздеться вздумали? – вышел ухмылочкой, – итож верно.. Так вы, это, не надумали чего.. Ну так, коль запамятовали, профылактики, дес-ынсекция, чистка..
– Спасибо, справляюсь, – абсурдность происходящего заставила меня улыбнуться.
– Как знаете, Игорь Александрович, как знаете..
Я ему представлялся?
<>
Несколько дней прошло без знаковых событий в контексте следующего повествования. Стоп – я стал лучше высыпаться..
Заканчивать под ночь, в одиннадцать, случается, и позже.. вариантами перехватить особо не располагаешь; парадигмами – недорого, быстро, по пути. По улице Б. З. под вывеску «Сервантъ» (да-да, именно так, со знаком твердым; не суть) – да не побрезгуйте. Здесь же можно взять крепкой солянки или отдельно второе (плов у них получается: рассыпчатый, пряный, на курице) да стопку водки в мороз. Она же для аппетита.
К одиннадцати забегаловка пустует, бывает, и закрываются раньше, так – один-два полуночных посетителя за графином, кто-то еще поздно ест под фон сериала или конвульсии музканала, ну и те с графином – официанткам ухажеры на ночь.
Я взял солянку и водку, официантке сказал, сяду во втором зале, там нет телевизора и музыка не играет.
Да, они, к прочему, два зала держат.
– Садись.
– Садись, – кивнул на свободный стул единственный постоялец темноты.
Впотьмах плохо видно, да вроде парень.
– Мы что, знакомы? – а сам присмотрюсь. Вот он наклонился к свету как раз; да, молодой парень, но как-то и старый.. а, то – морщины по всему лицу, худоба.. нет, он тощий до безобразности, так верней. Он меня еще долго будет молча ненавидеть, но ненавидел он уже. И только впавшие, горящие во тьмы покрове бесцветным глаза выдавали в нем живого. Одна кожа, натянутая по выступам обглоданных костей (много позже.. – сон; церковь; лица со стен..; много позже..), и кожа серая. Ледяной голодный взгляд, он препарирует.. и одежда на нем – как на вешалке..
– Садись. К тебе я, – шевельнулся рукав ветровки, хотел руку подать, да.. но и не сделал..
– Мы знакомы? – и сел пока рядом, надо, так сам подойдет.
Поднесли мой ужин. Официантка отошла, я выпил, но ложку не трогаю. А он на меня смотрит. Ну давай, подходи, что тебе, сирота казанская.. а вообще с ними поосторожней, и будь готов..
– Сюда сядь.
– Дело есть, – трезвый по голосу, и, похоже, не отстанет.
– Ну, что надо? – подсел я к нему за стол, тарелка там осталась.
– Долго соображаешь.
– Пошел на хер.. – я поднялся.
– Сядь. Дело есть.
– И? – я опять сел, а солянка стынет.
– Я за тобой.
– Ну, и че надо? Ты вообще кто?
– Не важно, – да и к черту спрашивать имя.. того, кого завтра не вспомнишь.
– Че надо-то?
– Я по делу.
– Ну и..? Мы, кстати, знакомы? – под столом я сжимал-разжимал кулак.
– Ешь. Потом поговорим.
– А что, можно? Перехотелось.. Так мы знакомы? – ну-ну, вот и пошло, а вроде бы трезвый..
– Не важно. За тобой я. Бык не знает, что говядина..
– Что? Сразу говори, что надо, или прекращаем.. Понял?
– Ешь. Потом..
– Спасибо, наелся.. Что надо?
– Я тебя ждал. Послали за тобой.
– Кто?
– Так что надо?
– Пишешь?
– Что?
– Не важно..
– Показания счетчика снимаю. Пойдет?
– Все?
– А что, мало? Так каждый месяц пишу.. – наконец оскалился я; что ты пристал, что тебе, да и солянка стынет, есть охота, она ж и хороша тогда, когда горячая, – еще что надо?
– Не за тоб.. не к вам. Извините..
– Да ладно, бывает. Да и кто ж в школе стихов не писал.
Нещадным взглядом брызнул он в мою сторону, быстро-быстро собрался и вышел. Ну и катись.. хорошо, так хоть.. могло бы и.. ну да, гуляй, Вася.. наконец разбил я ложкой тучку сметаны в солянке, зачерпнул. Остыла..
«..В стираных кармаааанах паспорта и паальцы..
Все как у люде-э-э-эй..
Все как у люде-э-э-эй..»
Рахитичные дети в переходе, едва различимые меж собой патлатые мальчики-девочки, вытягивали неокрепшими голосками за скрипом расстроенной гитары, и шапка с мелочью по кругу.
<>
Человеческое существо – приспособленец тот еще.
Ему привыкать к сиренам тревоги, инстинкт, и, точно загнанный зверь, прячется он в бомбоубежище или по подвалам. Потом – первые тела на улицах, работа артиллерийского расчета. Потом – развороченные тела, останки, части тел станут обыденностью. Потом – человек не прячется. И поднимает голову.
Сначала – рычащий зверь внутри, грызущий лаз себе наружу, зверь, слюна по оголенным клыкам, пройдет время – щенок, скулящий, медленно притихающий, затихает и щенок, остается одна ноющая боль, и уже не проходит.
Прозрачный кусок тянется на день, тянется на ночь. Голод не знает ночи. Потом – крошки в кипятке, покуда есть еще кипяток, варится с обоев клей, и ловит по подвалам.. Потом – земля, и землю есть можно. Потом – все.
Третьим постулатом трескучий мороз. В январе уже подбиралось к тридцати. Из оледенелых квартир вывозят и вывозят. Нечем топить, лопаются трубы, отказывает водопровод. Стойкие учатся хладнокровию. Героям покуда знать, что они – герои. И городу этому не удивляюсь..
В городе не спешат часы. С точностью метронома отсчитывают обстрелы – восемь, десять, двенадцать.. Низкое серое небо земного чистилища. Тишина, разрываемая отдаленными хлопками зенитных орудий да «белым» гулом радиоточки.
Остроги зданий с выбитыми глазницами. Рытвины от бомб коронуют улицу. Перевернутый на бок трамвай. Рядом тела наспех опорошены утренним снегом. Но солнце встает, и будет весна непременно. Вопреки. Неумолимо. Жизнью. Будет. Всему.
Люди, идут люди, живые – люди. Стихли орудия, сутулясь против балтийского ветра, идут люди к реке за водой. Не тени сгорбленные, нет, тени света боятся, им же страха нет.
И падают в конвульсиях. И падают замертво. Упасть на спину – не встать. На санках, на картонках тянут покрытые изморозной коркой коконы, завернутые тянут покрывала. Тянут к реке. Бросают, ложатся сами.
– Вера.. Вера идет..
Вера – мать, мать падает, мать поднимается. Вот уже чернеет прорубь, на солнце кромка в золотом. Над прорубью она, глаза к небу.. стоит, шепчет, губы шевелятся,.. а глаза не видят.. вскружилось небо, и небо затмилось для нее.. Мать падает. Вкруг.. стаями..
Выстрел в воздух, толпа отползает. Черным бушлатом укрыл неизвестный ребенка и мать.
<>
У меня закончились деньги, а это повод выбраться наружу.
