Выстрел

– Сдвигай мебель к окну, заваливай проём! – Игорь подтолкнул в комнату стоящего в дверях парня лет двадцати пяти и побежал дальше. В коридоре раздавались громкие, возбуждённые голоса, удары. Люди суетливо бегали, кто-то ломал двери, другой, забежав в коридор и посмотрев, убегал. Один за другим распахивались офисы, в них врывались чужаки, бесцеремонно ломая устоявшийся порядок, передвигали мебель. В самом конце коридора возились с дорогой, металлической, отделанной под дерево дверью, Коля и незнакомый мужчина. Они просовывали в щель сапёрную лопату, пытаясь отжать створку, били по ней плечом и всё безуспешно. Игорь поспешил добавить к ним в помощь свои восемьдесят кило родного веса, и они таки ворвались в эту комнату. Здешняя обстановка была не в пример роскошнее предыдущей. Наверняка это был кабинет руководителя какой-то солидной фирмы. Широкий письменный стол, большое кожаное кресло во главе его, множество дорогих безделушек, сейф в углу. У Игоря появилось странное, никогда ранее не испытываемое чувство. Тонкий букет эмоций, смешанный из эйфории, из ощущения власти и ответственности, вины перед хозяевами и одновременно уверенности в своей правоте. Вот помещения, закрытые от посторонних обычаями, законом, многочисленными дверьми, замками, охранниками… А он входит в них, никого не спрашивая, ломая все эти преграды, хозяйничает здесь, меняет всё так, как считает нужным, берёт в руки вещи, ему не принадлежащие. Вот на столе стоит рамка с фотографиями детей, наверняка семейное фото хозяина кабинета. Он взял её в руки, посмотрел на незнакомые лица и, выдвинув ящик стола, положил фото туда. Времени заниматься самокопанием не было, надо было готовиться к обороне. Кто-то уже придвигал стол к окну, кто-то повалил на него сейф, без малейшего почтения к благородному союзу берёзы и лака, сооружая завалы в оконном проёме. Игорь, выйдя из роскошного кабинета, стал у окна, рассматривая деревья, шпиль вокзала с едва желтеющим за ветвями флагом, брусчатку аллеи, ведущей от Привокзальной площади к Куликовской.

– Игорь, шо делать? Где Коля? – к нему пыхтя и вытирая пот со лба, подбежал Миша.

– О! Мишка! Коля вон, закрома родины потрошит. – Игорь указал на товарища, вытаскивающего из какого-то чуланчика под лестницей ящик водки с десятком конфетных коробок сверху.

– А шо?! Чего добру пропадать зря? В хозяйстве пригодится. – Довольно улыбаясь и радостно звеня стеклотарой, Коля нёс перед пузом ящик, придерживая подбородком кондитерскую стопку. – Ещё неизвестно, сколько мы здесь пробудем? Может, в осаду сядем, там, глядишь, и пригодится.

– А ты спрашиваешь, шо делать? – Игорь вскрыл коробку «Кара-Кум», сунул шоколад в рот, на зубах приятно скрипнул сахар-песок. – Вот, жуй пока конфетки, а потом драться будем. Да, Николай Батькович?

– Ага. Кириллович я. – Коля воровато оглядываясь, сунул ящик с драгоценной влагой в шкафчик уборщицы, пряча его за швабры, ведро и веник.

– Это понятно, шо драться. Как драться? Мне такой бардак совсем непривычен. – Миша приступил к поеданию конфет.

– Будем как в Средневековье. Как тогда крепости защищали, так и мы будем обороняться, только вместо мечей дубинки. – Коля, запрятав клад, также присоединился к процессу уничтожения шоколадной продукции. – Я думаю, они в окна полезут, штурмовать, ну а мы их будем бить и не пускать. Вот такая вот стратегия с тактикой.

– Ага, согласен. А ещё… – Игорь остановился на полуслове, прислушиваясь к странному гулу, сначала едва слышимому, но быстро приближавшемуся со стороны вокзала. – Идут!

Друзья, перестав жевать, приникли к стеклу, всматриваясь в приближающуюся враждебность. Люди в здании – молодые и старые, мужчины и женщины – все, кого судьба сегодня собрала здесь, в этом доме, бросали свои дела и спешили к окнам. Они хотели посмотреть в глаза той дикой и злобной силе, что накатывалась на них, на их веру и их убеждения.

Окно, в которое смотрели друзья, имело самый лучший обзор, и им было всё хорошо видно. Среди деревьев сначала мелькнули одинокие фигуры, они быстро приближались, перебегая от дерева к дереву, за ними шли уже погуще, потом хлынул поток. Он нёсся как грязевая лавина, по аллее сплошной массой, а по скверу протекая между деревьями. Над ним стоял гул человеческих голосов, в котором сложно было вычленить что-то осмысленное, какие-нибудь отдельные слова или фразы. Все крики и вопли сливались в сплошной, пропитанный ненавистью и злобой гул. Он вибрировал в воздухе и, казалось, жил отдельно от породивших его людей. Питаясь их энергией, нехорошей энергией, он казался вырвавшейся из преисподней силой, уже не подвластной этим людям, выпустившим её на волю, наоборот, руководившей и управлявшей ими.

Передние уже подбежали близко, их хорошо можно было рассмотреть. Почти все были с дубинками в руках, у многих были фанерные щиты, пару раз мелькнул и милицейский, металлический. Вот один, замотанный по последней майдановской моде, в жовто-блакитный плащ, приостановился. Зажмурив на мгновенье глаза и даже слегка присев в коленках, он выкинул вперёд-вверх правую руку с кулаком и истошно, изо всех сил заорал:

– Слава Украине!

От него, как от эпицентра взрыва, пошла волна:

– Героям слава!..

Уже можно было и лица разглядеть. Игоря поразило, что они все, буквально все, были искажены злобной яростью.

«Боже! Как же на орков похожи! Орда! Тяжело нам будет», – подумалось Игорю. И ещё другая мысль вертелась: «Вдруг там, в этой толпе, Артём?! Только не это!..»

Он гнал её от себя, но мысль упорно стучалась. Наконец он решительно от неё отмахнулся: «Нет! Не может этого быть. Что бы там не произошло, но я его не таким воспитал…»

Из холла донеслись возбуждённые крики и какие-то непонятные звуки, а из «недорогого» офиса раздался звон разбиваемого стекла.

– Понеслась душа в рай! Да, други? – Игорь, не оглядываясь на друзей, помчался в комнату, ожидая увидеть там мерзкие оркские морды, лезущие в окно. Сзади раздался Колин голос: «Миша, окно контролируй!»

Однако в окна никто не ломился. Никто, ни один из нападающих, на них не обращал внимания. Из офиса было видно, как между нападающими и защитниками Куликова поля, стоящим за баррикадой у входа, возникла «артиллерийская дуэль» камнями. Вообще-то и это окно было разбито отскочившим камнем. Было видно, что нападавшие имели явное преимущество. С их стороны камни летели гуще. Чувствовалась выучка и опыт Майдана. Все «артиллеристы» с их стороны были хорошо экипированы – шлемы, щиты, наколенники. Действовали они слаженно и организованно. Камни бросали залпами, прикрываясь щитами. Ведь от нескольких летящих камней увернуться сложнее, чем от одного. У куликовцев на баррикаде дела обстояли хуже. Каски были далеко не у всех. Щитов было всего-то штук пять. Долго продержаться здесь они не могли.

Одна из палаток дрогнула, брезентовая крыша опала одной стороной. Тут же взметнулось пламя. Его языки были высокими и несколько секунд прозрачными и почти невидимыми. А потом как-то сразу вдруг вся палатка вспыхнула огромным оранжевым чадящим костром. Быстренько за ней заполыхали и все остальные. На Куликово поле словно опустилось Средневековье с кострами аутодафе[6]. Никогда не пылало на этой земле в кострах инакомыслие, а вот в веке двадцать первом, глянь-ка, полыхнуло!

Игорь побежал по коридору обратно, заглядывая в каждую дверь, готовый бить тревогу и биться с нападавшими. Однако нападавшие не нападали! Через окна не нападали!

Они орали, носились по площади, бросали камни и бутылки с бензином в баррикаду. Даже стреляли из пистолетов по окнам. Но в окна никто не лез! Вот один из них, маленький, худой, с лицом, хотя и закрытым балаклавой, но почему-то показавшимся Игорю крысиным, подбежал почти вплотную к торцевому окну и, широко размахнувшись, метнул бутылку вверх, на второй этаж. Видать промазал, потому что там зазвенело и вниз каплями полился огонь. Крысёнок отскочил, пригнувшись. Игорь в бессильной досаде стукнул кончиком дубинки по подоконнику. Враг был, словно в телевизоре, близко, метрах в семи от него и в то же время далеко. Что он мог сделать этому крысёнку в балаклаве?! Или вон тому, лет сорока, с щитом, что-то по-командирски показывающему рукой, посылающему куда-то двух других – одного в армейском стальном шлеме, другого тоже в балаклаве?!.. Или этому толстяку в чёрном бронежилете поверх рубашки, целящемуся из пистолета куда-то на второй этаж?.. Что он мог им сделать своей дубинкой или сапёрной лопаткой, отгороженный от них решёткой?

Даже камень или горшок цветочный метнуть не мог. Было бы оружие, автомат или пистолет. Даже хорошая, серьёзная рогатка сейчас не помешала бы. С каким удовольствием он всадил бы стальной шарик в ощерившийся рот крысёныша. Или пулю под мышку стрелявшему. Но не было ничего!

Приходилось только метаться по коридору, из двери в дверь, из офиса в офис. Заглядывать в каждую комнату, проверять завалы в окнах, ожидать, что вот-вот полезут, что вот сейчас начнётся, вот сейчас наконец-то и ты дотянешься до врага! Что будет бой и что от тебя будет наконец что-то зависеть! Но боя не было. Враг в ближний бой не лез, враг бил их с безопасного для себя расстояния.

«Чёрт! Как же я сразу-то не увидел?!» – бегая, как зверь в клетке, Игорь вдруг заметил, что окна, выходящие во внутренний дворик Дома профсоюзов, не зарешечены. Он с неприятным холодком в груди представил, как орда правосеков хлынет через них внутрь здания. Ведь преграда из стекла и сваленных в кучу стульев их практически не задержит. Решётки на окнах, конечно, тоже непреодолимой фортецией не являлись, но зато их треск при выламывании, служил бы хорошим сигналом тревоги и давал бы защитникам пару минут на организацию контратаки.

– Коля! Смотри, решёток нет! – решение пришло сразу. – Ставь в каждую комнату по человеку, чтобы орал при шухере. А я к Иванычу, за подмогой.

Иваныча в холле было не видно. Там вообще тяжело было что-либо увидеть. Холл, ещё полчаса назад такой гулкий и пустынный, переменился. Теперь он был под завязку, как мешок зерном, заполнен людьми, шумом, голосами, криками, какими-то ударами и громкими то ли взрывами, то ли хлопками. И дымом. Дым был серым, как сумерки. В нём, как в сумерках, среди завалов перемещались силуэты людей. Сквозь него смутными оранжевыми пятнами просвечивали сполохи огня у самых дверей.

А ещё у него был незнакомый вкус. Это не был дым от сгоревшего дерева, резины или пластика. «Взрывчатка, что ли, так воняет? В горле першит, зараза!» – мысль мелькнула и тут же пропала. Игорь увидел Маратовича, кидающего из мегафона команды в серую муть.

– Юрий Маратович, нам сюда подмога нужна. – Игорь махнул рукой в сторону коридорных дверей. – Человек десять. А то, если правосеки ломанутся через окна, мы их долго не удержим.

– Десять человек в левый коридор! – рявкнул Маратыч в мегафон и, подождав пару секунд, повторил, растягивая гласные. – Десять человек в левый коридор!

Десять не десять, но силуэтов шесть вынырнуло из сумерек и, как привидения, прошмыгнули мимо Игоря в коридор.

Пришли и тут же смешались среди сортируемых Колей бойцов, как горсть зерна, брошенная в кузов зерновоза. Убедившись, что здесь какое-то время можно не беспокоиться, Игорь побежал в конец коридора – до Миши и «его» окна.

Миши он здесь не нашёл, зато убедился, что обстановка за окном не изменилась. Там по-прежнему бесновались правосеки, метая в Дом профсоюзов камни, коктейли Молотова и заклинания «Слава Украине!» да «Смерть ворогам!» И ещё изредка постреливая из пистолетов по окнам. Две молоденькие девчушки сбежали вниз и с криком: «Вода пропала!», юркнули в туалет первого этажа, оставив дверь открытой. Игорь, заглянув, увидел, как в подставленное под кран ведро сбегала, иссякая и утончаясь, струя воды.

– Воду, сволочи, отключили! Остатки из труб собираем, – пояснила, глянув на Игоря и растирая по лицу то ли сажу, то ли косметику, невысокая и симпатичная блондинка.

– Огонь тушить нечем, – добавила вторая.

– Понятно, – покачал головой Игорь и, оставив девчат с этой печалью, метнулся на второй этаж посмотреть, что там происходит. Оттуда доносились крики, больше женские, и потянуло дымком. Взбегая по лестнице, он, не замедляясь, едва не влетел в коридор, но его схватили за руку и резко остановили.

– Ты куда разогнался?! Под пули? Или как? – Серёжа Разведчик из их группы, в таком же, как на Игоре, камуфляже, весело скалил зубы, крепко вцепившись в его рукав. – У нас тут только пригнувшись да в присядку.

Словно подтверждая его слова, слева от окна тоненько дзенькнуло стекло и одновременно щёлкнуло справа на потолке.

– Ух ты! Во как! – Игорь присел, послушный такой убедительной демонстрации. – Это боевой или травмат?

– Да хрен его знает! – Серёга отпустил Игорев рукав и закричал кому-то, бегущему из глубины коридора: «Пригнись, пригнись! Стреляют!»

С улицы тёмной тенью мелькнула бутылка, разбилась снаружи об гранитный откос окна. Полыхнуло пламя, большей частью стекая вниз снаружи, однако и внутрь залетели брызги, рассыпавшись дымными огоньками по подоконнику и мокрому паркету. К ним тут же засеменили, присев, мужчина и женщина и принялись их хлестать мокрыми тряпками. Игорь, видя, что здесь он не нужен, вернулся на первый этаж.

Здесь продолжались всё та же беготня и суета. А потом как-то резко коридор опустел, все скопились на лестнице. По коридору, и без того тёмному, потянуло дымом, всё сильнее и сильнее. Он густой, тёмной лавиной клубился и бежал под потолком, занимая примерно треть высоты коридора. Словно гигантская анаконда из фильма ужасов, он нёсся от центрального входа, тёк по коридору на лестничный пролёт и устремлялся вверх.

Коридор недалеко от своего торца был перегорожен пластиковой перегородкой с дверью, чтобы по ночам закрывать его от проникновения со стороны лестницы. Сейчас дверь была распахнута и из неё текла и текла эта анаконда. Игорь, присев к полу, кашляя и протирая слезящиеся глаза, просеменил к этой двери и, безуспешно вглядываясь в дымную муть, крикнул: «Есть кто живой? Эй, кто-нибудь! Отзовись!»

Коридор молчал и всё изрыгал и изрыгал клубы удушающего дыма. Игорь захлопнул дверь, перекрыв дыму путь. Обрубленная этой дверью анаконда, словно гидра, проросла десятком дымных змеек, заструившихся из всевозможных щелей.

На лестничном пролёте, между первым и вторым этажом, сгрудилось человек тридцать. Мужчин и женщин, совсем молодых и не очень. Тут было широкое окно, выходящее во внутренний дворик Дома профсоюзов. Оно словно привязало всех к себе. Никто не хотел уходить. Они кашляли, топтались на ступенях, кто-то звонил близким, кто-то пожарным, громко, на грани истерики, доказывая, что те должны немедленно приехать для спасения людей. В открытое окно врывался свежий воздух и беспрерывный, давящий гул беснующейся за стенами толпы.

Гул этот не просто висел в воздухе, всем на лестнице казалось, что он накрыл Дом профсоюзов, весь город, а может, и всю страну, тяжёлым, смрадным и удушающим облаком. Накрыл и давит, давит, проникая не только через уши, но и через всё тело – кожу, поры, даже волосы. Как-то само собой получилось, что Игорь стоял внизу этой группы, а Коля вверху, словно авангард и арьергард. Появился откуда-то Валера. Игорь часто его видел в штабной палатке, а ещё чаще в походной церкви. Худой, в очках, с ведром, в котором плескалось немного воды, он переходил от человека к человеку и, со словами: «Смочи лицо, легче дышать будет», он окунал руку в не совсем чистую воду и, словно священник на Крещении, каждого омывал влагой. Игорь, когда получил свою порцию, вдруг схватил с головы форменную кепку и окунул её в ведро.

– Дышать через неё буду, если что, – пояснил он на вопросительный взгляд Валеры. Тот, кивнув, продолжил обход. Проходя мимо окна, он присел ниже подоконника.

Наученные уже опытом, люди не маячили в проёме окна, опасаясь выстрелов. Стояли сбоку и также, сбоку, осторожно наблюдали за творящимся снаружи.

Снаружи было страшно. Дом профсоюзов в плане был похож на букву «П». Дворик был внутри этой «буквы», окно находилось в левой «подпорке», а снизу «буквы П», от одной «подпорки» к другой шёл невысокий забор. За этим забором, за закрытыми воротами, плотная толпа орала и колыхалась, словно густое грязное море. А во дворе сновали человек восемь – десять, не больше. «Странно, – подумал Игорь. – Почему толпа не хлынула во двор?! Что ей этот забор?..» Додумать эту мысль он не успел – из окон, находящихся напротив центральной, парадной лестницы, но выходящих во двор, дым, и до этого не слабый, вдруг повалил особенно густо. Из него, с третьего или с четвёртого этажа, Игорю с его места было не определить, вдруг вывалилось что-то тёмное и длинное и, быстро пролетев вниз, шмякнулось об асфальт.

«Человек!» – мысленно ахнув, перехватил дыхание Игорь. За первым быстро-быстро западали ещё тела. Человек семь-восемь выбросились, пока дым не сменился огромными языками пламени. Кто-то летел ногами вперёд, кто-то плашмя падал на асфальт. К ним тут же метнулись сновавшие по дворику правосеки и, с криками «Слава Украине!», принялись проламывать им головы. Игорь увидел, как из-под обрезка то ли металлической трубы, то ли арматуры брызнуло кровавым всплеском. Всё произошло так быстро и было настолько неправильным и противоестественным, что ужас и осознание произошедшего, мысль: «Вот сейчас, прямо на твоих глазах произошло убийство! И не одно убийство, а групповое! И не просто убийство, а ритуальное убийство!» – всё это пришло к Игорю спустя секунд десять.

Он оглядел куликовцев. Одни, которым был виден этот ужас, стояли, бледные и поражённые. Другие, которым было не видно, продолжали свои дела. Валера крестился и шевелил губами. Игорь, неожиданно даже для себя, вспомнил молитву и громко, чтобы перекрыть этот непрекращающийся и всепроникающий гул, стал молиться:

– Господь просвещение моё и Спаситель мой, кого убоюся? Господь защититель живота моего, от кого устрашуся… – Поймав на себе удивлённые взгляды, он ещё сильнее возвысил голос и почти кричал: – …аще ополчится на мя полк, не убоится сердце моё. Аще восстанет на мя брань, на Него аз уповаю!..

Дальше, как обрубило, забыл. Он три раза тихо произнёс, крестясь:

– Господи, прости мне грехи мои. На тебя уповаю…

А потом пришла другая мысль, на удивление ясная и спокойная: «Ну вот, Игорь, пришло и твоё время умирать. Все когда-то умирают, вот и тебе время пришло. До полтинника дотянул, другие и до этого не доживают, так что не ропщи, тебе ещё повезло. Да и умираешь не зазря, не в кровати, не от болячки какой-нибудь, а в каком-никаком, но бою. Господи, прими душу мою и, если найдётся в рядах воинства Твоего и для меня место, наградой это для меня будет!..»

И так легко ему стало после этого, страх ушёл, пришло спокойствие. Стал, словно скала на пути лавины – остановить, может и не остановит, но и лавина ему ничего не сделает. Нет, пульс не вернулся к нормальным шестидесяти в минуту, и адреналин продолжал выбрасываться в кровь надпочечниками (или кто там, внутри, отвечает за его производство?) литрами, но ушёл животный ужас. Остался только страх боли. Почти как при визите к стоматологу – надо немного потерпеть, и потом станет легче. А ещё пришло понимание, что надо срочно, пока есть возможность, сделать очень важное дело. Он суетливо зашарил по карманам, ища телефон.

– Сева, слушай внимательно и не перебивай меня, – заговорил он, плотно прижав телефон к уху и второй ладошкой закрыв его от окружающего шума. – Я сейчас на Куликовом поле, если со мной что-то случится, передай моим детям, что я их люблю и прощаю. Ты понял меня? Обязательно передай им, что я их люблю! И прощаю!..

– Игорь, дурак, что ты там делаешь?! Я на даче, в Сычавке, тут такое передают! – голос Севы, хорошо слышимый, звучал, словно из другого мира. – Уходи оттуда, Игорь! Пробирайся ко мне в офис, там запрячься. Уходи оттуда!..

– Сева, не ори! – Игорь от досады, что тратятся драгоценные секунды, даже ногой притопнул. – Молчи и слушай меня! Просто запомни: если меня не станет, ты передашь моим детям, что я их люблю и прощаю. Запомнил? Обещаешь?..

– Да, понял. Обещаю… – Сева сменил крик на спокойный голос.

– Это им очень нужно будет. Потом…

– Хорошо, сделаю. Если ты не объявишься, я им скажу, что ты их простил. Так?

– Так. И люблю. Пока.

– Пока. Но лучше ты им сам всё скажи.

– Как Бог даст. Пока, – отключился Игорь.

– Лисёнок, я тебя люблю! – Второй звонок был абоненту «Таня».

– И я тебя… – Её голос был сонный и такой тёплый и мирный, какой, казалось, уже невозможен на этой планете. От её голоса и от её «и я…» у Игоря сама собой расцвела улыбка на лице.

– Ты самое светлое в моей жизни, Таня! – Главное он сказал, а всё остальное было не важно. – Всё. Пока…

А маме он решил вообще не звонить, чтобы не нервировать.

Покончив с важными делами, он, словно вынырнув из приятной, тихой и безопасной виртуальности, осмотрелся вокруг. Изменений почти не было. Коля ушёл куда-то наверх по лестнице, трупы во дворе уже утащили, языки пламени всё ещё рвались через окна в небо, зато за воротами дворика толпа не пускала приехавших, наконец-то, эмчеэсников. Красномордый ЗИЛ окружили орущие правосеки, они размахивали дубинами, выплясывали перед радиатором, не давая возможности пожарным подъехать к Дому профсоюзов.

Коля что-то долго не возвращался, Игорь начал волноваться за него и решил подняться, узнать, за каким чёртом тот ушёл. На лестнице было полутемно из-за дыма, да и свет давно уже был отключён во всём здании. Игорь почти поднялся на третий или четвёртый этаж, как навстречу ему вышли двое парней. Молодые, одному около тридцати, другой лет двадцати двух – двадцати трёх, с деревянными палками в руках, они ничем не отличались от куликовцев. Игорь и принял их за куликовцев, а кого ещё тут можно ожидать?.. Он спокойно подымался к ним, ничего не опасаясь, как вдруг тот, что постарше, встал в позу забияки из сельского клуба, широко расставив ноги, помахивая дубинкой и делая лёгкие поступательные движения тазом, произнёс Игорю:

– Ну что, пи…рас! Иди сюда!

Видать не очень он хотел, чтобы Игорь подходил, промолчал бы, тот и так подошёл бы. Игорь, словно на стенку наткнувшись, резко остановился, лихорадочно соображая, что же делать.

– Мужики! Тревога! Правосеки сверху! – Он решил, что первым делом надо своих предупредить, развернулся и стал быстро, почти бегом, спускаться обратно. Навстречу ему, в помощь метнулись двое – худой, побитый жизнью мужичок лет за пятьдесят и полноватый парень в белой рубашке. Метнуться-то метнулись, но, встретившись с Игорем на лестнице, развернулись и уже все вместе, дружно побежали вниз. Сверху раздался треск пистолетного выстрела, и у мужичка, усердно помогавшего драпать чуть впереди и слева от Игоря, вдруг ноги ушли вперёд, а сам он осел на ступени. Игорь, не раздумывая, на рефлексах, подхватил его под руку и потащил. Парень схватил его с другой стороны, и так, словно подвыпившего дружка, они потащили его, то ли раненого, то ли мёртвого, вниз, стараясь, чтобы их и преследователей разделяло чуть больше, чем один пролёт. Всё произошло настолько быстро, что Игорю даже почудилось, что мужичок упал за мгновение до выстрела. Однако куда тут убежишь?..

Бросив мужичка в сгрудившуюся толпу, Игорь развернулся к преследователям, лихорадочно соображая, как быть? Сверху идут убивать, и тут никаких сомнений быть не может! Тут женщины. И мужиков, хотя и немало, но все растеряны, безоружны и неорганизованны. Те, сверху, вроде и не особо торопятся, видать, сами тоже боятся, но быстро сообразят, что к чему, и устроят здесь бойню, благо, свидетелей нет, стреляй как в тире.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

«Маски в кубе» – спектакль легендарного театра «Маски-шоу» под руководством народного артиста Украины Георгия Делиева.

2

Дастархан – общее название для места трапезы у народов Средней Азии. Первоначально у иранских и тюркских народов скатерть/коврик прямоугольной формы, на который выставлялась пища при трапезе. Позже так стал называться низкий, 30–35 см, стол.

3

Казёнить – прогуливать (уроки).

4

ПЗРК – переносной зенитно-ракетный комплекс.

5

Артём Давидченко – младший брат Антона Давидченко, активиста движения «Куликово поле», на момент описываемых событий находящегося под арестом СБУ.

6

Аутодафе – букв. «Акт веры». В Средние века в Испании и Португалии торжественная религиозная церемония, сопровождавшаяся сожжением еретиков на костре.