скачать книгу бесплатно
– Степан я, буде добре.. да здравия желаю..
– Хорошо, пусть Степан.. Ну так вот, Степан.. что надо?
– Так по службе я.
– Это я понял.. Какая служба? Надо что?
– Сама что ни на есть ответственная, – трезубец вен на кулаке его вздулся, «левбердон» пошел волнами.
– Так, я, кажется, задал конкретный вопрос..
– Так и я ж кажу, профылактика.. Ходим, смотрим.. Цапать раков по оврагам. Клопов, тараканов, вшей по тюфякам ловим.. Все наше..
– Еще раз.. – я никого не вызывал.. Какая, нахер, профилактика.. Ночь, да.. вообще квартира моя..
– Атож то интересно, откуда тута взялся?
– Ага, очень интересно..
– Та гасподин всяко може.. Отож и тут оказался. Бывает, скажет, да как вдарит. Слох, як нагайка погана, звене, ух, хлесткий, – кулачищем замахнулся, – а дверь-то в хату затворят надобно. Атож всяко.. Жалобы е? – сальными пальцами мял он, прощупывал икру у опечаленной вяленой воблы и, прощупав к удовлетворению своему, сунул воблу обратно в карман бездонных своих шаровар, – ржава рыбеха, никака.. а брюхата.. Глянь-де, грыт, схади, Повешенный, кажут..
– Так вот, жалоб нет, Повешенный, или как там тебя.. Вон! – смело, однако, на миг, пока в голове еще прокручивались варианты развития дальнейших событий, за себя как-то даже.. и откуда такое.., и еще раз, пока не развеялось, – вон отсюда!
– Погано.. погано ж.. вашсиятельство.. И вид хворый.. Траувку заварите, спите больше.. Повешенный я, Повешенный.. та верное помните.. Так то.., Бог-судья.. то в прошлом.. Часом инше.. як сыр в масле.. Вон-де господин к костюмчику обновку справил, – и поглаживает оттого не менее неуместный галстук, – добре служится.. добре..
– Зачем-ты-здесь? – наседал я, сжимая крепко рукоять ножа.
– А вас-то шо так гложет? Спите больше.. высыпайтесь.. та на свежий воздух выгляньте.. Иль то совесть чи угрызенья сердешные? А то шо вы с ножой.. да на служиваго..
– Высыпайтесь, мать твою.. а.. – сквозь зубы процедил я; да кто бы ты.. да ты.. да, бля.. да здоровый бугай.. с сухой слюной сглотнул я родившееся было возмущение; ну-ну, несвершившийся порыв, предохранитель щелкнул.. Знакомо?
– Мней-то до них далеко, та и сам скажу.. Натож в порожнее не мусолить.. Проблемы решаем.. Проблемы есть? Та плох я по-ихнему балакать, ну да.. – выдохнул, – гоааал орынтирэд, бляха-муха.. как попугая учат, научили гаварить что перед «бляхой-мухой».. Гасподин, бывало, как скажет, так ото..
– Это кто?
– Он-то? Та случится вам познакомиться. А може и не..
– Ну так и не надо тогда – господин да господин.. к черту!
– Негоже так про них..
– Негоже ночью в квартиру чужую ломиться!
– Ах-то, слово худое.. Так же ж сбывается, падла.. И чего душа просит, сбудется.. Тока шоб искренне просила.. к чему сама из нутра тянется.. Вот таковы и сбудутся. Сокровенные желания-с есть?
– И Деда Мороза не вызывал.. Спать.. хочу.. Все.., adios, закругляемся.. Закругляем треп.. Давай-давай, Степан, или как там тебя..? – махнул я ножом к выходу.
– Повешенный.. прозвище.. кличка.. да пристала.. – шолоховский прищур лукавый, – как угодно сами называйте. Рад здравию вашему, вашсиятельство, знакомству нашему рад. Доброй вам теперече ночи..
Я закрыл за ним дверь. Подождал с минуту, несколько раз дернул ручку.
Я проспал весь день.
«И, посмотрев на всех их, сказал тому человеку: протяни руку твою. Он так и сделал; и стала рука его здорова, как другая.» Евангелие от Луки, 6:10
<>
К Сенному рынку потоками стекался праздный люд. На повороте засигналил трамвай, крашеный бордовым, с желтой деревянной окаемкой по всему борту да с золотистыми нумерами. За трамваем сворой бежала ребятня; крики, посвисты, гул да гам, и скоро все это слилось с собственным трепетом воскресного рынка Сенного благостного часа одиннадцатого по утру. И только извозчики, на козлах ваньки, кто побросав игру в карты, а кто чрез дремоту, заругались да замахали кулаками с облучка своих расшатанных телег вслед уходящей машине.
С улицы по направлению к мясным рядам ковыляла повозка, груженная говядиной в кадках. Мясо отпускали здесь же, прямо с лотков, утром есть шанс купить свежим. Густой мясной стоит запах, посему вокруг лотков давка, ругань, толкучка. Новенькие китнеровские павильоны хоть и крытые, хоть и на морозе не толкаться, а не вместят полностью всех участников воскресного торгового оборота. Долго еще отпускать будут с лотков. Господские продукты, те качеством выше, выставляли под железный свод; «сорту» – всегда было место в рядах. И рубят здесь же.
Мясные ряды сменялись молочными. Уже к ранехонькому утру полногрудые финские бабы с обветренными круглыми лицами подвозили молоко, заполняли прилавки деревянных киосков пузатыми банками. По степени свежести брали по-разному; просроченное напрочь охотно скупали дельцы, производители грошового мороженного, что выставлялось в палатках неподалеку.
Рынок жил жизнью скупки, сбыта, предложений; спроса, веса, цен, услуг. Рынок – место с историей, в особенности этот, Сенной; он с собственным кодексом, со своею иерархией постояльцев, чужих и своих, люда пришлого, люда проходящего. Шум, галдеж, споры, выкрики зазывал, разносчиков газет, глашатаев свежих новостей, что тут же подхватывались в рокот толпой, сновали всюду беспризорные мальчишки. Услужливые извозчики помогали самодовольным толстякам грузить свертки, отрезы, ломти да куски, пока жены тех, жены и любовницы, что верно – все в дорогущих шубах до земли, оканчивали с покупками обязательным проходом по кондитерским или лавкам с блестящей на солнце бижутерией.
У мясного прилавка молодой человек в черном пальто суетливо перебивался с ноги на ногу, смотрел он кусок за куском; одни ему казались слишком крупными, другие – слишком жилистыми. Он подымал один с замерзшего лотка, подносил к самому своему лицу, рассматривал со всею внимательностью, взвешивал рукою.. клал обратно.. Кусок примерзший, залежалый, но и такой уходил в похлебки бедняков. Бабы в очереди ворчали, им надо было поспеть к обеду.
Он отошел, так ничего не отвесив. Вдогонку ему доносились смех и улюлюканье, да старухи заворчали по новой, дескать, такой-сякой, ни себе, не людям, чего стоишь, выбираешь, чего трогаешь, коли брать не будешь. Не обернулся он, он пропустил несколько лотков, где рядом телятину отбирали, и подошел к другому.
– Пожалуйста, вот этот.. если хватит.. На сколько он потянет? Хорошо.. Заверните, прошу вас, в бумагу, – девушка в широкополой шляпке и черном саке под стать худощавой фигуре указала продавцу за прилавком на самый скромный кусочек голяшки.
Расплатившись, забрала она бумажный поверток, обернулась, она искала проход сквозь кишащую толпу чрева рыночной площади. И глаза их встретились. Карие миндалины ее огромных глаз, страсть и потухшая смиренность, и усталость какая-то смолоду – много чего он мог бы в них прочесть, если б читал по глазам. С черной шляпки ее спадала короткая вуаль с крупными, таким же черными, что капли, траурными мушками.
Вверился он случаю, ах, будь что будет, бывает, и случай сыграет на руку, и лучше так..:
– Позвольте, сударыня.. Я несказанно рад нашей случайной встрече! Пусть даже и здесь, пусть и так, – он молод был, и ничего сокрыть не мог в срывающемся на нервозность голосе.
– Прошу прощения.. вы, верно, меня с кем-то путаете.. – грустно ответила она, отведя взгляд.
– Нет, сударыня, нет.. Я заходил к вам.. Вы помните..?
– Нет, нет.. Нет. И что это вы? Не сударыня я.. теперь и боле.. Вы меня, верно..
– Я вам писал. Я несколько раз вам писал. Я передавал эти записки старику, дворнику вашему. Вы их получали? Они так и остались без ответа.. Что ж, раз так, может..
Почему ее глаза такие строгие? Ведь красота для радости создана. Она молчала, она смотрела на него, и молчала. Чернота ее бровей, подведенные губы, а лицо белое-белое и будто сходило до голубизны, казалось, в свете лунном больше жизненного тепла, чем в лице моей траурной красавицы.
– Вы так бледны.. Вам нездоровится? Вам сейчас не.. Простите..
– Благодарю вас, я в порядке.. – она голодна, ее глаза выдают, подумал юноша, должно быть, что-то сталось.., недорого найдем если, то хватит..
– Вы.. вы управились с покупками? Если не угодно.. не сочтите за.. – а сам рассматривал носок своей же собственной стоптанной туфли; и наконец собрался, – не угодно ли.. только не сочтите, прошу вас, мое.. Я как раз собирался отобедать.. Пойдемте со мной.. Вы мне.. вы мне составите компанию?
– С радостью.. – тихонько ответила она, сжимая в руках единственный сверток – все ее покупки. У него и того не было, впрочем.
– Замечательно, – обрадовался юноша, – знаю здесь неподалеку трактир, где мы найдем и стол и уют. И недорого.. – в кармане его позвякивала мелочь, которую он наспех пересчитывал на ощупь, – с площади выйдем на Гороховую.. А там уж рукой подать, – загорелись ее глаза, ожили, она согласна.
Вот только выбраться с площади в рыночный воскресный день не так-то просто, – толпы покупателей, злые пьяные носильщики, крикливые торговцы, строгие, вечно спешащие, служащие, своры проходимцев и зеваки разных мастей, мельтешащие струями и порознь, толпы, наплывы обходительных с учтивостью, но большинством – хамовитых, они пробирались сквозь толпы.
Наконец они протиснулись к последним рядам, там выставлялись сласти: пышные одутловатые лотки были увешаны бубликами и баранками, медовыми пряниками, ломились от пестроты конфет, от разноцветного сахара кусками, от маковых булок и румяных пирогов всякой и всевозможной начинки. И как раз за рядами был выход на Гороховую.
Трактир представлял собой затемненную залу в тусклом свете керосиновых люстр, которые зажигались с раннего утра, с открытия, иначе неприглядное помещение его и в божий день тонуло бы в сумраке; место из простых – на то говорили несколько больших грубо сколоченных столов, не убранных ни скатертью, ни салфеткой, с приставленными к ним стульями, отдельной гардеробной не было, одежду вешали на спинки. В подобных заведениях публика обычно весьма разнообразна, но одинаково неприметна, в основном своем небогатые мещане, те же торговцы с рынка, студенты, солдаты, низшие офицерские чины.. Вечерами здесь могли выступать проезжие цыгане, игравшие за стол и ночлег.
До обеду трактир пустовал. Хозяин и длинноволосый половой скучали у резной стойки, покончив с утварью, тарелки, миски, бутылки, кувшины намыты были и расставлены с утра, занимали они сейчас время обсуждением газетных сводок.
Одинокий посетитель был давно и вусмерть пьян. На столе его сиротела бутылка, рядом стоял стакан да грязная тарелка с селедочными ошметками, кусок хлеба. И большего, даже при всем желании и умении, при недюжинном-то хозяйском искусстве и мастерстве, выудить из него было бы невозможно; половой, у него на то глаз и чутье, и не старался.
Прикончив завтрак, солдат дремал, положив голову на стол. Или же сидел так с ночи. Серая шинель его утирала заплеванный пол.
Они вошли в залу и устроились в ее самом углу, подле низенького косоватого окошка. Молодой человек помог спутнице снять сак, та повесила шляпку на спинку стула.
Гостям половой оживился, всяко лучше, чем тараканов за печкой считать, поди-да перепадет копеечка, а газету уже все равно читали по второму разу, тогда оттянул он ворот рубахи, прихорашивается, рукой откинул засаленные волосы со лба, приосанился да вытянулся и с важным видом направился к столу.
– День добрый. Изволите сразу заказать-с? – обратился он к юноше.
– Пожалуйста, на двоих.. вареной буженины ломтями с хлебом.. и борщ.. У вас борщ сегодня с капустой соленой и огурцами?
– Именно так-с, с капусткой, – отрезал половой с пренебрежением, оценивая более чем скромный заказ.
– Хорошо. И водки.. Хоть согреемся, если вы не против.. – повернулся юноша к своей спутнице; та промолчала.
Молодой человек дождался, когда официант отойдет, и продолжил:
– Я так рад вас снова видеть.. Та встреча.. если можно б.. Я.. только не обессудьте, прошу вас.. я не ожидал вас.. такой.. – запнулся..
– Пожалуйста, не надо.. не надо.. не сейчас..
– Вы не подумайте, что.. я вас совсем не.. Я же.. я вам писал.
– Не надо, прошу вас..
– Я вам писал! Почему вы мне не отвечали? – тогда вспыхнул юноша, – мы могли бы.. как-то.. Я приходил еще и еще, и не застав вас, оставлял записки дворнику. Он передал их вам? Он говорил, что я заходил? Или он пьет только..
– Не надо.. прошу вас.. умоляю..
– Как это не надо? Да он, спьяну позабыв, верно, ничего и не передавал.. А я ждал ваш ответ.. Я ждал!
– У вас нет сердца.. – она разрыдалась, тяжелые слезы прыснули, потекли по бледным ее щекам, – он.. он.. дедушка мой.. бедненький.. повесился он.. Вы за тем спрашивали? Повесился он.. когда прознал.. С петли намедни бездыханного сняли..
– Царствие небесное.. сам, и пусть.. а все ж царствие небесное.. – дальше он говорил вслух, – что ж он.. что ж он прознал..? Не говорите.., нет.., и я не дол..
Воротился официант с подносом. Девушка не успела утереть слезы.. Халдей выставил на стол скудное заказанное, развернулся и ушел, выказал в гримасе молчаливое «фи», страсти Христовы выяснять тут будете, еще б заказали-то по-людски, а то..
– Если знать мне можно.. что он..
– Откуда деньги.. Из казаков он. Он позора не выдержал.. Я не должна была вам говорить.. Своих проблем у каждого, еще о чужие..
– Господь не простит мне те записки.. – проговорил юноша про себя, – Боже мой.. он не передавал.. а все в себе.. Я могу вам.. хоть и нет прощения.. но я могу.. вам.. Денег у меня нет.. я сделаю все, что вы скажете..
– Вы ни при чем.. Путь каждому начертан свой..
– Прошу вас, возьмите.. если не побрезгуете взять.. из рук.. – из кармана пальто достал он круглую жестяную коробку монпансье, протянул ее спутнице и сбился, подбирая слова, – ах, да.. обед.. Вы же очень голодна.. Прошу вас.. ешьте.. если..
Девушка спрятала коробку и, поблагодарив, призналась:
– Со вчерашнего утра, правда.. ни маковой росинки.. А здесь такой стол.. Не нужно вам моих проблем.. Все хорошо будет.. Давайте обедать.
Они приступили к еде. Она жадно набросилась на скудные яства, ниспосланные незнакомцем, который больше смотрел на нее, чем ел сам. Чтобы ей осталось больше. Смотрел, а про себя тяжко думал..
Переполох из прихожей трактира, там затоптали сапоги, доносилась оттуда ругань и брань, половой о чем-то оправдывался, снова брань, и идиллия трапезы двух отверженных была порушена. И вот в обеденную залу ввалился краснолицый торговец, запыхавшийся до одышки, в шубе поверх прилавочного фартука и в сопровождении усатого городового:
– Так-так-с, ну показывайте, Христофор Карлович, кого-сь тут брать..
– Его! Вот он да и сидит! Вор! – прохрипел толстяк сбитым голосом, перстом добротным, купеческим, златом окованным, указывая на юношу, – держите вора! Тать его! Теперь-то не сбежишь. Он! Он-то и украл!
Полицейский подошел к столу, взял под козырек да отрапортовал казенно: мол, присутствующий здесь молодой человек обвиняется в краже на Сенном рынке, совершенной около часу тому назад. Пострадавший – уважаемый в городе господин Х. К. Люпшин, содержатель кондитерской лавки на этом самом же Сенном рынке. Обвиняемому, дескать, было наказано незамедлительно следовать в участок на допрос, в противном случае он будет все равно доставлен туда, однако ж с применением силы.
Он не отрицал, он не оправдывался, тогда ему повязали руки и повели наружу. Девушка незаметно вышла следом.
– А за стол платить кто будет, когда вы его берете?
– В участке вычтем, сочтемся.. Дело-то важное, уголовное..
Уже в дверях, в общей суматохе, они шепотом перекинулись парой слов:
– У меня ничего не найдут.. меня отпустят.. а вы.. бегите.. бегите и прячьтесь под лестницей дома с ротондой.. Встретимся там.. Как ваше имя, красавица?
– Анастасия..
А его вытолкнули из трактира и повели в сторону участка. Полный, потный жаром торговец скакал рядом, бранился, тыча пальцем в золоте в пойманного им же вора, и злорадствовал по чем свет стоит. «Вор! Вор! Смотрите, вор!» – созывал он к соучастию случайных прохожих; городовой, которому, верно, щедро перепадет, удерживал юношу под руку, церемонно и чинно чеканил шаг. Девушку они упустили, всецело занятые каждый своим, казалось, так она и ускользнула.
Дом с ротондой, что вниз по Гороховой.. И шла она медленно, дабы не было к торопливости ей лишнего внимания, и быстрее, быстрее..
Вот он дом.. Девушка вбежала внутрь и спряталась под лестницей, как и уговорились. Сердце ее ошеломительно билось. Подождать здесь, и он придет, обязательно и непременно придет.. Все позади.. Обошлось все.. Самой б не отвертеться.. если б городовой.. а еще.. Ладонь ее в кармане сака холодила коробка монпансье. Шаги..? Шаги.. Удары тяжелых шагов с грохотом эха возносились под купол. Сердце ее забилось сильнее. Ближе и ближе.. удары шагов.. топот кованых полицейских сапог..
Анастасия скрылась в темноте подвала.
<>
Ночной визит санэпидемстанции ознаменовался появлением тараканов.. То тут, то там я отлавливал коричневых паскуд, то спускающихся внаглую по обоям, а то хоронящихся где-то под кровать.
На любопытный момент я наткнулся, когда обратился к сети, мол, как их локально травить.
А предки-то наши по-разному их трактовали. Лоснящихся черных чуть ли не подкармливали, они – про сытость, про достаток, в доме хлеб да соль.. Как все поменялось.. а хотя нет, вот дальше читаю.. так с дохлыми рыжими не церемонились и тогда – изводили их, гнали как чумную весть..
Следуя заветам мудрых предков, я двинул в хозяйственный, купил дихлофос. К процедуре травли я подготовился сознательно и в точности с указаниями на красном ударном баллончике с молнией, а именно: пооткрывал форточки по всей квартире, размял руки, на «Регу» опустил классику джазовых импровизаций – записи «Steamin’» Майлза Дэвиса.
Едкой струей обработал я тщательно потенциальные места-рассадники: плинтусы, углы, щели под кроватью и диваном, сантехническое убранство ванной. Баллончика как раз хватило на все мое скромное жилище. Хоть и было на баллончике болдом выведено, что средство, дескать, не имеет запаха, а вскружило оно голову в ритме предпоследней «Well you needn’t», что старина Майлз на болотном конверте затянулся новой. Лучшего музыкального сопровождения процессу придумать сложно, получилось спонтанно. Расползайтесь, выжившие, по зараженным углам, прячьтесь до второго захода. До второго пришествия хоронитесь. Со вторым на днях приду. А пока – кончено.
