скачать книгу бесплатно
Виновник же торжества правосудия оказался настолько избит, что от нанесённых травм и повреждений впал в кому. И попал к тому самому гению вывода из оной, доктору Наумову. В больнице постоянно дежурил наряд полиции, журналисты, какие-то подъесаулы из непримиримых и прочая мутная тусовка. Все ждали невероятного. Когда Кремлёвский художник размежит веки и начнёт давать нетленные показания.
И чудо таки случилось, хвала гению Наумова!
Пациент в одно прекрасное утро пришёл в себя, но был очень слаб. Правда, быстро начал приходить в форму. Тогда-то Сергей Сынков и обзавёлся собственной страшной тайной, повязавшей его с Наумовым. Следователь понимал, каким бардаком может обернуться это «воскресение» для города в целом и репутации органов в частности. Того и гляди прозевает охрана и художника «кончат» благодарные почитатели его таланта. И он решился поговорить с главврачом. Тема разговора состояла из обсуждения возможной кончины объекта всяческих вожделений от голодной до расправы толпы потерпевших. Наумов проявил неподдельный интерес, как выяснилось, он сам был не против такой развязки. Репутация его заведения тоже была подмочена неугомонным проказником до маленьких девочек и его неумным и жадным покровителем. План сложился мигом. Наумов невзначай попадает под благовидным предлогом внепланового обхода в палату к маньяку и ставит ему укол с хитрым составом, в простонародии именуемым «живительной эвтаназией». Вопрос со вскрытием Наумов обещал утрясти с патологоанатомом, который оказался вдруг не против такого оборота. Возможно, Роман Андреевич тоже не разделял взглядов на тиражирование единорогов, перемежаемое сексуальными забавами с допубертатным электоратом. А возможно из-за солидарности к начальнику, другу и однополчанину. В итоге его заключению поверила бы любая комиссия, случись она вдруг по какой-то фантастической причине. Кому нужно теребить мотивы трупа о его обретении сего состояния, когда будучи ещё живым, он так безобразно поставил себя в обществе?
И вот тогда случился грандиозный провал. Лично страхуя главврача, Сергей попал с ним вместе в палату. Для охраны снаружи была готова версия о пробной попытке первого допроса при условии таковой возможности. То есть, главврач осматривает пациента и даёт добро на допрос. Сынков пытается что-то выяснить, но маньяк запирается. Они уходят, а потом маньяк тихо покидает мир живых. Но выяснится это лишь к утру по причине сбоя оборудования. Наверное, сильно психанул от вида следователя и случайно вырвал какой-то проводок или переключил тумблерок. Кто там потом будет вникать?
Дверь предусмотрительно заперли, камеру в помещении отвернули в сторону загодя. Сперва всё шло по плану. Игорь дремал и даже не заметил, как в капельницу вошла игла, и раствор фатума начал проникать ему в кровь. А потом всё завертелось с невероятной быстротой. Маньяк разом проснулся, вскинулся, вырвал все капельницы из вен и, выхватив спрятанный под матрасом кусок трубы – детали кровати, огрел следователя по плечу. Да так, что Сынков сам потерялся на несколько секунд и обнаружил себя уже лежащим на полу. Маньяк уже расправлялся с главврачом, безжалостно дубася его трубой. Кровь забрызгала пол. Берсерк бесновался, в дверь ломилась охрана. Бросив стонущего Наумова, Игорь стал вышибать окно и решётку. И что удивительно, эта невероятная сила берсерка, скрытая до поры в тщедушном теле, аккумулируя до поры энергию, позволила ему добиться своего. Решётка просто вылетела, шурупы, держащие её массив в бетоне, вырвало из вбитых дюбелей. Она полетела вниз, а следом сиганул и маньяк. В палате грохнул выстрел. Сергей стрелял, лёжа на спине, держа пистолет левой здоровой рукой, отчего попал не совсем туда, куда хотел. Но успел заметить, что пуля вошла маньяку в верхний край левой лопатки. А безумный берсерк пролетел три этажа и скрылся в ночи.
Был объявлен план-перехват, добровольцы прочесали местность, но ничего не нашли. Вернее, не нашли преступника. Вместо этого на берегу Светлояра нашли кровь и больничную пижаму с дырой в месте, куда попал Сергей. Видимо, очумевший безумец как-то добрался до озера и, раздевшись, отправился вплавь, имея некий сумасшедший план или надежду, или просто кураж идиота. Было оцеплено и осмотрено по периметру всё озеро, но следов выхода не обнаружили. Так же, после, ни солоно хлебавши, вернулись и водолазы. Шутка ли, прочесать такой огромный водный массив! Сергей в тайне надеялся, что часть яда попала маньяку в кровь, и тот просто захлебнулся где-то посередине озера, уйдя навек на дно, унеся своё зло окончательно с этой земли. А потом его тихо, но быстро доели рыбы и раки.
Но теперь понятно, что так не получилось.
Эта история была долго на слуху у всего города. Многие сочувствовали потерпевшим следователю и главврачу. Только никто, кроме этих двух, не знал истинных мотивов появления в палате с таким неожиданным поворотом и исходом событий.
Даже Лёня.
– А с чего ты решил, что это именно Кремлёвский художник? – спросил Лёня, глядя на фото с человеком в маске.
– Посмотри, – Сергей указал пальцем, – видишь шрам? Это моя пуля. Он выжил. Чёрт его знает, как, но он умудрился не сдохнуть и даже как-то обустроился, не покидая Китежа. Да и тот сраный фоторобот похож именно на него. Я об этом дядям в золотых погонах не сообщал. Имей в виду. Смекаешь?
– Думаешь, он выжил потому, что ему помогали? Кто?!
– Да Бог его знает. Надо работать. Вот комитетчики уже начали. Они пошли от картин. Проверили по-тихому всех местных и даже неместных владельцев. Тебя вот тоже. Все оказались чистыми. Они же проверяли не только картины, но и всю территорию на предмет наличия всего, что связано с маньяком, съёмками и всей историей. Вот только ни у кого в домах не стояли кровати, над которыми висит картина, нет камер, нет маленьких девочек, и не прячется гражданин Дугин. Проверили все картины, кроме последней. Той, которую выкинул наш дальновидный мэр. Но работа над этим ведётся. Смешно, но опять силами МВД и СК, а не «конторы». Им не с руки бомжатники на городской свалке шерстить.
– Возможно, именно в ней отгадка, – задумчиво проговорил Лёня. – А возможно, и это фуфло.
– Ты тоже так думаешь? – воспрянул духом Сынков.
– Ага. – Довольный Лёня расплылся в улыбке. – Что мешает этому порнографу-покровителю заставить художника нарисовать ещё одну картину? Чтобы запутать следствие, подставить солидных людей, таких, как я, например, да мало ли, затянуть процесс и просто поиздеваться?
– И я так подумал, – облегчённо вздохнул следователь. – Заодно эта возня с картинами будет лакмусовой бумажкой, по которой он определит, что за ним началась охота. Если слухи всё же расползутся. Оттого они тебя и просили настоятельно прикрутить «метлу». Коварен, бродяга.
– Что дальше думаешь?
– Пока тупик. Но лучик обязательно будет. Главное – не болтать, не давать информации разойтись. А то бумажка поменяет цвет.
– И я знаю, даже, на какой, – невесело пророчествовал вор.
– Да. Я тоже догадываюсь. На красный. Когда дело получит хоть малую огласку, появится труп. А то и два. Ребёнка и маньяка. Если с художником всё ясно, то вот девочку обидно будет потерять.
– Крепись, служба! – хлопнул его по плечу авторитет. – Такая уж твоя скорбная «ментовская» доля!
– Ты понял, Леонид, почему теперь надо очень осторожно вентилировать вопрос? Чтобы не допустить смерти девочки. Да и гэбистам игру не сломать, если хитрец проявится.
– Я на «понял» дом построил, – отшутился тот. – Да конечно, Сергей, о чём речь. Я всё понимаю. Надо работать. Работать быстро и чётко. И варежку не разевать. Но ты особо не надейся. Когда в деле маньяки, льётся кровь. Это аксиома.
И они вновь надолго замолчали, думая каждый о своём и одновременно, об одном и том же. А из колонок полилась неспешная унылая мелодия про, скорее всего, глухонемого космонавта, общавшегося тихо на пальцах. По имени: Стоша Говназад, судя по тому, что у него притяженья больше нет.
И хорошо, если не будет.
Сумерки пали на город Китеж, выпачкав всё чернильно-фиолетовым мраком. Вспыхнули больные желтухой фонари вдоль Советской, загудели, матерея, почуявшие первое дуновение ночной прохлады комары. Пора было расходиться. Тем более, все насущные вопросы, скопившиеся за этот душный долгий день, были перетёрты и решения по ним приняты.
На прощанье, уже пожав следователю руку, вор хмуро спросил:
– А знаешь, как у нас в Сыктывкаре называют памятник у Вечного огня?
– Как?
– «Бабы жарят крокодила»!
– Почему?
– Да там стоят три женщины, у которых по рукам стелется прямой такой венок. Так вот, венок так сляпан, что если смотреть на него прямо, получается, что три бабы несут какую-то хрень, больше похожую на крокодила, чтобы изжарить её на костре. Там перед ними как раз и горит Вечный огонь.
– Это ты к чему? – не понял Сергей.
– Это я к тому, что у нас и раньше-то не было ничего святого. А теперь – и подавно…
4
Постучав в двери флигеля, расположенного в больничном саду, Женя позвал:
– Дядя Рома! Вы тут?
Никто ему не ответил, зато сама дверь немного подалась внутрь. Она оказалась незапертой. Женя ещё раз окликнул патологоанатома по имени, но тот безмолвствовал. Потоптавшись немного на пороге, санитар толкнул дверь ладонью и несмело вошёл в полумрак помещения флигеля. В другой руке он сжимал бумаги с результатами лабораторных исследований. Уже рассвело, поэтому искать выключатель он не стал. В окна проливалось достаточно света, а молодые глаза быстро привыкли к полумраку.
Убранство жилища Романа Андреевича оказалось необычным и даже странным. Да, он жил не в городе, в квартире или в общежитии, а обосновался тут. Прямо в больнице. По ряду обстоятельств. Главврач выделил ему пустующий старый флигель, помнивший ещё довоенные годы и использовавшийся долгое время, как склад для потенциально нужного больничного барахла. Всё, что ломалось, отказывалось работать или просто ветшало, сносилось постепенно сюда, где ждало во мраке своей окончательной участи. Были надежды, что появится некий мастер, способный починить и наладить этот хлам, только с каждым годом они истаивали и превращались в призрачные тени.
А потом появился прозектор. Он снимал жильё на другом конце города после тех мистических неприятностей, что с ним приключились ранее, что было неудобно в плане ежедневных походов на работу. И через некоторое время, при протекции и содействии главного, он переселился сюда. Почивший в бозе хлам он перетаскал на свалку, а то, что мог починить, использовал в хозяйстве. В основном мебель и разную бытовую мелочь.
Женя озирался внутри жилища патологоанатома, находясь тут впервые. Раньше он просто звал Романа Андреевича, и тот сразу выглядывал наружу. А вот теперь его не оказалось дома. И Женя смог внимательно рассмотреть всё вокруг себя. И многое его удивило.
Удивило отсутствие какой-либо сложнобытовой техники. Стирался прозектор в больничной прачечной, ел в столовой, благо его всегда были рады там угостить местные ленивые повара, почитая его за коллегу: им тоже приходилось копаться во внутренностях трупов, только мёртвых животных, вроде куриц и свиней. Да и на деле не копались они во внутренностях. Тушки скота и птицы приходили в столовую уже потрошёными. Однако причаститься к таинству хотелось всем.
А вот отсутствие телевизора, не говоря уж о компьютере или чём-то подобном, Женю сбило с толку. Как же он тогда тут развлекается? Ответ на этот вопрос зримо присутствовал тут же. Висевшие по стенам полки были заставлены книгами, разноцветные корешки которых поблёскивали тиснёными буковками и вензелями. И подбор их оказался довольно причудливым, претенциозным и вычурным. Собрания сочинений Шекспира, Конан Дойля, Гоголя, Булгакова. Две нетленные поэмы Гомера, «Божественная комедия» Данте. Стихи Пушкина, Есенина и Гумилёва. В углу затёрты десяток томиков Стивена Кинга и столько же Звягинцева. Отдельная полка выделена для иной литературы. Библия, а далее – Шопенгауэр, Ницше, Сведенборг. «Моя борьба» в самиздате. Индийский трактат о прошлых жизнях Будды со странным названием: «Джатаки». «Молот ведьм» Инститориса и Шпренгера. И увиденный Женей впервые «Трактат Сатаны» Андреаса Шлиппера завершал этот непостижимый логический ряд. В общем, чтиво патологоанатома оказалось таким же странным, как и он сам.
Опрятно убранная постель выдавала в хозяине основательность, а общий порядок – нотки перфекционизма. С другой стороны, чем тут ещё заниматься, если даже «телека» нет? У кровати стояла тумба со старинной лампой-абажуром, видимо помогавшая коротать время за чтением. Пол не скрипел и выглядел чистым. Зато стены несли следы прошлых катаклизмов и были в самых разгромных местах заклеены постерами со странными репродукциями, похоже, что одного и того же автора. На этих картинах изображались какие-то уродцы и совершенно фантастические существа, не похожие ни на одно животное, и ведущие себя, как люди. Не то, чтобы страшные или сильно уродские, но какие-то неприятные, не принимаемые душой. Они что-то ели вилками с тарелок, несли стяги, кучковались митингом в обсуждении, изображая как бы людские занятия, только уродливо трансформированные в это мутировавшее сборище. Смотреть на них было тревожно и неприятно. Был в картинах какой-то недобрый посыл смотрящему. Намёк, будто художник невзначай приподнял край того покрывала, которое поднимать не стоило. И в этом посыле заключался безусловный талант автора, так уверенно сумевшего зацепить неказистыми фигурками и созданием вида осмысленной деятельности бессмысленных на первый взгляд существ.
А вот и стол, на котором стоят знаменитые чайные чашки тонкого китайского фарфора. Говорили, что прозектор иногда любит попить чайку с покойниками в холодильном отделении, соединённом с секционным залом. И заодно побеседовать с ними «за жизнь». Женя пока не удостоился такого зрелища, но он нарочно и не пытался выследить Романа Андреевича за его слабостью или причудой. А вот теперь эти чашки навеяли мысли, что увидеть такой номер было бы очень интересно. Воспоминаний и впечатлений хватит надолго. Он решил как-нибудь попытаться ненавязчиво заглянуть в «холодную», когда прозектор решит там позабавиться диспутом с очередным трупом. А если повезёт, то и незаметно снять этот процесс на камеру телефона.
А может, ради такого случая, стоит взять у кого-то из знакомых настоящую видеокамеру?
Эта мысль увлекла санитара, и он не услышал, как бесшумно открылась дверь, и в помещение мягко шагнул патологоанатом. Заметив гостя, он чуть усмехнулся и аккуратно приблизился к нему со спины, стараясь не вызвать никакого шума. А когда встал почти вплотную к Жене, заглядевшемуся на вазочку с конфетами, раздумывая, наверное, стоит ли стащить одну, то своим непередаваемым плотным, как рокот мотора голосом, выдал:
– Чаю?!
Женя подпрыгнул натурально к потолку. Потолок во флигеле оказался высок и он не достиг его макушкой, хоть попытка и оказалась почти осуществимой. Бумажки с данными экспертиз от неожиданности веером разлетелись, тихо шелестя.
– Ой! – только и смог выдавить посеревший и выпучивший глаза санитар, а прозектор коротко хохотнул, радуясь произведённому эффекту.
– Не всё ж тебе меня врасплох заставать, – он прошёл к столу, сдвинул чашки и сел на заскорузлый стул, протянув руку и включив свой уютный ночник на тумбе. Комнату залило тёплым ламповым светом, сразу стало уютнее и светлее. Женя торопливо бухнулся на колени и принялся собирать непокорные листки, подавая их по одному прозектору. Роман Андреевич брал их степенно, складывая один к одному и пробегая глазами наискось. Ничего интересного результаты анализа тканей и содержимого разных полостей умершего Вадима «Панкратовича» не несли.
– Сам смотрел? – деловито поинтересовался патологоанатом, имея в виду результаты.
– Ага. Ничего они там не обнаружили. Ни наркотиков, ни веских причин для летального исхода. Сплошные стандартные отписки. Они теперь там голову ломают и нервно курят. Что теперь будет-то?
– Содержимое желудка описали?
– Да. Вот! – Женя протянул листок.
– Что в нём?
– Доценко долго разбирался. Покойник при жизни много чего там намешал. Но потом всё-таки понял, что же там за коктейль. Сначала покойник пил виски, потом пиво. А в конце догонялся вином.
– Вино! – патологоанатом довольно откинулся на спинку. – Именно! Вино!
– А что вино?
– Истина в вине! Мой юный друг! In vino veritas, in aqua sanitas! Плиний Старший.
– В смысле?
– Без смысла. Смысл тут один. В вине и есть истина. А санитары пьют воду, а не вино, потому что не учат латынь.
– Я только пока санитар. Временно. Потом буду врачом. А латынь я учу. И, не: «пьют санитары воду», а: «в воде – здоровье».
– Оценка «пять». Впрочем, теперь все эти угрюмо-понурые головы в лаборатории могут вздохнуть спокойно. Я разгадал всё-таки загадку кончины нашего недоумка и наркомана.
– Наркотики?
– Безусловно. Но! Именно вино сыграло тут свою фатальную ключевую роль. Чаю будешь? Евгений?
– Ну-у-у, – раздумчиво протянул санитар, растерявшийся от резкой смены темы.
С одной стороны выпить чаю в гостях у патологоанатома, у легендарного дяди Ромы, как тот позволял Жене себя называть, было весьма лестно и круто. А с другой – не хотелось притрагиваться к фарфоровым чашкам. Пусть покойники и не касались их, но – как знать?
А вдруг?
Вот и пей потом после мертвяка чаёк! Но прозектор разрешил сомнения молодого студента, вытащив из тумбы толстостенный привычный бокал с какими-то вишенками на боку. А одну из чашек убрал на его место. Потом включил электрический чайник и принялся разливать заварку. Вместо сахара он предложил конфет, на что голодный и благодарный Женя охотно согласился, уже смело присев на соседний шаткий стул. Он быстро освоился и, имея живой и любознательный характер, проявил его в той ситуации, когда его не могли использовать для того, чтобы заставить выполнять некую необязательную работу. То есть, он открывался тогда, когда не чувствовал, что его истинная суть будет нагло подмята в чужих интересах. Как, например, сейчас. Ведь патологоанатом не собирался его «запрягать», а даже наоборот, предлагал расслабиться и почревоугодничать. И для затравки Женя принялся ненавязчиво накидывать простые вопросы:
– Интересный у вас выбор того, что можно почитать…
– Да? – Роман Андреевич обернулся на свою полку, будто забыл, что у него в жилище есть книги. – И что тебя смутило?
– Да вроде некоторые и на определённого любителя, а некоторые так, популярные. Но есть и совсем нетривиальные.
– Хотел бы полистать?
– Не знаю, – засомневался санитар. – Я книг не читаю. Кроме учебников. Я аудиокниги слушать люблю.
– Книги, они как уравнения. В школе ты же не сразу принялся вычислять интегралы и прочие тангенсы с котангенсами? Так и книги. Идти нужно от простого к сложному. Сперва к уравнениям с одним неизвестным, потом с двумя, и так далее. И ещё очень важно читать между строк. Или составлять своё мнение, основываясь на совершенно противоположных точках зрения разных оппонентов во взгляде на одну и ту же проблему. Смекаешь, о чём я?
– Примерно, – Женя неопределённо пошевелил ладонью и, решив, что сейчас разговор может неожиданно завернуть куда-то в дебри философии, сменил тему: – А что у вас за картинки на стенах? Уродцы какие-то?
– А, эти? – улыбнулся прозектор. – Это трюлики.
И принялся разливать заварку и кипяток по чашкам и бокалам.
– Вроде гномов? – робко уточнил Женя.
– Нет. Так их называл сам художник, который их выдумал. Гелий Коржев. Хороший художник, кстати. Основательный. Прямой. Честный. Тут не только трюлики, тут и другие его картины есть. Вон там, – он махнул рукой на дальнюю стену, погружённую во мрак, – «Егорка летун». А справа – «Указ короля».
Женя пригляделся. Егоркой оказался мальчик в рубахе, штанах и лаптях, распластавшийся на сложной конструкции из ремней, рам и дерюги, вроде крыльев Икара. Он, то ли отдыхал после удачного полёта, то ли лежал мёртвым после неудачного. Было не ясно до конца, но Женя, как почти профессионал, сразу определил отсутствие на мальчике повреждений, а значит, всё с ним было хорошо и беспокоиться не о чем. А вот следующая картина была скорее аллегорична. На ладони великана пролетарского вида стоял микроскопический король в мантии из горностая и в золотой короне, сильно смахивавшей на шахматную. Ироничный смысл полотна был предельно ясен.
Пока он глазел, Роман Андреевич быстро что-то настрочил на листке бумаги, вложил его к остальным документам. Потом подвинул налитый чай гостю и зашуршал обёртками конфет.
– Чтобы понять то, что хотел сказать гений, надо углублённо изучать всё, что он создавал, – назидательно пояснил патологоанатом санитару. – И находить кроме общего смысла ещё один, скрытый. А то и второй, и третий. Как и во всём остальном. Например, в Библии. Ты читал Библию?
– Так… – пожал плечами Женя и откусил от конфеты половину, а потом всосал первую порцию горячего напитка.
Чай оказался превосходным. В меру крепким, терпким и душистым. Не то, что заваренный из одноразового пакетика суррогат и опилки, сметённые в упаковочный агрегат усталыми рабочими на чаеразвесочной фабрике. Такой чай, как у прозектора, не стыдно выпить в любой компании.
Даже с покойником.
– Так в ней, – продолжил прозектор, – смыслов столько, что можно находить каждый раз новый. С совершенно иного ракурса, изменяющий предыдущие кардинально, можно сказать, изменяющий их полярность. Собственно, не только и не столько в Библии. Скажем, в «Мастере и Маргарите» намешано не меньше. Или Стругацкие. Жаль, пришлось продать в своё время их собрание. Перечитывая их каждые пять лет, всегда находишь новые оттенки скрытых ранее смыслов. Но, это сложно. На это можно потратить всю жизнь. Это как крутить калейдоскоп, всё время наблюдая новые, неповторяющиеся узоры.
– Так вы в Бога верите? – решил в лоб прервать вновь начинающуюся риторику Женя.
– Хм, – смутился Роман Андреевич. – Почему нет?
– Так ведь Бога нет? – слукавил, открыто идя на конфронтацию упрямый пройдоха санитар.
– Запомни, Женя, – веско пояснил патологоанатом, – истина, в отличие от правды, которая у каждого своя, находится всегда где-то посередине. Не рядом, как у Малдера и Скалли, а в центре ото всех крайностей. Закон симметрии. Часть считает, что Бог есть. Другая часть считает, что его нет. А истина, она между ними. Что-то есть, но это не Бог в любом виде, каком его пытаются представить те, кто в него верит. Практически он не отличим от пустого места, в которое верят те, что не верят в Бога. Только вселенная не терпит пустоты, а значит, там что-то есть. Недоступное пониманию, но от этого не менее материальное. Пусть оно не напрямую влияет на наш простой трёхмерный мир, а через новые, недоступные нам пока измерения, но что-то определённо есть. Возможно, это мы же сами из будущего, где научились управлять временем или ещё какой ипостасью пятого или шестого измерения, а возможно – то, что нам будет привычно называть Богом. И дело не в вере. Есть там что-то или нет, от нашей веры не зависит. Когда придёт время нам узнать, мы вольно или невольно, но обязательно и непременно будем открывать для себя эти новые горизонты познания. И вот тогда в свете открывшейся истины все утерянные пазлы общей картины понимания мира встанут для нас на свои места. И всё станет просто и понятно. Чтобы совершить, в свою очередь, новый виток. Где вновь всё станет под сомнение и вновь нас начнут терзать новые неразрешимые на том этапе вопросы. Но, уже совсем другие. В общем, я пока в процессе познания. Более конкретно пояснить не могу. Не весь материал собран и обработан.
– Это вам покойники рассказали?
– И показали. И просили передать, если ты не оставишь меня в покое до того, как всё будет в порядке, они тебя в пекло утащат одной прекрасной ночью. Допивай, давай, любознательный ты наш.
Женя почти допил чай и съел уже четыре вкуснейших конфеты. Настоящий «Мишка на севере» питерской фабрики. Он немного заскучал, то теряя нить разговора, то вновь улавливая знакомые сочетания, но вдаваться в спор ему расхотелось. Уж больно массивные доводы громоздились на его усталую, почти не спавшую всю ночь голову. Впрочем, общее направление мыслей Романа Андреевича не напрягало его. Прозектор говорил убедительно, но без фанатизма и лишнего нажима для убеждения. Он не убеждал, он размышлял.
Вот, значит, о чём патологоанатом беседует долгими ночами с трупами в «холодной». О жизни и смерти. О грани, их разделяющей. О том, что там такого интересного и недоступного за чертой. Но те ему тайн пока не открывают. Судя по его речам, они дают ему лишь намёки. Хотя, как мёртвые могут что-то там давать? Они ж трупы! Совсем без сна голова не работает! Дурит меня дядя Рома что ли? Прикалывается? Или нет? Да какая разница! Пора сваливать из больницы и заваливаться спать. А то вечером ещё надо переделать кучу дел. Санитар благодарно и сыто посмотрел на говорящего прозектора.
– Понимаешь, о чём я, мой юный наивный друг Евгений? – подвёл итог разговора, тоже насытившийся Роман Андреевич. – Вижу, что не очень. До лампочки тебе эти мои бредни. Да оно и правильно. Тебе об этом пока задумываться рано. Не того уровня упражнения. Не интересны они тебе пока. В тебе жизнь сейчас бьёт ключом через край. Энергия плещет. И тратить её на мыслительные процессы, когда тело требует своего, совершенно абсурдно. Тебе гулять надо. Совершать безумства и подвиги, очаровывать девчонок, побеждать врагов и лезть на самые высокие пики рекордных достижений для самоутверждения и самоуважения. Всё верно. А потом всё сам поймёшь. Если поумнеешь. Или не поймёшь, и будешь проживать серую жизнь обывателя с цикличным процессом-кодом: «кровать-работа-дом-пиво-телевизор-кровать».
– Ох, – встал из-за стола санитар. – Такой судьбы я себе не хочу. И постараюсь понять, ну, когда время подойдёт. А теперь мне пора. Спасибо большое за чай, дядя Рома!
– Пошли, – патологоанатом тоже встал со стула. – Сейчас «следак» с утра пораньше пожалует. Надо будет ему ответ держать. Слава Богу, всё разрешилось как нельзя лучше. Покойник не стал долго кривляться и поведал мне всю правду о своей кончине. И никто в итоге не виноват, кроме самого виновника торжества. Ибо незачем было мешать наркоту со спиртным.
